Венок для незнакомки

Глава двенадцатая

Мы нашли этот дом «специального назначения» — ради этого мне пришлось мобилизовать последние резервы головного мозга. Этот домик соседствовал с морем — куда проще обнаружить скалу с одиноким косоруким деревом, печаль которого я наблюдала из оконца. Потрясенный моими мыслительными способностями, Казарновский тут же вызвал катерок, замаскированный под рыбачий (очень убедительно замаскированный, вероятно, и был рыбачий).

Мы обнаружили эту скалу в трех милях к востоку от Тихой бухты. Она была одна такая — неприступная, хотя и значительно ниже скалы Обмана. Косорукое деревце на ее вершине со стороны моря смотрелось совсем безжизненным. С него давно опала хвоя, оно высохло, разделось, почернело, но продолжало стоять.

Оповещенная по рации группа в штатском немедленно взяла садик в кольцо. Ошибиться не могли — другого здания у скалы не было. Кинулись на штурм с трех сторон... и вбежали в пустой дом с помпезным камином. Оппоненты давно ушли, сохранив порядок в боевых рядах. Остались лишь отпечатки протекторов в саду да разлохмаченная пыль в мансарде. Опрос соседей ясности не привнес: дома разбросаны, укрыты садами. Поди пойми, что творится по соседству. Приезжали какие-то машины, доносились мужские голоса, но чем они там занимались — неизвестно. Позже выяснят, что одна подозрительная фирма сдала домик под склад другой подозрительной фирме. Следов ни той, ни этой уже не сыскать, товар отсутствует, фигуранты смылись. Логично допустить, что дом использовался для конспиративных встреч работников искомой конторы.

Я свою партию в «концерте» отыграла, за что и получила благодарность от Казарновского.

— Надобность в вашем присутствии отпадает, Лидия Сергеевна. Всему миру известно, что вы именно та, за кого себя выдаете. Держите паспорт. — Он отдал мою книжицу, аккуратно завернутую в целлофан, помялся: — И не держите на нас зла, хорошо? Вы же знаете методы работы органов безопасности... Они во всем мире одинаковы.

С вами поступили не самым худшим образом, согласитесь. *

Я охотно закивала, вспомнив, что для некоторых людей эта история закончилась куда печальнее.

— Вы любите свою работу? — спросила я.

— Очень, — признался Вадим. А подумав, добавил, что невозможно не любить работу, исполненную риска, романтики, приключений, погонь и грохота стрельбы, невнятной идеологической и политической окраски, лишенную справедливости, жалости к гражданам любых стран и благодарности от начальства. Не говоря уже про смешную зарплату и невозможность побыть дома.

— Допекло... — кивнула я. — Понятно. Отвезете меня до бунгало?

— Давайте, — согласился он. — По скорому. Здесь работы, Лидия Сергеевна, — непочатый край. Простите за спешку.

Громыхающий «крузер», набитый молчаливыми джентльменами, высадил меня у калитки напротив крыльца.

— Отдыхайте, Лидия Сергеевна, — улыбнулся на прощание Казарновский. — Все ваши беды — в прошлом. Я уверен, вы отлично проведете остаток отпуска. Обещаю заехать к вам, когда появится минутка. Не возражаете?

— Да уж сделайте милость...

Я стояла, теребя в руках платочек, и смотрела, как драндулет, набитый бойцами невидимого фронта, исчезает в пыли. Я не замечала, как поземкой несется по дороге эта пыль, поднятая усилившимся ветром, как гнутся деревья, указывая на переворот в погоде, как по краям темнеющего неба собираются серые кочевые тучи. Ничего я не замечала... Пустота царила в душе, вакуум. Говорят, что любовь в вакууме не распространяется, и во избежание необратимых последствий при данном состоянии души лучше найти себе другое занятие...

На мое счастье, никого из соседей я не встретила. На скорую руку переодевшись (скоро не во что будет!), схватила сумочку и побежала к доске зеленой. На аллее перед главным корпусом санатория меня подхватил ветер и вместе с пылью погнал к танцплощадке. За ней всегда тусуются такси, даже в пыльную бурю, и сегодняшний вечер не стал исключением.

