Верховный жрец

Глава 19

Глава 19

Интерлюдия.

Харит старался сохранять невозмутимость, но даже ему, умевшему менять свои личины, приходилось крайне тяжело. Конуг Воронов жаждал крови, и он ее получал. Вот только пока что кровь эта была преимущественно союзников. Пока еще союзников, ибо после стольких неудач возможен и бунт.

Карательный поход, ранее выглядящий и воспринимающийся, как мероприятие устрашения, сейчас превратился в серьезнейшей вызов, в войну за выживание. Преимущество Воронов в количестве воинов оказалось вовсе не решающим. Новое межплеменное образование, возглавляемое племенем Рысей, сражалось иначе, почти всегда подло, прячась за стенами и никогда не сближаясь для поединков. И такая война многое меняла, нужно было время, чтобы придумать противодействие тактики Рысей. Но для конуга Харита время начало протекать столь стремительно, не получалось обдумывать действия.

Уже на подходе к главному селению племени Огня на Большой Реке малый отряд тех, кто, по заверению всего окружения Харита, обязан был покориться, обстрелял плоты и лодки, убив и ранив более двадцати человек. Тогда конуг приказал принести отрезанные головы тех, кто отважился стрелять и в него, в Харита, и в близких людей. Стрела коснулась кожаного доспеха конуга, но не смогла серьезно его поранить, будучи на излете. После этого появилось непонятное, неизвестное ранее чувство… Харит стал все более явственно ощущать страх.

Еще несколько дней назад Вороны чувствовали свое превосходство во всем, считали, что восемь сотен воинов — это такая мощь, перед которой все падут ниц, лишь узрев воинство. А нужно, так и молодых воинов привлекут, а это еще три сотни почти что обученных бойцов. Кто в здравом уме станет сопротивляться этой силе? Нашлись и такие.

— Я подарил богам металл, сложил его в горшок и закопал под высоким деревом, — говорил на Военном Совете Харит. — Это самое ценное, что у меня есть. Оттого боги оценят подношение и даруют нам победу.

Конуг говорил, а все члены Военного Совета внимали ему. Нет, они уже не вдохновлялись словами Харита, не верили ему, но наблюдали пристально. Старшие воины смотрели на своего предводителя, чтобы прояснить для себя: ослаб ли Харит. Если, да, тогда можно думать о его убийстве, или же еще конуг достаточно силен, чтобы покарать любого.

Немало брожений среди племен и родов, подчиненных Воронам, были прощены. Нет, те, кто призывал к неповиновению, были убиты, но даже их семьи, родичи не тронуты. И это казалось признаком слабости. Конуг Харит, ранее распоряжавшийся судьбами людей, куда как жестче, нынче проявляет милосердие. На сравнении подходов у управлению Союзом Воронов, милосердие выглядит слабостью.

Но а куда деваться было неглупому Хариту, когда он понял, что жестокость сегодня — это бескомпромиссная война внутри союза племен? Ранее, когда у всех была четкая уверенность, что Вороны — единственная сила на много дневных переходов, когда отсутствовало альтернатива прибиться с иному центру силы, оставалось мириться с Харитом, или с его отцом.

Но появилась сила, которая бросила вызов, казалось, всемогущим Воронам, и небесные хляби не рухнули на дерзнувших не покориться, огонь божественный их не сжег. И теперь, что отчетливо понимал и Харит, только победа и жестокость к побежденным может вернуть ситуацию, когда власть Воронов вновь станет бесспорной.

— Один бой, у нас есть только один бой, — продолжал говорить Харит.

Он говорил много, оправдывался, убеждал, являя ту самую слабость, как лидера. На контрасте былых времен, когда достаточно было одного лишь слова, сейчас конуг не мог лишь повелеть, ему приходилось убеждать и лавировать между интересами сильнейших родов и племен. Нет личной сотни лучших воинов, которые еще раньше погибли в войне огневиков и Рысей, воины, которые были доверены Нарту, уничтожены все, поголовно. А так же убиты несколько человек из свиты конуга, главных союзников и сильных глав родов, единомышленников.

