Венок для незнакомки

Глава десятая

Из телефонной будки в кривом переулочке вблизи Береговой он кому-то позвонил. После чего довел меня до санатория.

— Дальше шагайте самостоятельно, — сказал он, пряча глаза. — Вас охраняют люди Полипчука, не забывайте.

— Подождите! — растерялась я. — А как мне вас найти?

— Никак... Не надо меня искать. Мы всегда рядом... Не я, так кто-нибудь другой.

Он торопливо кивнул и растворился за кустами. Я опять ощутила страх. Словно не было двухчасового перехода, не было чекиста, а двое уродов в плавках засели где-то в кустах.

— Сволочи, — горько заявила я в пространство. — Все вы — безнадежные сволочи. А вы, Вадим Андреевич, в первых рядах, глупый вы моллюск...

Тащиться через кусты, отгибая доску зеленую, не было ни сил, ни желания, ни настроения. Я потащилась в обход, через «официальную» калитку — пусть меня встречают. В комитет по встрече на сегодняшний день входили Бронька, ее хахаль Павел и обе мои соседки — Соня с Ритой. Все они обсуждали на крыльце мое отсутствие. Бронька возмущенно жестикулировала, Павел отмахивался, дескать, все преходяще, а Софья с Маргаритой дружно пожимали плечами. Первая при этом активно работала эспандером, а вторая старалась произвести впечатление на Павла. Он-то и заметил меня первым — боязливо мнущуюся у калитки. Робко тронул бушующую Хатынскую за плечо. Бронька отмахнулась — отстань, не до тебя. Он снова тронул. Она повернула к нему раздраженное лицо. Павел взял ее за плечи и развернул в мою сторону. У Броньки аж кудряшки зашевелились.

— Что за хрень, Лидок! — затрещала Бронька. — Мы поехали встречать твой автобус! Нам сказали, что четверо экскурсантов пропали, что милиция ищет их по всему взморью! Ты что, подруга, вконец сбесилась?!

— Спасибо за экскурсию, Бронька, — сдержанно ответила я. — Ты будешь удивляться, но меня по твоей милости опять чуть не ухайдакали.

Как так! Она затянула старую песню с известными словами: горбатого могила исправит, свинья везде найдет грязь, а волка сколько ни корми, а смотрит он исключительно в лес. Потом внезапно заткнулась и внимательно стала изучать мое лицо, словно впервые увиденную карту мира.

— Ну хорошо, — сказала Бронька, сбавив обороты, — я готова допустить, что тебя чуть не ухайдакали, косвенное подтверждение тому — расцарапанные ноги. Но объясни мне, где ты была еще?

— Я была на пляже любви, — гордо объявила я.

— С кем?.. — побледнев, прошептала Бронька.

— С гэбэшником.

Она временно выбыла из дискуссии на тему «где меня носили черти». Подошел Павел, немного привел Броньку в чувство. Рита с Соней остались на крыльце, посчитав нетактичным вмешиваться в дружеские разборки. Соня продолжала разминаться с эспандером, а Рита и вовсе удалилась в дом.

По заявкам слушателей я обрисовала некоторые энергичные моменты уходящего дня, скрыв некоторые другие. Павел как-то странно морщился, хотя слушал с интересом, а Бронька просто сходила с ума. Она разжимала и сжимала кулачки, глядя на мои травмированные ноги, а когда я закончила, объявила торжественно:

— Ты должна немедленно депортироваться из этой страны. Хватит, Лидок, попила ты моей кровушки.

— Паспорт похищен гэбэшниками, — терпеливо объяснила я. — А без паспорта я депортируюсь только в тюрьму. Можно, конечно, подать жалобу в российское консульство в Симферополе, если такое есть, или, скажем, в посольство в Киеве, или в международный трибунал в Гааге...

— Мы будем жаловаться во все инстанции, — отрезала Бронька. — Так я этого не оставлю!

— В самом деле, Лида, — улыбнулся Павел, — надо вам поскорее выбираться из этой страны. Доотдыхаете где-нибудь на Алтае...

Остаток рабочего дня мы с Бронькой только тем и занимались, что жаловались во все инстанции. Почему я купилась на очередной ее задвиг, объяснить невозможно. Было ясно с самого начала — нам дадут от ворот поворот. В лучшем случае поиграют нами в футбол, в худшем — упекут за решетку...