— На Топтунова! — крикнула я, падая на продавленное сиденье. Вдруг успею?

— Будет сделано, — добродушно согласился таксист. — Скверная погода, дамочка, как вам это нравится?

— А что это значит? — спросила я, безрадостно наблюдая, как гнется кустарник и трещат беседки.

— Это бывает, — отмахнулся водила, выруливая в город. — Циклон, видать, с юга идет. Турция опять подкузьмила. Этим летом в третий раз. Меняется погода на планете, дамочка, ох как меняется... В июле смерч бушевал в трех милях от берега, волну поднял страшенную, а эти придурки — отдыхающие, —представляете, стояли на берегу и снимали на камеры. И детишки рядом с ними резвились. Хорошо, что рассосался, а ведь как могло быть? Долбанет по пляжу — всех разбросает... Да вы не волнуйтесь, дамочка, до ночи дождик вряд ли соберется, а там уж как-нибудь перетопчетесь. День-два, и снова солнышко глянет, море уляжется, а пока полощет, можно и в ресторане посидеть, так?..

Веселенькая перспектива намечалась. Впрочем, что мне до этой перспективы? Он домчал меня до Топтунова за десятку. Вежливо предложил:

— Подождать?

Какой приятный дядечка. Предложи я ему еще одну купюру — так и удочерил бы.

— Подождите, — не воспротивилась я. Мой визит даже не назвать визитом вежливости, так — визит отчаяния, в расчете непонятно на что.

— А ее уже увезли, Лидочек, — развел руками, не скрывая удовольствия, Лешка. На лице его, однако, обозначилось не только удовольствие, но также испуг и возбуждение.

— Давно увезли? — вздохнула я.

— Давно, давно, — закивал он. Потом, воровато озираясь, спросил: — Слушай, не пойму, куда она влипла? Это из-за ее хахаля, верно? — Не дождавшись ответа, забормотал: — Такие серьезные мужики... побросали ее шмотки в машину, сунули корки нам с Оксанкой под нос и сказали, чтобы молчали, а не то привлекут... Ты бы слышала, как она материлась, Лидок. Заслушаешься, просто песня года... Одному пыталась по мордалам съездить, да он свольтировал — фехтовальщик, видать, другому обрезать кое-что обещала, дабы ручонки не распускал... Я думал, они ее на месте и зашибут, а они не стали, терпеливые, словно и не наши... Повезли куда-то за Перекоп, без права последующего возвращения в Крым... Слушай, Лидок, — нахмурился вдруг Лешка, осознав, что здесь что-то не так, — ты ведь к ее неприятностям не имеешь отношения, верно?

— С чего бы? — удивилась я.

— А знаешь что, — он опять воровато оглянулся, — ко мне мужик должен подъехать, увезти в Запашный переулок — у его брата «жулька» тормозами навернулась. Давай через пару часиков встретимся в «Южном сиянии» на Художников, посидим, старое помянем... Ну пожалуйста, Лидок. Я ведь скучал по тебе просто нечеловечески...

У него аж волосики на висках от храбрости вздыбились. Глазки, правда, бегали быстрее обычного, но это ведь не Лешик виноват, просто жизнь у него такая собачья...

— Извини, Леша, — покачала я головой. — У тебя — семья, а у меня — вообще другое государство. Мы с тобой недавно поминали старое. А кто дважды старое помянет, тот ослепнет...

Ветер усиливался. Где-то недалеко он, похоже, прямым попаданием взорвал мусорку — по воздуху летали обрывки какой-то пленки, цветные обертки от еды.

Шофер нетерпеливо посигналил.

— Чао, дорогой, — сказала я.

Грозовые тучи перестали жаться у края неба — подступили к побережью. Ветер дул свистящими порывами: то стояло относительное безветрие, то начинало выть и верещать. Хлесткие серые волны бились о берег, гнуло кусты, редкие люди в одетом виде выходили на пляж и тут же убегали обратно — в море не лезли, даже серфингисты предпочли в этот вечер не спорить с волной, а переждать до лучших времен.

