Венок для незнакомки

Глава четырнадцатая

— Это потрясающе! — Алик восхищенно поедал меня глазами. — Я вас правильно понял, Лидия Сергеевна, вы хотите вместе с группой психов подняться на Ай-Чу?

— Да, — кивнула я. — Меня зовут горы. И ты, Алик, пойдешь вместе со мной.

— Потрясающе, — повторил Алик. — Это совершенно невероятно! Дайте время, чтобы обрадоваться, Лидия Сергеевна. Это просто не укладывается в голове.

— А в моей голове сегодня вообще мало что укладывается, — сообщил похмельного вида бородач в брезентовой штормовке на голое тело. — Лучшее средство от похмелья — это горы, уверяю вас. Причем чем выше, тем надежнее. Лучше гор могут быть только горы. Как и лучше баб... — увел он тему при появлении из палатки лохматой девицы в аналогичной штормовке на голое тело, — могут быть только бабы...

— На которых еще не бывал, — зевнув, закончила девица, на корточки присела у костра и уставилась на котелок, в котором энергично заваривался чай.

— Между прочим, очень верно, — присоединился к компании возникший из соседней палатки крепыш с той же похмельной туманностью во взоре. — Горы крайне бодрят. Наличие отрицательных ионов в воздухе — главная причина. Попадая через легкие в кровь, они усиливают обмен веществ, улучшают кровообращение, оказывают благотворное влияние на весь организм. Возрастает количество эритроцитов, повышается процент гемоглобина в крови, расширяются легкие, глубже становится дыхание, реже пульс. Можно пить дальше. Лазарев. — Он протянул мне мозолистую руку. — Кострома, мон амур. По медицинской линии.

— По линии медицинского спирта, — слабым голосом поправила девица.

— Косичкина, — пожала я крепкую ладонь. — Сибирь, по части непознанного.

— Уфолог, что ли? — зевнула девица.

— Да какая разница. Ворончук. Андрей, — сипловато представился бородач. — По линии правительственной связи. Вы не думайте, девушка, это мы только выглядим кошмарным народцем. А на самом деле мы милые, интеллигентные люди и, когда пьем, беседуем исключительно на интеллектуальные темы.

— Тамара, — пробормотала девица. — Подруга вот этого...

— Ага, Круэллочка моя, — ухмыльнулся бородач. — Подруга дней моих суровых. Кстати, именно благодаря ей они и выглядят такими суровыми. И за что я ее люблю?

Девица и впрямь была довольно страшненькой. Но чертовски обаятельной — в особенности курносым носиком, усеянным смешными веснушками. Вся компания, окружившая меня в этот ранний час, казалась свойской, обаятельной. В ней было то, чего мне так не хватало, — компанейство. И безопасность. Их было много, и они такие разные. Чем больше вокруг меня людей, тем меньше шансов у злодеев. Именно так я считала, и на первых порах в этих умозрительных выводах были свои резоны.

— Но ведь это неспроста, Лидия Сергеевна? — Алик среди этих милых людей казался самым озабоченным. — С вами происходят странные вещи. Вы пугаете меня. Вчера я не мог уговорить вас отправиться в горы, а сегодня вы выглядите еще больше испуганной, замотанной, но готовы сами не понимаете на что. У вас спина в паутине, вы об этом знаете?

— А ты не проявляешь излишнее любопытство? — поинтересовалась Тамарка, поднимая хитрые глаза. — Если женщина не хочет говорить, она имеет на это право.

— Она имеет право прежде всего на защиту, — проворчал Алик, — которую мы всегда охотно предоставим. Во всяком случае, я.

— Вот и защищай, — хохотнул бородач. — Желательно молча. А мы посмотрим.

— Я сидела под танцплощадкой, — призналась я. — Там жутко пахло кошками, было сыро и страшно. В это самое время злые люди пытались меня найти, и если бы нашли, то я была бы самой несчастной женщиной на свете.

Компания, сгрудившаяся у костра, многозначительно помолчала.

— Как все запущено, — почесал бороду Ворончук.

— Черт меня побери! — Алик гневно полыхнул глазами. — Я вам, кажется, предлагал свою помощь, Лидия Сергеевна. Причем неоднократно! Признайтесь, где была ваша голова?

