Верность джиннии

Свиток первый

Древние камни в лунном свете казались развалинами волшебного замка. Небольшие серебристые бассейны, питаемые горячим источником, чуть колеблясь, переливались таинственными зеркалами среди ночных теней. Теплая вода стекала бесшумным каскадом по выбитым в граните ступенькам террасы — остаткам римской бани. Поистине колдовское зрелище на этот раз не успокоило Марджану.

Остановившись у подножия террасы, девушка соскользнула со спины своей покладистой кобылы. За восточным гребнем скалы простиралось сверкающее Серединное море, спокойное и безмятежное под ярким диском луны. Вид был великолепным, поражающим воображение даже здесь, на острове, известном своей необычайной красотой. Но сегодня эти тишина и спокойствие лишь подогревали ее тревогу.

Она нервничала, как юная красавица, сбежавшая на тайное свидание к возлюбленному. Шейх вовсе не ее любовник, какие бы дурацкие фантазии ни рисовало разгулявшееся воображение. Она вообще сомневалась, что он придет.

Не зная, чем занять руки, Марджана нагнулась и сорвала лист папоротника, растущего в трещинах между камнями. Свежий соленый ветерок теребил ее юбки, принося запах жимолости, вьющейся по древним развалинам, и сосен, которыми заросли склоны гор. Камни под ногами отдавали тепло летнего солнца. Марджана стала взбираться по высеченным в скале ступенькам, служившим людям долгие тысячи лет.

Когда она проходила под высокой аркой портала, сердце ее дрогнуло. У обнесенной парапетом стены стоял человек, глядя вдаль, на безбрежное, пересеченное серебристой лунной дорожкой море.

Шейх Мехмет, бей Мейт — инбаши[1] капыкулу, воинов, поклявшихся в верности самому султану.

Она узнала его сразу же, хотя встретила впервые всего три дня назад. Не многие жители острова были так же высоки, широкоплечи и мускулисты, не многие обладали столь властной осанкой. И ничей взгляд не действовал на нее сильнее, чем вызывающий взор его темно-синих глаз.

Несколько дней назад шейх привез сюда, на остров, умирающего солдата. Казалось, он готов отдать свою жизнь в обмен на жизнь этого молодого юзбаши. И Марджана отдала все силы, чтобы юноша выжил. Все это время рядом был он, шейх Мехмет. Он делил с девушкой каждый миг этих страшных дней. И лишь когда стало ясно, что Фарух не умрет, позволил себе оставить пост у постели друга.

Но сейчас он был здесь.

— Не пожалеете, что я вторгся в ваше убежище? — не оборачиваясь, спросил он.

«Не знаю… быть может и пожалею…»

Она часто приходила к ромейским развалинам — теплая вода бассейнов дарила ей удивительные силы. Это был ее мир. Редко кого она посвящала в свою тайну. Но после нескольких изнурительных дней ухода за больным шейх отчаянно нуждался в целебном воздействии чудотворных вод. Как и она сама.

— Я же сама позвала вас сюда, — искренне ответила она.

Марджана, взобравшись наверх, встала рядом с ним у осыпающейся каменной стены. Сердце заколотилось быстрее уже от одной его близости.

Удивительно, как остро она чувствует близость этого человека. Правда, в легендах говорится, что остров Эгрипос обладает мистической способностью возбуждать любовь даже в самых холодных сердцах, но она считала себя неподвластной его чарам. Да, ничего не скажешь, шейх Мейт, который любит, чтобы его называли просто Мехметом, — поразительно красивый мужчина, таких ей редко приходилось встречать: темно-синие глаза, точеные черты лица и волосы цвета воронова крыла. Среди ее знакомых были и те, которых по праву можно считать неотразимыми. Да и поклонников у нее было немало.

Однако эти поклонники не задевали ее чувств. Вот уже три дня Марджана пыталась подавить неистовое влечение к шейху Мейту, заставить себя не мечтать об этом человеке. Пыталась задушить чувства, которые он вызывал. Больше всего ее тревожили жар и страсть в его глазах: одним взглядом он пробуждал в ее крови безумные желания, от которых перехватывало дыхание.