Весь остаток светового дня я провела у окна, пуская дым в открытую форточку. Разлеглась, будто кошка, на подоконнике и терлась носом о стекло, наслаждаясь прохладой. Апатия снизошла — убийственная. Ни переживать, ни сопереживать я уже не могла. В голове — пустота. Я не хотела ехать домой. Не хотела оставаться. Не хотела спать, мыться, пить, есть (бутерброды, приобретенные в буфете, засыхали на столе). Мне не хотелось даже лежать на подоконнике, но я лежала, поскольку вставать с него мне не хотелось еще больше.

С наступлением темноты за окном перестало свистеть. Но и дождь пока не собрался. Природа погрузилась в тишину, означающую лишь одно — затишье перед бурей. Я отметила это последним отмирающим органом — слухом. Потом сверху что-то заскрипело — видно, Костюковичи дружно перевернулись на другой бок. Я тоже перевернулась — сработала синхронность — и... свалилась с подоконника. Однако, будучи в этот вечер кошкой, свалилась на задние лапы, не переломав ни одной. Ко мне вернулись отмирающие органы и какой-то интерес к жизни. Вернее, не к самой, а к одной из ее составляющих — свежему воздуху.

В бунгало было очень тихо. Костюковичи давили на массу, Соня с Ритой то ли спали, то ли нет. Я вышла на крыльцо и была заворожена красотой вечернего неба. Тучи подступили совсем близко, со всех сторон, над головой осталось лишь быстро сжимающееся рваное оконце. Чем сильнее оно сжималось, тем ярче светили в нем звезды. Тем больше их становилось. Светлячки превращались в яркие сверхновые, созвездия — в переплетенные между собой гирлянды. Звезды протестовали против безвременного ухода со сцены, им было жалко себя, ведь они привыкли здесь находиться, в этом месте, в это время...

Я спустилась с обрыва, села под лестницей, стала смотреть, как приутихший шторм выбрасывает на берег волны. К удивлению, здесь оказалось довольно многолюдно: привлеченные тишиной отдыхающие повылазили из санатория, бродили по пляжу, кто-то смеялся, кто-то горько сетовал, что не к погоде прибыл, а путевка всего на неделю. Подошел Алик, постоял, колеблясь, не обозначить ли обиду из-за моего вчерашнего поступка, решил, что не стоит, — все равно ведь пришел. Опустился на корточки.

— Я не сразу вас узнал, Лидия Сергеевна. Вы спустились незаметно.

— Я сегодня кошка, — объяснила я.

— А вчера вы были кем? Хитрым лисенком?

— Испуганным хитрым лисенком, — уточнила я. — Не обижайся, Алик. Я попала в неприятную историю, перепугалась до смерти, сама не знаю, что на меня нашло. Не обижайся, пожалуйста.

Он молча ковырял песок.

— Я помню, вас испугал какой-то тип на пляже... Не расскажете?

— Зачем? Неприятная история подошла к завершению. Она оказалась досадным недоразумением, не более. Будем надеяться, все позади.

— Я рад за вас, — буркнул он. — А попросить у меня помощи не догадались?

— Нет. Не догадалась. Зачем беспокоить чужих людей?

— Чужих людей... — Он повторил мою фразу, будто эхо, долго вдумывался в ее смысл. — Я многое бы отдал, Лидия Сергеевна, чтобы вы не говорили про меня «чужой»...

А что бы он отдал, интересно? — вдруг подумала я. Что вообще готовы отдать мужики, чтобы заполучить расположение сводящего их с ума объекта? Именно на первом этапе, поскольку про последующие речь уже не идет. На последующих этапах ни черта они не отдадут.

— А что бы ты отдал, Алик? — спросила я.

— Полжизни, — не задумываясь, рубанул он.

— А другую половину?

