Верь мне!

20

На западе горного массива в двадцати двух милях от этих мест, мощные ливни обрушили свои воды на склоны и холмы, потоки воды быстро стекали ручьями и водопадами в чудодейственную реку Сусинту. Уровень реки поднялся, она вышла из берегов, бурно неся свои воды дальше, смывая все на своем пути. Но вот в восьми милях к западу от границы Гватемалы с Белизом полноводная река вдруг исчезла, уйдя под землю: через щели в скалах, пещеры, каменные трубы туннелей и другие секретные водные пути. Река, как змея, извиваясь, прокладывала себе путь сквозь камни, скрытая от постороннего взгляда. Ее потоки вновь соединялись в каменных туннелях, сливаясь вместе в известковых пористых шахтах, клокоча в утробах гор, они прокладывали путь к известной цели — к священной пещере, из которой река вновь вырывалась на свободу, покидая свое каменное заточение. Майяские жрецы на протяжении многих столетий знали, что из жерла этой пещеры вырывалась река Подземного мира. Это была пещера ягуара.

— В этом нет никакого смысла, — повторил Зекери. — Если вы ее убьете, вы должны будете убить и меня.

Внезапно из глубины пещеры раздался странный громоподобный звук, потом три коротких приглушенных хлопка — револьверные выстрелы. Пресвятая Дева Мария, что там могло произойти? Прежде чем он успел двинуться с места, комок черной шерсти стрелой пронесся мимо него, да так близко, что Зекери ощутил жар звериного тела.

При звуках выстрелов Луизита рывком освободилась от вцепившегося в нее Альберто и кинулась к пещере. Но в это время оттуда вылетел ягуар и, миновав в прыжке Зекери, остолбенел при виде двух мужчин и бегущей в его сторону женщины. Зверь моментально изготовился к нападению.

У Паоло не выдержали нервы, он нажал на курок своего узи и выпустил, потеряв голову, две очереди по ягуару, причем в спешке и волнении все пули легли мимо.

Пули свистели, рикошетили и отлетали от скал рядом с пещерой. Если бы Зекери не стоял за валуном, половина бы этих пуль досталась ему. Он выстрелил по Паоло. И промазал. Второй выстрел. И снова промах. С третьего выстрела, тщательно прицелившись, он попал в ухо Паоло. В это время гигантская кошка изготовилась к прыжку, и запаниковавший бандит кинулся в сторону и упал на землю, не выпуская из рук оружие.

Паоло снова начал стрелять, а Зекери спрятался за валун. На этот раз Луизита тоже упала — на землю перед ягуаром. Разъяренное животное, не обращая на нее никакого внимания, бросилось на Паоло. Автомат отлетел в сторону, когда ягуар подхватил его тело и прыгнул с ним на беспорядочно нагроможденные валуны и острые скалы у подножия водопада. Когда череп Паоло с размаха грохнулся об огромный гранитный валун, раздался громкий треск раскалывающихся костей.

Грациозная кошка скользнула вдоль скал и, прыгнув в воду, быстро переправилась вплавь на другой берег.

Альберто тоже упал плашмя на землю, когда ягуар изготовился к прыжку. Теперь он поднялся на ноги и уставился, выпучив глаза, на то, что осталось от его приятеля, а потом, подняв руки, повернулся к Зекери.

Зекери в замешательстве не знал, как быть.

— Элисон! Ответь мне!

Она стреляла по ягуару. И его сердце, казалось перестало биться, когда на его крик не последовало никакого ответа. Нарастающий шум доносился из пещеры.

— Проклятье, ответь мне! — он ударом кулака сбил бандита с ног, послав его в нокдаун. — Если пошевелишься, убью!

Зекери вбежал в пещеру и услышал все тот же громкий нарастающий гул. Из глубины к нему бежала что есть духу перепуганная Элисон. Что могло случиться? Землетрясение? О Боже, вода!

