Венок для незнакомки

Глава третья

День 14 августа, среду, можно считать днем «официального» начала кошмара. Сама виновата. Дверь мышеловки еще не лязгнула. Ничто не мешало сложить манатки, выбраться, отодвинув доску зеленую, из санатория и мчаться на такси в Симферополь. Не самолет — так поезд. Не поезд — так автобус на Мелитополь. Нет, посмотрела, на свою беду, в окошко... И сердце защемило. Красота неземная. Кара-Дениз... Море синее-синее, густое, ласковое, конца ему не видно, тихо плещется у берегов и зовет, зовет... Не спеши, говорит, не уезжай... Плюнь на все, ты ведь привыкла к неприятностям. Посмотри, какое я доброе... Я смахнула набежавшую слезу и принялась собирать пляжную амуницию.

Как назло в этот день — ни Риты, ни Сони, ни Алика с пионерским галстуком. Даже Лариса Куценко со своими дурацкими хохотушками куда-то запропастилась. Публика наполовину незнакомая, чужая. Видно, новый заезд в санатории. Ревела музыка — какие-то отвязные хлопцы с утра пораньше разминались красненьким. Наконец подхватили хрипящую китайскую магнитолу и утащились к городу — приключения ловить. Их место сразу заняли новые отморозки. Три юнца и столько же девиц с повадками шлюх. Давай раздеваться догола при всех да глумиться над окружающим людом. «А че ты разрычалась, тетка? — голосила пуще всех тварь зеленоокая с тощей задницей. — Мы че, тебя раздеваем? А ну прикрой хлебало, пока сами не прикрыли!» Две другие не отставали, демонстрируя всему пляжу свои недозрелые прелести. Будто им нудистского пляжа не хватает! (Хотя оттуда их, наверное, уже выгнали — не выносят нудисты пошлости.) Как не вспомнить мнение древних римлян, полагавших, что основные черты женской натуры — тупость, слабоумие и безнравственность. Я бы охотно под этим положением подписалась... А тут еще один из отморозков возжелал свежих отношений. Потряхивая причинным органом, развинченно подвалил ко мне и встал над телом.

— Хай, тетенька! — Он мерзко гоготнул. — Ты вроде ничего из себя... Пошли-ка покупаемся для начала.

Я скользнула по нему глазами:

— Какой калибр?

— Чего?..

— Поганенький у тебя калибр, — тоном знатока оценила я. — Первоклашек пугать. И то не испугаются. Сходи к хирургу, что ли? Откалибруй.

— Ты че, охренела? — оторопел юнец. — Ты чего несешь, тетка?

— Хорошо, объясняю другими словами, — невозмутимо гнала я. — Смычок должен соответствовать скрипке, догоняешь, да? А твоей молочной колбаской не то что на приличной скрипке — на резиновой-то не сыграть. Ты бы не позорился, ушел? Вас же люди запомнят... Стыда не оберетесь...

Он побагровел. Неизвестно, чем бы закончился наш тихий семейный разговор, но народ вокруг начал всерьез роптать. Особенно постклимактерические дамы, растерявшие, по понятным причинам, интерес к «калибрам». Натужно похихикивая, компания натянула трусы и утащилась к городу. Но едва эта компания скрылась из виду, как объявилась новая. Многодетная. И расположилась в аккурат у моих ног. Две пышнотелые украинки в обтягивающих сарафанах, а с ними целый выводок детишек от двух до пяти. Ничего не имею против детей, но всему есть мера! Милые крошки мне враз руки оттоптали, глаза засыпали песком, а украинки, расстелив скатерть, самозабвенно поглощали арбузы, сало, помидорчики... При этом трещали на своем суржике так, словно им год до этого запрещали, а тут разрешили. Когда же они поснимали свои сарафаны и принялись блаженно потягиваться, я совсем затосковала. Но потом додумалась сменить позицию. Сложила вещички, покрывало и, спотыкаясь о юную поросль, побрела на восток. Кончился песчаный пляж, потянулся каменный. Место сбора приколистов. Подопьют, а потом давай с булыжниками наперевес наперегонки бегать. По дну. Я однажды заплыла сюда, поднырнула с маской — крабиков половить, так чуть не окочурилась от страха. Представляете, двое таких «крабиков» несутся на тебя с вытаращенными глазами...

