Венеция. История города

Глава первая История Венеции (I): становление города-государства

Ученые считают, что хотя Венеция изрядно страдает от загрязнения окружающей среды и эрозии, затопление ей пока не грозит. Однако во время карнавала и летом город заполоняют тысячи людей, что тоже наносит ему серьезный вред; нередко здесь бывает до 80 000 посетителей в день, а иногда и до 150 000. К базилике Сан-Марко выстраиваются очереди, и хотя стражи порядка сурово преграждают вход всем, чей костюм они находят недостаточно благопристойным, толпа ничуть не убывает. На Понте делла Палья (Соломенном мосту) движение иногда полностью останавливается, когда мириады туристов сбиваются в кучу, чтобы сфотографировать Мост Вздохов, а гиды отчаянно размахивают разноцветными зонтами, стремясь не растерять свои группы. И все-таки на каменных ступенях моста находится место и для продавцов механических игрушек: танцующих Микки-Маусов, ползущих по-пластунски солдат с пулеметами, и все это под какофонию музыкального сопровождения.

Та же музыка — по большей части последние новинки, чаще всего англоязычные — вырывается из небольших кафе. На Пьяцце поблескивают колечки от алюминиевых банок с газировкой, а туристы кормят голубей — во всех остальных частях города это запрещено законом. Люди громко окликают приятелей, смеются, танцуют, покупают соломенные шляпы гондольеров, коралловые бусы, флажки, футболки со всего света, открытки. На соседних улицах толпы народа бродят из магазинчика в магазинчик в поисках более дорогих вещей — они скупают драгоценности, кожаные изделия, шелк, кружево, стекло, сласти, мороженое. Обычные человеческие пристрастия. (Отсутствие автомобилей не дает надолго впасть в апокалипсические раздумья о судьбах центра города.) Вот уже многие сотни лет в центре Венеции царит именно такое, суетливое и крайне материалистическое, настроение. Но как такие толпы, скажем мягко, удивили бы первых венецианцев! Они пришли на эти отдаленные и пустынные острова, чтобы скрыться не от городского шума, смога и нелюбимой работы, а от завоевателей вроде Аттилы.

Аттила вторгся в Италию в 452 году н. э. От его пристального внимания, в частности, сильно пострадала Ак-вилея, главный город римских провинций Венеция и Истрия. В книге «Упадок и разрушение Римской Империи» Эдвард Гиббон описывает, как Аттила несколько месяцев тщетно пытался взять город штурмом с помощью «чудовищной череды таранов, передвижных осадных башен и боевых машин, осыпавших защитников камнями, стрелами и огнем» и наконец захватил его. Завоеватель направился дальше, оставив за собой пустыню, где «последующие поколения уже едва ли смогли бы отыскать и руины бывшей Аквилеи». Подвергнув город такому суровому наказанию, Аттила снова пустился в поход, и там, где проходили его воины, другие города — Алтинум, Конкордия, Падуя — тоже превращались «в груды камня и пепла». Гунны хлынули дальше, неся с собой смерть и разрушения по всей северной Италии.

Неудивительно, что часть населения предпочла поискать «безопасного, хоть и неизведанного убежища на близлежащих островах» в лагуне, которую теперь называют Венецианской. Беженцы уже приходили сюда, спасаясь от вестготов в 403—406-м, но большинство из них вернулось домой, когда основная опасность исчезла. (В случае с гуннами возвращаться было практически некуда.) Здесь же их ждали более сотни островков, продолжает Гиббон, «отделенных от континента неглубоким проливом и защищенных от волн несколькими длинными полосками земли так, что суда все-таки могли подходить к берегу, но только по потаенным, узким протокам». Вестготы, гунны, вандалы и им подобные не нашли бы на островах никакой добычи и едва ли могли заинтересоваться ими. Кроме того, большинство беженцев не чувствовали себя чужими на этой земле, ведь венеты — местное племя, которое говорило на языке, родственном латыни, и с легкостью ассимилировалось с приходом римлян — издавна жили у рек, проливов и болот. До прихода изгнанников население лагуны составляла, возможно, только горстка рыбаков, но и среди пришельцев, вероятно, нашлось немало опытных ловцов рыбы. Несомненно, встречались здесь люди, сведущие в добыче соли — второго основного промысла этого края со времен первых поселенцев. Несомненную важность представляло и то обстоятельство, что с медленным, но непрерывным притоком иммигрантов с континента, продолжавшимся всю вторую половину V века, на острова попадали драгоценные резные, покрытые письменами фрагменты убранства храмов и других общественных построек. Все это вместе помогло венецианцам ощутить собственную индивидуальность и привело к тому, что позже они стали воспринимать себя как новых римлян. А также помогло выработать вкус к разнообразным тонким работам из мрамора, которые после XI века прославят их город как символ великолепия.

Но до этого великолепия оставалось еще шесть веков. А пока на островах возводили деревянные здания, и, должно быть, стоило немалого труда защитить их от воды и эрозии. Постепенно стало ясно, что наилучшее решение проблемы — строить на платформах, устанавливая их на деревянные сваи, плотно составленные вместе и утопленные глубоко в глину. Необходимо было поддерживать в должном состоянии каналы, появлялись первые мосты. Несомненно, страх перед нашествием врага все еще витал в воздухе. И хотя эти места изобиловали и рыбой, и солью, какие-то съестные припасы приходилось привозить с материка. Выкапывались колодцы (позже декоративные устья колодцев стали привычной чертой многих кампо), но с особенно высокими приливами в них время от времени попадала соленая вода. Дефицит пресной воды оставался серьезной проблемой еще несколько столетий: в 1494-м канонник Пьетро Кассола Миланский был весьма удивлен, увидев посреди широкого водного пространства пересохшие колодцы, емкости для сбора дождевой воды и лодки, везущие воду из реки Брента на продажу, за большие деньги. (К тому времени, конечно, в воде нуждалось население, значительно превосходящее числом горстку первых поселенцев.) Так что не только из военных и политических соображений, но и ради воды, еды и строевого леса Венеция с XV века начала создавать государство на земле материка — terra ferma.