Он задумался. Перестал ковырять песок и попытался отыскать в темноте мои глаза.

— Извини, — сказала я. — Не подумала. Удовольствие, конечно, ниже среднего — быть «не чужим» посмертно. Умереть мы пока не готовы.

— Вам мало половины? — расстроенно спросил он.

— Много, Алик. Слишком много. Я не стою того. К тому же я недавно выяснила, что любовь в вакууме не распространяется. Забавно, да?

Мерцающее светлячками «окно» над Жемчужным продолжало сжиматься. Оно напоминало диафрагму фотоаппарата. Через полчаса захлопнется, и наступит мрак на всей земле. Луна уже исчезла. Оставалась еле видимая туманность выше светлячков — очень мелкие звездные завихрения, метущие небо тонкой метлой.

— Завтра на базе мероприятие, — заговорил он о другом. — Все желающие в девять утра будут штурмовать Ай-Чу. Ну не саму, конечно, для этого надо слишком много выпить... а один из отходящих от нее отрогов. Там вполне проходимая тропа, места ужасно красивые... Вы не бывали в Большом каньоне под Бахчисараем?

— Я даже в Аризоне на Большом каньоне не была, — посожалела я. — Хотя, полагаю, между ними есть определенная разница. О чем ты говоришь, Алик? Сезон дождей и ураганов с завтрашнего дня — не самое подходящее время для скалолазания.

— Неправда, Лидия Сергеевна. Есть сводка метеослужбы. Циклон уйдет стороной, на Севастополь, мы попадаем в самый край непогоды. Ночью обещают дождь, без разрушительных, впрочем, последствий, а вот завтра — навряд ли. Понижение температуры, облачность, давление — общим числом на пару суток, местами мелкие осадки — для похода в горы самый климат, не находите?

— Не слышу энтузиазма в твоем голосе. Ты, похоже, не собираешься присоединиться к экспедиции?

— Не знаю, Лидия Сергеевна, настроения нет. Вот если бы вы со мной пошли, я бы даже не раздумывал...

У меня-то точно настроения не будет. Я попыталась ему это втолковать красноречивым молчанием. Он меня понял. Он и не мог рассчитывать на нечто большее. Даже по завершении великих потрясений, чуть не сделавших из меня покойницу, я упорно не желала расставаться с реноме госпожи «Нет».

Я проснулась с колотящимся сердцем. Почему? Открыла глаза и сразу вспотела. Что послужило причиной пробуждения? Мои нервы перестали служить связующим звеном между внешним раздражителем и внутренним «приемником». Нервы не при деле. Остаются органы чувств, которые продолжают тянуть лямку в облегченном режиме. Скажем, слух... Тишина не была абсолютной, за стеной моросил дождь, отчетливо шурша по земле и кустарнику. Что прорезалось через это шуршание?

Чу! В коридоре что-то скрипнуло. Еще раз! Вот он — раздражитель. А первый — стук закрываемой двери. Я не успела перевести дыхание, как превратилась в энергетически заряженную вещь. Лежала, напрягшись, и слушала. Кто-то вышел из комнаты на первом этаже и скрипел половицами в коридоре. Еле слышные шаги, и снова — скри-ип... Тишина. Постоял. Опять шаги. Открылась и закрылась входная дверь. Она не имеет запора, в отличие от остальных дверей, ее держит плотная набивка из кожи, не позволяющая распахнуть ветру. Зато ее может распахнуть любой человек.

Но сейчас распахнул не любой...

Действуй, Маня!.. Я вскочила с кровати, на ощупь нашла окно и распахнула занавеску. Щелкнула шпингалетом — толстая рама не успела скрипнуть, как я подала ее вверх — в таком положении она отворяется тяжело, но без скрипа... Я высунулась по пояс, мгновенно окунувшись в ночную свежесть. Капал дождь, мелкий и частый. Я успела к самому действию. Не слышала, как хрустел гравий на восточной стороне дома, между калиткой и крыльцом, но различила, как звякнула щеколда на калитке. Самая примитивная, из плоского огрызка стали, с крючком на конце...