За каменистым пляжем потянулись дикие места. Я никогда не заходила так далеко, оказалось, здесь удивительно красиво. Почему не испытать новых ощущений? Зачем мне люди?.. Я потащилась к расщепленной надвое скале Обмана, доминирующей над местностью. Ее окружали живописные каменные развалы. Купание здесь было бессмысленно, разве что среди скользких камней, где в слепленных природой «чашах» иногда плескалась вода. Камни вертикально обрывались в море — с них можно было только нырять. Вылезать обратно — исключительно на лебедке. Я прыгала с валуна на валун, поневоле увлеченная этим занятием, не заметив, что забралась слишком далеко. Наконец я допрыгала до скалы и остановилась. Здесь ландшафт немного менялся. Скала Обмана предстала огромной, вознесшейся в небо стелой. Под скалой тянулся небольшой обрыв. Внизу опять громоздились камни. Через кристально прозрачную воду можно было разглядеть мохнатые колонии водорослей, придающие воде мерцающий нежно-зеленый окрас. Покачивались матово-розовые парашюты медуз. За скалой обнаружилась относительно ровная каменистая площадка, окольцованная булыжниками. Это казалось единственным местом, где без риска для жизни можно расположиться. Совсем рядом, оказывается, проходила дорога. За спиной, метрах в пятнадцати, возвышалась насыпь, а за ней виднелись полосатые столбики, соединенные ржавыми тросами. В принципе удобно — незачем на обратном пути совершать акробатические прыжки. Достаточно пройти кусты, насыпь, а дальше по ровной дороге можно маршировать прямо до бунгало. Здесь я и расположилась.

Пусть не очень мягко, но для позвоночника полезно. Сняла часы (засекла время: одиннадцать пятнадцать), шлепки и, прежде чем отключиться, захотела полюбоваться морем. Вид слева загораживала скала, справа открывалась панорама западной части бухты. Санаторный пляж казался совсем рядом — метров полтораста, если по воздуху, а не через труднопроходимые развалы. Гордая киевлянка Алиса Гончарная — статная надменная дива — расположилась на самом краю, где морское дно усеивали булыжники. Она пыталась выйти из моря, сохраняя надменность походки. Она всегда изображает этакую сирену. Иногда ей это удается. Но не сегодня. Какое-то время Алиса ухитрялась держать вертикаль. Потом ей это надоело. Не совладав с очередной волной, она быстро огляделась, опустилась на четвереньки и выбралась на берег, как все нормальные люди...

Я закрыла глаза. Но не успела как следует насладиться солнечной ванной, как на насыпи задребезжал мотоцикл.

— У-у ты какая! — задорно произнес юношеский голос. — Эй, курочка, мы еще вернемся, не уходи! — Раздался молодецкий свист, взревел мотор, и мотоцикл с балбесами помчался дальше.

Я машинально нащупала пакет, выдернула желтую юбку и обернула ею соответствующее место. А то и в самом деле — лежу такая рассупоненная, людей дразню.

Словно в подтверждение моим мыслям, на обрыве яростно заскрежетали тормоза. Я подняла голову. Машина резко остановилась перед ржавым тросом. Это был миниатюрный джип синего цвета, верхушка откинута, а на бампере — для непонятливых — выведено по металлу: «Jeep». Из джипа выскочил греческий бог в цветастой гавайской рубахе. Обежал капот и лихо сбежал по насыпи. Не снижая хода, потрюхал ко мне.

— Ну наконец-то! — крикнул, запыхавшись. — Живо в машину! Почему вы еще не готовы?.. Ох эти женщины!.. — Выдернул из-под меня покрывало, бросил себе на плечо, покидал в мой пакет часы, шлепки, схватил меня за руку и, преодолевая естественное сопротивление, потащил к насыпи. — Ну чего вы плететесь? Не понимаете, как это опасно?

Я пыталась словесно выразить протест, но ничего внятного так и не сказала. Испугалась. Да и греческий бог оказался вблизи всего-навсего небритым нервным мужчиной со здоровенным крестом на волосатой груди. Никакой это не бог. Подделка. В лучшем случае — полубог...

Вот и свершилось — бесцеремонно и стремительно. Я и не заметила, как очутилась на дороге. Хлопала ртом, будто рыба на берегу, а полубог тем временем перегрузил меня через тросы и подсадил на правое сиденье. Бросил мои тряпки на заднее, снова обежал капот, прыгнул за руль и с возгласом:

— Ну, с Богом! — даванул на газ.

Меня будто вмяло в спинку. Мы понеслись с такой скоростью, аж в ушах засвистело. Справившись с перегрузкой, я оглянулась. И что же увидела? Какие-то люди выбежали из-под скалы, кричат, тычут в нас пальцами, ругаются. Кто такие? Ведь не было никого!.. Тут полубог круто вывернул руль. Машину занесло на повороте, меня швырнуло к двери, потом обратно, я вцепилась в приборную панель и принялась истово молиться...