За ту сотню лет, что воинственные племена продолжали бесчинствовать на материке, жители островов вполне сносно устроили свою жизнь. К 466-му они были уже достаточно организованны, чтобы договориться о выборах от каждой из двенадцати групп островов трибунов, призванных представлять их интересы. Когда Западная Римская империя пала, жители островов умудрились сохранить равновесие, которое тем или иным образом их потомки будут удерживать на протяжении тысячелетней истории Венецианской республики: они поддерживали хорошие отношения с «варварскими» королями Италии, оставаясь при этом подданными Восточной, или Византийской империи. Сохранять независимость от обеих сторон им удавалось, кроме того, благодаря географии их лагуны. К 323 году положение жителей островов лагуны уже рассматривалось как некий особый случай, стало понятно, что так просто их не сломить, или, по крайней мере, любому, кто рассчитывает на их сотрудничество, стоит постараться подольститься к ним — в разумных пределах, разумеется. До наших дней дошло письмо, в котором Кассиодор, префект Теодориха Остгота (короля Италии, 493–326), вежливо объясняет префектам лагуны, что масло и зерно следует переправить из Истрии в столицу Теодориха, Равенну. В этом тексте он рисует венецианскую идиллию слогом высокой латыни, которую вряд ли понимали обремененные повседневными заботами рыболовы и солевары, к которым он обращается. Нас с этим письмом любезно знакомит Джон Джулиус Норвич:

Сперва торговля и управление для обитателей островов сосредоточивалась на Маламокко, вытянутом острове, отделяющем лагуну от Адриатики (теперь он называется Лидо), и на Торчелло. Маламокко, будучи слишком близко к открытому морю, был разрушен землетрясением и приливом в начале XII столетия (дошедшее до наших времен поселение с тем же названием было впоследствии отстроено на внутренней, удаленной от моря стороне острова), а малярия и заиливание реки Силе в конце Средних веков послужили причиной упадка Торчелло, и из процветающего торгового центра он превратился в практически пустынный, тихий и зеленый уголок, каким мы его сейчас знаем. Но уже в VIII веке эти поселения начали уступать свое влияние группе островов под названием rives altus («высокий берег»), или rive alto, превратившимся позже в Риальто — сердце торговой Венеции.

Первый дож (венецианская форма латинского dux и итальянского duce — герцог, правитель), Орсеоло, жил во дворце на Маламокко. Его выбрали в 121 году в период временного разрыва отношений с Константинополем. Когда император Лев III запретил использовать в церквях иконы и другие изображения, Италия в числе других провинций воспротивилась выполнению этого указа. Когда императорский наместник в Византии, или экзарх, чья резиденция располагалась в Равенне, был убит, папа окончательно получил статус предводителя христиан Запада, а в Венеции к власти пришел Орсо. Но от политики иконоборчества, по крайней мере на Западе, вскоре отказались, и добрые отношения удалось восстановить. Орсо снова заверил императора в своей преданности и получил греческий титул hypatos (консул), который впоследствии стал родовым именем его семьи — Ипато. (Позже в Венеции сложилась легенда, что первого дожа избрали в 697-м, и он никоим образом не зависел от Византии.)

Внутренние дела протекали не так гладко; некоторые из первых дожей были свергнуты или умерли насильственной смертью. Провизантийски настроенного Джованни Гальбайо (дож с 773 года) и его семью устранили после того, как они убили, сбросив с башни собственного дворца, религиозного духовного лидера, патриарха Градо, отказавшегося исполнить их волю. Дож Атенарио Обелерио, избранный в 804 году, с не меньшим рвением поддерживал набиравшего в Европе силу императора франков Карла Великого и тоже отличался своеволием. В 810 году Обелерио и его братья в надежде подавить своих врагов обратились к Пипину, сыну Карла Великого, с предложением оккупировать Венецию. Венецианцы, не прилагая усилий к тому, чтобы изгнать эту династию, заблокировали проход по каналу между островами Лидо и Пеллестрина остро заточенными шестами. И из-за своих баррикад, с безопасного расстояния, они метафорически, а может, и в буквальном смысле, показывали язык франкам, которые потратили шесть месяцев, обстреливая защитников камнями и стрелами, и вынуждены были отступить. Тем не менее Венеция согласилась выплатить Пипину дань.

Последующие переговоры между двумя империями, закончившиеся Ратисбонским договором 814 года, утвердили принадлежность Венеции Византии, но не отменили выплату дани Западной Римской империи, которая в ответ отказывалась от притязаний на Венецию. Так удалось достигнуть мирного соглашения. Но сражение на островах, расположенных ближе к морю, заставило венецианцев во время правления нового дожа Анджелло Партичипацио (811–827) перенести столицу с Маламокко на более безопасные острова Риальто — именно там город и расположен в настоящее время. Значение событий 810 года, как замечает Норвич, заключается еще и в том, что венецианцы продемонстрировали волю и умение сражаться за свою независимость. Несмотря на былое соперничество и зависть, «в момент настоящей опасности они сумели почувствовать себя не жителями Маламокко, Кьоджи, Джезоло или Пеллестрины, но венецианцами». И именно в этой атмосфере возросшего национального самосознания в 828 году в Венецию привезли тело святого Марка, а примерно в 830-м оно было помещено в первую базилику Сан-Марко. Городу, сумевшему добыть не просто мощи, но святое тело одного из евангелистов, несомненно, был гарантирован особый статус.

К X столетию Венеция уже вела активную торговлю с Александрией, Палестиной, Сирией, Византией и Черным морем. Благосостояние города возрастало, и разгоравшиеся время от времени усобицы ему почти не мешали. Наибольшей стабильностью отличался тот период, когда у власти находился дож Пьетро Орсеоло II (991–108), умелый правитель, который, помимо всего прочего, примирил враждующие группировки, сумел достичь соглашений с обеими империями и с арабами Северной Африки, освободил византийский Бари от других арабов («сарацинов») и стал герцогом Далмации — по крайней мере крупнейших ее районов и побережья — в результате победоносного похода в восточную Адриатику.