И в тот же миг что-то серое проскользнуло по аллейке в сторону моря. Ага, вот оно! Та аллейка не доходит до пляжа, сворачивает налево. Пляж под обрывом, а аллейку ограничивает высокая ограда из ракушечника, она идет параллельно берегу, уходит влево, огибает дикий кустарник и за короткой цепочкой кипарисов сливается с дорогой на Форос. По ней легко одолеть полпути до гротов восточной стороны бухты...

Вот оно! Дама козырной масти! У Царицыной наступают непростые деньки. Этой мымре надо что-то делать. Рокот на том свете, «княжество» трещит по всем швам. Договариваться с его преемником нереально — это все равно что договариваться с людьми в «фантомасках». Разговор у них короткий. Выходить на СБУ? Опасно. А вдруг честные попадутся? Сомнительно, но вдруг? Ей надо либо увозить груз, либо искать нового покупателя. Либо... консервировать. Первые два пункта проблематичны, третий реален.

Я привыкла действовать мужественно. Одно лишь мужество и осталось. Кто бы еще подумал за меня о последствиях! Злая блажь ударила в голову — узнай! Не напрасно ты страдала, а потому можешь рассчитывать хоть на малую толику возмещения за расшатанное здоровье — информацию! Наглость города берет! Я метнулась к двери, но опомнилась — в чем я? Быстро натянула шорты, мягкие тапочки, сорвала с лески в душевой микроскопический топик. Надевала его уже в коридоре, бочком пробираясь к двери. Не могу ходить прямо, когда темнота пронзает глаз!..

Не успела добежать до аллейки, как промокла насквозь. На хрена тебе этот геморрой? — робко поинтересовался проснувшийся здравый смысл. Интересный вообще товарищ мой здравый смысл. Просыпается в крайне редких случаях, причем далеко не в тех, когда необходимо. Может, не такой он и здравый?..

Размышляя таким образом, я бежала по аллее. Если мои предположения верны, Царицына уже далеко.

Я промчалась через все зигзаги аллеи, кустарник, вереницу кипарисов... и чуть не обогнала свой объект! Бог ты мой, она не бежала — она шла! Неплохим спортивным шагом, но куда медленнее, чем я. Серое пятно за густой пеленой дождя. Две руки, две ноги, а главное — совсем рядом. Я метнулась с дороги, присела на корточки. Вероятно, она что-то услышала — серое пятно перестало двигаться, застыло. Постояло, чуть колеблясь из стороны в сторону. После чего развернулось и продолжило путь. Хоть ты тресни, я не могла угадать, кто это. Ночь, непроницаемая завеса дождя и это чертово пятно, словно досадный офтальмологический дефект...

Я поднялась и, прижавшись к обочине дорожки, пошла дальше. Я так напряженно всматривалась перед собой, что заболели глаза. Но не напрасно это делала — несколько раз объект впереди останавливался. Его, видно, насторожил первоначальный шум, когда я неслась следом как угорелая, это очевидно. Но в дальнейшем ошибок не допускала: едва пятно останавливалось, я тоже замирала. Ночь и плотная стена дождя неплохо способствуют «лягушачьему» зрению: ты видишь движущиеся объекты и не реагируешь на неподвижные...

Объект опять начал перемещение, я — за ним, и таким образом мы двигались вплоть до выхода на Форосскую дорогу.

Здесь пятно стало заметнее. Оно постояло пару минут, постепенно обрастая очертаниями человека, затем побежало по правой обочине. Такое развитие событий мне понравилось: бегущему бессмысленно озираться. Мир трясется перед глазами. А надумай остановиться, я имею дополнительные секунды, чтобы уйти с «линии огня». Я тоже побежала, но по левой стороне, вдоль канавы водостока и густого кустарника, покрывающего подножие холма. Мы бежали довольно долго — мимо скалистых нагромождений у моря, мимо памятной скалы Обмана, палаточного городка, нудистского пляжа...

А затем пятно исчезло.