Когда Вороны подошли к селению племени Огня, почти без предварительной подготовки, воины Харита были брошены в бой. Конуг всерьез рассчитывал, как на неожиданность атаки, так и на то, что большие массы людей, с криком и решительностью, бегущие на укрепления — это то, что заставит врага трепетать и пойти на переговоры, даже, если не получится сходу взять крепость. Харит думал направить лавину воинов к стенам селения, но сразу же отдать приказ отступать. Показать силу и принудить подчиниться.

После должны были состояться переговоры, на которых огневики непременно, по мнению конуга, сдались бы. Харит был готов обещать сносные условия с большими выплатами со стороны сдавшихся. Лишь собирался потребовать смерти старших воинов и тех, кто стоял за нарушениями огневиками ранних соглашений с Воронами.

Конуг наотрез отказывался считать устойчивым Союз племен огневиков и Рысей. Слишком много между этими племенами было разногласий и вражды. Хариту было важно, чтобы информация о новом Союзе племен не распространялась среди подконтрольных родов. А еще, конуг рассчитывал на то, что Рыси, понимая бесперспективность сопротивления, уйдут в свои селения, оставив ослабленных огневиков на растерзание.

Поэтому везде говорилось только одно: карательный поход направлен исключительно против племени Огня. А Рыси… Пусть они уходят.

Та атака сходу закончилась катастрофой. Воины, защитники селения, использовали огромное количество дистанционного оружия. В Ворон и их подчиненных летели камни, дротики, арбалетные болты, стрелы. Многие воины, шедшие на приступ, были без хоть каких доспехов, да и немногие имели шиты, которые, впрочем, часто пробивались, если наконечник стрелы или болта был железным.

Потеряв не менее полторы сотни убитыми и ранеными, Харит отдал запоздалый приказ отступать. Да и на что он рассчитывал, когда отправлял воинов? На страх? Но те воины-охотники, которые стояли на стенах, или были с башнях, уже знали, как побеждать и видели свое превосходство.

— Завтра мы умрем или заполним селение трусливых огневиков их же кровью, — закончил свою речь Харит.

— Мы должны победить! — неуверенно говорили наиболее лояльные Хариту старшие воины.

Все понимали, что неудачный второй штурм — это провал и нужно будет уходить, чтобы сохранить Союз Ворон. Необходимы силы, дабы залить кровью все подконтрольные рода и выбить у них любые мысли о том, чтобы уйти от Ворон.

*…………*………….*

— Трам пап пап пам пара пара пам пам, — напевал я «Марш Славянки».

Уходят мужчины на войну, женщины теребят. Так как платочков нет, то теребят все, что попадается под руку, порой и своих мужей.

Ухожу воевать и я. Причем, в очередной раз, ставка в плане ведения войны делается на моих сверхспособностях стрелять издали. Вот и объяснял я, что у меня осталось ну очень мало патронов, но все равно. Нужно! Да я и сам все понимаю, но насколько же не хочется расставаться с автоматом уже в скором будущем. А к нему один магазин патронов только и набил, да четырнадцать патронов осталось. Но тут такая война, что один выстрел может решить весь ее исход и сохранить не одну, а чтобы и сотни жизней.

Три дня назад прибыл Кржак с почти тремя сотнями воинов, еще раньше появился Никей с Рыкеем, которые так же привели сто тридцать пять бойцов. Сила собирается немалая, но будь лобовое столкновение, Вороны сомнут количеством.

Сведения, о том, что война началась пришли очень быстро. Дело в том, что огромное количество лодок Воронов и плотов вышли из Сожа и это нам было отчетливо видно. Сперва даже закралась мысль о том, что выгоднее Воронам было бы пойти войной на мой город. Если бы их вождь Харит обладал полнотой информации, наверное, он так бы и поступил, но нет, обошлось.