Усилием воли вынуждая себя успокоиться, Марджана пристально всмотрелась в сверкающую даль моря и вслушалась в далекий шепот волн, набегавших на берег вечным неустанным прибоем.

— Надеюсь, Фарух спокойно спит? — прервала она наконец молчание.

— Да, хвала Аллаху всесильному, — кивнул шейх. — Впервые за много недель он обрел некое подобие покоя.

Юзбаши Фарух потерял ногу при осаде Гексамилиона, и рана никак не заживала. Бедняга слабел день ото дня, метался в жару и умолял командира отвезти его домой на остров. Но во время путешествия открытая рана загноилась.

Не в силах покинуть умирающего юзбаши, шейх Мейт отказался уехать, ожидая конца, который, к счастью, так и не настал. Состояние молодого человека заметно улучшилось сегодня утром; лихорадка спала, и врач объявил, что все, возможно, обойдется.

— Нет слов, чтобы выразить мою благодарность, — пробормотал шейх. — Именно вы спасли жизнь Фаруху.

— Нет, вовсе не я, — скромно покачала головой Марджана. — Доктор Бадр-ад-Дин — превосходный врач, а я всего лишь помогла.

— Но именно вы сутками сидели у его постели.

Она действительно преданно ухаживала за юзбаши — у местного доктора было слишком много пациентов. Но и шейх Мейт сыграл в выздоровлении Фаруха немалую роль: при необходимости подменял ее, послушно и без жалоб выполняя любую грязную работу, придерживал метавшегося в бреду юзбаши, пока она накладывала на рану мази и бальзамы, вливала в его горло микстуры и меняла холодные компрессы.

— Фарух жив, — настаивал Мейт, — потому что вы не дали ему умереть. Думаю, что его спасла исключительно ваша сила воли.

Марджана чувствовала себя польщенной.

— Что же… я славлюсь своим упрямством.

Мейт ответил легкой улыбкой. Раньше она не видела, как он улыбается, и у нее сжалось сердце — подобной открытой и щедрой улыбки она не видела еще в своей жизни. За долгие мрачные часы дежурства они очень сблизились. Теперь их трудно было назвать чужими людьми — слишком многое пришлось испытать вместе: страх, отчаяние, надежду и, наконец, долгожданное облегчение. Отвоеванная победа по-настоящему связала их.

И поэтому она так сильно жалела, что завтра он уезжает.

— Думаю, вы слишком высоко оцениваете мои усилия, — покачала головой Марджана. — Если верить Фаруху, именно вы спасли его жизнь, отведя сабельный удар.

— Его бы вообще не ранили… если бы он не заслонил меня собой. Я в огромном долгу перед ним. И перед вами тоже, — вырвалось у него с такой силой, что Марджана невольно повернула голову. Темно-синие глаза под густыми ресницами пристально изучали ее. Внезапный жар разлился по телу девушки, жадно-первобытный и откровенно чувственный.

Она поспешно отвела взгляд. Даже думать об этом не стоит. Глупо мечтать, что она способна привлечь такого красавца. Разумеется, она недурна собой, но вряд ли после проведенных вместе дней он вообще может увидеть в ней женщину. Трудно его за это осуждать. Хорошо воспитанные благородные ханым не имеют дела с гноем, кровью и умирающими, они находят другие, более женственные занятия. Они не помогают местному доктору при операциях и не лечат мужчин, не состоящих с ними в родстве. Никто из них не колесит по всему миру с опасными заданиями и уж тем более не пускает в ход оружие, защищая правое дело в попытке искоренить зло и тиранию.

Да, она не похожа на большинство хорошо воспитанных благородных ханым. Ее природный дар исцеления словно провел невидимую границу между ней и обществом, а тайное призвание и вовсе сделало отверженной. Она была «стражем», членом тайного общества защитников, поклявшихся следовать идеалам справедливости.

Но вряд ли стоит беседовать обо всем этом с чужаком, а тем более с шейхом Мейтом, который завтра покинет Эгрипос и, скорее всего, никогда сюда не вернется. Думать об этом было так больно… Ясно одно: она никогда его не забудет… хотя всей душой противилась этому.

Мехмет, шейх Мейт заставил ее мечтать о вещах, которые, как она долго убеждала себя, ей не нужны и не важны. Она добровольно отказалась от всего, что считалось важным для любой другой женщины: брак, дети, муж… даже любовники.

