Венок для незнакомки

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я не ожидала увидеть этим летом Крым... Мне никогда не снились жаркие страны. Не чудился прибой из раковины рапана в серванте. Не было видений смуглолицых туземцев, белоснежных официантов и романтических объятий с небритым мачо на фоне тростниковых хижин и полированного «бентли». И не потому, что я лишена фантазии. А потому, что пережила. Кончилось. Вместе с юностью и обидой неразделенной любви. Сами попробуйте родить дочь, расстаться с мужем да вдобавок обзавестись кабальными договорами с двумя издательствами, которые почему-то считают вас не человеком, а машиной по производству печатно-выгодной продукции.

А машинкой по пересчитыванию денег меня никто считать не хочет.

В связи с последним я и подняла восстание, закончившееся величайшей депрессией. Правда, она носила весьма странный характер — я самозабвенно носилась по загородным трассам на недавно купленном «опель-кадете» и активно себя жалела. Ей-богу, лучше бы я жалела себя на диване, слушая наставления мамы, как нужно зарабатывать деньги. Куда привычнее. Этот зрелый «юнкер», ровесник перестройки, обошелся мне в семьдесят процентов последнего гонорара. Но и после этого продолжал доить, как искушенный альфонс. Я пережила, что под комбинацией букв «у. е.», сопровождающей цифры на ценнике, подразумевались не привычные американские доллары, а до неприличия взлетевшие евро. Из Европы гнали, объяснили мне, у них — не доллары. Ладно, согласилась я, Старый Свет нам милее. Я пережила, что машина отчаянно разболтана, что на ней повсюду пятна ржавчины (куда смотрели мои глаза?). Я пережила предложение мамы: «Дочь, давай продадим ее на запчасти дяде Вите из автомастерской за углом? Хоть полсуммы вернем...» Даже сарказм симпатичного паренька из ПТО: «Вы напрасно, мадам, приобрели это железо; мы можем, конечно, подтянуть ходовую, но за тормоза ручайтесь сами. Или меняйте всю систему. А где вы, собственно, это купили? Ах на Литейщиков... Уболтали, говорите?.. Ну-ну, мадам, от всей души вам сочувствую». Даже этот плевок я пережила, хотя именно после этого произошел сброс пара.

Что за ярость на меня нашла? Я носилась по Академовской трассе, словно по игрушечному спидвею, нарочно привлекая внимание к своей никчемной персоне! Пелена обиды застила мне глаза. Обиды за финансовые дыры, за собственную глупость, за пролетающую мимо носа жизнь! Могла бы и не заметить мирно спящий у обочины асфальтоукладчик. Но заметила — в последний момент. Машина пошла юзом, не слушаясь руля, — столкновение неизбежно! Последний вздох... Я сделала «полный влево», зажмурила глаза, готовясь принять удар судьбы пусть не с достоинством, но без визга... И проехала, наверное, в миллиметре от гигантского стального катка! Приоткрыв один глаз, обнаружила, что стою на обочине. Сзади — каток, мимо тащится сирый отечественный гроб с восхищенным водилой, а прямо у капота — штанга рекламного плаката: «Ждите пивного переворота!» Во как зловеще. И все. (Ей-богу, для человека, знакомого с понятием «мюнхенский пивной путч», — вполне ностальгическая фраза.)

Унять безумную дрожь я даже не пыталась. Тряслась как лист. Пялилась на этот дурацкий плакат и ощущала, что схожу с ума. Вероятно, в этот момент и возникла из пучин подсознания мысль, что недурно бы в жизни поменять... хоть что-то. Пусть временно...

— Поменяешь тут... — прошептала я и завела заглохший двигатель. Поменять на данный момент я могла только восприятие реальности. Влекомая этим неясным намерением, я отъехала от щита, сдала влево и потащилась, постреливая мотором, по обочине. Съехала у развлекательного комплекса «Тихие зори». Здесь имелась платная автостоянка, лазерная дискотека, казино и другие веселые предприятия по отъему денег. В одном из них я и присела, совершенно не помня ряда моментов: почему? зачем? загнала ли машину на стоянку?..

— Вы какое вино предпочитаете в это время дня? — осведомился молодой, но фасонистый официант.

— Чего? — буркнула я.

— Есть херес де ля Фронтера, есть «Алеатико», есть «Ламбруско» — прямо для вас из Италии...