— Интересно, кому вы так крепко нагадили? — Спец по медицинской линии, обжигая руки, снял с рогатин жердину с котелком и установил котелок на грубо сколоченный столик.

— Не волнуйтесь, дамочка, — подмигнул мутным глазом бородач, — вот поднимемся на вершину, все ваши беды как рукой снимет. Круэллочка на пике горы стриптиз исполнит, бутылочку раздавим. Верно, Круэллочка? Вспомни, дорогая, как ты вечером в чем мама родила над костром летала?..

— А зачем вам в горы? — подняла раскулаченную голову Тамарка. — Это как-то разрешит ваши проблемы?

— Я хочу попасть на плато. Если кто-то из вас мне в этом поможет, буду искренне признательна. Я слышала, через яйлы есть дороги, по которым можно добраться до Симферополя...

Яйлы, иначе называемые «степи в горах» — холмистые, заросшие разнотравьем равнины, — встречаются на всем протяжении Крымских гор. Очень часто их прорезают укатанные автомобильные дороги.

— Это опасно, — покачал головой Алик. — Горы — не асфальтовая аллейка. Но в принципе от вершины Урсулдага — мы будем через нее проходить — существует тропа на плато Урзрум. Она тянется через все Боковое ущелье, от горловины следует подняться на стену каньона, а там на север — рукой подать.

— Никогда не подозревал, что от горловины каньона есть тропа, — почесал немытую голову Ворончук.

— Еще как есть, — ухмыльнулся Алик. — Только это козья тропа. Звери на водопой спускаются, а люди в тех краях вообще не бывают.

— Ворончук, ну тащи же шашлык, — умоляюще протянула Тамарка. — Есть хочется, сил нет. Лысенко, где наша кружка?..

Туристская заповедь гласит: хочешь увидеть больше — отправляйся в путь с восходом солнца. Сработай заповедь в этот день — и я осталась бы у разбитого корыта. Но образ жизни местных отдыхающих не располагал к раннему подъему, да и на солнце в этот день нельзя было рассчитывать. Старт назначили на девять. Я получила в качестве безвозмездной гуманитарной помощи стоптанные Тамаркины кеды и просоленную штормовку ее бородатого друга. Какое немыслимое облегчение — находиться среди множества людей, которые и слыхом не слыхивали о мадам Царицыной, о ее дурацком грузе, о каких-то мафиозно-гэбэшных разборках! «До обеда поднимаемся, — объявил «распорядитель» акции, тощий энтузиаст по фамилии Васинский. — А после обеда, ближе к вечеру, соответственно, спускаемся. Попрошу не ныть, спиртные напитки в движении не потреблять, а всячески служить примером для массового подражания. Слабаки и неопохмелившиеся могут остаться дома!»

Тропа вилась по холмистому плато, то поднималась на бугры, то убегала в лощины, поросшие травами. Пестрело множество цветов. Я никогда не видела такого разноцветья в естественной среде обитания. Незабудки, первоцвет, белые ромашки, фиалки... Они живописно контрастировали с угрюмыми глыбами серого известняка, мимо которых пролегал наш путь. Группа растянулась — хвост еще топтался в районе плато, а голова колонны, в которой я оказалась по чистой случайности, уже входила в сосновый лес, покрывающий подошву южного склона Главной гряды. Здесь было необычно тихо, не слышно даже собственных шагов. Их звук заглушали серо-зеленые мхи, устилающие землю. Лишь ветер трогает раскидистые кроны, которые, кажется, где-то высоко, а основной частью дерева является серовато-коричневый ровный ствол, загорелый на солнце... На голых скалах растут совсем другие сосны — приземистые и угловато искривленные, со срезанной плоской вершиной. И те и другие почему-то называют крымской сосной, хотя различия явные.