Душа Марджаны заныла от боли…

Может, в самых безумных фантазиях она и грезила о том, каково это — испытать любовь мужчины, но шейх вряд ли изберет ее своей возлюбленной. После долгого совместного сражения за жизнь юзбаши он скорее считал ее товарищем по оружию, чем объектом вожделения.

— Вы по-прежнему будете ухаживать за Фарухом? — между тем спросил он.

— Конечно, — кивнула она. — Не стоит беспокоиться, инбаши. Теперь он вне опасности и со временем окончательно излечится.

— Но навсегда останется калекой.

Мейт закрыл глаза и слегка вздрогнул. Она понимала его отчаяние. Шейх чувствовал себя ответственным за самопожертвование юзбаши. И, очевидно, сам страдал от ужасных последствий войны. Правда, он не был ранен. Но после восьмилетней службы в кавалерии невидимые раны наверняка кровоточили до сих пор. Она чувствовала его душевную боль, как свою собственную. Во время их ночных бдений у ложа умирающего она видела его измученные глаза. Понимала, с чем ему приходится бороться. Закаленный в битвах солдат, уставший от смерти и разрушений.

Она хотела помочь ему, хоть как-то утешить, но не представляла, что делать. Это не физическая рана, которую можно исцелить настоями и мазями.

— Юзбаши говорит, что вы герой, — выдохнула она наконец.

Мейт презрительно фыркнул.

— Герой… — буркнул он, брезгливо оглядывая свои руки, словно они все еще были запятнаны кровью. — Вы целительница, а я только и могу, что отнимать жизни. И боюсь даже вспомнить тех бесчисленных бедняг, которые воевали и погибли под моим командованием. Или… друзей, которых я потерял.

— Лучше подумайте о бесчисленных жизнях, которые вы спасли!

— В этом-то и весь ужас, — мрачно пробормотал он. — Одних спас, а других…

Сердце снова пронзила игла боли. Ему не нужно объяснять свои чувства. Он считал, что виноват перед погибшими хотя бы уже потому, что выжил. Она сама как целительница временами вела такие же битвы, пытаясь бросить вызов смерти. И слишком часто оказывалась побежденной.

— Нельзя обвинять себя в безумствах войн, мой шейх, — тихо заметила Марджана, мягко кладя руку ему на плечо. — Каждый из нас может всего лишь достойно исполнить свой долг. Я думаю, что необходимо необычайное мужество, чтобы, как вы, день за днем видеть смерть лицом к лицу.

Шейх долго молчал. Просто смотрел на нее, словно стараясь запечатлеть в памяти черты ее лица. Глаза казались темными и бездонными, как сама ночь.

— Ангел милосердия… — выговорил он наконец. — Вы всегда стараетесь утешить полузнакомых людей?

Марджана снова залилась краской.

— Да. Вы же сами сказали — я целительница. И не могу видеть чужих страданий.

— Вы думаете, что я страдаю?

— А разве нет? — тихо спросила она.

Мейт хрипло рассмеялся.

Стараясь сменить тему разговора и отвлечь его внимание от своей персоны, она посмела задать новый вопрос:

— Вам обязательно нужно ехать завтра? Может, вы согласитесь еще немного побыть на Эгрипосе?

— Признаю, мысль весьма соблазнительная, — кивнул он. — Я совсем не рвусь обратно, в эту жестокую бойню. Не могу спокойно смотреть, как мои люди становятся пушечным мясом. Но они во мне нуждаются. Я не могу их предать.

— Однако отдых вам не помешает. Пока юзбаши был в критическом состоянии, вы не имели ни малейшей возможности насладиться миром и покоем нашего маленького острова. Уверяю, это настоящий бальзам для души.

— Хотите сказать, что ваш остров пронизан какой-то особой магией?

— Никакой магии. Но солнце, свежий воздух и море обладают способностью исцелять не только израненные тела, но и искалеченные души. Легенда гласит, что сам Аполлон зачаровал его.

— Я никогда не верил в чары.