В 992 году Византия даровала Венеции часть привилегий, обеспечивших ей последующее господство в Эгейском и восточной части Средиземного морей — была значительно уменьшена пошлина с кораблей, прибывающих в Константинополь. Девяносто лет спустя новая «золотая булла» (chrysobull) предоставила в пользование венецианцам некоторое количество лавок, домов и мастерских в Пере (торговый район в Константинополе), освободила венецианцев от всех налогов и пошлин на территории Византии, за исключением Крита и Корфу, и установила наказание для любого, кто опрометчиво попытается нарушить их права. Подобные же привилегии были даны соперникам Венеции Генуе и Пизе, впрочем, позднее они были несколько ограничены. А в тех случаях, когда ссылка на «золотую буллу» не позволяла достичь желаемого эффекта, Венеция могла при необходимости навязать свою волю силой: после того как в 1119 году император Иоанн II отказался продлить налоговые льготы, Венеция намекнула на необходимость их вернуть: осадила Корфу и прошлась набегами по другим островам, включая Кефалонию, откуда ее корабли уплыли, унося с собой мощи святого Доната. (Его поместили в базилику на Мурано, которая в связи с этим получила новое название — Санти-Мария-э-Донато.) В 1126 году Иоанн II принял намек к сведению и вернул венецианцам их права. А еще одна «золотая булла» подтвердила их в 1147-м. К этому времени льготы распространялись и на богатые рынки Крита и Корфу.

Ввиду всего этого отношения между стареющей Византией и юной, полной жизни Венецией оказались непростыми. Усложняла ситуацию необходимость поддерживать тесные контакты с Западной Римской империей и, когда это было необходимо или выгодно, с арабами, норманнами и другими латинянами, в те времена наперебой стремившихмися захватить в Средиземном море влияние, торговлю или земли. С 1147-го по 1149-й, воодушевленные последней «золотой буллой», венецианцы присоединились к Византии, которая осадила Сицилию норманнов, захвативших Корфу. Победу союзники в конце концов одержали, но за время долгой осады между ними начались ссоры и даже вооруженные столкновения. Хуже всего был случай, когда группа венецианцев — возможно, не без влияния алкоголя, но уж точно преисполнившись презрения к грекам, — захватила флагманский корабль императора Мануила Комнина. К неописуемой ярости наблюдавших греков, они вывесили расшитый золотом императорский полог, расстелили пурпурные императорские ковры и объявили императором некоего человека, которого хронист Никита Хониат назвал «проклятым чернокожим эфиопом» (намек на смуглую кожу Мануила). По словам Никиты, первой мыслью императора было примерно наказать этих «варваров», но он отбросил гордость во имя сохранения альянса. И все-таки «затаил гнев в своем сердце, как тлеющие угли под слоем пепла». Венеция же пошла еще дальше и в 1134 году вызвала недовольство Византии, подписав соглашение с королем Сицилии и императором Западной Римской империи Фридрихом Барбароссой. Сицилийское соглашение обновили в 1173-м, но еще в 1167-м Венеция основала Ломбардскую лигу, объединив города северной Италии против Фридриха. Наконец, в 1171-м из «тлеющих углей» разгорелся пожар, когда Мануил неожиданно приказал арестовать всех венецианцев на территории своей империи — после того как венецианцы в Константинополе буквально вдребезги разнесли квартал, недавно переданный их соперникам генуэзцам. Дож Витале Микиеле II предпринял поход против империи и добрался до самого Хиоса, но болезни, распространившиеся среди моряков, и выжидательная тактика византийцев вынудили его отступить. По возвращении дожа заколол разъяренный горожанин в калле дел-ле Рассе, когда правитель шел из своего дворца к монастырю Сан-Дзаккариа.

Представители знати хоть и не стремились ускорить смерть Микиеле, но все же находили, что он слишком мало с ними советуется, и воспользовались его неожиданной смертью, чтобы внести изменения в конституцию — так начался долгий процесс постепенного ограничения полномочий дожей. Себастьяно Циани, первый дож, избранный уже по новым правилам, сделал немало для восстановления богатств Венеции благодаря своему умению заключать выгодные соглашения — в основном с Сицилией… ну и с Фридрихом Барбароссой тоже. Это помогло убедить Мануила Комнина в том, что неразумно продолжать обижать людей, у которых есть такие опасные друзья, и большинство венецианцев, взятых под стражу в 1171 году, наконец получили свободу в 1179-м. А еще более решительно независимый статус Венеции был подтвержден в 1177-м, когда именно здесь состоялась церемония, во время которой папа Александр III и Фридрих Барбаросса примирились после продолжительных распрей.

Признав духовную и мирскую власть папы в Лидо в присутствии трех кардиналов и будучи возвращенным в лоно Святой Церкви после семнадцати лет отлучения, Фридрих в сопровождении дожа с невероятной пышностью и блеском проследовал в базилику Сан-Марко. Здесь Александр, восседая на троне, ожидал возвращения блудного сына (позже, с намеком на эту самую притчу, папа послал монарху тучного тельца). Архиепископы и каноники подвели императора пред светлы очи, он отбросил свою красную мантию, пал ниц и поцеловал ноги и колени понтифика в знак почтения и полного подчинения.

Перед центральными дверями Сан-Марко в том месте, где, по легенде, преклонял колени Фридрих Барбаросса, установлена мраморная плита. Сама базилика, которая к тому моменту обрела уже знакомый нам общий вид, являла собой самый подходящий фон для столь важных событий. По стилю и духу эта третья уже из возведенных на том же месте базилика во многом была византийской, но к XI и XII векам это символизировало уже не столько давнюю преданность Венеции «новому Риму» Босфора, сколько уверенное заявление о своих правах на равное с ним положение или даже претензии на то, чтобы занять его место. Пьяцца и Пьяццетта также во многом приобрели свой современный вид именно при доже Циани: канал, протекавший мимо Сан-Марко, был засыпан, вся площадь вымощена кирпичом, к близлежащим домам пристроили колоннады, Дворец дожей увеличили, снесли стену, закрывавшую часть берега, и установили на Пьяццетте две античные колонны. Эти колонны прибыли из Греции вместе с Микиеле, а позже на них поместили изваяния льва святого Марка и святого Феодора с его крокодилом. Да и в целом город процветал и развивался. Банки на Риальто открылись в пятидесятых годах XII века, часть улиц и кампо вымостили, а некоторые улицы были даже освещены, задолго до остальных городов Европы, небольшими масляными лампами.