А после запылали дымы, сигнализирующие, что началось. Все жили в ожидании скорой войны, потому отряды быстро стекались в Глебск.

Ну а я? Хотел откосить, на самом деле. Честно? Считаю, что для этого мира, для этих людей, я уже сделал очень много. Настолько, что они могли бы дать мне чуточку отдохнуть, да порадоваться тому, что мои жены, наконец, начинают ладить между собой, ну и со мной тоже ладят по очереди.

Да и время подходит, когда поля вновь требуют пристального внимания. Вот, к примеру, мне что ли собирать вишню, которой на трех немалых деревьях высыпало немерено? Или крыжовник, малину? Огурцы пошли и нужно заняться их засолкой. А кто будет рыбу и мясо вялить и коптить? Зима близко!

Нет, у нас война занимает умы. Так что приходится и мне воевать, иначе рискую быть непонятым.

— Севия, ты береги себя! — говорил я, поглаживая округлившийся животик. — Не носи ничего тяжелого, хорошо питайся!

— Я пригляжу за этим, — сказала, подошедшая со спины Крайя.

— Уж, присмотри! — сказал я, несколько теряясь.

На дорожку хотелось… Причем обеих, но я, вроде бы и более чем вульгарный, чувствовал неловкость с таких моментах. Взять одну, так другая обидится, ну или наоборот. И Севия считает, что так как я с ней стал реже заниматься сексом, то разлюбил. Но а как, если она беременная? Знаю, что и беременным не воспрещается, но ведь часто нельзя, или вообще не стоило бы это делать. А вот Крайя пока еще вполне себе, тут и признаков беременности особо не видно.

— Ну, что стоишь, вторая жена? Снимай свое платье и становись на локти! Наш муж уходит на войну, должен с двумя женами проститься, — сказала Севия и строго посмотрела на меня. — И чтобы мужских сил у тебя, Глеб, хватило и на меня!

Эх, с такими женами мне вдвойне помирать не хочется!

— Ну? Чего застыл, муж? — потребовала Крайя, моментально скинув с себя халат и принявшая позу. — Я же не могу перечить главной жене!

Ну а я че? Я ниче! Мне сказали, так я и делаю! Непривычно, конечно, но приятно, черт побери! Постоянные советы со стороны Севии, которая критиковала умения Крайи, сперва сбивали с ритма, ну а после даже стали заводить.

Окна были открыты, потому все стоны, кряхтения, вскрики, — все звуки сладострастной любви, были слышны во дворе. Потому, когда я, наконец, выходил из дома, то ожидавший у крыльца Кржак, как и его старшие воины, провожали меня уважительными взглядами. Казалось, что Медведи зауважали меня едва ли не больше, чем от того, что я победил их прежнего лекса Тверда.

Никей, Рыкей, также бывшие у дома не выказывали уважения, как будто слышали симфонию секса в моем с женами исполнении каждый день. Хотя, Никей привыкший, моя теща, его жена, Мерсия, кричит еще громче дочери, когда предается страсти. Крикливые девочки нам попались, ну или мы с Никеем такие молодцы.

— Ты сейчас хоть в состоянии воевать? Остались силы после жен? — сказал Кржак и все воины, вне зависимости от племенной принадлежности и статуса заржали.

— Вы бы так громко кричали, когда в бой идете, как жрете с меня, может тогда и враги в ужасе разбегались бы, — сказал я без злобы, так же улыбаясь.

Едут мужчины умирать, убивать, при этом смеются и выселяться. Смеюсь и я, чтобы не пришлось заплакать. Одна из вероятных причин слез заключается в том, что, по моим подсчетам, топлива для катера хватит сплавать до главного селения Ворон и до крепости огневиков. А после… Весла и пытаться как-то грести до Глебска. Скорее всего, придется брать «речного монстра» на буксир.