Здравствуйте, мальчики... На банальное похищение вроде не похоже. Явно с кем-то спутали. Классическая ситуация квипрокво: одно лицо принимают за другое. Других объяснений не было. Мы продолжали бешено мчаться, море скрылось из виду. Отвернув с береговой на боковую дорогу, петляли между скал. Просвет за капотом то сужался, то бросался вширь, мелькали смазанные сосенки, каменные глыбы, отдельные строения в расщелинах. Дважды я порывалась что-то возразить, но машину бросало, и получалось нечто нечленораздельное.

— Помолчите, Ольга Юрьевна, — бросил полубог, напряженно всматриваясь в дорогу. — Успеете еще наговориться...

Я не сразу сообразила, что он называет меня именем другой женщины! А когда дошло, что догадка моя верна — меня с кем-то спутали, машина опять вильнула, уйдя с дороги. Мелькнула долина с симпатичной рощицей, мостик через бурлящие воды. Показалась гряда островерхих скал. Мы летели прямо на нее, не разбирая пути. Казалось, нет проезда, мы сейчас разобьемся о монолит! Но громадный камень как-то незаметно сдвинулся, обрисовался второй, между ними — узкая дорога. Туда машина и ввинтилась, точно штопор в бутылку. Полубог сбросил скорость и откинулся в кресле, весьма довольный собой.

— Как вам ралли, Ольга Юрьевна? «Париж — Дакар» отдыхает, верно? Моя фамилия Шлепень, вы, должно быть, слышали. Потерпите минут пять, почти приехали...

Над нами вновь повисли угрюмые скалы. Дорога по-прежнему вилась между застывшими изваяниями всевозможных форм и габаритов. Я опять попыталась вякнуть о роковом недоразумении, но... показались люди! С автоматами! Ей-богу, не вру. Мы проехали нечто вроде блокпоста: невысокая ограда из камней, явно рукотворная, кирпичная избушка, обложенная еловыми лапами. Двое спортивного вида юношей в теннисках и свободных трико лениво приветствовали Шлепеня. Полубог ответно махнул ладошкой. Еще один парень, свесив ноги, сидел под избушкой и пристально разглядывал меня. Дар речи вернулся ко мне не сразу. Я наконец откашлялась и открыла рог, чтобы заявить протест, но тщетно... Так и осталась с открытым ртом. Мы сделали очередной вираж и въехали в глубокий распадок...

Я просто обалдела. Умереть не встать. Шахерезада со своими сказками — отдыхает. Дворец графа Воронцова в Алупке по сравнению с тем, что я увидела, — жалкая времянка... Это просто рай на земле. С уступов вертикальных скал серебристым каскадом срывался водопад. Журчание играющей воды успокаивало. Большая часть потока уходила в горную речушку, другая — с помощью гидропропускпого устройства подавалась в необыкновенной красоты фонтан. За фонтаном виднелся бассейн, за бассейном — дом. Нет, не дом — усадьба...

Шлепень выгрузил меня из машины и повел по аллейке, мощенной мраморной плиткой. Мимо белых магнолий, декоративного граната, мимо круглых, идеально стриженных кустиков, мимо античных урн, установленных на постаментах... В бассейне с золотистой подсветкой плескались живые наяды с длинными волосами. Как видно, эти топ-лесс-красотки входили в антураж — вроде охранников с тугими затылками, которые прохлаждались подле бассейна, заигрывая с русалками. Завершал убранство сада великолепный английский газон, за которым и располагался непосредственно дом. Особняк был оформлен в мягких бледно-опаловых тонах. Вместо двух несущих колонн имелись сразу три, и в огромных нишах между ними просматривались застекленные зимние сады. Парадная мраморная лестница выводила к небольшой эскападе с клумбами. Фасад здания представлял фрагмент мечети — две помпезные арки между увитыми виноградом пилястрами. Окончания колонн были выполнены в форме минаретов. И этим арабские мотивы исчерпывались. Остальное было стилизовано под английский колониальный стиль: классические колонны в крыльях здания, ажурные балкончики, монументальный цоколь, опоясывающий периметр, центральная крыша в виде пирамиды и дракончик на шпиле. Смотровая башня с бойницами на левом фланге — единственная архитектурная деталь, выпадающая из строгой симметричности.

Центральная застекленная дверь с орнаментом оказалась не для нас.

— Пожалуйста, сюда, Ольга Юрьевна, — указал Шлепень на торец здания.