В 1192-м дожем избрали Энрико Дандоло. Ему уже было далеко за семьдесят, и он входил в число посланников, которых двадцатью годами раньше Микиеле отправил в Константинополь — что, как выяснилось, не дало никаких результатов. Дандоло был слеп, и, возможно, зрения он лишился как раз в этом путешествии, хотя, скорее всего, в какой-то другой битве. Но он определенно не испытывал никаких дружеских чувств к Византии, и немало способствовал сокращению ее богатств по окончании четвертого крестового похода. Венеция, не любившая развязывать кошелек, пока дело не касалось приобретения какого-либо коммерческого или дипломатического преимущества, свела свое участие в третьем крестовом походе к минимуму. Была ли роль Венеции в четвертом крестовом походе хитроумно спланирована с самого начала или стала всего лишь результатом стечения обстоятельств, сказать трудно.

История начинается в 1201 году с прибытия в город делегации, состоявшей из шести французских аристократов, среди которых был и Жофруа де Виллардуэн, рыцарь из Шампани и хронист. Они искали флот, который отвез бы крестоносцев в Палестину или Египет. Тщательно все обдумав (вот чего так не хватало во времена Витале Микиеля), дож и Совет предложили следующее: за 85 000 марок серебром они предоставят определенное количество кораблей, достаточное для того, чтобы перевезти 4 500 рыцарей, их коней, 9 000 человек их свиты и 20 000 солдат. Сама же Венеция — «pour l'amour de Die»[3], как, по свидетельству Виллардуэна, выразился Дандоло — выделит пятьдесят вооруженных галер за половину завоеванного «на суше и на море». Французские рыцари согласились на эти условия, и, как того все еще требовала конституция в столь серьезных случаях, дож созвал arengo — ассамблею, включавшую, по крайней мере теоретически, все мужское население города и призванную одобрить данное решение. Как пишет Виллардуэн, 10 000 человек пришли к Сан-Марко, и, выслушав мессу и обещание маршала проявить милость к плененному Иерусалиму и отмстить за бесчестье Христа, толпа грянула свое согласие так, что содрогнулась земля. Армию и деньги следовало собрать в течение года.

Как и предполагали Дандоло и его советники, французам и немцам, возглавлявшим намеченную экспедицию, нелегко было найти столько людей и такую крупную сумму. К июню 1202-го им удалось собрать только 50 000 марок. Венецианцы при всей своей меркантильности все-таки предложили начинать экспедицию при условии, что крестоносцы «по дороге» помогут им захватить их бывшую колонию — Зару. Новое соглашение опять было шумно одобрено народом у стен базилики. Дандоло с трибуны попросил позволения (хотя Совет, несомненно, уже все решил) самому нести этот крест. Он — старый человек, остро нуждающийся в отдыхе, говорил дож, но ему кажется, что именно его следует поставить во главе венецианского флота. И действительно, он вполне подходил для подобной работы — ведь ему столько лет приходилось вести дела с Константинополем, который он знал не понаслышке. Люди были тронуты до слез готовностью этого слепого старика пожертвовать собой во имя святого дела и вновь оглушительным кличем выразили свое согласие. Дож прослезился и сам (по словам Виллардуэна), преклонил колени перед алтарем, и на его широкую шляпу нашили белый крест, чтобы все могли его видеть и следовать за ним. Многие жители и вправду пошли за ним, что помогло заполнить пустые корабли.

В ноябре 1202-го флот отчалил из Венеции. С самого начала стало ясно, что венецианцам предстоит сыграть ведущую роль в этом походе. Они были превосходными мореплавателями и отлично умели подать себя. Галера Дандоло, выкрашенная киноварью, отплыла под аккомпанемент серебряных труб и тамбуринов. С мачт его и других кораблей священники пели «Veni Creator Spirit!»[4].

Сияние святости вскоре уступило место жестокости. Зара была захвачена и разграблена. В Риме папа Иннокентий III негодовал по поводу отклонения от маршрута и сражений с братьями-христианами, вместо того чтобы немедленно обрушиться на неверных. На какое-то время всех крестоносцев отлучили от церкви, а с ними — Дандоло и всю Венецию — уже надолго. Во время зимовки в Заре Бонифаций Монферратский и другие предводители похода решили еще больше отклониться от изначального плана. Они направятся в Константинополь, чтобы усадить на императорский трон племянника правящего Алексея III, тоже Алексея, который прибыл к ним в Зару весной 1203-го. Дондоло, а вероятно, и не только он, предвидел, что в этом древнем богатом городе будет чем поживиться. Алексей пообещал большие привилегии, крупные суммы денег и подчинение православной церкви папе. Флот достиг стен Константинополя в июне. Затем войска подошли ближе по морю и по суше. Огромная железная цепь, перекрывавшая бухту Золотого Рога, не устояла перед натиском. Узурпатор Алексей III практически не смог противопоставить им организованного сопротивления — в столь плачевном состоянии находились в тот момент силы, казна и боевой дух византийцев. Венецианцы расположили корабли вдоль стен и принялись успешно орудовать осадными лестницами, пращами, баллистами и таранами. Использовали они и штурманские мостики — площадки, расположенные на самой верхушке мачты. Сам дож, несмотря на годы и немощь, потрудился на славу, стремясь поднять боевой дух нападавших. Когда снаряды защитников крепости дождем осыпали корабли, он бесстрашно стоял в полном вооружении на носу своего корабля у знамени Святого Марка. Он настоял, чтобы галеру вытащили на берег, и спрыгнул с нее вместе с остальными воинами, а над ним развевалось все то же знамя. Это подстегнуло команды остальных судов, они оставили колебания и поспешили с высадкой. И вскоре, несмотря на то что варяжская гвардия (скандинавские и английские наемники на императорской службе) рубилась отчаянно, нападавшим удалось прорвать оборону, они начали захватывать башни.

Когда крестоносцы вошли в город, Алексей III поспешно его покинул, и на его место сел Исаак II, отец многообещающего претендента Алексея. А чуть позже крестоносцы настояли, чтобы их претендент стал соправителем императора Алексеем IV. А пока флот ждал под стенами города, когда же будут выполнены щедрые обещания. Хорошо зная Византию, венецианцы, несомненно, понимали, что это невозможно. Взаимоотношения крестоносцев со своим протеже очень быстро ухудшились, но не любили его и подданные. Они считали своего государя человеком слабым и подверженным иностранному влиянию, а потому в конце концов убили и его, и, по всей вероятности, его отца. К марту 1204 года путь для захвата города был свободен — да и не только города, но и всей империи, решили крестоносцы. И вновь город пал. Последовали три дня чудовищной резни, насилия, вандализма и святотатства. (И снова папа бессильно протестовал против такого завершения своего крестового похода.) Затем победители поделили добычу: три восьмых достались венецианцам. Часть трофеев, включая четырех знаменитых бронзовых коней, украсила базилику Сан-Марко.