От сосняка мы пошли на приступ громоздкой, похожей на развалины древней башни скалы. Она была слеплена из беспорядочно нагроможденных каменных глыб; одна часть — в черных подтеках, другая — в желтых. Местами виднелись промоины — от давно иссохших водопадов. Тропа становилась круче, порой ее преграждали камни — от огромных искривленных глыб с прицепившимися стебельками плюща до россыпей белого известняка со всевозможными вкраплениями. За скалой я почувствовала легкое головокружение, заломило в ушах. Зато открылся превосходный вид на окружающие горы. Они напоминали оловянные слитки. Все разные: то верблюд, одетый в меховую шубу мелкого кустарника, то щетинистая голова, утыканная дикими соснами, то скалистая обнаженка с обрушенными краями и вертикальными обрывами. Одна гора — зверь перед прыжком, другая — морщинистый перст, воздвигнутый в небо, третья — остановившаяся в разбеге волна, четвертая — обломок крепостной стены. Между складками гор — огромные зеленые впадины... И лишь вершина Ай-Чу — это нечто особенное, выдающееся, корявая длань, подавляющая все окрестные красоты...

— Давайте руку! — Алик упер в расщелину посох и помог мне взобраться на относительно ровную площадку. — Осторожнее, Лидия Сергеевна. Смотрите, куда ступаете. Не забывайте, что первый враг скалолаза — замаскированные пустоты. Здесь таких предостаточно. У нас в прошлом году с Чатырдага парень ухнул — ни одной косточки целой не осталось. Десять месяцев полной парализации, чем и может пошевелить — так только глазами.

— Перестань пугать женщину, — пробурчал, громко отдуваясь, карабкающийся по пятам бородач. — Взгляните лучше, Лидия Сергеевна, на море — чем не картинка? Так и просится на полотно художника.

У горного воздуха удивительное свойство — скрадывать расстояние. Море казалось совсем близким, прямо у ног. Оно плавно колыхалось, будто от внутреннего напряжения. Кто-то живой дышал в его глубине. Над широкой гладью стелился разреженный белый туман — ватное одеяло с большими прорехами. Грудились тучи — им не было края: все небо от востока до заката устилала темная, мерно клубящаяся муть.

— А представляете, каково здесь при солнечной погоде, — мечтательно вздохнул Ворончук. — Ей-богу, даже пить не хочется, от природы пьян и страшно доволен... Особенно когда восток разгорается, пылает горизонт, и тучи летят из золота и пурпура... М-да, Лидия Сергеевна, это не восход над вашей Обью, уж поверьте старому бродяге.

— Вы так красиво говорите... — улыбнулась я.

— А я скажу еще краше... — ревниво забурчала из-за спины бородача Тамарка. — Самая красотища — встречать восход на ай-петринских зубцах. Если не мучиться, конечно, похмельем... Первым делом появляется нечто красноватое, бесформенное. Потом краски сгущаются, играет багрянец... Но это еще не шар и даже не полушарие. Это оранжево-красный клин, что-то вроде факела. Он постепенно удлиняется, растет, превращается в полукруг, который пробивает воду и медленно вырисовывается из моря... Затем на месте полукруга образуется светящийся веер. Он постепенно раскрывается, отражается в море и наконец трансформируется в огромный красный шар... Море золотит, скалы оживают, и, разумеется, вы не наблюдаете столь мрачную картину, как сейчас...

Я охотно подтвердила, что это тоже красиво. Должна же я была что-то говорить. Первый привал мы сделали в тесной лощинке, зажатой между лесистыми обрывами. Дно лощины устилали поваленные деревья — многие прямо с корнями, а одно и с куском обрыва — увесистой глиняной лепешкой, задубевшей от времени. Люди с наслаждением вытягивали ноги.

Кто-то перекусывал, кто-то доставал курево, окутывая себя табачным дымом. Кто-то весело хохотал, бинтовал свежие мозоли. Хохмач с негроидными губами сообщал на всю честную компанию, что для полноты ощущений не хватает дождя, и с этой минуты он начинает его усиленно накаркивать.

— Я не знаю, зачем вам на плато, Лидия Сергеевна, но на вершину Урсулдага мы придем через полчаса, — заявил примкнувший к нашему бревну Лазарев. — От нее падает тропа в Боковое ущелье. Заблудиться в нем невозможно. Вот только существует реальная опасность свернуть себе шею. Если бывали в Бахчисарайском каньоне, то вы меня поймете.

— Я пойду с вами, — безапелляционно заявил Алик. — На сей раз, Лидия Сергеевна, вам от меня не уйти. Вместе будем помирать. С музыкой. — С этими словами он извлек из прорезиненной штормовки таблетку радиоприемника и принялся крутить настройку. Толковой музыки, правда, у него не получилось. Единственную песню, которую ему удалось найти, глушили порывистые помехи. Это не помешало Алику с мрачным видом отстукивать ритм и взирать на меня с какой-то неясной надеждой. Мол, не будете ли вы так любезны, мадам, не благословите ли вы вас защитить?