— Вы что, издеваетесь?

— Понял, сообразим, — не растерялся юноша и тихо растворился.

Закусывать бесцветный «недоконьяк» пришлось лепешками жареного сыра, по замыслу не отклеивающимися от тарелки. Со стороны я представляла, должно быть, уморительное зрелище: жалкая разведенка с похоронным лицом, активно воюющая с собой и накрытым столом...

— Нуты, мать, и надубасилась, — заметила Бронька, возникнув предо мной.

Очевидно, я замерла, не дожевав.

— А сыр во рту держала... — поставила диагноз Бронька, отодвигая от меня графинчик с коньяком. — Челюсть задвинь. Чего ты ее выставила, как полку из шкафа?.. О господи!.. Слушай, перестань на меня пялиться! Да, это я, твой любимый доктор. Ты сама звонила полчаса назад, сказала, что находишься на грани кровопускания и если не наложишь на себя руки, то напьешься. Поздравляю, Лидок, ты напилась...

Кому еще поплакаться, как не лучшей подруге? Очень стыдно за свое поведение, но нет у меня иного способа вызвать к себе жалость. Я выплеснула на нее все свои беды. Как из ведра. Не замечая присутствующих в заведении людей, я лила крокодиловы слезы, рыдая о безвременно почившем «кадете», с которым меня развели, как с мужем, о подонке Бересте, сгинувшем во мраке вечной командировки, о бестолковой Варюше, разбившей колен-ку... О том, что меня не понимает мама, о жизни, уходящей или уже ушедшей... О том, что до конца дней своих я обречена на прозябание в радиусе метра от письменного стола. И это в лучшем случае, поскольку закупорка мозгов может наступить в любой день, а никакими иными способами зарабатывать деньги, кроме марания бумаги, я не владею...

— Подожди, не грузи, давай по списку, — перебила Бронька, принимая на грудь не ей причитающееся спиртное. — Ты явно заработалась, Лидуня. Во-первых, успокойся насчет Варюши. И не слушай маму, нельзя идти к хирургу. У хирурга одно на уме — что-нибудь отрезать. Или мы с тобой никогда не разбивали коленки? Зарастет... Береста забудь: эта тварь доведет тебя до могилы, неужели ты не поняла, что он навсегда осквернен штампом?.. Вопрос с мамой даже обсуждать не хочу — радуйся, что, в отличие от некоторых, она у тебя есть. Машину мы пристроим: я поговорю с Рудиком — он держит авторынок на барахолке и в околпачивании клиентов не имеет себе равных. Потеряешь баксов триста, но это лучше, чем потерять голову, даже такую, как твоя... А что касается пролетающей жизни... — тут Бронька помедлила и сделала знак официанту: рассчитай, мол. — Об этом мы поговорим завтра — на твою свежую голову и мое беззлобное настроение. Вставай же, пьянчужка, будем добираться до дому. А твой драндулет я завтра откантую к Рудику...

Круг у горла сжимался, и какие-то потертости в районе шеи я уже, вероятно, чувствовала, поскольку вела себя неадекватно. Понимаю, что Бронька в случившемся не виновата. Ею двигали исключительно бескорыстные побуждения. Но привели они к очередному нервному срыву, поэтому особой благодарности я к ней не испытываю.

Даже в тот день, когда она буквально на горбу дотащила меня до своего «кефира» и грамотно заболтала маму, я не нашла в себе слов признательности...

Она позвонила на следующий день — поинтересоваться, каковы мои планы.

— Умереть... — бесхитростно поведала я.

— Прекрасно! — обрадовалась Бронька. —Я хочу сделать тебе сюрприз. Не умирай, я скоро приеду.

Она нарисовалась через полтора часа — в эффектном клетчатом костюме и квадратных очках — ну вылитый Мефистофель, забредший на огонек к Фаусту. Я как раз бродила по пустой, презрительно молчащей квартире и пыталась навести порядок. Вытрясла половики с балкона, вскопала грядки в цветах, отмыла, отшкрябала, отчистила все, что другим не под силу, починила кран, проштудировала Варюшины календарики и любовные записки. К моменту прихода Хатынской я так и не успокоилась и в трудовом раже все искала, к чему бы еще приложить свои старания.