Мы прошли мимо шеренги благоухающих роз и по боковой лестнице с резными перилами поднялись на второй этаж. Прошли одну дверь с витражами, вторую и оказались в розовой комнате с выходом на террасу.

— Ну наконец-то!.. — Из двери напротив появился представительный мужчина в белой сорочке и размашисто зашагал в нашу сторону. — Мы уже места не находим, Ольга Юрьевна. Где вы прятались эти три дня?

Я, признаться, не нашла, что ответить. Мужчина выглядел интеллигентно. Уже в серьезных годах, с аккуратным седым бобриком. Глаза живые, немного обиженные. Немного обрадованные. На боку рация. Новый тип криминального авторитета?

— Хорошо доехали? Не слишком потрепал вас этот Шумахер? — кивнул мужчина на Шлепеня.

— Спасибо, неплохо, — пробормотала я. — Трясло, правда...

— Но это ничего, — решительно заявил мужчина. — Главное — что не стреляли. — Он протянул мне руку. — Рокот Иван Валерьянович. А вы Царицына Ольга Юрьевна? Показывайте скорее документы — и перейдем к делу. Машина для перегрузки готова. Вас не покоробят милицейские цвета?

Вопреки моим представлениям о подобной публике, пальцы Рокота не украшали золотые печатки и массивные кольца с бриллиантами. Это я отметила, когда осторожно вложила ладошку в его руку. Долго держать не стала, вынула. Мало ли что.

— Здесь ее вещи. — Шлепень протянул мой пакет. Я схватилась за него, будто они собирались отобрать мои последние деньги. Кто знает, что у них на уме. Они же воры!

— Спасибо, голубчик, — кивнул Рокот. — Ты на славу поработал. Можешь идти.

— Понял, Иван Валерьянович! — Полубог кивнул и выразительно глянул в мою сторону: — Покрывало Ольги Юрьевны у меня в машине. Пусть заберет, когда освободится.

Едва мы остались одни, Рокот повторно протянул руку:

— Давайте скорее документ, Ольга Юрьевна, и поедем за грузом. Слишком много нервов убили.

Он не оставил мне другого выхода, кроме самого идиотского. Испытывая отчаянный страх, я полезла дрожащей рукой в пакет. Нащупала паспорт, вынула, как гранату с выдернутой чекой, и отдала.

Смену выражений на лице Рокота надо было видеть! Он открыл мою книжицу и долго там чего-то читал. Потом сверил фото с оригиналом, нахмурился. Еще раз перечитал. Начал багроветь.

— Это что?

— Паспорт... — сглотнула я.

— Подождите... — Он поморщился, небрежно бросил мою книжицу на столик. — Но это другой паспорт. Мне абсолютно наплевать, сколько их у вас. Вы должны показать документ на имя Царицыной Ольги Юрьевны. Давайте скорее, не время шутить.

— Нет другого, — пробормотала я.

— Почему нет? — еще сильнее побагровел Рокот. — Потеряли?.. Ладно... — Он нервно покрутил головой, словно освобождался от удавки галстука. — Мне, в сущности, безразлично, где ваш паспорт. Показывайте, где спрятан груз. Я распоряжусь о сопровождении...

— Постойте! — испугалась я. — Вы не поняли... Это настоящий паспорт.

Он еще чуток поварил головой, не прекращая багроветь. Я совсем его запутала. Ну и что, что настоящий паспорт? А кто говорит, что документ на имя Царицыной — подлинный? У любой женщины должен иметься настоящий паспорт... Наконец в его угрюмых глазах появилось что-то осмысленное. Не само постижение горькой истины, но уже ее начало.

— Так вы не Царицына? — наконец задал он долгожданный вопрос.

— Не имею чести, — прошептала я.

— И вы не привезли груз? — Он требовательно сощурил правый глаз.

— Даже не знаю, о чем вы...

— Так какого черта вы тут делаете?! — взорвался он.

— Привезли меня сюда! Ваш клеврет кинул меня в машину — и привез! Слова не дал сказать! Ребра отдавил!

Пусть получит по кумполу. Доколе мне изображать из себя бедную овечку?

— Но на вас желтое парео! — продолжал бушевать Рокот.

Ах, как тонко подмечено. На мне действительно желтое парео. Не слетело, не порвалось. Иначе я торчала бы тут перед ним в одних трусиках!

— Это мое парео! — заорала я. — Из Сибири привезла! Купила там!

— О боги! — взревел он, устремив взор в потолок. Вот когда наступил момент истины. Лихорадочным движением он сорвал с пояса рацию, рявкнул на весь особняк: — К скале! Живо! — и обессиленно опустился в кресло, сжав виски пальцами.