Мы крутились на «кефире» по административному центру городка, хотя лично мне все уже было по барабану. Но Бронька упорно давила на принцип. «Никакой пощады жалким чинушам», — весьма туманно сформулировала она. Мэрия, милиция, бюро регистрации приезжих, суд...

Заколдованный круг, из которого единственный разумный выход для постороннего — через повешение. «У этой женщины, — заявила Бронька в первом же кабинете, случайно оказавшемся дежурной комнатой милиции, — человек, представившийся работником СБУ, без объяснения причин изъял паспорт и мешает выехать из страны. Я требую немедленно выдать этой женщине документ, в крайнем случае заверенную справку за подписью и печатью официального органа, и препроводить ее на территорию Российской Федерации. В противном случае я обещаю задействовать посольство и Министерство внутренних дел, где имею обширные связи...»

На наше счастье, у молоденького лейтенанта за пультом заканчивалось дежурство. Поэтому он просто постучал кулаком по голове и показал на дверь. К начальнику почтенного учреждения нас не пустил плечистый гренадер с добродушными усами. «А ну тикайте, девки...» В бюро регистрации приезжих нас охотно выслушали, раскрыли здоровенный талмуд. «Какого числа вы зарегистрировались?.. Ах, вы не зарегистрировались...» — «Позвольте, — гневно полезла на стенку Бронька, — регистрация российских граждан отменена особым распоряжением правительства! Не пудрите нам мозги!» — «Вы можете не регистрироваться. А можете и регистрироваться. Дело ваше. У нас свобода выбора. Вот кабы вы зарегистрировались, мы бы охотно проконсультировались с представителем СБУ по автономной республике Крым на ваш счет...»

Дальнейшее было непробиваемо. В суде на нас посмотрели, как на закоренелых уголовниц, и быстренько стали прикидывать, сколько нам дать. Народ Украины против... Как, вы говорите, ваши фамилии? Насилу смотались. Представительница мэрии и вовсе была по пояс деревянная. Она тупо смотрела на мерцающую заставку компьютера и невыразительно жевала бутерброд с сыром. Ее проняло лишь после того, когда Бронька обозвала всех работников градоуправления равнодушными бездельниками. «Женщина, — сказала она, отрываясь от заставки, — вы находитесь на территории чужого государства, будьте любезны вести себя уважительно к его гражданам. Вы же не хотите неприятностей? Или хотите? — Дама многозначительно положила свободную руку на телефон. — У кого из вас, говорите, нет паспорта?»

— Я больше не могу, — обреченно вздохнула Бронька. — Это сущий маразм. Невозможно пробить стену, если нет штурмового орудия.

— Давай выпьем? — робко предложила я.

— Давай, — автоматически согласилась Бронька. — Хотя нет, не могу, извини, Лидок. Павел ждет... Ну что ты смотришь на меня в упор? — Она начала стремительно закипать. — Ты все равно не поймешь. Надо мне! Истосковалась я по приличным мужикам. Ты, слава богу, жива. Спать будешь ночью. СБУ тебя охраняет. Если не врешь. Меня бы кто охранял. Эх, да что тебе объяснять...

Она остановилась у ограды, за которой стоял мусорный контейнер с протухшим желтым парео (если не вывезли), и долго кусала губы.

— Бред, Лидуня, не могу сообразить, башка как неродная... Может, тебе к Лешке перебраться?

— А смысл? — Я пожала плечами. — Глупая передислокация. Буду бегать от тех же парней. С Оксанкой ругаться. С Лешкой по разным лестницам ходить. Брыська порвет.

— Тогда держи. — Бронька вынула из сумочки мобильник, любовно погладила по-детски разукрашенный чехол. — Это мой. Пин — четыре семерки. Там в памяти Лешкины номера — домашний и сотовый. У него тоже есть мобильник, правда, не оплачен — денег нет, им киндер орехи разбивает. До семи, думаю, оплачу. — Бронька посмотрела на часы: — Ого, без пятнадцати. Ладно, Лидок, выметайся.

Тут мобильник противно заверещал, не успев дотянуться до моей руки.

— Слушаю, — приделала Бронька говорилку к уху. Выслушала, процедила: «Вы что, охренели?» — и уставилась на меня дикими глазами.

— Что случилось? — У меня сердце упало.

— Ничего, — пробормотала подруга, — ты знаешь, что они спросили?

— Что?