Он излучал такую угрюмую решимость, да и вся компания, теснившаяся с нами на одном бревне, выглядела настолько монолитно, что я ощутила волны релаксации... «Прорвемся, — успокоенно подумала я. — Эти добрые люди — мой щит, пусть не на все времена, но хотя бы до вершины Урсулдага. Доберемся, а там посмотрим, на что я могу рассчитывать...»

Привал безбожно затягивался. Ответственный за мероприятие господин Васинский — худосочный тип с козлиной бородкой, яркий образчик массовика-непоседы — отвлекся на говорливую даму с прошлогодними воспоминаниями о прорыве по Салгиру. Остальная публика инициировать подъем не желала. Люди сбились в кучки по интересам, увлеченно болтали. Небритый тип в капюшоне продемонстрировал самый насущный «интерес». Украдкой глянув на соседей, он запустил руку в карман. Белобрысая единомышленница прикрыла его широким тазом, но плоская фляжечка все же мелькнула. «Капюшон» перехватил мой безразличный взгляд, прыснул. Девица вознамерилась обернуться, но он положил ей руку на плечо, что-то сказал. Еще двое из их компании повернулись в нашу сторону. И кто-то из соседней...

Я похолодела. Кровь отхлынула от головы. Этот «кто-то из соседей» только глянул и отвернулся, натянув на череп колоколообразный капюшон, а мне уже хватило. Я застыла, не в силах пошевелиться. Отчаяние и страх захлестнули меня. Тип с облезлыми ушами! Мерзкий взгляд, которого с другим не спутаешь. Выследили!..

— Эй, подруга, ты нас покинула? — Тамарка ударила меня плечом и удивленно засияла веснушками. — Ты что, первого мужа вспомнила? А ну перестань...

Видать, в моих глазах и впрямь было нечто нечеловеческое. Испуганный Алик соскочил с бревна и уселся передо мной на корточки. Положил руки на мои дрожащие колени. Заслонил собой подглядывающего.

— Лидия Сергеевна, что случилось? Опять перемены в лице...

— Банк «Империал», серия сто пятая, — съерничал Лазарев. — Между прочим, здесь горы, дорогая наша женщина, если вы еще не заметили. Советую не шизовать, если не хотите домой отправиться на носилках. Учтите, одно неверное движение с перепугу...

— Это что, — отвлекающе гоготнул Ворончук. — Вы бы видели, как я переменился в лице, когда впервые в тиши лаборатории узрел свою Круэллочку. Это был глоток соляной кислоты, ребята. Очевидцы сего рокового события утверждали, что мое лицо вывернулось наизнанку, сложилось гармошкой, а когда вернуло свой первоначальный облик, это была тупая маска Джима Кэрри, охреневшая от счастья... Хотите грушу, Лидия Сергеевна? У меня полные карманы этого счастья, могу поделиться. Очень сочная в этом году дичка, мы тут надысь один садик ободрали наголо...

Услужливая память подкинула мне картинку в заброшенном домике... Острые зубы благообразного очкарика смачно перегрызают грушу... Превращаются в гигантские вампирьи клыки и загораживают обеспокоенного Алика. Новая волна ужаса — как хлесткая оплеуха. Обложили!..

— Надоела неясность, Лидия Сергеевна, — хмуро признался Алик. — Объясните, ради бога, что вас терзает?

— Ты следи за ней, Лысенко, следи, — бдительно заметил Лазарев. — Отныне она твой крест, тебе его и тащить.

— Да нет, я в порядке, — пробормотала я, обретя способность шевелиться. — Просто привиделось что-то. Алик, не смотри на меня, как на привидение.

— А ну-ка навьючились! — опомнился Васинский. — Забросили рюкзачки! Ишь разотдыхались... Вперед, тунеядцы!..