Вода прибывала на глазах, пенясь, вихрясь и кружась в водоворотах — вот уже пол пещеры был покрыт ею на дюйм, а через минуту она поднялась еще на два дюйма.

— Где ребенок? — прокричал Зекери.

— Нет, нет, нам надо немедленно уходить отсюда! — она, ничего не слыша, отшвырнула ненужный револьвер и попыталась закрыть молнию на куртке. Зекери видел, что ребенок там, внутри. Он быстро выдернул застрявший в застежке кусочек материи и помог ей закрыть молнию. Вода поднялась уже на четыре дюйма и изливалась потоком по всей ширине входа пещеры, с шумом низвергаясь в широко разлившуюся чашу водопада.

Зекери слышал оглушительный рокот вырывающегося из узкого туннеля в глубине пещеры потока, стреляющего мощным фонтаном в воздухе и стремительно несущегося, разбиваясь с шумом и грохотом о валуны и уступы, попадающиеся на пути безумной реки. У них оставались не минуты — секунды. Он пробирался вслед за ней, а когда вышел на свет, увидел, что она, стоя на коленях у тела Луизиты, пытается приподнять ее. Альберто был уже на ногах и бежал к переправе, скользя по берегу.

— Я помогу ей! А ты иди! Иди! — Зекери помог Элисон спуститься со скалистого склона, по которому уже бежали потоки воды, грязный каскад в шесть дюймов глубиной, и вернулся, чтобы подхватить на руки Луизиту.

Он сразу же понял, что ее состояние безнадежно. По меньшей мере, четыре пули вошли в ее спину и вышли спереди в области живота; кровь била фонтанчиками, алая артериальная кровь, окрашивающая воду вокруг нее. Он затолкал уголки шали в кровоточащие раны.

— Соберись с силами, дорогуша, — сказал он, чувствуя свою полную беспомощность.

У него не было даже времени попытаться наложить жгуты. Он перекинул ее легкое тело через плечо и зашлепал по воде, спускаясь вслед за Элисон.

Совсем забыв про свою лодыжку, все еще оглушенная грохотом выстрелов в пещере, Элисон ни о чем не могла думать, кроме ребенка, и неумолимо прибывающей реки: грязной, стремительной, мутно-коричневой. Вода поднималась быстрее, чем Элисон двигалась вдоль берега к переправе. 30 футов. Только 30 футов, и она успеет. Крысоголовый остановился у кромки воды. Почему он не переправляется? Что случилось?

Она пыталась удержать равновесие на скользких камнях, зная, что от ее падения может пострадать маленький человечек, прижатый к ее груди. Сзади шел Зекери, неся на плече Луизиту; безвольно мотавшееся из стороны в сторону тело казалось безжизненным. Она поравнялась с Альберто, глядя на пенящуюся воду пустыми от страха глазами. Огромные валуны на переправе были еле заметны под слоем грязно-коричневой мутной воды. Она помедлила, не веря, что сможет преодолеть этот путь.

— Ты сможешь переправиться? — голос Зекери хранил спокойствие. Он положил тело Луизиты на землю рядом с Альберто.

— Снимай рубашку.

Альберто не двинулся с места, казалось, что он не слышит. Зекери рванул рубашку так, что посыпались пуговицы.

— Или мы переправимся сейчас же или будем ждать, пока вода спадет.

Он прижал шаль Луизиты к ее сочащимся кровью ранам на животе.

— Она не протянет долго, если мы быстро не примем каких-нибудь мер.

Он туго завязал рубашку вокруг ее тела, а затем, подойдя к Альберто, обыскал его. Он нашел ключи от машины и сунул их себе в карман. Крысоголовый пребывал в прострации.

С ревом, треском и грохотом из зева пещеры вырывался широкий поток воды с такой страшной силой, что ее струи с шумом выстреливали на 10 футов вперед и только потом низвергались в чашу водопада, разлившуюся широко вокруг. Даже самые большие валуны на реке были уже скрыты волнами. Зекери понимал — сейчас или никогда. Он поднял большой изогнутый сук и воткнул его толстым концом в мягкий грунт берега. Затем, дернув Альберто за руку, он поставил его рядом и показал, как держать эту страховку. Зекери обернулся к Элисон.