Через пять минут, когда затихли звуки отъезжающих автомобилей, я осторожно потянула с журнального столика паспорт (если не убьют, он мне еще пригодится). Сидящий в кресле не пошевелился.

Я робко кашлянула:

— А меня... куда?

Он медленно поднял голову и уставился на меня незрячими глазами. Потом будто что-то вспомнил, глаза сделались зрячими.

— Уходите, — отмахнулся он, — видеть вас не могу, — и снова уткнулся в пол.

— Пешком? — изумилась я.

Он и эту наглость пережил. Терпеливый оказался мужчина. Лишь зубами проскрежетал (а мог бы рявкнуть с чувством: в расход!!!). Я, конечно, поняла, что брякнула не то. В моей глупейшей ситуации главное — ноги унести.

— Хорошо, — смиренно согласилась я, — ухожу...

Опустила паспорт в пакет с рекламой несъедобного майонеза и на цыпочках отправилась к двери.

— Подождите, — остановил он меня.

Я замерла с колотящимся сердцем, обернулась.

В глазах мужчины вновь появилось что-то осмысленное.

— Подождите, — повторил он, хмуря лоб, — а вы, собственно, кто такая?

— Вы смотрели паспорт, — промямлила я.

— Мне это ни о чем не говорит. Кто вы по профессии?

— Литератор, — призналась я. — Сочиняю популярные детективы.

Он задумался. Что-то нашел интересное в моей невзрачной персоне.

— Хорошо раскупают?

— Нарасхват, — слегка приукрасила я. — Тьфу-тьфу...

Он догадался, что я пошутила. И впрямь, до обвальной популярности мне как-то далеко.

Ухмыльнулся сухими губами, поднялся с кресла и, указав на распахнутую дверь на террасу, предложил:

— Проходите на террасу, смуглая леди, поговорим.

— А разве я не ухожу? — робко поинтересовалась я.

— Да перестаньте! — Он раздраженно махнул рукой. — Куда вы пойдете? До утра плутать будете. Шлепень вернется — увезет вас в город. Проходите на террасу, не бойтесь, не укушу...

Он выглядел очень усталым. И абсолютно не кичился неземной роскошью, что его окружала. Мы сидели за плетеным столиком, в плетеных соломенных креслицах. Мужчина распечатал невзрачную бутылку из мутноватого стекла, налил вино в бокалы. Под нами простирался сад, усеянный аленькими цветочками, плещущиеся в бассейне русалки посматривали на меня неприязненно, а их приятели-охранники напротив — с любопытством (очевидно, профессиональным).

— Лидия Сергеевна? — подняв глаза, уточнил Рокот.

— Так точно, Иван Валерьянович, — пробормотала я.

— Давайте хоть выпьем, Лидия Сергеевна. Что нам еще остается?.. За все хорошее.

Он выпил залпом. А я застенчиво смочила губки. Непривычное ощущение на губах. Словно кто-то поцеловал. Задумавшись, я еще раз смочила. Помедлила и выпила до дна. Облизнулась и изумленно воззрилась на Рокота.

— Нормальная реакция организма, — засмеялся мафиозо. — Не хочу хвастаться, Лидия Сергеевна, но это «Винтаж» из Португалии, король портвейна. Двадцать лет выдержки! Представляете, сколько терпения нужно? Двадцать лет ходить вокруг да около! Я сам почти не пью алкоголя, но от двух-трех бокальчиков порто никогда не откажусь.

Он вновь наполнил бокалы. Я никогда не любила крепленые вина, но то, что этот криминальный авторитет наливал из мутной бутылки с желтой этикеткой, невозможно было не пить. Есть такие добрые характеристики хорошего вина, как старость, шелковистость и округлость. Я их чувствовала каждой клеточкой нёба, особенно последнее. Трудно передать это ощущение тому, кто не пил «Винтаж».

— Рассказывайте, как вы попали на скалу Обмана, — дождавшись, пока я досмакую вино, потребовал Рокот. Он теперь смотрел на меня с любопытством.

Я не стала ничего скрывать. К тому же портвейн уже приятно шуршал в голове, настраивая на пофигистский лад. Я подробно описала ему свой день и стала наблюдать за реакцией. А он внимательно наблюдал за мной. Потом налил по третьему бокалу.

— Скажите, Лидия Сергеевна, а вы хорошие детективы пишете? — В его вопросе чувствовалась провокация.