— «А вы куда звоните?» Представляешь? Я куда звоню! Идиоты!.. — и разразилась отвязной руганью.

Я отняла у нее мобильник, вылезла из машины и побрела в бунгало.

— У тебя неприятности? — хмуро спросила Соня, выглянув из комнаты.

— Хуже, — буркнула я.

— Хуже у нее... — пробормотала из своей берлоги Рита. — Сегодня родители Ларисы приезжали — вот у них хуже. Тело забирали из морга, зашли посмотреть, где она провела последнюю ночь...

Я ничего не ответила. Войдя в номер, прошлась по всем углам, убедилась в отсутствии посторонних, заперлась. Положила на стол Бронькин мобильник и долго смотрела на ряды симпатичных кнопочек, издающих голубоватое мерцание. А вдруг позвонит? Я скажу «алло», а на той стороне будут долго молчать, зловеще пыхтеть, а потом металлический, обесчеловеченный голос с надрывом произнесет...

Да черта с два, ничего он не произнесет! Я надавила правую клавишу и держала, пока не проиграл бравурный марш и по экрану не проплыло печальное «good bye». Вот так-то лучше. А надо будет позвонить — активизирую обратный процесс, секундное дело.

Я хотела распахнуть окно, взялась за шпингалет и в испуге отдернула руку, увидев, что запор зафиксирован в верхнем открытом положении. Страх вернулся ко мне, заняв привычное место. Но тут же вспомнила, что сама оставила его открытым, — уходила через окно, наврав Алику, что вернусь. И все же страх не исчез.

Я растворила окно. Еще не стемнело — солнце медленно клонилось вправо. Оно всегда так клонилось: неторопливо, враскачку, а потом все быстрее, быстрее, а у самого горизонта просто падало, окрашивая золотистую корочку неба в густо-красную... По пляжу праздно шатался народ: лежачих становилось все меньше, зато прибывало бесцельно бродящих.

Появился Алик. Он медленно шел от турбазы, бросая камешки в воду. У него сегодня был печальный профиль. Парень старательно делал вид, что не замечает ни окна в бунгало, ни меня в том окне. А самому невтерпеж — аж затылок горит. Он остановился почти напротив, кинул один камень, другой. Наконец не вытерпел, обернулся. Я успела отследить движение, убралась за занавеску. Через полминуты осторожно высунула нос. Алик стоял ко мне вполоборота, руки у него висели плетьми, а ногой в сандалете он угрюмо ковырял песок. Бедный Алик... Ну что же я стою, как дура? Человеку плохо, тебе плохо... Так сделай так, чтобы вам обоим стало хорошо. Подойди к нему, заговори. Будете сидеть весь вечер, болтать ни о чем. Он будет твердить, какая прекрасная женщина сидит рядом с ним, что нет ему покоя в этом мире, а разница в десять лет — право, пустяк. Ведь он в душе очень взрослый и по профессии отнюдь не учитель пения... Ты будешь слушать, думать о своем, он, может быть, возьмет тебя за руку, ну и пусть берет, только мама твоя считает, что от рукопожатий случаются дети, а мы народ бывалый, утверждаем обратное…

Я уже хотела отойти от окна, бежать к Алику, каяться, просить снисхождения, но тут его заслонил собой сутулый невзрачный тип. Он тоже проходил по пляжу. Тоже повернул голову, уставился на меня... Я похолодела. Неприятный тип с облезлыми ушами! Ищейка пляжная!.. Попятившись, я налетела на стул. Потом опомнилась, подбежала к окну, задернула занавеску и упала на кровать. Залезла под одеяло, попыталась унять дрожь. Но лихорадка не отпускала. И страх обуял — окно не закрыла! Какой толк от задернутой занавески? Подскочила к окну, зажмурившись, захлопнула раму, заперла и бегом помчалась в кровать...

Я проснулась около полуночи от мерзейшего ощущения, что ко мне в постель запустили змею. Лежала, оцепенелая, пытаясь что-то вспомнить... Потом принялась лихорадочно ощупывать постель. Змею не обнаружила, просто простыня от потных метаний смоталась в жгут. Я скинула ее на пол — все равно впору выжимать, растянулась на матрасе. Сделала попытку уснуть. И уснула. Часа через три. Пережив во всех подробностях свою несчастную жизнь, спев все известные песни и выкурив — при закрытом-то окне! — десяток сигарет из найденной в вещах пачки... Про слезы даже не буду упоминать. Ничего удивительного, что проснулась я с распухшей головой. Броньки нет, мобильник под столом, дышать нечем.