Тихий ужас охватил меня. Я решила, что меня увидели! Готовят засаду у того места, где я буду пробегать. «Чушь собачья, — проворчал мой здравый смысл, поневоле вынужденный перейти на мою сторону. — Эта дамочка не оборачивалась, ты сама видела. Она просто сошла с дороги, потому что ей гуда надо». Понятное дело, ей надо к морю. Приведя в порядок сердцебиение, я перебежала на правую сторону и довольно быстро уткнулась в тропу, круто падающую с обочины. Вплоть до моря здесь только груды камней. Край дороги окаймляли кусты. Я боком ступила на тропу, присела, чтобы не растянуться на скользком грунте, и неуклюже съехала в кустарник. Опять шла боком, выставив согнутую руку. По счастью, тропа худо-бедно просматривалась, а хищные ветки не доставали до моего лица. Растительность осталась позади, со стороны моря замерцала высокая скала, похожая на спину двугорбого верблюда. Все подходы к ней преграждали беспорядочно наваленные камни. Начинался мир пещер и гротов — самое зловещее месте, где бродят души убиенных контрабандистов...

Я прошла метров десять в сторону моря и неожиданно обнаружила, что сбилась с тропы. Попыталась вернуться, ступила на плоский валун, однако потеряла равновесие, поскользнулась, а когда поднялась на ноги, то вновь заговорил мои здравый смысл: «Вернись в бунгало, еще не поздно. Целее будешь!» Я попыталась успокоиться. Встала на камень, замерла, принялась всматриваться в причудливые очертания висящих над водой скал. И вдруг метрах в пятидесяти отметила шевеление! Я перестала дышать, сконцентрировалась... Есть! Еле различимая фигурка, точно крабик, карабкалась по камням, направляясь к левой впадине в спине «верблюда». Я отправилась туда же, карабкаясь по холодным глыбам, самые опасные участки преодолевала на коленях, на четвереньках, сползала, подтягивалась... И, опять потеряв объект из вида, застывала в отчаянии, но, заприметив колебание в пространстве, мгновенно успокаивалась и продолжала черепашьи гонки...

К моменту, когда особа, которую я заранее люто ненавидела, добралась до впадины в скале, я имела в активе нарывы на пятках и ушиб плеча.

Она выкарабкалась на гребень впадины и распрямилась. Обернулась и замерла. Я скрючилась в расщелине. Все мои предположения оказались верны. Женщина. Молодая, сильная. Явно не мадам Костюкович. Она никуда не спешила. Ее фигура бледно прорисовывалась на фоне туч. Потом нагнулась, осторожно сползла с гребня и стала потихоньку исчезать. Сначала исчезли ноги, затем гибкий бюст, затянутый во что-то обтягивающее, руки, все остальное...

Я устремилась к скале, перестав заботиться о скрытности передвижения. Это был стремительный бросок, чреватый опасными последствиями. Но я отделалась лишь ушибом косточки на щиколотке. Ужом вползла на шершавый гребень, подтянулась.

До воды оставалось метров десять. Впрочем, трудно сказать, где непосредственно обрывался берег. Береговая полоса была сильно изрезана. Под обрывом — все те же нагромождения, но здешние валуны представляли собой гладкие, отшлифованные волной плиты. Отдельные камни лежали в самой воде, образуя крохотные живописные островки. Другие вздымались монолитно над морем, создавая под собой извилистые пещерные пространства, наполненные водой и воздухом, — гроты...