Но это далеко не все, что выиграла Венеция в результате развернувшихся событий. Предстояло избрать нового императора, не грека, и для этих целей отобрали шестерых кандидатов: троих венецианцев и троих «франков». Что совсем не удивительно, на престол взошел ставленник Дандоло — Болдуин Фландрский. Венецианец Томмазо Морозини стал патриархом, а православного владыку заменил представитель Римской Католической церкви, и хотя папа Иннокентий II сначала возражал против такого назначения, позже он уступил, признал свершившееся и вернул дожа и Венецию в лоно церкви. Республика получила в награду три восьмых не только Константинополя, но и империи, хотя по поводу большей части вновь обретенной территории еще предстояло вести бои и переговоры в течение нескольких лет. Венеция тщательно отобрала именно те порты и острова, которые могли принести максимальную выгоду торговле. Очевидно, венецианцы воспользовались тем, что, в отличие от своих союзников, хорошо знали эти места. К Венеции отошли, например, такие южные порты Греции, как Модон (Метони) и Корон (Корони), Негропонте и часть одноименных островов (древняя Эвбойя), и, что самое главное, Крит. Этот остров не только был богат оливковым маслом, вином, зерном и фруктами, но и являлся важной стоянкой на пути из Италии в Египет и левантийские страны, ключом к контролю над Эгейским морем. Изначально он пришелся на долю Бонифация Монферратского, но Венеция купила остров за 1000 марок. Еще несколько столетий Криту суждено было оставаться краеугольным камнем Венецианской морской империи.

В июне 1205-го Дандоло умер в Константинополе, в возрасте восьмидесяти пяти или даже девяноста лет. Его похоронили в Айя-Софии. Его почитают как самого влиятельного и победоносного из дожей, но ставят в укор, что он стал вдохновителем крестового похода и связанных с ним грабежей и убийств, повлекших за собой сотни лет политической нестабильности на бывшей территории Византийской империи. По прошествии времени видно, что своими действиями он открыл дорогу оттоманским туркам, которые в будущем значительно потеснят Венецию в Средиземном море.

Если бы Энрико Дандоло захотел, он, скорее всего, мог бы и сам рассчитывать на императорский трон в Константинополе. (Есть одна неправдоподобная легенда, будто предложение перенести столицу в Константинополь даже обсуждалось и было отвергнуто только благодаря одному-единственному голосу.) Но он не стал этого добиваться, а его сын, Раньери, занимавший в отсутствие отца пост вице-дожа, не предпринял никаких попыток продолжить династию. Наоборот, Раньери организовал выборы нового дожа (Пьетро Циани) в 1205-м, принял командование экспедицией на все еще непокорный Крит и погиб в бою. «Его имени нет среди дожей, — говорит Фредерик Лэйн, — но оно непременно должно оказаться в списке тех, кто подал пример разумной сдержанности, на которой зиждилась политическая система Венеции. В этой системе не-дожи, те, кто с достоинством принимал вторые роли, играли не менее важную роль, чем те, кому удавалось занять верховную позицию».

Все это правда, однако, не следует забывать, что венецианцы в последующие века весьма успешно поддерживали и распространяли образ, который получил название «миф о Венеции»: великолепное географическое положение, точно сбалансированная конституция, идеальное сочетание элементов монархии, олигархии и (несколько менее правдоподобно) демократии, длинный список доблестных бескорыстных «не-дожей». Кардинал Гаспаро Контарини, один из величайших защитников этого мифа в эпоху Возрождения, произносит все вышеперечисленное и отмечает еще «мудрость и добродетель» предков, которые, как написал переводчик елизаветинских времен Льюис Льюкенор:

Подобная система и вправду работала лучше многих других и, как и сами венецианцы, ее создавшие, вызывала у иноземцев вполне заслуженное уважение. Но на практике она функционировала совсем не так гладко, как изображал миф: высокородные семьи и крупные кланы обретали чрезмерное влияние, существовал антагонизм между старым и новым дворянством, и были случаи, в особенности в XVI и XVII веках, мздоимства и покупки голосов в Большом совете. Хотя система создавалась из самых лучших побуждений, она была настолько сложна, что управление и правосудие зачастую оказывались крайне медлительными и неэффективными.

Венецианская конституция развивалась, постепенно ограничивая, уточняя и делегируя некогда монархическую власть дожа. В середине XI века, когда прошли времена дожеских династий, группа наиболее уважаемых горожан действовала в качестве советников дожа и могла, во всяком случае теоретически, повлиять на слишком радикальные тенденции. Эти советники, получившие власть после убийства Витале Микиеле II в 1172 году, ввели формально еще более «демократическую» процедуру: впервые был официально учрежден орган, призванный избирать нового дожа — Большой совет, и со временем его влияние сильно возросло. Начиная с 1229 года каждый дож произносил свою личную присягу, что, конечно, сдерживало его впоследствии только теоретически. Позже была учреждена специальная комиссия, которая внимательно изучала деяния каждого дожа во время его правления и могла, при необходимости, налагать штраф на его наследников. Это был всего лишь один из множества комитетов в сложном механизме, который в целом помогал поддерживать относительную стабильность в государстве. Правила запрещали членам одной и той же семьи занимать должности в одно и то же время. Большой совет на шестнадцать месяцев избирал трех Avvogatori di соmun (адвокатуру, которая тогда выполняла обязанности скорее государственных прокуроров), в их задачи входило контролировать государственных чиновников и подвергать наказанию любого, кто пренебрегал бы служебными обязанностями или использовал служебное положение в личных целях, сколь бы знатным и почтенным он ни был. Аналогичным образом выборы дожей становились все сложнее, и к XIV столетию тех, кому предстояло его выбирать, уже самих избирали различные комитеты, в свою очередь, избранные другими комитетами, причем на некоторых этапах кандидаты просто-напросто тянули жребий.