Море за окном бурное, дурное, бьется волнами о пляж...

Я не помню, как приводила себя в порядок. Но как-то, видно, сподобилась. Перед уходом из бунгало посмотрелась в зеркало — там стояла вполне приличная, хорошо одетая женщина с подобием прически и неброским макияжем. О безумной ночи говорили лишь глубокие окологубные складки и отечные круги под глазами. Но этим никого не удивишь: многие женщины проводят на юге безумные ночи. Для того они сюда и едут...

Я включила мобильник, отыскала в памяти номер Лешкиного сотового. Думаю, Броньке ничто не помешает выбраться из объятий любимого и ответить лучшей подруге... Дьявол! Приятный женский голос с легким южным акцентом поведал, что на счету у меня осталось пять долларов ноль центов, и пока я не пополню счет, на связь могу не рассчитывать. Ворона вы, Хатынская! Поехала платить за Лешкин телефон, а о своем даже не вспомнила!.. Я со злостью бросила мобильник в сумочку. Ладно, оплачу где-нибудь.

Невозможность связаться с Хатынской меня не остановила. Решено — я уеду из этого города! Без вещей! Главное — доллары из-под плинтуса не забыть. В таком виде я не вызову подозрений. В город баба пошла, кому какое дело? Хрен с ним, с паспортом! Главное — вырваться из бухты, добраться до любого нормального городка, позвонить в Россию, Бересту, пусть думает. Нет Береста — позвонить Акулову, кому угодно, у них имеется связь с Берестом, обязана быть! А пока они будут думать, я сниму неприметное жилище, не везде же требуют паспорт, просижу там, как мышка под печкой, пусть шум уляжется...

Я вышла из бунгало нарочито медленно. Раскланялась с Костюковичами. Они чинно переносили термос на террасу. Поздоровалась с бродячей собакой, откопавшей желтое парео Царицыной (как жаль, что не узнать мне этой тайны...). Продефилировала по аллее за забором и через пять минут уже дышала ароматами санаторных аллей. Поймать такси у корпусов — дело пустяковое, один из таких вымогателей как раз выгружал семейку, прибывшую полным составом на беззаботный отдых.

— На Топтунова, — твердо сказала я, падая на заднее сиденье.

— Десять гривен, — расцвел кудлатый водила.

— Да хоть пятнадцать...

Трудно сказать, велось ли за мной наблюдение. Слишком много машин в городе. Даже на убогой Лешкиной улочке в этот час был явный перегруз. В нашем направлении тащились сразу три автомобиля. Желтый «седан» полувековой давности, зеленая «Газель» и невзрачная «жулька» четвертой модели. Я попросила водителя остановить, предложила подождать, после чего добежала до Лешкиных ворот. На резкий звонок вместе с лаем Брыськи появился сонный Кольцов в надетой наизнанку майке. Я протянула ему пакет с позорными сабо.

— Привет... — растерялся так, как будто я ему исполнительный лист принесла и целую стопку детских метрик.

— Доброе утро, Лешик, — сказала я. — Ты, главное, не волнуйся, я не буду проходить в дом. Ответь лишь на один вопрос: где я могу найти Хатынскую?

— Не знаю, Лида. — Он пришел в себя и начал поедать меня глазами. — Она почти не появляется. Опять со своим, этим... У них вроде любовь, логово где-то на улице Рублева, не знаю, где точно... У нее мобильник не отвечает...

— Почему не отвечает?

Насчет Броньки расстраиваться уже сил нет. Нормальная баба, но уж если клинит — никакие молитвы не проймут.

— Да откуда я знаю?.. Она вещи в комнате бросила, а сама там не живет, понимаешь? Вчера клиент из Одессы позвонил... Я «шевроле» ему в девяносто восьмом перекрашивал, мировой парень, между прочим. Просит жену с сестрой пристроить до конца августа, не могу же я ему отказать, у него новый заказ назревает, а комната одна... А тут эта Хатынская, то ли квартирует, то ли нет... Войди в мое положение, Лида.

Я кивнула:

— Считай, вошла. У тебя майка наизнанку, Лешик. Опасная примета.

Развернулась и пошла прочь, лавируя между фрагментами отживших автомобильных конструкций. Сегодня у меня получалось очень даже уверенно.