Метеосводка, похоже, подтверждалась. Циклон лишь краем мазнул Тихую бухту. Ветер стих еще с вечера, через несколько часов — и шторм. На берег набегала почти неслышная, безобидная волна. Не мороси занудливый дождь — стояла бы прекрасная погода. Женское тело скользнуло меж двумя приземистыми окатышами — словно погрузилось в параллельный мир. Там она что-то сняла с себя. Вероятно, обувь. Раздался тихий всплеск. Наступало самое интересное. «Не прощелкай клювом, раз уж взялась», — пробурчал под черепушкой здравый смысл. Он тоже исполнился азарта. Я на корточках спустилась с гребня, подобралась к одному из окатышей. Распростерлась на скользком камне и осторожно выглянула. Женщина плыла неторопливо, широкими саженками. По поверхности скользила лишь голова в шапочке — гладкий черный шарик. Вот она обернулась. Я прижалась к валуну и постаралась максимально окаменеть. Она плыла дальше. Завернула за островок из выступающего над водой обломка скалы, показалась с другой его стороны. Не успела я моргнуть, а шарик уже скользил под полусводом нависающего над водой обрыва. Она плыла вдоль берега, как раз в той его части, где на берег выбраться невозможно — слишком круто вздымались над морем мрачные глыбы. Через минуту я могла ее потерять. Отлепившись от камня, я уселась на утомленную приключениями пятую точку и бесшумно сползла в воду. Плавно загребая, подалась к островку, отстоящему от берега метров на двадцать. Обогнув его, вцепилась в зазубрины и, болтая ногами, стала наблюдать. Объект продолжал двигаться в полуметре от обрыва. Делать нечего, я была вынуждена плыть дальше параллельно ее курсу — до аналогичного островка, похожего на подтопленного носорога. Еще метров сорок. Я не выпускала из вида ее голову, готовая при первых же признаках вращения погрузиться в воду. Но женщина не оборачивалась. Ее теперь волновало другое: она вплотную приблизилась к изрезанному трещинами обрыву и водила по нему рукой. Я доплыла до второго островка, ухватилась за выступ в камне и, уперев ногу в аналогичный под водой, выбралась на поверхность. Меня уже нешуточно потряхивал озноб. Першило в носу. Приподняв голову над зубцами в камне, продолжала наблюдать. А женщина продолжала плыть, но уже очень медленно, настойчиво ощупывая стены...

Тут у меня в носу вновь запершило. Яростно потерев переносицу, я стала хватать ртом воздух. Бесполезно. Не видя иного выхода, разжала руки, вертикально вонзилась в воду и уже там чихнула. Потрясающе! Вы никогда не чихали под водой? И не рекомендую. Голова потом долго кружится...

Я вынырнула, ошарашенная, вцепилась в островок, опять вскарабкалась, сбивая пальцы на ногах. Женщина пропала!..

Волны тихо плескались под нависающим карнизом, просматривалась вся поверхность воды. Женщины не было. Далеко уплыть она не могла: я отсутствовала всего несколько секунд! «А ты подумай, — забрюзжал «консультант» в черепе, взявший на себя право меня учить. — Она зачем сюда плыла? Тебя дразнить? Или дела делать?..» Боже, она исчезла, потому что приплыла. В грот она канула.

Я забыла про озноб и про опасность. Разжав руки, вошла в воду, обогнула островок и подплыла к тому месту, где в последний раз видела голову. Втянулась под козырек, прижалась к обрыву. И принялась ощупывать рукой склизкие стены — холодные, покрытые мраком и непредсказуемостью...

Первым делом провалилась нога. Затем рука за крупным наростом на стене, похожим на гигантский наплыв монтажной пены, уткнулась в пустоту. В стене обнаружился провал. Высотой около метра над уровнем воды и шириной — в аккурат для плеч человека. Я нашла таинственное место, где неопознанный объект спрятал контрабанду...

Невозможно описать мои чувства! Эйфория вскружила голову. Я нашла! Не СБУ, не мафия, не люди в горнолыжных масках с непомерными амбициями... Совершенно не соображая, что творю, я прижала правую руку к бедру и, загребая левой, боком втиснулась в пролом...

Очевидно, здесь большая пещера. Было просторно и неплохо дышалось. Натянутая дрожащая тишина с запахом затхлости — совсем не тот мир, что остался за стенами. Капала вода, разбиваясь о камень. Эхом отдавались шлепки...