Ах, да, не сказал! Мы же не все плывем на выручку Ракату, Корну и другим в главное селение племени Огня. Это только Рыкей с половиной воинов отправляется в главное селение огневиков. Я же, вместе с Кржаком,, плывем в сердце Союза племен Воронов, в их родовое воронье гнездо.

Решение о нелинейном ответе на агрессию Воронов было некогда выдвинуто мной. Тогда я лишь размышлял о том, что нам нужно выбить землю из-под ног Харита и его соплеменников. Не все однозначно с том союзе племен, который держится на страхе и репрессиях. Нужно показать уязвимость хозяев, чтобы иные рода и племена восстали, или, хотя бы постарались менее активно участвовать в делах конуга Воронов.

Пусть воины агрессоров ушли на войну и сейчас воюют под стенами Огневска, как я окрестил главное селение огневиков, но жены, дети, их имущество — все это осталось в тылу. Ну так почему бы нам все это не забрать? Да, есть риск того, что крепость в Огневске не выдержит, и ее возьмут. Но, без серьезных потерь, взять город не получится. Там сейчас больше двухсот воинов с многочисленными средствами дистанционного поражения. В стойкости воинов, как и огневиков, так и Рысей их поддерживающих, я не сомневаюсь. Там, как минимум Корн, он парень основательный, боевой.

Ну а дальше, если и падет Огневск, завоевателям нужно будет брать приступом Глебск. Мой город продолжает укрепляться, он стал более кусачим. Появились еще две башни, больше арбалетов и огромное количество к ним болтов. Мало того, у нас уже имеются четыре небольшие катапульты. Они закреплены на стенах и приспособлены для метания россыпью камней. Так что сточатся Воронята уже на второй крепости, если еще первую возьмут. Ну а, к тому еще пограбить их селения, да забрать скот, выбить тылы, так и не станет для нас угрозы вовсе.

— Ты готов? — прервал мои размышления Кржак, когда мы уже подплывали, тарахтя мотором, к логову Харита.

— К чему готов? — не понял я вопроса.

— Убивать! — жестко сказал лекс Медведей.

Я промолчал. Не знаю, готов ли я. Речь шла о том, что мы должны жестко поступить именно что с племенем Воронов. Нужно убить молодняк племени, взять в рабы часть их женщин, но только молодых, убивая остальных. Количество пленников может быть сильно урезано из-за того, что в приоритете не люди, а скот и имущество, их прежде всего будем вывозить. Я не готов к такой жесткости, пусть и понимаю, уже будучи знакомым с менталитетом местных людей, что искоренение всего племени Ворон необходимое мероприятие, иначе проблема может просто отсрочится, но не уйти.

— Далеко еще? — спросил я у парня из племени Ужей, который у нас за проводника.

Мне нужно было переменить тему разговора, так как я не собирался давать обещаний или произносить слова, которые не смогу подкрепить делом. Убивать женщин и детей не готов, но и препятствовать этому не стану.

— Пять шагов тени осталось, — отвечал проводник.

Это примерно пять часов, может чуть меньше. Значит, уже сильно близко.

Катер на веревке тянул сразу четыре плота с авангардом. Всего в десанте первой волны должно было участвовать сорок четыре воина. Следом, пыхтя и напрягаясь, плыли еще пятьдесят воинов на однодеревках и еще четыре плота. Их отставание было примерно в десять часов.

Расчет был на то, что в главном селении Ворон должно оставаться не более двух десятков не самых опытных воинов. С теми матерыми бойцами, что были отобраны для нашей экспедиции, таких вороньих вояк можно смести в момент. Еще какое-то сопротивление могут оказать подростки, тут их должно быть немало. Но есть я с автоматом, на всякий случай. А есть еще и Стасик с ружьем и крупной дробью. Десять арбалетчиков нам в помощь.