Попала я, конечно, круто. Но сумела справиться с собой. Какой смысл нервничать? Думать надо. После привала я взяла себя в руки и попыталась сосредоточиться на тропе. Мы поднимались все выше. Поскрипывали ремни рюкзаков, хрустели камни под ногами. Застывшая длань Ай-Чу не менялась в размерах — возвышалась дамокловым мечом, одетая в серые тучи. Зато менялись окружающие картины. Тропа сделалась еще круче. Поворот следовал за поворотом, и за каждым из них открывался какой-нибудь новый вид. То шапки колючих кустов, оседлавшие склон, то голые поверхности известняков, изъеденные рытвинами. В кустах журчали родники. Тропа меняла очертания, то углублялась в гору, то головокружительно зависала над обрывом. В иных местах тропа упиралась в стену, но когда мы подходили к этому месту, то видели, что, круто повернув, она огибает скалу и вновь каменной змейкой вьется дальше. Мы двигались практически в голове колонны. Впереди Алик, остальные сзади, отстав метра на три. Несколько раз я оборачивалась, шаря глазами по растянувшейся колонне. Колоколообразный капюшон присутствовал, он не померещился! На первых порах он плелся сзади, но внезапно я стала замечать, что он уже не последний! Прошло минут пять — он оказался уже в середине... Вот прыжком обогнал какую-то пышнотелую матрону, сбрасывающую жир на крутых тропах... Поднял голову, оценивая расстояние до «объекта». Я сделала нелепый скачок, уткнулась Алику в спину. Поскользнулась на скользком камне и чуть не влетела рукой в густую травку с крупными розоватыми цветками.

— Осторожно, ну что же вы так! — Он поднял меня за руку. — С этой травкой лучше не связываться, Лидия Сергеевна. Обожжетесь — заработаете мокнущие волдыри, неделю ныть будут. Это ясенец — очень опасная штука. Его листочки напоминают листья ясеня, отсюда и название...

— Библейская «неопалимая купина», — прокряхтел карабкающийся за мной Ворончук. — Поднесите к цветку зажженную спичку, и вокруг него появится синеватое пламя. А сам цветок нисколько не пострадает. Чудеса!..

Я завороженно наблюдала за приближающимся типом. Он обогнал еще одну группу туристов — какую-то дружную семейку с седовласым «экстремалом» во главе — и находился человек через десять от меня. Интересно, какие у него планы? Я начала судорожно вертеть головой. Мы одолели очередной крутой участок и вновь попали в другой мир. Перед нами расстилалось просторное плато с полого очерченными холмами. Всюду воронкообразные углубления. На дне воронок и впадин — буковые рощи. Окрест — кучи камней, заросшие лишайниками. Справа густая «зеленка», по курсу, в сизой хляби, — угловатая вершина, практически лишенная растительности. До типа с облезлыми ушами — уже восемь человек...

— Полюбуйтесь, — кивнул Алик на вершину в сизой хляби, — это и есть Урсулдаг, легендарный телохранитель Ай-Чу. Мы обойдем его у подножия и направимся к самому «воину».

Насколько я знаю, под пятой Ай-Чу и заканчивается туристический маршрут. Полдня в нашем распоряжении, Лидия Сергеевна...

— А ущелье где? — Я бросила быстрый взгляд назад. «Капюшон» все приближался. Перед ним оставались пятеро, из них трое — это Лазарев и чета Ворончук — Тамарка. — Алик, где ущелье? Ты говорил про тропу в Боковом ущелье...

Он удивленно открыл рот, словно уже позабыл, куда я, собственно, намылилась.

— Господи, Лидия Сергеевна, вы опять о своем безумии! Горы вас не лечат... Ущелье справа от Урсул-дага, там имеется вполне конкретная, правда, опасная тропа... Я думал, вы уже забыли об этом. Ну подождите, давайте спокойно дойдем.

Спокойно уже не получалось. Демон в мятом капюшоне наступал на пятки и дышал в затылок серой...

— Алик... — заикаясь, заговорила я. — Помнишь типа с ушами, который следил за мной на пляже? Ты еще побежал за ним, а он пропал в кустах за пивной палаткой...

— Разумеется, Лидия Сергеевна...

— Попрошу минутку внимания! — объявил, взбираясь на камень, командор Васинский. — Посмотрите налево. Это единственная точка на нашем маршруте, где мы видим Ай-Чу в доселе непривычном разрезе! Мы знали ее как растопыренную пятерню, созданную титаническим усилием вулкана, воды и ветра! А отсюда мы видим, что эти фантастические, изумительные по красоте «персты» представляют из себя огромные голые утесы, в диком беспорядке нагроможденные друг на друга. Их фактически не пять, а шесть, просто Властелин-гора, если смотреть на нее с моря, заслоняет собой Черного Сфинкса, и мы практически его не видим. А посмотрите, какое это уникальное по форме образование! Каждый видит в нем свое...