— Ты не хочешь со мной встретиться? — робко выговорил он в спину.

Какой храбрый! Видно, Оксанка в туалете сидит. Извини, Лешик, ты не просто пройденный этап, ты давно минувшая эпоха, возврат к которой невозможен даже по спирали.

Я покачала головой — be happy, Лешик, — и села в такси. От невозможности связаться с Бронькой еще больше привалило решимости. Это рок судьбы. Нужно двигать напролом, и только так я обрету долгожданную свободу и воссоединюсь с родиной... Две дороги ведут из Тихой бухты — на восток и на запад. Сверху — горы, через которые я перелечу только на вертолете. Снизу — море...

Но сегодня шторм, ветрено, ни один моряк не поведет лодку незнамо куда. Да и вертолет искать — не самое легкое дело.

— Едем куда или хмуриться будем? — поинтересовался шофер.

— В Балаклаву, — бухнула я.

— Сорок гривен, — обрадовался шофер.

— Да хоть пятьдесят. Погнали!..

Нас блокировали в километре от Жемчужного, где дорога нависала над морем, а полосатые столбики стояли на самой кромке обрыва. Неприметная «хонда» обошла на повороте, резко затормозила и встала поперек дороги. Испуганно матюкнувшись, шофер вывернул руль до упора вправо. Ржавая «жулька» обернулась вокруг оси, прошла по инерции и чуть не вывалилась за обрыв.

— Какого хрена! — завопил шофер. — Я этим козлам уже платил! Не дождутся!

Вот именно. Зачем платить больше, если не видно разницы? Я осторожно выглянула в окно. Даль безбрежная! Бесконечная синяя гладь, а внизу, ух ты — дух захватывает! Будем падать, не то что костей — фрагментов не соберут...

Делиться на фрагменты я пока не собиралась. Это было что-то новенькое в моих приключениях — я даже испугаться как следует не успела, но оценила событие должным образом.

— Успокойся, юноша, — пробормотала я, — это не по твою, а по мою душу.

Водила вытаращился и уважительно притих. Явление из «хонды» троих людей в штатском не могло не произвести впечатления. Ну прям как в импортных молотилках про таинственные спецслужбы. Насмотрелись работнички. Три двери открылись одновременно. Из задних вылезли бугристые хлопцы в цивильных рубашечках. Аналогия с боевиками Рокота не проходила даже поверхностно. Те ребята в школе не учились, в лучшем случае посещали физкультуру. А эти если и не получили высшего образования, то, по крайней мере, пытались. Брезгливо глянули на нас с водилой и отвернулись. С переднего сиденья выбрался мой старый знакомец, подошел к нашей машинке и опасливо глянул вниз.

— Лидия Сергеевна, я вас предупреждал, что не надо со мной играть? Полюбуйтесь, вы чуть не упали.

Я впервые увидела майора СБУ Полипчука при дневном свете. Ошибиться невозможно. Во-первых, голос, во-вторых, выразительный нос, напоминающий обкусанную морковку. В-третьих, глаза в косматой чаще бровей — он высветил их ночью при свете зажигалки: угрюмые глаза гнома, стерегущего тайны своего леса...

Я не стала ничего говорить. Не пошла моя игра. Молча уставилась в лобовик, игнорируя представителей спецслужб. Хоть этим успокою свое надломленное самолюбие.

— Так и тянет вас, Лидия Сергеевна, на подвиги, — продолжал глумиться Полипчук. — Понимаем, вы себя не щадите. Между прочим, зря. Вы просто не осознаете своей роли в борьбе с преступностью. Да и женщина вы привлекательная. Но пожалейте хоть подругу! У нее красивое романтическое свидание на Рублева, двадцать шесть. Неужели вы хотите, чтобы мы враз лишили ее романтических эмоций и сделали больно?

Я перестала созерцать монолитную глыбу за дорогой и перевела презрительный взгляд на Полипчука. Избитый, примитивный трюк, а популярен в любом тысячелетии. Они ведь не умеют ничего другого. Слежка, шантаж, запугивание. Не проймет — физическое воздействие. Не проймет — физическое устранение. И не объяснишь, как это низко и подло. Кому, простите, объяснять?

— Хорошо, майор, — согласиласья. — Будь по-вашему, я возвращаюсь в город. Считайте, что ничего не было.

— Договорились, — кивнул майор. — На первый раз мы вас прощаем. На второй это будет сделать значительно труднее.