— Потолок подмети, — подсказала Бронька. — Для пущего, так сказать, идиотизма. И перестань маячить, в конце концов, голова от тебя кругом... Хочу обрадовать тебя, Лидок. — Она извлекла из сумочки продолговатый конвертик и бросила на диван. — Как тебе нравится слово «таврический»? Лично я — обожаю.

— Ну да, — согласиласья, — красивое слово. Связанно с Петербургом.

— Гм... — неопределенно отозвалась Бронька. — Это тебе авиабилеты — до Симферополя и обратно. Пятого августа — вылет, тридцатого — прилет. Номер в санаторной гостинице на окраине Жемчужного забронирован. Я понимаю: тебя не переделаешь, Лидок. Но давай попробуем, а? Ты не забыла, в какой части света находится Симферополь?

Я молчала.

Хатынская вздохнула:

— Ты сколько лет не ездила отдыхать?

Я молчала.

— Эй, алё, дозвон... — Ее выдержке позавидовал бы многотерпеливый Будда. — Лидок, ты где? Давай повторим. Это, — она ткнула ноготком в конверт, — авиабилеты в Крым и обратно, а это — твой паспорт. Я предчувствовала бурную реакцию, поэтому выудила его у тебя из сумочки, пока грузила твои кости в машину. Деньги за билеты отдавать не надо. Повторяю для людей с ослабленным слухом: не надо. Во-первых, это не деньги, во-вторых, не мои деньги, в-третьих, могу познакомить тебя со своим новым спонсором. У него отель на Обьгэсе, два ресторана в центре и бордель напротив бывшей партшколы... Знаешь, подруга, я тоже еду в Крым, но, пожалуй, попозже — через недельку, как дела расковыряю. На море встретимся. Угадай с трех раз: кто оплачивает мою поездку?

— Ну я, право, не знаю, — пробормотала я.

— Ага, — обрадовалась Бронька. — Замечаю в глазах проблески разума. Ты смышленая, Лидок, понимаешь, что развеяться необходимо. Сроки сроками, а здоровье не купишь. В общем, улетай, голубка, не дело киснуть в Сибири.

Я пыталась взбрыкнуть — мол, куда мне, на склоне лет, от мамы, от дочери, но только для проформы. Бронька быстро погасила очаги сопротивления.

— Ты относишься к так называемым неглупым женщинам, Лидок. Ты — на грани. А я не хочу ходить в дурдом и менять тебе подгузники. Вероятно, и мама с Варюшей не хотят. Море лечит, не утруждай себя спором. И опять же — санаторий под боком, полный набор антистрессовой терапии. Яхты, горы, экскурсии... Не забудь добраться до Мраморной пещеры — это зрелище оставляет рубцы на всю жизнь. Здоровые, заметь, рубцы. Балаклава, Гурзуф, Тарханкут — ты была в молодости в этом раю, Лидуня, кому я рассказываю? И секса немного, обязательно — не забудь, не повредит... — Бронька хитро подмигнула. — С прекрасным туземцем под голубыми небесами... Нельзя сводить к минимуму отношения полов, заруби на носу.

Я молчала.

— И в заключение выпуска — о погоде, — заявила она уже с порога. — Над Черноморским побережьем Тавриды на август месяц обещают безоблачное небо. Возможны кратковременные осадки, бури, смерчи, ураганы, но в целом бессистемно и не везде. Так что удачи тебе, голубка. И не вздумай «залететь».

Выражение «безоблачное небо» оставило в душе неприятный осадок. Правда, ненадолго. Оставшись одна, я подошла к книжной полке — пересчитать уцелевшую от тяжелых расходов наличность. Вот уже год я хранила ее в книжонке безвестной английской графоманки Джоанны Харрис «Пером и потом». (Раньше в роли сейфа выступали «Шальные деньги» Роллинза и «Легкая нажива» Джона Макдональда, но я убедила себя, что мой труд достоин уважения.) На сегодняшний день оставалось ровно восемь однообразных, но безусловно симпатичных стодолларовых бумажек. Наверное, не так плохо, если учесть, что свою лепту в домашнее хозяйство на август я уже внесла. Интересно, подумала я, а сколько стоит в наши дни полный курс антистрессовой терапии?

Вот так я и попала в Крым. Знать бы, куда еду, ни за что не увернулась бы от того асфальтоукладчика!..