— Я вижу в нем Ворончука в период брачных танцев, — иронично заметила Тамарка. — Вернее, одну его анатомическую деталь.

— Как странно, милая, как странно, — захохотал бородач. — У дураков мысли одинаковые. Я как раз об этом подумал.

— Ерунда, — опроверг Лазарев, — это просто уставший мужик с высокой шапкой на голове. А то, о чем вы говорите, уважаемые, имеет несколько другие анатомические особенности. Заявляю вам как врач.

— А я заявляю как пользователь, — фыркнула Тамарка.

— Вы не правы, — рассмеялся Алик. — Совершенно иной наклон к горизонту. Мне сдается, это гигантская окаменевшая пушка, когда-то давно, в девятнадцатом веке, разившая турецкие и английские суда, по неосторожности подплывающие к берегу.

О чем они говорят? Этот бред совершенно не имеет отношения к делу... На меня никто не смотрел. Все смотрели на эту долбаную гору, словно ее лицезрение было важнее, чем моя драгоценная, ни с чем не сравнимая жизнь!

«Капюшон» обогнул стоящего Лазарева, вышел на линию «прямой наводки», сунул руку в нагрудный карман. Вот так, да?.. Я совсем забыла, что у меня в сумочке за спиной есть пистолет! Я попятилась — они по-прежнему на меня не смотрели, — съехала, образовав веселый камнепад, с бугорка и понеслась вниз по холму. До зарослей кустов было метров пятнадцать...

Даже не помню, кричал ли кто мне вслед. Может, и кричали, но я уже без остатка отдалась своей цели — уйти ото всех. Никто мне не поможет, неужели не ясно? Будь Алик даже героем — какой от него прок! Пока раскачается, пока почешется, поинтересуется, в чем дело... Я пробуравила стрекучий кустарник, впрыгнула в овальное ложе промоины и побежала к спасительным грудам камней, за которыми высился обширный сосняк.

Бежать предстояло на северо-запад, к ущелью. Я сдала влево и петляла между деревьями, пока окончательно не сбилась с курса. Тогда, превозмогая страх, я остановилась. Беспорядочное бегство могло привести только к худшему. Попала я круто — это уже очевидно. Не пора ли перестать сопротивляться? Я лихорадочно огляделась. Глиняные глыбы в лощине неплохо сочетались с брезентом моей штормовки. Я забралась в расщелину между двумя камнями, спрятала ноги и принялась терпеливо ждать. Если будет погоня, я сразу это обнаружу. Побегут развернутым фронтом. Сомневаюсь, что тип с облезлыми ушами отправится в погоню в одиночку. Их должно быть несколько. Что такое ловить Косичкину малыми силами, эти скользкие ребята уже представляют.

Я лежала минут двадцать, но никаких звуков погони не было. Только ящерицы прыгали с камня на камень, постреливая в меня глазками. Это могло означать многое: или полную мою невменяемость, или мои противники избрали иной маршрут. Вероятнее второе. Я подтянула к себе сумку и достала пистолет. Глаза б мои его не видели... Обыкновенный вороненый кусок металла с ребристой рукояткой и укороченным стволом. Курка нет, но есть флажок в левой части, одно из положений которого для самых бестолковых отмечено красной точкой. На ней он и стоял. По логике вещей красный цвет означает сигнал опасности, то есть то, чего желательно избегать. Удивляюсь, почему он до сих пор не бабахнул...

Я положила пистолет на камень подальше, вытянула обе руки, зажмурилась. Придерживая левой затворную раму, провернула флажок. Ничего не произошло. Тогда я вернула флажок в исходное, и опять ничего не произошло. А что, собственно, должно произойти? Для производства выстрела, насколько помню, существует другая закорючка, сомневаюсь, чтобы флажок был на нее запараллелен. Немного подумав, я опять сдвинула предохранитель, поставив его в безопасное положение. Если возникнет суровая нужда, ничто не мешает вернуть обратно. Лучше так, чем отстрелить себе ползадницы.