Но ответа он так и не дождался. Как ни странно, моя реакция, вернее, ее отсутствие его удовлетворило. Он задумался, положил руку на перила, барабаня по ним пальцами. Я ждала, гадая, какую каверзу он мне готовит.

— Итак, Лидия Сергеевна, — начал он тихо и вкрадчиво, — вы настаиваете, что ваше появление на скале Обмана случайно?

— А вы не верите? — Под ложечкой у меня тоскливо засосало: неужели пытать будут?

— Да нет, почему же... В том и беда, что я вам верю... Было бы намного лучше, по крайней мере для меня, если бы я вам не верил...

Я догадалась, что осталось «про запас». Очевидно, предложение типа «тело в дело», от которого будет трудно отказаться. С паршивой овцы хоть шерсти клок. А как же эти наложницы в бассейне?

В тот момент я так и не узнала, что на самом деле уготовил мне Рокот. Узнала несколько позже, при обстоятельствах ужасных. Вдруг надрывно запищала рация, он нетерпеливо схватил ее:

— Говори, Алекс...

— Иван Валерьянович, труп под скалой! — донеслось через треск эфира.

— Ч-черт... Понял, буду... — Перегнувшись через перила, он крикнул клевретам, чтобы готовили машину. Немедленно! Поразительно, но его возбуждение передалось и мне, будто от того, что лежит под скалой, зависело мое будущее.

— А меня куда девать? — жалобно вопросила я.

Он опять забыл о моем существовании (ну что за человек!). Посмотрел на меня так, будто я к нему на террасу с крыши рухнула и забыла представиться.

— Да ладно, черт с вами, садитесь в машину, — процедил он. — Куда вас еще девать...

Скалу Обмана оккупировали люди Рокота. Двое прохлаждались на дороге, четверо, нахохлясь, сидели на камнях. Автоматами не трясли, дома оставили, по карманы у ребят отдувались так очевидно, что вопросы отпадали. Бледнолицый Шлепень, кусая губы, маячил под обрывом, где бесформенная масса камней граничила с морем. Завидя нас, махнул рукой. Мы спустились, я и Рокот. Почему он мне позволил — до сих пор не пойму. Двое сопровождающих остались наверху.

На камнях, у самой воды, лежало женское тело в зеброобразном бикини и желтом парео (!) на бедрах. Голова — меж двумя валунами. Тело напряжено и как-то неестественно выгнуто. Несмотря на страх, я отметила про себя, что однажды уже видела этот купальник в вертикальную полоску, видела «апельсиновую корку» на бедрах. Естественно, в упомянутые времена все это принадлежало женщине веселой и очень разговорчивой.

— У нее полоса на шее, — сообщил Шлепень. — Душили, падлы...

— Переверни, — распорядился Рокот.

— А ментов не обидим? — для порядка осведомился подручный.

— Да пошли они, уроды... — Рокот скрипел зубами. — Переворачивай...

Я ахнула и, чтобы не упасть, вцепилась Рокоту в руку. Ну угораздило... Он покосился на меня без особой симпатии, но промолчал.

В небо с болью и ничегонепониманием взирали серые глаза Ларисы Куценко! Простоватой хохлушки из бунгало... Нет сомнений, что перед смертью она много говорила и просила. Ее лицо было искажено, посинело, рот раскрыт, и из него свешивался синий, в пятнышках, язык. Глаза настойчиво взывали к небу: не убивайте! В простеньком кулончике, сбившемся с шеи Ларисы, поигрывал кусочек солнца.

Проглотив тошноту, я отцепилась от Рокота. Отвернулась и опустилась на корточки. Ближе к морю. Мы все оттуда вышли. Туда же и уйдем. По крайней мере, некоторые...

— Почему ее убили? — наконец проскрипел Рокот. — Разве в мертвом виде она покажет им, где груз?

— Царицына могла объяснить на словах. Потому и убили, — неуверенно предположил Шлепень.

— Чушь собачья! Спрятать груз она могла только в гротах. Как это можно объяснить на словах? Как можно ее убить, не будучи уверенными? Она обязана была им показать, и только после этого...

— Может, и показала, — пожал плечами Шлепень.

Рокот некоторое время размышлял. А я с тоской смотрела на море, которого у меня больше не было. В районе пляжа кипела бурная жизнь. За буйками мирно покачивался «банан» с экстремалами-весельчаками. Двое «новых» хохлов на скутерах мотались друг за другом.

— Ну извини, Алекс, это сущая клиника. Концы с концами не сходятся. Зачем она писала записку?.. — размышлял Рокот вслух. — Хотя какая нам теперь разница, если она мертва... Ну надо же так фраернуться... — Он сплюнул и почти без мата выругался. Интеллигентная закваска у человека.

