Верность джиннии

Свиток, что бы ни случилось, тринадцатый

— Не верю, что здесь нет никакого волшебства… — лениво пробормотал Мехмет через три дня. Они лежали обнаженные на каменном карнизе у звенящего водопада, нежась на солнышке. Мехмет растянулся на спине, Марджана дремала, перевернувшись на живот и положив голову на руки.

Марджана ответила сонной улыбкой:

— Ты можешь верить или не верить… Однако даже сотой доли истины ты еще не постиг. И сам остров, и все живущие здесь… Все видимое — лишь покров тайны…

— И ты, колдунья, со мной…

Марджана промолчала. Но уже не в первый раз подумала о том, что совсем скоро придется открыть Мехмету еще одну тайну. И что она, его возлюбленная, мига не мыслящая без его близости, не знает, как отреагирует шейх на такое откровение.

Однако Мехмету было довольно и видимой стороны мира. Убежище девушки было непередаваемо прекрасным. Он ощущал его целительное воздействие, лежа на солнце и позволяя покою медленно окутывать душу. А Марджана оказалась куда более действенным лекарством, чем безмятежность. Она избавила его от терзаний души и разума.

Он же старался успокоить ее, призывая к терпению. Они встречались в увитом зеленью гроте каждый день, проводя долгие часы в чувственном познании друг друга, отдаваясь неистовству и желанию недавних любовников. Их страсть была попеременно яростной и нежной, а Марджана усваивала уроки ожидания. Мехмет видел, что любимую раздражает каждый миг промедления, бесит запрет сей же час броситься на помощь подруге. Но рядом с ним она сдерживалась, не давая тревоге взять верх.

Мехмет открыл глаза и, повернув голову, взглянул на возлюбленную. Жаркое солнце окрасило ее кремовую кожу в золотистые тона, и жажда вновь пробудилась в нем. Он коснулся ее блестящих волос, силой воли удерживая в узде свое желание.

И в этот момент резкий крик пронесся над водопадом. Мехмет подскочил:

— Во имя Аллаха…

— Не волнуйся, — успокоила Марджана и, встав на колени, всмотрелась в листву. — Здравствуй, Адонис.

Только сейчас Мехмет разглядел пушистый темно-серый шар, почти скрытый толстой веткой дуба. Так это просто сова…

Птица встопорщила перья и снова жалобно заухала, двигаясь ближе к руке девушки.

— Это Адонис, — пробормотала она, улыбаясь. — Сова. Два года назад я нашла его здесь со сломанным крылом.

Для совы Адонис казался довольно маленьким, зато его огромные глаза пронзительно смотрели на незваного гостя.

— Значит, ты сумела вылечить Адониса?

— Да, но на это ушло много времени. Я наложила шину, ухаживала за ним и кормила, пока крыло не зажило. Но даже после того как освободила, он все равно остался здесь. Хотя обычно прилетает по ночам. Должно быть, он ревнует. Прости, если он тебя напугал.

Мехмет растерянно провел ладонью по лицу:

— Иногда со мной случается такое…

Марджана сочувственно кивнула.

— Это часто бывает с бывшими военными, — заметила она и, помедлив, добавила: — Расскажешь? Недаром говорят, что если сможешь выстоять перед самыми страшными воспоминаниями, значит, остальное вполне можно пережить.

Мехмета передернуло. Хочет ли он рассказать о своем кошмаре? О тех кровавых картинах, которые до сих пор его преследуют?

Гром канонады, земля, вздыбившаяся под ним… вопль раненой лошади… Анвар, вернувшийся за ним, протянувший руку, чтобы спасти друга…

— Нет, — пробормотал он, опуская взгляд и отворачиваясь. — Не сейчас… Не хочу…

Сердце Марджаны сжалось при виде тоски, мелькнувшей в его глазах. Она отдала бы все, чтобы исцелить его боль, взяла бы ее на себя… Цена войны невероятно, непомерно высока, а Мехмет заплатил дороже остальных. Она коснулась его руки, не зная, чем еще помочь.

Должно быть, воспоминания о той, их единственной, ночи поддерживали Мехмета. Но исцелить все же не могли. Марджана сама видела, как он мечется во сне. Два дня назад, когда после долгих занятий любовью он задремал, она долго смотрела на него, восхищаясь идеальными чертами, изгибом лежащих на щеках ресниц, подобных черному шелку, его четко очерченным ртом… Но внезапный крик напугал ее. Когда его голова стала метаться по подушке, а тело сотрясла крупная дрожь, она начала нежно гладить его лоб. Ее прикосновение мгновенно успокоило его, и он вскоре заснул, бормоча ее имя. Да, Мехмет нуждался в исцелении. Он снова должен стать прежним…

Но нельзя заставить его говорить о своих кошмарах, даже если это — единственное средство облегчить душу.

Марджана поднялась, набросила тонкую шелковую рубаху, стараясь уберечь кожу от яркого солнца, и пересела в тень дубовой ветки. Теперь водопад был у самых ее ног, а мир вокруг, казалось, исчез навсегда. Несколько долгих минут она бездумно смотрела на воду — не хотелось колдовскими чарами взламывать израненную душу любимого.

Мехмет еще раз оглядел сапфировое озеро, и слова, глубоко похороненные в его душе в течение долгих пяти лет, вдруг сорвались с языка:

— Я потерял друга на войне. Он был мне ближе брата.

Марджана повернула голову. Ее опаловые глаза пристально смотрели ему в лицо, словно вбирая его тоску. И все же она не стала выспрашивать подробности, как он ожидал, и лишь поинтересовалась:

— У тебя есть братья? Родные?