Я успела притормозить в метре от пролома. Куда разогналась? Снова вернулся страх. Заплыви я подальше — а как назад? Тыкаться в стены? Изнутри пролом почти не просматривался. Я вообще ни зги не видела. Как ослепла. Развернулась, сделала два взмаха и, найдя на ощупь трещину, приклеилась к ней. Стала слушать.

Я не одна находилась в этой пещере. За монотонной капелью прослушивался шорох, плеск воды. Звуки отдалялись: человек уплывал. Очевидно, он тоже не блестяще ориентировался в темноте, двигался по стенам. Пещера оказалась не единственной в этом гроте. Она соединялась извилистыми ходами с другими пещерами. Недаром Рокот говорил: можно искать годами, не зная, что искомое рядом...

Звуки затихали. Затем в приличном отдалении, за толщами стен, раздался треск, свалилось в воду что-то тяжелое. Затем опять. Вроде тело вошло в воду. Донесся характерный стук — такое впечатление, что отодвигали камни. Но слишком глухо, можно подумать, будто под водой. Опять всплеск, шорох... Отблеск отраженного света (фонарик?)... И загадочная продолжительная тишина, окончания которой я предпочла не ждать: оторвалась от камня и, извиваясь угрем, выдавилась из трещины. Хватит... Вразмашку поплыла к каменному островку. Опять забралась на скользкий выступ, скрючилась; дрожа от холода, стала ждать.

Женщина появилась минут через пятнадцать — с пустыми руками. Что она там делала? Ревизию проводила? Сохранность проверяла? Перепрятывала?..

Из ниоткуда возникла голова, поплыла вдоль обрыва, покачиваясь по волнам. Я от холода уже ничего не соображала. Стуча зубами, дождалась, пока она минует один островок, другой... Затем фигурка выбралась на берег, вынула из-под камня обувку, натянула на ноги и начала карабкаться на гребень. Лишь дождавшись, когда она скроется из виду, я пустилась вразмашку по проторенной дорожке. Выползла на валун, примостилась на гребне. Я ее быстро вычислила: серое пятнышко по разбросанным камням пробиралось к дороге. Но не спешила за ней вслед, терпеливо дождалась, пока она скроется в кустах. После чего, не пригибаясь, запрыгала по камням...

Я догнала ее за кипарисовой аллеей, когда дождь усилился и встал вертикальной стеной. Обмороженная голова разрывалась от боли. До бунгало оставалось метров сто с двумя поворотами. Она бежала не спеша, размеренным спортивным шагом. И тут меня осенило: я должна первой попасть в дом! Иначе половина трудов насмарку — забежит эта мымра в комнату, гадай потом — в какую. Я аж похвалила себя — верно мыслишь, разведка... Свернув направо, помчалась напрямик — через тополя и кустарник. По времени легко успеть, если не упасть... Я почти и не упала. Обожгла ноги о колючие ветки, перебежала аллею перед калиткой (я сегодня черная кошка, несу зло). Замешкалась со щеколдой, но наверстала перед крыльцом: влетела на него как ошпаренная, распахнула дверь. Протиснувшись в коридор, прикрыла за собой дверь. Все. Это дом, где и стены помогают... И почувствовала, как напряжение уходит вместе с ознобом. Испытывая невыразимое облегчение, я на цыпочках отправилась по коридору, в самый дальний конец. Дверь собственного номера решительно миновала, раскрыла застекленную дверь на террасу, присела за ней на корточки, оставив узкую щель.

И всего лишь за мгновение до ее появления.

Она и здесь умудрилась войти бесшумно. Тонкая тень обрисовалась в проеме. Переступила порог, натянула до упора дверь. Я прищурила глаза, концентрируясь на узком пространстве. Какая бы темень вас ни окружала, а понять, куда пойдет человек — налево или направо, — можно без усилий. Это можно элементарно услышать!

Я услышала. И даже увидела. Провернулся ключ в замке. Закачался мрак — серый сгусток материи вошел к себе в номер и заперся.

Теперь я знала все: где укрыта контрабанда, и кто ее привез. Можно было с чистой совестью уезжать домой.