Всеми этим выборами и контролем занималась, естественно, знать. Одна из удивительных особенностей венецианской истории — представители других слоев общества достаточно равнодушно относились к тому, что не допущены к власти. В 1260 годах, что было необычно для Венеции, наблюдались некоторые волнения в торговых гильдиях, которые в других городах Италии обладали несравненно большим влиянием. Меры, принятые дожем Лоренцо Тьеполо в 1268 году, вероятно, помогли немного успокоить их недовольство. Гильдиям предоставили больше самостоятельности и отвели заметную роль в публичных церемониях: шаг тактически правильный и значимый в городе, который по любому поводу с радостью устраивал пышную церемонию и видел в богатстве символ собственного величия. Примерно в то же время Тьеполо основал должность, предназначенную только для гражданина Венеции, избранного Большим советом, — должность верховного канцлера. Верховный канцлер стал главой всех государственных служащих, и его положение давало ему если не прямую власть, то, по крайней мере, неоспоримое влияние. Этот факт также получил публичное признание: на многих церемониях этот советник следовал вторым, сразу после дожа. Кроме того, ему немало платили, как и старшим секретарям канцелярии. Чиновники рангом пониже тоже, похоже, имели возможность сделать карьеру. На государственной службе состояли также стражники, лодочники, посыльные и так далее.

Когда в 1509-м Венецию, казалось, вот-вот заполонят враги, а венецианцы непривычно громко возмутились тем, что, будучи вынужденными платить столь высокие налоги, они тем не менее отстранены от участия в принятии решений, советник Антонио Лоредан встретился с большой группой горожан во Дворце дожей. Он весьма убедительно говорил им о том, каким уважением и какими преимуществами они пользуются: многие занимают важные должности, иногда даже передающиеся по наследству, и должности эти более стабильны, чем посты знати; о том, насколько временные должностные лица из знати полагаются на своих многоопытных подчиненных; как повезло этим гражданам по сравнению с Лореданом и представителями его класса, которым под гнетом традиций приходится щедро тратиться на одежду, церемонии и — мудро добавлял он — «развлечения для народа». Не всех его слова убедили, но согласных было достаточно, чтобы недовольство не вылилось в восстание. (Еще одну область, в которой незнатные горожане могли добиться уважения и почета, образовали скуолы, или религиозные братства. См. главу 6.)

Большой совет или Maggior Consiglio обладал мощной властью. По практическим соображением в XIII веке он заменил собой старый arengo — собрание всех граждан. По тем же причинам по мере того, как государство богатело, увеличивалось его население, а границы распространялись далеко за море, принятие решений по большей части доверили Сенату, куда избирали 120 человек. В него также входили члены Совета Сорока (высший апелляционный суд), Совет Десяти (ведавший вопросами безопасности республики), Совет дожа, и сохранявший еще достаточно влияния дож. Однако изначально роль Большого совета была важна еще и потому, что его строение позволяло мелкой знати почувствовать свою причастность к управлению. В 1297 году произошло закрытие (serrata) Большого совета, то есть членами Совета могли теперь стать только те, кто находился в его числе в предыдущие четыре года. Несколько позже решили, что в Совет может войти любой гражданин (мужского пола, естественно), чьи предки когда-либо состояли в совете. Утверждалось, что эта система помогала бороться с раздробленностью среди знати, поскольку признавала своими членами не только самых родовитых горожан, но и тех, у кого не было связей или денег. (Обедневшая знать — их еще называли barnabotti, потому что они часто селились в приходе Сан-Барнаба — стала распространенным феноменом значительно позже, в XVII и XVIII веках, когда благосостояние Венеции явно пошло на убыль.) С 1297 по 1311 год количество членов Большого Совета возросло в пять раз, и это вскоре привело к необходимости построить новый, торжественный зал Большого совета во Дворце дожей — еще одно публичное утверждение величия патрицианского самоуправления.

Естественно, некоторым патрициям расширения Совета показалось мало, но полной самостоятельности и независимости республики достичь не удалось. Самая дерзкая попытка переворота была предпринята под руководством Марко Кверини и его родственника Байамонте Тьеполо, принадлежавших к дворянскому роду, который выступал против активного вмешательства дожа Пьетро Градениго в дела Феррары — результатами подобного вмешательства стали унизительное поражение, экономические трудности и папский интердикт. Венеция и папа поддержали двух разных претендентов на Феррарский маркизат, который технически подчинялся папе. Эти события, традиционное соперничество между старыми знатными родами (case vecchie) и нуворишами вроде Градениго, множественные личные усобицы подтолкнули недовольную действием властей группу составить заговор с целью захватить власть 15 июня 1310 года. Они хотели одновременно ударить по Дворцу дожей с лагуны и с Пьяццы. Но когда план был уже почти готов, один из заговорщиков, Марко Донато, переметнулся на другую сторону и предал своих товарищей. Марко Кверини пришел, как и планировалось, на Пьяццу и обнаружил, что на площади полно вооруженных людей, в том числе — союзники дожа и враги Кверини — семья Дандоло. В этом сражении Кверини погиб. Группа, которая должна была напасть с лагуны, из-за шторма не смогла покинуть берег, и ее прямо на месте взяли под стражу и казнили. А когда Баджамонте Тьеполо и его люди остановились, чтобы перестроиться и въехать на Пьяццу, одна старуха, которая случайно толкла что-то в ступе у окна, то ли швырнула, то ли уронила вниз ступу (или пестик, как говорят некоторые) и убила знаменосца. В память об этом «подвиге» установлен барельеф над Соттопортего дель Капелло, перед Башней часов на Пьяцце. Согласно преданию, в награду старуха попросила только, чтобы ей уменьшили плату за дом и разрешили вывешивать из окна знамя Святого Марка по праздникам и в годовщины этого неудачного бунта.

Окончательно упав духом, мятежники Тьеполо поспешили обратно к мосту Риальто, тогда еще деревянному, разрушили его за собой и забаррикадировались в городской части Сан-Поло, принадлежавшей дому Тьеполо, где они могли рассчитывать на поддержку. Дож Градениго и его советники проявили такую дальновидность и сдержанность, какой вряд ли можно было бы ожидать и от современных правителей, и предпочли изгнать из страны оставшихся зачинщиков, вместо того чтобы попытаться силой уничтожить их и тем самым подвергать государство еще большей опасности. Вооруженные столкновения среди дворян требовалось срочно пресечь еще и потому, что разногласия с Феррарой были еще далеко не разрешены.