Затем я вдруг обнаружила, что хочу есть и пить. Кружка чая с холодным шашлыком в тесном кружке у палатки были очень кстати, но это было утром. Прошло же несколько часов, и под ложечкой засосало.

Полагаю, это действовал горный воздух, богатый аэроионами. Находясь в Жемчужном, я нередко забывала о еде. Я вообще редко испытываю голод... Я вылезла из-под камня и начала робкое продвижение на северо-восток. Благо Тамаркины стоптанные кеды оказались крепкой обувкой.

Я шла по упругому моху, который податливо поскрипывал под ногами, и незаметно для себя угодила в совершенно другой лес. Привычный сосняк сменился буковой рощей. Здесь не было кустарников, не было травы. Землю устилала прошлогодняя мертвая листва, в которой приятно вязли ноги. Возникало ощущение, будто я иду по мягкому, чуть шуршащему ковру. Стояла торжественная тишина. Ни шороха, ни звука. Птицы не чирикают. Я слышала, будто птицы никогда не вьют гнезда в буковых лесах. Вероятно, это правда. Здесь вообще ничего нет! Кроме деревьев. Серебристо-серые цилиндрические исполины вздымаются гигантскими колоннами. Деревья разбросаны друг от друга — слишком гордые, чтобы выносить соседство с себе подобными. Густые кроны смыкаются вплотную, образуя зеленый шатер, почти не пропускающий свет. От стволов ползут узловатые корни-спруты, путаются в ногах. Понятно, что долго оставаться в таком лесу невозможно. Нервы на пределе. Я обрадовалась, когда обнаружила ложбину, прорезающую рощу. Отправилась по ее впадине, а когда ложбина пошла на понижение, а края, превратились в отвесные глиняные стены с черными подтеками, остановилась, чтобы поразмыслить. Видимо, это мне удалось, я переложила пистолет в боковой карман и медленно пошла вдоль обрыва, боязливо прислушиваясь.

Рычал какой-то страшный могучий зверь. Он гудел и шумел, рычал и шелестел. И тут я с испугом обнаружила себя на дне глубокого ущелья. Перед моим носом стояла, летела и бесновалась громадная, почти отвесная стена водопада. Белоснежная масса воды вырывалась из узкого пространства между скалами и с диким ревом неслась вниз, перекатываясь с уступа на уступ. В воздухе висело дрожащее облако водяной пыли.

Очевидно, это и было то самое ущелье, о котором говорили ребята. Боковой каньон, тянущийся перпендикулярно морю. Когда-то здесь происходили колоссальные сдвиги и обвалы глыбовых масс, что и привело к созданию этой сбросовой трещины в известняковом массиве. Серые стены спускались почти отвесно — метров на сто. На отдельно торчащих скалах росли пучки искривленных сосен, на плоских террасах виднелись дубы, неприхотливые кустики, а вот самый верх каньона украшали стройные колонны пепельно-серых столетних сосен со срезанной кроной. По ложу ущелья звонко протекала речушка.

Не помню, говорили ли мне ребята, как долго простирается эта никчемная для меня красота. Километр, два? Или тридцать? Впрочем, особого значения это уже не имело. Даже триста километров я буду идти. До кровавых мальчиков в глазах. Вперед — только не назад...

Я шла по течению. Сначала по тропе — она петляла и перекидывалась с берега на берег. Затем просто по камням, загромождающим русло. Я смогла наконец-то вдоволь напиться — опустилась на колени и упивалась студеной влагой, покуда не окоченели руки. Прозрачная река бурлила, струилась по скользким камням, перекатывалась с глыбы на глыбу. Там, где дно было свободно от обломков скал, виднелись причудливые промоины, выдолбленные в толще известняка тысячелетним потоком. Очень скоро перепрыгивать с камня на камень стало невозможным: слишком скользко. А сами камни стали исчезать, их сменили каменные ванны, напоминающие громоздкие корыта. В одну из таких ванн я чуть не грохнулась, поскользнувшись на гладком окатыше. Отделалась ушибом. Вылезла из речушки, поднялась на исполосованный корнями обрыв и двинулась по петляющей тропе.

Примерно через полчаса обнаружила, что края разреза сдвинулись. В угрюмых скалах появились пещеры...