Через полтора часа показалась возвышенность, на которой располагались срубные конструкции, на вид более основательные, чем все, что я видел у аборигенов до того. Время было предрассветное, но пока, была скорее ночь, лишь с намеками на то, что начинается восход солнца.

— Пристаем! — скомандовал Кржак.

Заглушив мотор, я ждал, пока три, из четырех, плота разгрузятся и мужчины уйдут в лес в получасе ходьбы от главного селения Воронов. Дальше моя задача была выждать минут двадцать и после, стремительно, имея на сцепке лишь один плот, приблизится вплотную к пологому берегу у селения.

— Иу-у-у! — гремела сирена, когда катер уже был в минуте от того, что условно можно было назвать «пристанью».

Воины спрыгивали с плота в воду и быстро выбирались на берег. Сразу же, не дожидаясь своих товарищей, они бежали в гору. Уже слышались крики, уже лилась кровь, начался геноцид немалого племени.

— Мы идем? — выбил меня из ступора Стасик.

Я не хотел идти. Уже думал, как прикрыться тем, что нужно охранять катер, но не стал этого делать. Все знают, что только я могу заводить Металлического Монстра, потому ничто не угрожает катеру.

Не сильно спеша, будто, действительно, праздную труса, мы со Стасиком взбирались по склону.

— Тыщ! — прогремел выстрел.

Это Стас разрядил ружье. Трое молодых мужчин и две уже в годах женщины бежали в нашу сторону, видимо, вырвались из ужаса, творящегося в селении, где шло истребление всех и каждого. Люди, появившиеся передо мной, были переполнены надеждой на спасение, что сейчас получится уйти рекой, используя одну из стоявших на берегу лодок.

Выстрел почти в упор повалил двоих мужчин, которые были впереди остальных. Другие замерли. Люди покорялись, они стали на колени и протянули вперед руки с раскрытыми ладонями, как знак того, что не имеют оружия и готовы сдаваться.

— Тыщ! — новый выстрел тяжело ранил еще двоих.

А после, под мое молчаливое бездействие, Стас выдернул свой топор и стал рубить тела, не взирая на то, мужчина это, женщина ли. В такой момент мне хотелось больше всего обнажить из ножен свой тесак и рубануть своего озверелого раба. Но не стал и этого делать. Я знал, что привез людей убивать всех, понимал, какое это будет испытание для меня. И, наверное, не стань Стас рубить этих людей, я переступил бы через себя и выполнил эту грязнейшую работу.

Больше на нас уже никто не выбегал. Мы присоединились в двум звеньям воинов Медведей, которые слаженно работали, а Стас разгонял своими выстрелами противников, которые пытались оказать сопротивление. И вновь это были дети, старики и женщины.

Везде кровь, крики и плачь детей. Отвернуться, не смотреть! Несколько раз я, действительно, отворачивался в сторону реки, чтобы бежать к катеру, не участствовать в этом геноциде. Но заставлял себя, по крайней мере, находится тут. Я не стрелял, не рубил своим тесаком, для меня было уготовано иное испытание — увидеть это все, а после с этим жить.

— Коли всех! Палить дома не позволяю! — услышал я звероподобный крик Кржака.

Некоторые защитники селения пытались спрятаться в жилищах и уже три дома были преданы огню. Но лекс Медведей требовал не жечь строения нисколько не из-за гуманизма, а потому, что там, внутри домов, обязательно будет то, чем можно поживиться.

Через полчаса все сопротивление было сломлено. В селении Воронов оставались лишь раненные, или те, кто никак не был приспособлен воевать, ну и трупы, их было очень много. Казалось, полчаса кровавого побоища унесли жизни не менее пятисот, нет, тысячи человек. Безусловно, в моем состоянии, в этом отрицании, неприятии, ужас трагедии мне казался исчислим тысячами смертями. Но убитых было чуть больше четырёх сотен. Но разве можно измерять трагедию количеством там, где убивали детей?