Шейх не мог не признать, что Эгрипос необыкновенно красив. Море отливает лазурью, склоны гор залиты солнцем, а под голубым небом золотятся долины. Остров, с этим трудно было спорить, и в самом деле успокаивал измученные нервы, излечивал душевные раны и усмирял глубокую скорбь.

А уж о чарах Марджана знала все — пусть, отказавшись от своего огненного народа, она потеряла почти все силы, но и того, что у нее осталось, с лихвой хватало, чтобы лечить людей. И иногда, очень и очень редко, выручать друзей из беды.

Мейт оглядел живописные руины и сверкающие, расположенные на разных уровнях бассейны.

— В этом месте действительно должно царить волшебство.

Его тревожащий взгляд снова устремился на нее. Последовало долгое молчание.

И тут он медленно протянул руку, приподнял ее волосы и нежно обхватил ладонью затылок. Марджана задохнулась, когда он взглянул на ее губы, опустив длинные густые ресницы. Сердце бешено заколотилось. Ни один мужчина еще не смотрел на нее вот так… с желанием. Неужели он действительно может ее желать?

— Шейх Мейт… — Мехмет…

Ей показалось, что он собирался поцеловать ее, но вместо этого он накрыл ее руку своей. Марджана стояла, не в силах пошевелиться. Могла только смотреть на него.

— Я нуждаюсь в исцелении, милая Марджана. Ты можешь излечить меня?

Ее сердце, казалось, вот-вот разорвется. Похоже, он просит о чем-то большем, чем простое утешение. И она страстно хотела дать ему это утешение…

Он неожиданно вздрогнул, словно просыпаясь, и поспешно отступил.

— Простите. Я пришел сюда не для того, чтобы обольщать вас.

Марджане почему-то стало грустно. Одно его прикосновение потрясло ее до глубины души. Может, Мехмет действительно хотел поцеловать ее, но вспомнил, что он офицер и высокородный господин. Благородный человек не захочет воспользоваться уединением.

«Но что, если я сама хочу этого обольщения?» — Непрошеная мысль застала ее врасплох.

— Зря я пришел сюда… Зря, — тихо признался он, пытаясь отвернуться.

Марджана с тревогой воззрилась на него.

— Нет! Пожалуйста, не уходите! — вырвалось у нее. Невыносимо думать, что он оставит ее и уйдет! — Вы даже не окунулись! К тому же вам действительно нужен отдых!

Марджана, стараясь казаться спокойной, с притворной строгостью заявила:

— У меня куда больше опыта в лечении, чем у вас, шейх. Вам нужно последовать моему совету — теплые воды и массаж.

Тени в его глазах словно растворились, и их место заняли веселые искорки.

— Но что будет, если я не последую вашим советам? Силой заставите меня покориться, как в свое время беднягу Фаруха?

— Совершенно верно. Я привыкла справляться с капризными пациентами… Найдется и на вас управа.

— Да, подобная угроза отлично убеждает. Ладно. Так и быть.

Он стянул сорочку и бросил у каменной ограды. Пульс Марджаны немедленно участился, стоило ей увидеть его мощный, играющий мышцами торс.

— Куда прикажете окунуться?

— Туда… В дальний бассейн, прямо у скалы, — он самый глубокий и самый теплый. Его вода творит настоящие чудеса.

— Составите мне компанию?

Ее колебание длилось всего миг.

— Да. Массаж в сочетании с горячей водой творит настоящие чудеса.

Он демонстративно пожал плечами.

— Клянусь, я отдал бы год жизни, если это поможет хоть немного облегчить мои боли. — Повернувшись, он направился к среднему бассейну. — Вы говорили, что доктор Бадр-ад-Дин иногда использует массаж в лечении. Я видел, вы постоянно разминали ноги Фаруха, чтобы обеспечить приток крови и облегчить боль.

— Да, — кивнула Марджана. — Доктор отлично знает об исцеляющей силе прикосновений. И готов использовать все свои знания, чтобы вылечить страждущих.

Шейх без дальнейших слов снял бриджи.