— Вы думаете, перед вами Царицына? — спросила я.

Криминальные дельцы помолчали.

— Она должна была прийти на скалу в желтом парео, — неуверенно сообщил Рокот. На какое-то мгновение мне даже смешно стало: эти хваленые авторитетные лидеры, оказывается, бывают такими растерянными.

— Далось вам это желтое парео... — вздохнула я. — Да кто в нем только не ходит... — Тут я немного, конечно, преувеличила. Ни одной идиотки в желтом парео до сегодняшнего дня я на пляже не замечала. — Послушайте, Иван Валерьянович... — Я откашлялась и попыталась говорить убедительно: — Вас интересует женщина, объявившаяся в округе не ранее одиннадцатого-двенадцатого числа?

Это было мгновенное озарение. Я интуитивно связала два события — рассказ Алика о криминальной перестрелке в восточной части бухты и сегодняшнее происшествие. Почему мне это пришло в голову? Сама не понимаю.

— Правильно... — насторожился Рокот. — Особа с российским паспортом.

Я воодушевилась:

— Эту женщину зовут Лариса Куценко. Харизматическая хохлушка из Винницкой области. Где она обучалась, непонятно, но она просто не в состоянии без акцента говорить по-русски, уж поверьте моим наблюдениям. Если она россиянка, то я определенно — монголка. Хорошо, делаем допущение, что у нее имеется несколько паспортов, один из них российский, на имя Царицыной, но в таком случае, извините, она просто дура. Не думаю, что человек, которого вы ожидали, настолько глуп. Не проще ли обзавестись украинским?

— Да много вы понимаете в женщинах, — самоуверенно заявил Шлепень, — а уж я насмотрелся. И натрогался. Они меняют окраску восемь раз на дню, в зависимости от того, с кем общаются. Я не имею в виду вас... — перехватил подручный предупреждающий взгляд шефа. — Я имею в виду женщин... вообще. Не убеждает, знаете ли.

— Спасибо за поправку, — сухо сказала я.

— Вот именно, — проворчал Рокот. — Она обязана быть россиянкой.

— Не знаю, — настаивала я. — Во-первых, труп уже никому ничем не обязан. Во-вторых, наблюдение номер два, — тут я набрала побольше живительного воздуха в легкие, — я приехала на отдых вечером пятого. Лариса Куценко уже была здесь. Она вовсю отдыхала и страстно мечтала похудеть. За девять дней дальше Жемчужного она никуда не отлучалась. Этот факт не подлежит сомнению. Вы можете его проверить. Отсюда убедительный вывод: мертвая женщина — никакая не Царицына, а подлинная воспитательница детского сада из Винницы Куценко. Впрочем, думайте сами...

Оглушительных аплодисментов своим аналитическим выступлением я не сорвала, но некоторое оживление вызвала.

— Ничего не понимаю... — вдруг по-детски произнес Рокот. — И раньше не понимал, а теперь совсем увяз. А где же тогда Царицына?

— А я почем знаю? — осмелев, уже другим тоном заговорила я. — Это ваша Царицына, не моя. Ищите. Подозреваю, она достаточно хитра. А хитрые живут долго, если, конечно, не чересчур наглые...

— Скажите, Лидия Сергеевна, — перебил меня весьма неглупым вопросом Шлепень. — Эта женщина, м-м... Лариса... Вы когда-нибудь видели на ней желтое парео?

— Никогда! Совершенно точно. Желтое полнит, на это Лариса пойти не могла. В ее гардероб входили... — Я закрыла глаза, представила живую Ларису и пустилась перечислять: — Черный открытый купальник в полосочку, коричневый с юбочкой, синие колотты-боксеры, белая топка, синий боттом, сиреневый сарафан на бретельках...

— Достаточно, уже менты едут, — раздраженно бросил Шлепень. — Извиняй, командир, ребята вызвали. Вроде как положено.

С возвышенности, на которой стояла скала Обмана, хорошо было видно, как со стороны Жемчужного в клубах пыли тащится «уазик» характерного окраса.

— Не спешат, — без выражения, будто наблюдая за полетом журавлей, прокомментировал Шлепень. — Ребята намекнули Резгуну, чтобы не очень спешил. А то примчался в прошлый раз как на пожар, дубина стоеросовая...

Выражение «в прошлый раз» не прошло мимо моего внимания. Но кровь мне в голову ударила не от этого. Слишком поздно я задумалась о последствиях этого «положено». Не вполне отдавая отчет своему поступку, я поднялась на ноги и вцепилась Рокоту в локоть.