Я принес в этот мир железо? Арбалет? Еду? Я не принес главного — моральных ценностей. И пусть я и сам еще тот моральный урод, которого больше заботит вопрос разврата, но вот так убивать себе подобных? Ладно в бою, где против тебя мужик с оружием, но дети…

— Ты идешь в дом конуга? — спрашивал меня Кржак. — Жрец! Ты меня слышишь?

— Слышу. Идем! — усилием воли сказал я.

Дом, или я бы сказал, — терем, несколько отвлек меня от тяжких дум. Это было здание над землей. Не землянка, или полуземлянка, а вполне добротный на четыре комнаты дом. Я бы такой к себе перевез, да поставил. А еще и внутри обставил бы, так как мебели не было никакой, если не считать сбитых из досок лежбищ, наполненных сеном. В любом случае, строение резко контрастировало с остальными и казалось уже цивилизованным.

— Вот, Жрец, это семья Харита, — сказал Кржак, указывая на запуганных детей и женщин.

Рядом с родичами конуга Воронов, в крови, с разбитыми головами, лежали две женщины и один молодой мужчина, ну или подросток, входивший во взрослую жизнь.

— Это второй сын Харита, — увидев направление моего взгляда, прояснил лекс Медведей. — Еще есть старший сын, он сейчас глава одного из селений. А эти оказывали сопротивление.

Я был немногословным, да и говорить особо нечего. Семью Харита собирались брать в заложники, отпуская одну из жен в сопровождении с несколькими выжившими к конугу с посланием. Такие новости должны сильно всколыхнуть не только самого Харита, но и всех его людей. При этом, он окажется слабым, ибо, по сути, лишился главной своей базы и близких людей. Иные племена и роды должны задуматься, что именно им сделать, чтобы такой геноцид не произошел в из родовых селениях.

Еще три дня проходила операция по запугиванию, или уничтожению племени Ворон. Два селения были разграблены, забраны плоты и лодки, которые сейчас шли вниз по течению с перегрузом. Коровы, козы, свиньи, кони — мы все забирали, крепили немыслимыми способами, часть скота забивали. Зерно в больших сосудах также погрузили и отправились по Сожу в Днепр.

Даже по скромным подсчетом, нами было награблено примерно столько добра, сколько было в сумме в трех племенах, входящих в Союз Рысей. Ткани и шкуры — вот, на мой взгляд, главная ценность, и одеть теперь мы можем не менее тысячи человек.

И я радовался. Все переживания из-за убийств беззащитных людей я отринул, поставил психологическую блокировку и запрещал себе думать об этом, но искать только поводы для радости. Изменить случившееся я уже не смогу, а вот постараться внести в религию понятие «греха» и дать этому миру законы — вот моя новая задача.

А еще я радовался тому, что получилось спасти большую семью, которая занималась строительством плотов и лодок. Это я в одном из селений Воронов увидел лодку, которая была сбита из досок и потребовал, пусть и ценой жизней, но найти мастера и привести его мне. Привели. И как же повезло, что корабельный умелец не был Вороном по своему происхождению, а жил в статусе раба, если можно так выразиться, «почетного». То есть прав он не имел, во всем подчинялся главе рода, но жил в сытости, имел семью.

Мне захотелось сесть на большой корабль, который я назову «Арго», отправится в Колхиду, или через проливы в Грецию. Прибыть туда, наладить торговлю. Или вовсе отправится в Египет и отвезти на продажу… А, собственно, что? Есть ли уже стекло в Египте? Если нет, то стеклянные бусы — это отличный товар.

Замахнулся я! Впрочем лучше об этом мечтать, чем думать о кровавых реалиях.

— Отставляем два десятка воинов на берегу Большой Реки, выгружаем все добро, отправляем за помощью в твой город, а сами идем воевать дальше, — озвучивал согласованную последовательность действий Кржак после того, как мы собрали Военный Совет и приняли решения.