Он не устоял перед дешевой демонстрацией силы — подошел к самому краю обрыва и смачно плюнул вниз. Зачарованно проследил за полетом плевка и отправился к своему автомобилю.

У шофера на носу набухала здоровенная капля пота. Густела, провисала, наконец, преодолев поверхностное натяжение, громко шлепнулась на ширинку. Он очнулся.

— Ёксель-моксель...

— Не говори, дружок, влипли мы с тобой в историю, — подбросила я дров. — Давай-ка возвращаться. Только двигай без рывков, умаляю, и заднюю по ошибке не включи, а то будет у нас с тобой... логическое завершение.

Он довез меня до начала Народной, где разгульных заведений еще не было, а имелись лишь цветущие палисадники да несколько крохотных кафешек для публики со средним достатком.

Я отдала ему десять гривен, он не возражал. Был напуган до такой степени, что не стал требовать доплаты «за риск».

— Слушай, — прошептал он, складывая купюру, — а кто это был, а?

— Бандиты, — так же шепотом ответила я. — Работники ножа и доллара.

— Да ну, — он недоверчиво похмыкал, но на всякий случай поглядел по сторонам. — Не больно-то похожи. У них номер на машине знаешь какой — государственный... У всех местных «КР», а у этих — «КС» и цифирь блатная...

— Много ты понимаешь в бандюганах, — компетентно заметила я. — Эти — самые натуральные. Бабки отмывают. Настригут с конкретных лохов, вроде нас с тобой, забашляют «крыше» в Киеве, отстирают и балдеют потом на Канарах...

Он покосился на меня с испугом. Вторая капелька пота сползла по переносице и пристроилась на кончике.

— А ты у них... чего?

— А я у них приманка, — гордо объяснила я.

Через десять минут я сидела в уютном заведении под грибком и пыталась протолкнуть в себя какую-то еду. В стороне за газончиком проносились машины, но обилие зелени заглушало звуки. Это кафе было вполне подходящим местом для занятий аутотренингом. Десять столиков, грибочки, рядом бар с пристройкой для поваров — девочки в нарядных кружавчиках выносят заказы и раздают клиентам. Мне тоже принесли, объяснив, что этот гоголь-моголь — коронное блюдо заведения. Я оставила в покое коронное блюдо, пристроилась к трубочке с колой и начала анализировать сложившуюся ситуацию. Судя по всему, меня продолжали «пасти». Но зачем? Чтобы окончательно заинтриговать людей в «фантомасках»? Они же не слепые, видят, что я подвергаюсь усиленному контролю со стороны СБУ. И на что надеется майор Полипчук? Что те постараются меня выкрасть? А чекисты пойдут по следу и выведут чужаков на чистую воду? Бред собачий. А может, и не бред, если допустить, что других вариантов у Полипчука нет.

Я начала потихоньку озираться. Половина столиков была занята. Публика благочинная, и никто из присутствующих не оказывал на меня психологического давления. Рослый тип с газетой «Крымский вестник» съел коронное блюдо, теперь насыщал себя информацией. Дальше — две подружки проблемного возраста. Многодетная семья — с одной «коронкой» на всех. У кого-то проснулся мобильник. Нужно оплатить, вспомнила я. Бронька явно не догадается.

— Вы не подскажете, где ближайший офис UMC? — полюбопытствовала я у парочки за соседним столиком. Судя по густо-кремовому загару, отдыхали они долго и не напрасно.

— Везде, — широко улыбнулся брюнет.

— В частности, напротив, — добавила его подруга.

— Большое спасибо, — улыбнулась я. — Вы мне здорово помогли.

За бордюром недобро скрипнули тормоза. Проехавшая машина неожиданно прижалась к обочине, остановилась и медленно сдала назад. Этот уморительный шарабан со значком «бьюика» на капоте был мне вроде знаком. Появившийся оттуда Паганель с соломенными патлами и сигарой в зубах — о боже... Помнится, с него и началась моя драматическая эпопея на украинской земле. То ли десять, то ли двенадцать дней назад. Глаза б мои его не видели...

Дергаться было поздно, поэтому я осталась на месте.

— Лида! — закричал на всю улицу Паганель. — Здравствуйте!

— Лорик? — Я со скрипом попыталась приподнять кончики губ, но, видно, не слишком преуспела.