— Цепляйся за сук, — крикнул он ей. — Если ты оступишься, заклинаю тебя всем святым, не выпускай его из рук! Тогда мы сможем вытащить тебя из стремнины.

Не говоря ни слова, она сделала так, как он велел. Она ступила на первый валун, стремительный поток доходил ей до колен. Элисон приготовилась прыгнуть на соседний валун. Но тут Альберто запаниковал и, бросив свой конец сука, выбежал из воды, разливающейся все мощнее и шире. Огромная ветка накренилась, и Элисон, теряя равновесие, выпустила ее из рук и прыгнула вперед. Она неудачно приземлилась на больную ногу и вскрикнула от боли. Придерживая ребенка руками и стараясь поднять его повыше, она устремилась к берегу, поросшему деревьями, по воде, доходящей ей почти до пояса.

Зекери выругал Альберто последними словами и, затаив дыхание, смотрел, как она ступила в воду, потом, уже потеряв равновесие, все же удержалась на ногах в последнее мгновение. И Зекери, чувствуя свою полную беспомощность в этой ситуации, возблагодарил Бога, когда Элисон все же достигла противоположного берега.

Сук снесло бушующим потоком. Зекери взял тело Луизиты и вошел в беснующиеся волны реки, погрузившись сразу по бедра, бурное течение почти сбивало его с ног.

Элисон видела, как мощная волна накатывала на Зекери, и, подойдя к кромке воды, она протянула ему руку. Вихрящиеся потоки омывали ее ноги по щиколотки, ботинки Элисон были уже полны песка и мелких камешков, а волна, чуть не захлестнувшая Зекери с головой, двинулась вниз по ущелью.

Зекери, крепко держа Луизиту на плече, схватился за протянутую ему руку. Элисон тащила его изо всех сил, пока оба они не выбрались на твердую почву. За рекой они увидели Альберто, взбирающегося вверх по склону каньона. А рядом с ними на берегу вода уже подбиралась к оставленным Луизитой чемодану и рюкзаку. В чемодане находились банки с питанием для ребенка. Элисон, прихрамывая, подошла к вещам и оттащила их от воды.

Идя за Зекери по направлению к дороге, Элисон хваталась за деревца и кусты, ее нога горела, как в огне, а голова раскалывалась от боли. Она видела только одно: жуткие алые кровавые пятна на траве, на листьях, на камнях, по которым она ступала. Это была кровь Луизиты. Как могла она потерять столько крови и все еще оставаться в живых? Элисон была потрясена там на берегу, когда Зекери бинтовал рубашкой Альберто раны на теле Луизиты, Элисон ужаснуло обилие крови и жуткий вид рваных ран на животе индианки, через которые выпирали внутренности. Она до этого никогда не видела пулевых ранений и не могла представить, насколько это отвратительное зрелище. Ошеломленная всем увиденным, она еле помнила, как сама переправилась через реку. Ты сделаешь все, что должна сделать, — фраза застряла где-то в тайном уголке ее сознания и, повторяя ее, Элисон шла по кровавому следу дальше. Ты сделаешь все, что должна сделать.

Когда они выбрались на тропу, ведущую к дороге, идти стало легче. Но кровавые пятна приобрели темный, красно-коричневый цвет.

Наконец, они вышли на дорогу.

Зекери положил Луизиту на землю и проверил пульс. Невероятно, маленькая выносливая индианка была еще жива! Зекери открыл чемодан и достал матерчатые пеленки, он перевязал ими, как мог, раны Луизиты. Верхняя часть ее тела вся была в крови и сочилась кровью, но несмотря на это женщина еще дышала.

— Машина здесь? — тяжело переводя дух, бросил Зекери через плечо.

Элисон увидела невдалеке серый седан.