Мехмет был благодарен ей за то, что она не стала копаться в его ранах.

— Только престарелый дядюшка — после него ко мне перейдут немалые титулы.

— Почему ты пошел на войну? Единственный наследник не должен рисковать — это правило старо как мир.

Мехмет кивнул, припоминая горячие споры с дядюшкой.

— Да, ты права. В этом не было необходимости. Но я жаждал приключений и славы, мечтал об обретении великой цели. Когда Сулейман Первый, да хранит его Аллах всесильный дюжину дюжин лет, вошел в воды страны Хинд, я решил, что должен действовать.

«И Анвар последовал за мной».

Чувствуя, как сжимается горло, Мехмет продолжал смотреть на воду, поверхность которой волновали только струйки водопада. Его жизнь напоминала такое озеро, пока он не оставил дом ради призрачных целей…

— Весь ужас заключается в том, что, если бы не я, мой друг и не подумал бы идти воевать. А потом, четыре года спустя… Анвара убили, когда он попытался меня спасти. — Мехмет закрыл глаза. — Аллах свидетель, я жалею, что не оказался на его месте.

— Именно поэтому ты сделал для Фаруха все, что мог, когда тот умирал. Он тоже пытался спасти тебя.

Мехмет, судорожно сглотнув, кивнул.

— А когда ты потерял друга, решил все равно остаться в армии…

— Да. Нужно было доказать, что Анвар погиб не зря. Я намеревался победить никчемную Порту или умереть.

— Должно быть, тебе его очень не хватает.

Он безумно тосковал по Анвару. В детстве они были неразлучны, вместе учились в Кордове. Вместе кутили, смеялись, охотились, пускались на озорные проделки, соперничали за благосклонность девиц… сражались бок о бок. И много раз спасали друг друга. До того случая.

— Твоя жизнь очень изменилась, — пробормотала Марджана. — Если бы я столько лет командовала сотнями людей, думаю, мне тоже иногда бывало бы одиноко.

Иногда он действительно бывал одинок, потому что потерял самое главное в жизни: близких друзей и самый ее смысл. Мехмет прерывисто вздохнул и положил конец мрачным мыслям, поняв, насколько они эгоистичны. Другие потеряли куда больше, чем он: жизнь, счастье, здоровье, оставшись калеками… Они пожертвовали большим. А одиночество — это бремя, которое придется нести ему. Его наказание за гибель Анвара.

Мехмет поднес к губам кожаную флягу и сделал пару глотков. Он ощутил, как напряжение покидает его. Водяная пыль, поднимающаяся от водопадика, окружила радужным венцом голову Марджаны. Никогда еще девушка не казалась ему такой прекрасной и такой… родной.

Протянув руку, Мехмет поправил непокорный локон.

— Отчего же, скажи мне, я выкладываю тебе то, чего не знает ни одна живая душа?

— Быть может, потому, что здесь можешь ничего не опасаться, — пояснила она, показывая на озеро. — Этот остров особенный. Это место особенное.

Нет, это она особенная. Таких просто не бывает. Ее исцеляющее прикосновение, ее нежность, ее влажные губы…

Марджана добровольно отдала ему свое тело, но его потребность в ней не ограничивалась одним чувственным голодом. Если бы он всего лишь хотел облегчить боль в чреслах, наверняка смог бы ответить на призыв кого-то из здешних красоток. Если бы он жаждал только женского тела, смог бы насытиться Марджаной и спокойно уехать, оставив ее. Но он хотел куда большего… Только Марджана могла унять боль в его душе. Только она смогла прогнать тьму.

Но сейчас желание снова завладело им. Мехмет осторожно взял в ладони лицо девушки. И когда она приоткрыла губы, он тихо застонал и стал жадно ее целовать, желая упиться каждой каплей ее утешения, принимая его, как драгоценный дар.

А Марджана изнемогала от сердечных мук, когда Мехмет провожал ее домой под слабеющей луной. Безмятежная красота ночи, подогретая страстью Мехмета, наполнила ее покоем. Но приходилось признать, что в этом и есть главная беда. Она не сдержала данного себе обещания.

Марджана считала, что в своем гроте будет в безопасности. Поэтому и предпочла привести Мехмета сюда. Здесь, в своем маленьком королевстве, она могла быть самой собой — джиннией, колдуньей, пусть и лишенной многих умений. Здесь она куда лучше владела собой. Здесь она надеялась, что сможет удержаться на тонкой грани и не попасть под его обаяние, не увидеть мир его глазами.

Но увы, в его глазах она была красавицей. Он заставил ее поверить в свою красоту! Заставил ощутить себя женственной и желанной, пробудил чувственность, которую она всегда в себе подавляла, ибо то была черта слишком человеческая, а ей хотелось оставаться холодной и не зависящей ни от чьих чувств. Впервые в жизни она ощутила свою женскую власть и силу. Для нее было откровением обнаружить, что такое неукротимое создание, как Мехмет, в ее руках становится нежным и послушным, как дитя.

Его утешение помогло переносить разлуку с пропавшей подругой. Мехмет понимал всю силу ее нетерпения и готовил план освобождения Каримы. План человеческий — ибо магия не могла бы помочь здесь, да и выдавать свою сущность и сущность своей наставницы было еще не время.

Она ни на секунду не забывала о его боли и всеми силами пыталась изгнать тени прошлого из его души. Однако видела, что затишье начинает раздражать и его. А потому решила, что куда лучше будет, если Мехмет возьмет происходящее в свои руки — впереди освобождение Каримы, а он даже не представляет, с кем связался и ради чего все они живут.