— Иван Валерьянович, пожалуйста... Свершилось недоразумение, вы же умный человек. Из-за меня вы потеряли время, понервничали, но ведь и я тоже... Я вам помогла, согласитесь. И дальше смогу помочь. Помогите и вы мне, прошу... Я знаю, я догадываюсь, вся милиция Тихой бухты, до последней собаки в райотделе, подчиняется вам. Кому же еще? Не втягивайте меня, пожалуйста. Затаскают же, заклюют...

— Ну с Резгуном это как два пальца... — согласно закивал Шлепень. — Протокол оформит, и здравствуй, Калифорния, — на десять лет на все готовое.

Рокот пристально посмотрел мне в глаза. Непростой он был человек, очень непростой, несмотря на вспышки гнева, он предпочитал размышлять, прежде чем действовать. И опять в глазах у него проскользнул интерес к моей персоне.

— Хорошо, — кивнул он коротко. — Я запомню ваши слова...

Через две минуты сизые мундиры новоприбывших смешались с разноцветьем боевиков Рокота. Ребята шутили, здоровались за руку, похлопывали друг дружку по плечу — словом, демонстрировали полное расположение, крайне необходимое в совместной работе. К нам спустились двое — незнакомый сержант и знакомый пухлый капитан с оскалом морской свинки. Надо думать, тот самый Резгун. Он криво покосился на меня, однако, как все хамы со стажем, в присутствии покровителя вел себя смирно, ограничиваясь лишь косыми взглядами. Вопросы задавал сержант, более сведущий, как мне показалось, в милицейском деле. Не хочу вспоминать подробности этой неприятной процедуры. Остановлюсь лишь на отправных пунктах дознания. В изложении Рокота они прозвучали следующим образом: «батька» Рокот крайне недоволен работой правоохранительных органов; по его мнению, они слишком обленились, не понятно, за что он им платит деньги (не гривны — подчеркнул Рокот, а именно деньги). Не хотят работать, пусть пишут заявления. Словом, он требует расследовать дело об убийстве Л. Куценко и в трехдневный срок доложить о результатах. Причем расследовать не как всегда, а как в любимых ментовских сериалах. Перестать наконец пьянствовать и тщательнее заняться патрулированием местечка. При этом необязательно хватать всех подряд и применять нетрадиционные методы дознания. Приток туристов нужно поощрять, а не наоборот. Активизировать сеть стукачей... А эту симпатичную крупноглазую женщину допрашивать только в его, Рокота, присутствии. Она его хорошая знакомая, слишком ранима и лишь по воле случая оказалась в заданном квадрате.

— Надеюсь, вы понимаете, Лидия Сергеевна, что можно говорить милиции, а что нельзя? — спросил он полушепотом, наклонясь ко мне.

Я уверила его, что не такая набитая дура, как кажусь, и отвела его в сторонку. Милиционеры тем временем поволокли несчастную Ларису в прибывшую из морга машину, а Резгун отошел за скалу — мочиться.

— Спасибо, Иван Валерьянович, — горячо поблагодарила я. — Примите услугу за услугу... — И скороговоркой рассказала ему о людях, выбежавших из-под обрыва в тот самый момент, когда Шлепень переходил с первой космической скорости на вторую.

— Мне кажется, этот факт наводит на размышления, не так ли, Иван Валерьянович? Подумайте, не они ли убили Ларису?

Рокот явно находился под впечатлением.

— С каждым часом, Лидия Сергеевна, вы мне нравитесь все больше и больше. К чему бы это?

— К осадкам, — спокойно пояснила я. — Давно их что-то не было. К сожалению, Иван Валерьянович, не могу вам ответить взаимностью. Совесть не позволяет. Она у меня недремлющая.

Он рассмеялся:

— Да я не о том. Существуй у меня в коллективе должность штатного летописца — я бы охотно вам ее предложил. Вы сможете описать этих людей?

— Я даже не помню, сколько их было. Но безусловно мужчины. Головы не бритые. Но и не хиппи. Одеты во что-то серое... Больше ничего не скажу. Не до того мне было как-то в то время.

— И на том спасибо, — улыбнулся Рокот. — Постарайтесь временно обо всем забыть, Лидия Сергеевна. Для вашего же блага, если хотите нормально завершить отпуск. Вас отвезут на городской пляж. Оттуда вы вернетесь к себе в санаторий. Никого не видели, ничего не знаете, весь день кружились на аттракционах. И оставьте мне на всякий случай ваши координаты.