— Да, у противоположной обочины, — у нее перехватило горло при виде его окровавленного торса. Может быть, в него тоже попала пуля? Но нет, слава Богу, на его теле не видно было этих ужасных рваных ран.

Зекери взглянул на седан и ему пришла в голову мысль, что половина деревянных мостов, которые они переезжали по дороге сюда, должно быть, снесена паводком. Нет, надо ехать в деревню и просить там медицинской помощи для Луизиты. Если ей еще, конечно, можно помочь. С такими ранениями, как у нее, на спасение не приходится надеяться.

— Посиди с ней и постарайся успокоить ее, если она очнется, — Зекери положил руку Элисон на липкие от крови повязки. Он не хотел сейчас думать о внутреннем состоянии самой Элисон, радуясь, что она, по крайней мере, дееспособна. Прогнав прочь свою неимоверную усталость, он побежал к машине.

Стоя на коленях, Элисон глядела на мертвенно-бледное лицо Луизиты и думала о превратностях судьбы, забросивших эту женщину в Гватемальскую глушь и заставивших ее умирать здесь, вот так, лежа на грязной обочине дороги. Ребенок проснулся, зашевелился, и Элисон, расстегнув молнию на куртке, сунула руку за пазуху. Два широко открытых черных глаза уставились на нее строго и торжественно. Она провела пальцем по нежной щечке и пощекотала грудку.

Луизита пошевелилась и открыла глаза, ее зрачки были расширены от болевого шока.

— Мисс… — прерывисто-хрипло зашептала она.

— Я здесь, Луизита! И ребенок рядом, — Элисон наклонилась над умирающей женщиной, чтобы та увидела маленькое личико малыша. — Через минуту будет машина. Держись!

— Мисс… — Балум послал ей эту добрую женщину. Луизита с большим трудом подняла свой взгляд на Элисон. — Вы… позаботитесь о нем?

Элисон не хотела понимать смысла ее слов.

— Конечно. С тобой будет все хорошо. Мы отвезем тебя в клинику, и ты поправишься.

— Вы позаботитесь о нем, — так решили боги, Американец позаботится об Элисон, а она — о ребенке.

— У него больше никого нет.

Луизита закрыла глаза.

— Скажите старейшине… — еле слышно проговорила она.

На глазах Элисон выступили слезы, и сердце защемило в груди. Зарыдав в голос, она взяла безжизненную руку Луизиты и положила ее на грудку малыша, прикрыв сверху своей рукой.

— Если ты умрешь, я даю тебе слово… мое честное слово, что я… я позабочусь о нем, — произнесла она сбивчиво. — Я клянусь… О господи, ты веришь мне? Ты именно этого хотела?

— Да, этого…

С последним вздохом душа покинула тело Луизиты, изо рта и носа хлынула кровь, стекая струйками по лицу индианки на землю, уже окрашенную вокруг в ржавый цвет. Ее рука соскользнула с тельца младенца и безжизненно упала на землю.

Ребенок не мигая смотрел на Элисон, а она уже слышала звуки подъезжающего седана и видела облако пыли, приближающееся к ней по дороге. Она опустила голову, и слезы из ее глаз брызнули на безмятежное лицо Адама.

Зекери понял по лицу Элисон, что Луизита мертва. Он проверил все же пульс. Пульс не прощупывался. Чудом было уже то, что она держалась так долго. И Зекери молча поблагодарил Луизиту, хотя это было несколько эгоистично с его стороны. Но если бы не она, если бы ему не надо было спасать ее, еще теплую и дышащую, он вряд ли бы преодолел переправу.

Зекери снял свою окровавленную рубашку и старательно вытер чистым концом кровь с рук Элисон. А затем закрыл ею лицо Луизиты и уложил ее маленькое тело на заднее сиденье седана. Он усадил Элисон с ребенком в кабину, погрузил чемодан и рюкзак и сел сам, совершенно вымотанный и еле живой от усталости, не способный обдумывать дальнейшие планы и те сложности, с которыми они, иностранцы, могут столкнуться, привезя в глухую деревню труп индианки.