Она изучала анатомию человека. Множество раз видела обнаженных мужчин. Но то были больные или искалеченные пациенты. Этот же человек был сама жизнь. Он походил на греческого бога: длинноногий и идеально сложенный. Все его тело дышало дикой, первозданной красотой. Серебристый свет подчеркивал каждую мышцу его широких плеч, могучей спины, узкой талии, сильных бедер наездника…

Она почти потеряла способность мыслить, пораженная его великолепной наготой. И вдруг поняла, что он, вероятнее всего, считает ее опытной женщиной, имевшей немало любовников. Женщина, избравшая столь необычное призвание, по его мнению, должна разбираться в мужчинах и тонкостях любовных игр.

Он опустился в воду. Дно бассейна было покатым, и он лег на спину, так что вода доходила до середины груди. На секунду, прикрыв глаза, блаженно вздохнул, когда горячая вода омыла его.

— Вы были правы, — пробормотал он. — Это рай.

Вновь наступила тишина — тишина, сковавшая Марджану по рукам и ногам. Напряжение вернулось с новой силой. Теперь она понимала, что просто не способна оставаться безразличной к Мехмету Мейту. Как ей вообще могло прийти в голову, что она сможет относиться к нему, как к любому другому пациенту?!

— Вы идете?

Она осознала, что он ждет ее. Наблюдает. И Марджану вдруг словно громом поразило. Все это время она лгала себе! Воображала, что убедила его прийти сюда только потому, что ему было плохо. Только потому, что она не может отвернуться от чужих страданий. На самом-то деле она с самого начала надеялась на куда большее…

Стук ее сердца почти заглушал тихий звон цикад в теплой ночи. Девушка гадала, успел ли шейх заметить ее смятение.

— Марджана?

На этот зов она откликнулась, словно притягиваемая неодолимой силой. Помедлила на краю бассейна и после минутного колебания позволила платью упасть у своих ног.

Стоило ей войти в воду, как батистовая рубашка вздулась пузырем вокруг бедер. Тепло ласкало ее тело, пока она шла к нему. Но жар во взгляде Мейта вызвал озноб предвкушения. Раскрасневшаяся и разом ослабевшая, она вся дрожала.

К тому времени как они оказались рядом, у девушки голова шла кругом, и все же она старалась не выдать себя и говорить спокойно:

— Повернитесь спиной.

Он оттолкнулся от стены и послушно выполнил приказ. Встав на колени позади него, Марджана подняла руки и осторожно положила пальцы на его плечи.

— Закройте глаза, — мягко приказала она, принимаясь за работу. Мышцы под кожей были тверды, как дерево, сухожилия натянуты, подобно тетиве лука. Его тело более всего напоминало один огромный узел.

— Попробуйте расслабиться и почувствовать мое прикосновение, — пробормотала Марджана. — Позвольте теплу вас успокоить.

Она постепенно смещалась ниже, скользя по мокрой коже спины. И замерла, когда большой палец наткнулся на длинный шрам чуть ниже левой лопатки.

— Что это?

— Меч сарацина.

Марджана встревоженно нахмурилась, вспомнив об опасной жизни военного, но все же продолжала медленно разминать его спину, нажимала на нее нижней частью ладоней, не пропуская ни единого клочка кожи, то и дело задевая очередной полученный в бою шрам. Наконец ей удалось немного размягчить сведенные мышцы, хотя тело расслабилось не так сильно, как она надеялась.

И что всего хуже, в ее собственном теле нарастало напряжение. Так, словно она забирала себе боль и судороги шейха. Влажная плоть под ее пальцами была теперь обжигающе горячей. Внизу живота сгущалась красноречивая тяжесть. Плеск воды казался маняще-соблазнительным, серебряная тишина ночи — нереальной, как во сне.

Испытывал ли он те же первобытные чувства, которые захлестнули Марджану?

Ее руки медленно скользнули вниз по спине Мехмета, ладони мяли теплую кожу, выпуклые мышцы. Должно быть, он почувствовал, что ее прикосновения стали другими — руками она ощутила, как напряглось его тело под ее невольными ласками. И все же не могла остановиться. Пальцы легли на изогнутый шрам. Она позволила себе немного задержаться, растирая неровную складку, словно жалея, что не уберегла его от боли. Но тут неожиданно для себя, что-то сочувственно бормоча, прижалась губами к изуродованной плоти. И осознала, что он мгновенно застыл.

Миг, другой… Мехмет обернулся, пытаясь поймать взглядом ее взгляд.