— О, вы такая грустная. — Долговязый американец беспардонно протиснулся через кустарник и, минуя приглашение, плюхнулся рядом. — Как вы пожьиваете, Лида?.. Я так рад, что вас встрьетил... Вы не представльяете, как я рад, Лида...

Зато легко можно было представить, как я рада. Я постаралась зафиксировать так называемую улыбку и лихорадочно схватилась за стакан с колой.

— Чем вы занимаетесь, Лида? — демонстрировал здоровый американский идиотизм Лорик. — Я ехал мимо, я сразу вас замьетил, вас невозможно не замьетить, Лида... Я вас часто вспомьинал, вы знаете, я очень раскаивался, что вел себя как настоящее животное... Вы не обижаетесь на меня, Лида?

Улыбка Лорика пахла дешевым португальским табаком. Он искренне плевал на сидящих рядом. Американцы видят только себя, а о нормах этики вспоминают лишь тогда, когда отсутствие этих норм задевает их самих. Я начала неудержимо наливаться краской. Сидящие в кафе уставились на нас. Особенно дамы сложного возраста, для которых любая пикантная ситуация — как тосол на ржавый карбюратор.

— Ты не уехал в свою проблемную Америку, Лорик? — спросила я, чтобы хоть как-то остановить процесс моего публичного раздевания. — Ты говорил, что контракт истекает...

— Две недьели, Лида, две недьели... — Лорик поднял указательный перст размером со средний человеческий фаллос. — Мне осталось три дня, представльяете? О, как это грустно... Вы не представляете, Лида, как я сокрушаюсь и нервничаю... Я хочу, чтобы эти посльедние три дня оставили в моей душе... м-м, как это говорьят у вас, неизгладимый след. Вы провьедете со мной эти три дня, Лида?

Я чуть не поперхнулась. А потом вдруг подумала: «А что?» Это было бы забавно. Невольный телохранитель. Остатки здравого смысла во мне протестовали, да шут с ним, со здравым смыслом! Лорик зеленеет от счастья, я мучительно терплю, Бронислава покрывается слоем зависти, эсбэушники грязно ругаются, а их оппоненты в страшных лыжных масках лихорадочно выясняют происхождение этого хрена из-за бугра. Имеем маленькую передышку для подтягивания резервов.

Вот только как быть со рвотной реакцией моего существа?

— Извини, Лорик, — с сожалением пробормотала я, — но все твои дороги ведут мимо. У меня уже есть человек, которому я готова отдать душу, и не только. Я как раз его жду, он подойдет через несколько минут.

Вы бы видели, как он взбеленился! Заговорил о каких-то проходимцах, которым не место у ног порядочной дамы, о высоких нравственных качествах, изуродовавших его истинный облик. Да их не сразу видно, возможно, но они есть, он их чувствует каждый день, особенно в присутствии меня...

Публика зубоскалила, как на цирковом представлении. Еще немного — и начнут аплодировать. Дипломатия в этой острой ситуации уже не годилась. Я собралась открытым текстом дать понять Лорику, на какой стадии эволюции — между человеком и обезьяной — он находится, но тут из кулинарной подсобки высунулся официант и сказал:

— Прошу прощения, вас к телефону...

Я растерянно оглянулась. Никого за моей спиной не было: только кустики и ограда перед бордюром. Вопросительно посмотрела на официанта.

— Вас, вас, — кивнул тот. — Подойдите, если не трудно.

— Меня? — изумилась я. — А почему вы так решили?

— Но вы же Лидия Сергеевна... — Официант обеспокоенно облизывал губы и бегал глазками. Такое поведение очень к лицу человеку, у которого к спине приставлен нож. — Мне сказали: позовите Лидию Сергеевну, красивую брюнетку, она сидит за одним столиком с долговязым придур... прошу прощения, человеком, у которого во рту сигара...

Я попалась на эту нехитрую наживку. На белые пятна, покрывающие физиономию парня, я внимания не обратила. Удивление затмило. Я встала и направилась к двери, заметив краем глаза, как напрягся человек с «Крымским вестником...». Возможно, он успел бы вмешаться, не попадись ему на пути возмущенно подпрыгнувший Лорик. Но Лорик, к несчастью, попался... И я попалась. Официант растворился, остался только тревожный голос: «Здесь направо, пожалуйста...» Я шагнула в темный коридор... Сильная рука сжала мой рот, другие сильные руки подхватили меня за руки и за ноги... Темнота понеслась, застучали подошвы...