Элисон упала ему на плечо, зарыдав от горя и скорби, он обнял ее и заплакал сам, пока Адам, которому стало жарко внутри куртки, не начал беспокойно ворочаться. Элисон медленно расстегнула куртку и развернула платье, в которое был завернут малыш. Луизита везла это платье в подарок Саре, а теперь Зекери, взяв его из рук Элисон, прикрыл им мертвое тело Луизиты.

Машина тронулась. Ребенок опять уснул, когда седан взбирался по размытой дождями дороге к деревне, расположенной на возвышенности. Зекери остановился у хижин, крытых пальмовыми листьями. Стайка босоногих ребятишек, привлеченных появлением машины с чужими людьми, высыпала на улицу, но держалась на некотором отдалении.

— Эй! Кто-нибудь из вас говорит по-английски? — крикнул Зекери из окна автомобиля.

Самые маленькие захихикали и начали подталкивать друг друга, робея от встречи с иностранцами и стесняясь говорить с ними. Наконец, к ребятишкам подошел маленький мальчик семи или восьми лет и пытливо вгляделся в лицо Зекери. Потом, склонив голову, он так же внимательно стал разглядывать Элисон.

— Я говорю по-английски. Я — маленький Бол, — произнес он.

Облегченно вздохнув, Зекери вышел из машины, чтобы мальчик не увидел тело Луизиты.

— Маленький Бол, нам срочно надо видеть старейшину деревни.

— Он — мой отец, — отозвался мальчик, глядя на Зекери снизу вверх, никак не реагируя на то, что огромный американец без рубашки и весь перепачкан кровью.

— Ты можешь проводить меня? — Зекери был рад, что малыш говорит по-английски.

— Да. — Маленький Бол указал на небольшую хижину, стоявшую неподалеку. — Мой отец — там.

И, не оглядываясь, он быстро направился к ней.

Ребятишки, гомоня, бежали за машиной, которая медленно продвигалась по деревенской улице к дому старейшины. Когда вся процессия прибыла к хижине, Бол вошел внутрь, а Зекери остался ждать у машины, пока мальчик не появился снова на пороге с высоким старцем, одетым в кожаные сандалии и простую белую рубаху.

Зекери отметил про себя морщины горечи, прочертившие лицо старика, и его темные слезящиеся глаза, проникающие прямо в душу, и сразу понял, что этот человек представляет здесь власть. Это было ясно видно по его манере поведения, по его взгляду, исполненному достоинства, и по тому почтению, которое собравшиеся вокруг жители деревни выказывали к старику. Зекери дал бы ему от 65 до 90 лет. Наверняка, он был дедушкой мальчика.

— Сэр, произошла трагедия, и я не хочу, чтобы дети видели все это.

Старец подошел к машине с удивительной для его возраста проворностью. Детей, как ветром сдуло, они разбежались по хижинам к своим матерям. А мужчины тем временем молча наблюдали и ждали. Зекери никак не мог избавиться от странного чувства: он не ощущал опасности в обычном смысле слова, но какая-то сверхъестественность происходящего завораживала его. И это исходило от старика, который, увидев в машине мертвую Луизиту, казалось, ничуть не удивился.

Коротко глянув на Элисон, сидящую с ребенком на руках старейшина произнес всего одно слово.

— Идем.

Ясно было, что приглашение не распространялось на Элисон. Зекери остался стоять у машины, не делая ни малейшей попытки двинуться за удаляющимся стариком.

— Я не хочу бросать здесь эту леди одну, — сказал он вслед ему.

У дверей своей хижины старейшина сказал несколько слов кому-то, находящемуся внутри, в помещении, и оттуда вышла девушка. Пряча свое лицо от Зекери, она приблизилась к седану.

— Прошу вас, — прошептала она Элисон по-испански.