Ее сердце лихорадочно забилось где-то в горле. Она забыла о своей миссии целительницы. Теперь она просто женщина. И расплавленная лава его взгляда только обостряла безумные желания, бушующие в ней. Не выпуская Марджану из плена своих глаз, он поднял руку, чтобы коснуться ее щеки.

— Ты, должно быть, видение… сон. Но если я сплю, лучше не просыпаться. Пусть это длится вечно…

— Да, я тоже не хочу просыпаться, — едва слышно прошептала она.

Он привлек ее так, что теперь она прижималась к нему всем телом, и крепко обнял. Единственной преградой между ними была мокрая ткань ее сорочки.

Почти касаясь ее губ своими, он еще крепче стиснул руки и прижал ее бедра к твердой набухшей плоти, позволяя почувствовать, как сильно он возбужден. Как бы много она ни знала о телесной любви, ничто не подготовило Марджану к реальности отношений с этим человеком, к ощущению его плоти, красноречиво говорившей о его желаниях. К жарким, бесстыдным фантазиям, сотрясавшим ее беспомощное тело.

Его теплое дыхание легким ветерком обласкало ее губы:

— Я хочу тебя.

Это чувственное признание застало ее врасплох. Никогда ни один мужчина не говорил ей ничего подобного. Он достаточно ясно выразил свое желание… Но ей показалось, что за этим есть и второй, более глубокий смысл: он жаждал от нее физического утешения. Хотел почувствовать жизнь, а не смерть, ведь страсть — наиболее яркое выражение жизни. Мехмет Мейт, вне всякого сомнения, просто захотел женской ласки. Но даже если это и так, Марджана не могла отрицать ответного желания, которое пробудили в ней его слова.

И в эту минуту их губы слились. Его поцелуй был одновременно грубым и нежным, требовательным и отчаянным, выражавшим мучительную потребность, особенно когда его язык настойчиво скользнул в ее рот, окончательно лишив способности дышать.

Нетерпеливый звук вырвался из ее горла, и ее пальцы сами собой впились в тугие мышцы его плеч. Этот исступленный, почти безумный поцелуй был первым в ее жизни. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он со стоном оторвался от нее, закрыл глаза и прижался лбом к ее лбу, словно пытаясь взять себя в руки.

— Останови меня сейчас… Через миг я уже не смогу остановиться, — хрипло выдавил он.

Марджана покачала головой.

— Нет… Я не хочу, чтобы ты останавливался, — дрожащим голосом попросила она.

Ее непослушное сердце отсчитало несколько ударов, затем он отстранился и испытующе взглянул на нее.

— Чего ты хочешь, мой ангел? Скажи.

Она не успела оглянуться, как груди легли в его ладони, словно в две чаши. Большие пальцы прижались к соскам, превратившимся в два крошечных камешка.

Огненная молния прострелила ее, и Марджана с трудом сдержала инстинктивную мольбу. То, что она в действительности хотела, было непозволительным, недостойным, бесстыдным… Потому что она хотела его. Хотела, чтобы он обнимал ее. Прикасался. Показал, что такое настоящее наслаждение.

«Что, если я отдамся ему?» — настойчиво спрашивал внутренний голос. После сегодняшней ночи она больше не увидит Мехмета Мейта. Он вернется в полк, к своим обязанностям инбаши, забыв об острове и о ней навсегда. И его могут убить…

При мысли о том, что этот сильный, мужественный человек ежечасно рискует своей жизнью, у нее едва не разорвалось сердце. Скорее всего, это его последняя ночь страсти. И ее тоже.

Она хотела стать женщиной. И не могла больше скрывать этого желания даже от себя самой. Оно словно огонь сжигало ее душу. Но каким бы абсурдным это ни казалось, она не могла заставить себя быть откровенной. Смело открыть свои мечты. Много раз, будучи «стражем», она сталкивалась с опасностью и интригами, но сейчас испытывала странную неловкость и умирала от застенчивости. Она могла только намекнуть… и надеяться, что он поймет.

— Я… не настолько опытна, как ты считаешь.

Он мгновенно насторожился.

— Ты никогда не была с мужчиной?

— Честно говоря, нет.