Когда кризис окончился, дом Тьеполо разрушили, а дом Кверини превратили в городские бойни. Этот заговор повлек за собой последствия — был создан Совет Десяти, перед которым сначала поставили лишь одну задачу — присматривать за изгнанными заговорщиками. В 1334-м он превратился в постоянный орган с широкими полномочиями, в его цели входило находить и подавлять любую чрезмерную активность какой-либо отдельной группы, все, что можно было счесть потенциально опасным для государства. Эти «Десять» на самом деле зачастую представляли собой влиятельную группу из семнадцати человек: при голосовании к ним присоединялись дож и шестеро его советников. В последующие поколения, благодаря тому, что Совет Десяти не отчитывался ни перед кем и глубокой таинственности, окружавшей его работу (даже avvogadori не имели права знать его секреты), он приобрел репутацию самовластного и неумолимого судьи. К тому же его членов выбирали почти исключительно из самых богатых и благородных семей. В XVI и XVII веках в результате изменения законодательства политическая власть Совета была несколько ограничена, но его роль в вопросах сбора агентурной информации и расследовании уголовных преступлений продолжала расти. В 1539-м Совет Десяти создал еще одну группу, которую боялись не меньше, — трех государственных инквизиторов.

Членов Совета Десяти выбирали всего на год, и трое из них становились его главами (capi) каждые три месяца. Представлялось маловероятным, чтобы они могли воспользоваться своим положением для создания заговора вроде Тьеполо. Практически единственным аристократом, избиравшимся пожизненно, был дож, и один из дожей — правда, после совсем не долгого пребывания на посту — все-таки предпринял такую попытку. Марин Фальер, избранный в возрасте семидесяти шести лет в 1354-м, очень скоро начал фанатически ненавидеть молодых представителей своего класса (хотя, возможно, он питал эти чувства и ранее, только втайне ото всех). Особенное негодование, очевидно, у него вызвало почти символическое наказание, назначенное Советом Сорока молодому аристократу, который подбросил насмешливые стихи на трон дожа. (Позже рассказывали, что в этих стихах намекалось на неверность догарессы.) Затем уже кипевший от возмущения Фальер услышал и другие жалобы на заносчивое поведение аристократов. Из незнатных горожан наибольшим влиянием в Венеции пользовался глава Арсенала Стефано Гьяцца. Он был одним из недовольных и вместе с дожем разработал план убийства несносных молодых господ. 15 апреля 1355 года он заманил их на Пьяццу фальшивым известием о приближении вражеского генуэзского флота. Согласно плану в результате переворота Фальеру предстояло сделаться полновластным князем, а Пьяцца, несомненно, стал бы его правой рукой. Эта история окончилась так же, как и заговор Тьеполо сорока пятью годами раньше — заговорщиков предали. (На этот раз информаторов оказалось несколько.) Совет Десяти изучил все обстоятельства, посоветовался с avvogadorì и другими влиятельными сановниками. Десять заговорщиков, сыгравших наименее важные роли, повесили немедленно. Судить Фальера собрался Совет Тридцати, куда вошли члены Совета Десяти и еще двадцать сенаторов. Дожу нечего было сказать в свою защиту, поэтому он признал свою вину и 18 апреля 1355 года был обезглавлен. Система сработала. Можно, конечно, счесть донесение о заговоре простой удачей, но, возможно, оно свидетельствовало о глубокой верности венецианцев своей республике. Предпринимались и другие попытки изменить конституцию и ограничить полномочия Совета Десяти, но до 1797 года полностью их отобрать даже не пытались.

Стабильность государству обеспечивала невероятно успешная коммерческая деятельность Венеции. С самых первых дней существования республики она вела выгодную торговлю с Византией и Египтом. К XIII веку венецианские торговцы рассеялись по всему свету, от Ближнего Востока до Англии. В 1260 году семья Поло добралась даже до Китая, а вслед за ними туда отправились и другие. Основу торговли составляли пряности, неизменно пользовавшиеся высоким спросом в Европе, — мускатный орех, гвоздика, кориандр, корица, имбирь. Их покупали на рынках Александрии, Акры и других восточных портов Средиземного моря, куда они попадали из Индии по Аравийскому и Красному морю и на верблюдах через Аравию и Египет. С Востока привозили и многие другие товары: шелк, критский сахар и вино, изюм с Ионических островов (принадлежавших по большей части Венеции с XIV или XV века), сирийский воск и икру с Черного моря. Венецианские купцы переправляли все это через Альпы по устоявшимся маршрутам к растущим городам южной Германии, а обратно везли немецкое и богемское серебро, медь и железо, шерстяные ткани из Фландрии и Англии. Торговля имела такое большое значение, что к 1228 году Венеция предоставила немецким купцам собственное здание на Большом канале (Фондако деи Тедески), служившее одновременно складом, жильем и центром торговли. В 1505 году первое здание сгорело, и на его месте построили новое, сохранившееся до наших дней.

Существовали и другие маршруты: по рекам Франции от Марселя до огромных ярмарок Бургундии, Шампани и дальше к испанским портам; к Черному морю, которое византийцы некогда попытались оставить за собой и где Генуя составляла Венеции яростную конкуренцию. Из лесов Далмации и Истрии привозили лес, с Черного моря, Апулии и Сицилии (значительно более плодородной в те времена, чем сейчас) — зерно. А в конце XIII века был открыт морской путь через Гибралтар и стала возможной прямая торговля с Англией и Фландрией. В число самых ценных товаров, производимых в Венеции и окрестностях, входили кожаные изделия, крашеная ткань, муранское стекло и соль из Кьоджи. К сожалению, рабами тоже торговали, причем без зазрения совести. Людей, в основном грузин и армян, привозили по большей части из восточных портов Черного моря, таких как Трапезунд, и продавали в Венеции. Большинство из них оказывались в результате в Северной Италии или Северной Африке.

Путешествия по Гибралтарскому проливу потребовали создания более крепких судов. Само же путешествие стало возможным благодаря изобретению в XIII веке более точных методов картографии, морского компаса и руля. К началу XIV века судовые верфи в Арсенале производили высокие, широкие, но маневренные триремы. Команды на них набирали из свободных граждан, которым разрешалось взять с собой определенное количество товара, чтобы вести собственную торговлю. Только начиная с XVI века, когда из-за турецких войн потребовалось много рабочей силы, большую часть гребцов составляли либо рабы, либо преступники, сосланные на галеры. Самые процветающие из инвесторов очень выигрывали от системы colleganza, партнерских отношений между купцом-капитаном, который отправлялся в путешествие, и более состоятельным предпринимателем, который покрывал своим капиталом значительную часть издержек.