— Хорошо. Я пойду с ней. А ты поговори пока со старейшиной, — Элисон подхватила Адама и вышла из машины, немного встревоженная.

— Я не уверен, что ты правильно поступаешь, — сказал Зекери.

— Все обойдется. Дай мне чемодан, там еда для малыша, — произнесла она устало.

Он передал чемодан девушке и тронул Элисон за руку.

— В случае чего, ори, что есть сил, поняла?

— Все будет хорошо, — заверила она его.

Он неохотно отпустил ее и проследил за тем, как девушка ввела Элисон в одну из хижин. Элисон почти незаметно припадала на больную ногу, но он все же беспокоился: ее рана могла открыться из-за напряжения, которое ей пришлось испытать при переправе. Он все-таки должен был выбрать время и осмотреть ее поврежденную ногу.

Зекери волновался и вовсе не хотел разлучаться с Элисон, особенно сейчас. Но у него не было сил сопротивляться: усталый, выжатый, как лимон, он покорно последовал в хижину за старейшиной.

Старец восседал посреди комнаты и ждал его, спокойно покуривая свою самодельную тонкую сигару. Маленькая босоногая женщина средних лет взглянула на Зекери с явным любопытством и поставила ему деревянную табуретку рядом с мужем. А потом удалилась с полным достоинства видом в другое — смежное — помещение, отгороженное матерчатой занавеской.

— Меня привела к вам беда, которая случилась с молодой женщиной. Последние три дня нам довелось пережить многое. И эта женщина, в конечном счете, погибла… — так начал Зекери.

Но старец перебил его.

— Меня зовут Жорже Каюм, — сказал он по-английски, твердо выговаривая слова. — А как вас зовут?

Зекери проклял свою усталость, из-за которой он вел себя невежливо и даже не представился. Он быстро назвал себя и достал свое удостоверение и знак полицейского.

— Я полицейский из США, здесь нахожусь в отпуске.

Жорже мельком взглянул на полицейский значок и удостоверение и вернул их, не произнеся ни слова. Он изучающе разглядывал чужестранца, перепачканного кровью, голого по пояс, и ясно видел, что тот просто валится с ног от усталости.

— Твоя женщина сейчас находится в доме моей дочери и ее мужа Бола. А теперь расскажи мне о Луизите.

Зекери кивнул, почувствовав облегчение от этой новости.

— Ее застрелил человек по имени Паоло. Он тоже мертв. Это все, что я знаю о нем. Его тело лежит сейчас где-то на дне реки к востоку от вашей деревни.

— А в теле Паоло тоже застряло несколько пуль? — спросил старик, глянув на Зекери пронзительным взглядом.

Зекери понял, что его рассказ недостаточно убедителен, и факты как бы свидетельствуют против него самого, возбуждая подозрения старейшины.

— Паоло сломал себе шею. Дело в том, что он и огромный ягуар что-то не поделили, в результате проиграл именно Паоло. — Зекери видел, что при упоминании об ягуаре в глазах старца загорелся огонек интереса.

— Послушайте, я буду счастлив рассказать все подробно о том, что произошло, но, может быть, мы сделаем это в присутствии представителя местных властей? Это сэкономит время. Поверьте, мне, надо как можно быстрее вывезти отсюда эту женщину…

Восьмидесятилетний Жорже Каюм невозмутимо курил свою сигару; в его глазах читалась тревога, но в его движениях, однако, не было никакой суеты.

— У властей будет слишком много вопросов к тебе, — проговорил он, выпуская кольца дыма, которые медленно поднимались к потолку, заволакивая его лицо. Он ждал, что ответит иностранец.

Элисон вошла в хижину, крытую пальмовыми листьями. Когда она увидела ребенка, спящего в колыбели, она вздохнула с облегчением. По крайней мере, эта девушка поймет ее заботы о малыше. Не произнеся ни слова, она протянула свои ладони, покрытые пятнами засохшей крови. Девушка принесла холстину и глиняную миску воды. Элисон соскребла ржавые пятна с пальцев и смыла кровь с животика Адама.