И снова между ними воцарилось молчание. Лунный свет играл на его точеных чертах, и она невольно любовалась им, ожидая ответа. Вода касалась ее груди, просачивалась между ног, еще более обостряя чувствительность, пробуждая дремлющие желания, заставляя остро ощущать сосущую боль.

— Тогда тебе лучше уйти, — холодно, почти резко выдавил он.

— Я хочу остаться, — едва слышно возразила она. — Пожалуйста… я хочу познать истинную страсть. Ты мне покажешь?

Его колебание длилось целую вечность.

— Меня нужно казнить за одно то, что я раздумываю над твоим предложением.

— Пожалуйста, Мехмет…

Нежность удивительно преобразила его застывшее лицо.

— Ты уверена?

Она еще никогда в жизни не была так уверена.

Сегодня она наконец сможет отдаться самым потаенным своим желаниям. Сможет быть алчной, неистовой и женственной, бесстыдной и буйной. Она почти не сомневалась, что любовь этого человека вознесет ее на седьмое небо. И совсем не сомневалась, что будет лелеять эти воспоминания до конца дней своих.

Вместо ответа она протянула руку, чтобы коснуться его худой щеки.

— Я хочу, чтобы это был ты… Только ты… Будь со мной…

— Моя греза…

Он был нежен. Невероятно нежен. Она ощущала его железную волю и стальное самообладание, когда он осыпал ее поцелуями, легкими, как крылья бабочек, едва прикасаясь к губам, подбородку, шее. Все еще не отрывая от нее губ, он приподнял Марджану, усадил ее к себе на колени, спустил с плеч лиф сорочки, и ее голые трепещущие груди вырвались на волю.

Марджана сжалась, боясь, что он будет разочарован видом ее нагого тела, но огонь в его глазах разгорался все ярче. Он словно пожирал взглядом ее блестевшее в лунном свете тело. И под этим откровенным взглядом ее щеки запылали еще ярче. Руки, гладившие ее упругие холмики, казались раскаленными. Мехмет не торопился, лаская ее нежно, медленно, и она забыла о своих страхах. Забыла обо всем. И понимала только, что он исполнен решимости возбудить ее так же сильно, как она, сама того не сознавая, возбудила его.

Каждое его движение было непередаваемо чувственным. И все же Марджана оказалась не готовой к взрыву ощущений, когда он нагнулся, чтобы взять губами горошинку соска. Девушка задохнулась и закрыла глаза, охваченная жаром, а внизу живота и между бедрами разливалась почти невыносимая боль.

Целую вечность его язык и губы возбуждали ее. Искушали, обольщали, опьяняли, посылая мириады ощущений в каждый нерв ее тела. Его руки так же неспешно стали гладить ее спину, обводя изгибы бедер, мяли упругие полушария.

Ее голова бессильно откинулась, из груди вырвался тихий вздох наслаждения. Наконец его губы оставили ее груди и провели пылающую дорожку по ее горлу.

— Ты этого хотела? — горячо выдохнул он и, не дожидаясь ответа, стянул истекающую водой сорочку через голову, оставив Марджану совершенно обнаженной. Его глаза стали еще темнее: он был заворожен и потрясен таким соблазнительным зрелищем.

Марджана была уверена, что всему причиной магия ночи. Обольстительная чувственность, пронизавшая самый воздух острова, усиливала его голод. Но сейчас причина была ей безразлична. Потому что тот же голод пожирал и ее. Под его взглядом она чувствовала, как прекрасна.

Сонная, пьянящая истома охватила ее, когда его руки снова скользнули по ее телу в чувственной ласке. Его ладонь медленно провела по ее бедру, скользнула к животу, спустилась ниже. И когда отыскала самую нежную и чувствительную часть ее тела, Марджана затрепетала.

Не обращая внимания на ее инстинктивные протесты, он продолжал возбуждать ее… Дерзкие пальцы проникали все дальше… медлили… задерживались… отстранялись, только чтобы начать все снова. И с каждым его движением желание все сильнее кружило голову, заставляя забыть про стыд, наполняя мучительным томлением. Марджана отчаянно выгнулась, пытаясь коснуться ноющими грудями его груди.

— Не торопись, — пробормотал он, но в гортанном голосе слышались удовлетворенные нотки.