Торговое соперничество лежало в основе затяжной борьбы за превосходство между морскими республиками — Венецией и Генуей. Пиза, третий конкурент, начала сосредоточивать внимание и ресурсы на западной части Средиземного моря с первой половины XIII века, столкнувшись с успехом своих соперниц в Леванте. Поражение, которое Пиза потерпела от Генуи при Мелории в 1284-м, навсегда лишило ее шансов на победу в этой борьбе. Кроме небольших стычек между Венецией и Генуей, прошли три крупные войны с 1255-го по 1381-й. Сражения — в Палестине, на Черном море, в Эгейском море и иногда в опасной близости от дома — стоили каждому городу тысяч погибших. Венецианские корабли одержали сокрушительную победу над генуэзцами при Акре в 1258-м и Трапани в 1266-м, но сочетание корсарских набегов и умелой дипломатии вскоре позволило Генуе вернуть себе былое влияние. Генуя очень своевременно заключила союз с византийским императором в 1261 году, как раз перед тем как он изгнал из Константинополя латинян и восстановил греческое правление. У берегов острова Курзола в сентябре 1298-го венецианцы потерпели страшное поражение от превосходящего их численностью флота Оберто Дориа; 9000 человек было убито и ранено и 400 попало в плен (включая Марко Поло, который как раз в этом плену и диктовал рассказы о своих путешествиях). Но снова восстановление произошло удивительно быстро, главной причиной тому явилась высочайшая производительность Арсенала, который немедленно приступил к работе и в самые короткие сроки выстроил сотни галер взамен потопленных и захваченных. Чтобы продемонстрировать, как мало венецианцы напуганы случившимся, некий капитан Доменико Скьяво спокойно приплыл в генуэзскую гавань и прибил к пирсу золотой дукат — впервые отчеканенный в 1248-м и долго еще остававшийся символом богатства и непоколебимости Венеции.

Более полувека (1299–1350) республики поддерживали между собой хрупкий мир. Это совпало с периодом приумножения богатства Венеции, и значительная доля ее капиталов тратилась на украшение города: в 1341-м начались работы над Дворцом дожей, в 1330-м была перестроена и приобрела свой сегодняшний облик грандиозная францисканская церковь Фрари, а в 1333-м — доминиканская церковь Санти-Джованни-э-Паоло.

На какое-то время развитие архитектуры и коммерции замерло с приходом «черной смерти», которую принесли в город моряки с Востока в 1348-м. Примерно три пятых населения умерло от чумы. Но очень скоро выжившие снова взялись не только за строительство, но и приступили к военным действиям. Генуэзская агрессия в Черном море послужила началом новой войны, где противникам везло с переменным успехом. В феврале 1352-го венецианцы потерпели еще одно крупное поражение на Босфоре, но в августе 1353 — го венецианский флот под предводительством Николо Пизани со своими арагонскими союзниками разгромили своих врагов у Сардинии, а затем в ноябре 1354-го генуэзцы неожиданно напали на Пизани и захватили все пятьдесят шесть его кораблей, в то время как большая часть их флота села на мель в Портолонго на юге Греции. И снова истощенные противники в 1355-м заключили мир. Он длился двадцать один год, пока не начался спор о том, кому занимать остров Тенедос. Так началась «война Кьоджи», которая чуть не стала причиной преждевременного упадка Венецианской республики.

В 1379-м была захвачена Кьоджа, город на самом юге лагуны, и казалось, конец близок. Но благодаря удаче, а еще больше — решительности Венеции удалось повернуть дело в свою сторону и взять верх над Пьетро Дориа и его генуэзцами. Они нагрузили корабли камнями, затопили их и заблокировали генуэзцев в Кьодже. Убеленный сединами дож Андреа Контарини лично возглавил предназначенную к затоплению флотилию, и это значительно подняло боевой дух венецианцев, напомнив им о славном прошлом дожа-крестоносца. Но еще больше энтузиазма вызвал только что назначенный командором Виттор Пизани, который и разработал план экспедиции. По требованию народа Пизани только что выпустили из тюрьмы, куда его посадили после недавнего поражения на Босфоре. Кьоджу удалось вернуть в июне 1380-го. Пизани не дожил до празднования этого события; он скончался от ран после небольшого столкновения у Апулии в августе того же года. В 1381 году был заключен новый мирный договор. На этот раз мир длился долго, так как для Генуи начался продолжительный период политической и экономической нестабильности.

Итак, со стороны Генуи Венеции больше ничего не грозило, но оставались другие проблемы. Успешной торговле мешало растущее влияние турок и особенно захват ими Константинополя в 1453 году. В результате войн с Турцией Венеция теряла все больше денег и колоний. В XVI веке Англия и Голландия расширили свою торговлю за счет Венеции, а старые торговые маршруты оказались под угрозой, когда в 1453 году Васко да Гама открыл новый морской путь вокруг мыса Горн, позволивший Португалии получить прямой доступ к Индии и пряностям. (На экономику Венеции это повлияло даже сильнее, чем путешествия Колумба и его последователей в Америку.) Но упадок был не таким стремительным, как ожидалось. В 1423 году, незадолго до смерти, дож Томмазо Мочениго отметил в своей речи — и современные историки подтверждают его слова, — что Венеции удалось уменьшить государственный долг с десяти до шести миллионов дукатов, государство получило два миллиона дукатов в виде процентов от иностранной торговли, доходы с земель составили более семи миллионов, и ежегодно чеканилось миллион золотых дукатов и двести тысяч серебряных. В XVI веке, несмотря на активность Португалии в Индии, старые пути торговли пряностями продолжали функционировать, многим морской путь вокруг Африки казался слишком рискованным. И только в XVII веке, особенно после того как Голландия получила контроль над Пряными островами, для купцов Средиземноморья эта область торговли оказалась закрыта, но даже и тогда Венецию ни в коем случае не стоило недооценивать в других областях коммерции, чему очень способствовали хорошие торговые отношения с Оттоманской империей.