Она была поражена юностью матери, хозяйки дома по имени Нак. И в то же время она прекрасно знала, что в культуре майя существуют древние традиции брака, по которым совсем юные мальчики вынуждены брать в жены зрелых женщин, и несозревшие девочки выходить замуж за стариков. Заключение брака зависело здесь от сочетания многих взаимовыгодных причин. И разница в возрасте никого не смущала, и меньше всего учитывали здесь предостережения христианских миссионеров, пугавших в подобных случаях карой Господней.

Адам заворочался, проявляя недовольство. Ему срочно нужна была еда и сухая пеленка. Элисон раскрыла еще влажный чемодан и достала семь сухих памперсов, две банки детского молочного питания и бутылочку для кормления. Она поменяла подгузник, это вышло у нее довольно ловко, хотя она падала с ног от усталости. Нак следила за ее действиями с молчаливым одобрением.

Затем Элисон показала Нак банки из-под молочного питания и спросила:

— Где здесь молочная кухня?

Нак не ответила, а только выразительно потрясла головой. Элисон попыталась спросить ее еще раз, теперь уже на ломаном испанском языке. Но Нак только прыснула от смеха и опять покачала головой.

Адам настоятельно требовал еды, а Элисон боялась снова возвращаться к машине, видеть мертвое тело Луизиты. Но ей необходим был нож, чтобы вскрыть банку с детским питанием. А нож находился в машине в рюкзаке Зекери. Элисон начала бить дрожь, усталость и горечь одолевали ее. Оставалось всего две банки питания для Адама. А что делать дальше?

Нак подхватила Адама, прежде чем Элисон смогла воспрепятствовать этому, и сунула его под свою просторную блузу. Плач голодного ребенка сразу же прекратился.

Элисон засмеялась над своей несообразительностью. Конечно же, у Нак должно быть молоко! Она уселась на низкую, грубо сколоченную, деревянную койку напротив Нак и промолвила:

— Грасиас!

Наблюдая, как Нак кормит ребенка, Элисон почувствовала вдруг свинцовую усталость во всем теле. Спина и руки болели, натруженные непривычной ношей — маленьким Адамом. Ее мозг искал хоть какой-нибудь отдушины, чтобы отвлечься от вновь и вновь вспыхивающих в памяти сцен недавно пережитой опасности: бандиты, бурлящая река и, наконец, самое ужасное — смерть Луизиты.

Ей был безразличен сейчас собственный потрепанный внешний вид, перепачканные грязью ботинки, и она сняла рубашку Джейка, не заботясь, что окружающие увидят ее разорванную футболку, скрепленную на груди булавками. В первый раз чуть ли не за всю свою жизнь Элисон почувствовала запах собственного немытого тела, но думать о ванне не приходилось. Рана на ноге пульсировала ноющей болью в такт биению сердца, выматывая последние силы, и Элисон чувствовала в этой послеполуденной духоте, как неизбежно погружается в дремоту.

Она больше ни о чем не хотела думать. Они находятся в деревне, Зекери разговаривает со старейшиной, и ей совершенно не о чем заботиться. Через двадцать минут она, вздрогнув, пробудилась от своей дремоты и увидела, что Нак протягивает ей спящего Адама и белую хлопчатобумажную блузку, точно такую же, какая была на ней самой.

Элисон заботливо постучала по маленькой обнаженной спинке Адама и, убедившись, что в желудке не осталось пузырьков воздуха, нашла в чемодане Луизиты детскую распашонку. Надев ее на мальчика, она старательно завязала все ленточки. Потом Элисон распахнула свою разорванную футболку и немного обмыла тело водой, прежде чем надеть свежую белую блузку, за которую она была так благодарна Нак. Наконец, Элисон могла позволить себе улечься на койку, свернувшись калачиком, положив рядом спокойно спящего Адама. Коснувшись головой подушки, она сразу же погрузилась в благословенный сон.