Чуть отстранившись, он подвел ее руку к своим чреслам, к мужской плоти, которая так дерзко упиралась в ее живот. Даже в теплой воде она казалась горячей и пульсировала при малейшем прикосновении. Он медлил, оставляя решение за ней. Но для нее уже все было решено. Глупо или мудро, но она хотела этого. Хотела его.

— Да, — прошептала она, отвечая на его молчаливый вопрос.

Глядя на нее горящими глазами, он сжал ее бедра и бесконечно осторожно опустил на себя. Его вторжение было тягуче медленным, сводящим с ума, кружащим голову. Девушка не почувствовала никакой боли, ее поразило такое сладкое, такое долгожданное ощущение наполненности. Словно они самой природой были созданы друг для друга.

Теплые губы коснулись ее трепещущих ресниц, щек и губ, пока она не стала дышать ровнее.

— Так лучше?

— Да…

Искра наслаждения вспыхнула в ней, и она невольно вздрогнула. А когда он, чуть отстранившись, снова вонзился в нее, она поняла, что ее тело приняло его власть над собой. Его губы скользнули от мочки уха к шее, затем к тонкой ключице и дальше…

Он снова опустил голову к ее груди. Язык обводил розовые кружки, лизал, возбуждая в ней жаркое, настойчивое желание. Марджана бессильно обмякла, прижимая свою трепещущую плоть к его губам и что-то бессвязно бормоча, содрогаясь от ощущений, таких исступленных, что, казалось, она сейчас обратится в пламя.

Потом его великолепные руки снова скользнули между их телами, а большой палец нашел скользкий бутон, скрытый в женственных складках.

— Нет… — инстинктивно вырвалось у нее. Дрожа, она попыталась высвободиться, избавиться от пугающей настойчивости.

— Да, — настаивал он, не позволяя ей освободиться.

Одна рука по-прежнему сжимала ее бедро, пальцы другой продолжали ласкать набухший бугорок. Темные волны наслаждения неустанно бились о берег ее желания, пока боль не стала отчаянно острой. Исполненная безумной чувственности, Марджана стала бешено извиваться. Долгий протяжный стон вырвался у нее. Пальцы впились в бугрящиеся мышцы плеч, когда жидкий огонь охватил ее.

Она льнула к нему, беспомощно содрогаясь, крики раскалывали тишину ночи, огненный ад продолжал бушевать, такой мощный, такой опустошающий, что она окончательно потеряла голову.

Ошеломленная, опустошенная, она рухнула ему на грудь, слушая оглушительный стук его сердца, нежась в его объятиях.

— Я и подумать не могла… — Прошло немало времени, пока она наконец смогла говорить. — Наверное, именно это и называют маленькой смертью.

— Именно это.

Она расслышала улыбку в его голосе, почувствовала, как его губы прижались к влажным локонам на ее виске.

— Но есть и кое-что еще, милая.

— Еще? — недоверчиво рассмеялась она.

— Больше, гораздо больше.

Он слегка шевельнул бедрами, чтобы она почувствовала всю силу его возбуждения. Марджана, мгновенно задохнувшись, чуть отстранилась и взглянула в его потемневшие глаза.

— Ты меня научишь?

— О да. Могла бы не просить меня об этом…

Он снова сжал ее бедра и стал раскачиваться, прежде чем медленно вошел в нее. На этот раз он был так же осторожен, но она по-прежнему чувствовала, каких усилий это ему стоит. Лицо словно осунулось, губы плотно сжаты, дыхание так же затруднено, как у нее. Она почувствовала его отчаянное желание, когда его губы стали слепо искать ее рот, слышала это в его голосе, когда он прошептал в ее губы:

— Исцели меня, мой светлый ангел.

Эта мольба окончательно сломила ее сопротивление. Его темное желание наполнило ее нежностью, потребностью излечить его истерзанную войной душу. Ее руки крепко обвили его, и она вернула жаркий поцелуй, вложив в него все, что таила от самой себя все эти годы.

Вся ее ночь принадлежит этому великолепному мужчине. Она сделает все, чего он захочет. А он, это было столь очевидно, хотел отдаться лунному свету, очарованию страсти этого острова.

И самой Марджане.