Через два часа Нак разбудила ее, дотронувшись рукой до плеча. Элисон встала с большим трудом, увидев, что рядом с кроватью стоит Маленький Бол.

— Старейшина хочет видеть тебя, — объявил он. — Я провожу.

Элисон стала собирать спящего младенца.

— Ты можешь оставить ребенка с Нак, — сказал мальчик.

Она инстинктивно воспротивилась этому.

— Я возьму его с собой. А где мой друг? Где мистер Кросс?

— Американца нет здесь, — ответил мальчик.

— Где он? — настойчиво добивалась Элисон, чувствуя тяжесть в голове от усталости и внезапно прерванного сна.

— Он отправился с мужчинами, чтобы раздобыть вам машину.

Она сразу же успокоилась и, баюкая на руках малыша, направилась за мальчиком. Если Зекери пошел за машиной, значит, дела их шли на лад. Седана на улице уже не было. Где-то в деревне тело Луизиты сейчас готовили к церемонии похорон. Элисон собралась с мыслями, настраиваясь на разговор со старейшиной. Вообще-то ей казалось странным, что старец захотел тратить свое время на разговоры с женщиной, но если он послал за ней, ей ничего не оставалось, как отправиться к нему на беседу.

Она вошла вслед за Маленьким Болом в хижину и приветливо кивнула спокойной, исполненной достоинства женщине, сидящей в глубине помещения. Старец сидел спиной к ней. Чисто интуитивно Элисон остановилась в ожидании того момента, когда он, наконец, соизволит заметить ее присутствие.

По прошествии положенного в таких случаях времени, Жорже обернулся и, одобрительно улыбаясь, кивнул ей. Ему понравилась вежливая деликатность этой женщины. Он указал на деревянную табуретку, на которой совсем недавно сидел американец. Элисон села, держа ребенка на руках. По-видимому, именно об Адаме должна в первую очередь зайти речь.

— Меня зовут Элисон Шрив, — сказала она, как можно более спокойно. — Я рада познакомиться с вами. Думаю, вы не будете возражать, что я принесла ребенка с собой. Ему многое пришлось пережить за сегодняшний день.

— Это ребенок Сары.

Она не могла скрыть своего удивления по поводу того, что он знает все о ребенке. И он видел, как женщина насторожилась.

— Да, Сара была сестрой Луизиты, — ее подбородок задрожал при упоминании имени умершей индианки.

— Он — индейский ребенок, — его глаза изучающе смотрели на утомленное лицо Элисон. Жесткий взгляд старика пытался проникнуть в заветные мысли этой женщины.

— Да, он из племени Ягуара.

Теперь настала его очередь удивляться.

— Это сказала мне Луизита. Она передала мне ребенка перед смертью, и я поклялась, что буду заботиться о нем. — Каждая частица ее существа начала ощущать сгущающуюся опасность. Пусть лучше старик знает, что у нее на уме!

— Он — индеец, — повторил старейшина твердым, как камень, тоном.

Элисон лихорадочно соображала, как она может убедить старика в своей несгибаемой силе и решимости идти до конца.

— Даже ягуар не посмел отнять у меня этого ребенка, — сказала она наконец, чувствуя тупую боль в голове. — Он проник в пещеру, где я пряталась, он выл и рычал, он пронесся так близко мимо, что коснулся меня своей шерстью. Но он не посмел отнять у меня этого ребенка! — она смотрела прямо в непреклонное лицо старика. — Река не смогла забрать у меня этого ребенка. А как вы видите, она пыталась это сделать, — Элисон показала ему свои перепачканные грязью ботинки и все еще влажные брюки. — Ничто на свете не заставит меня расстаться с этим ребенком, пока я жива! — сказала она твердо и решительно. — Я дала Луизите свое честное слово.

Старик снисходительно улыбнулся и погрузился в долгое молчание. До слуха Элисон доносились звуки деревенской улицы, а в висках стучала кровь. Она терпеливо ждала, что скажет старец.

— Этот ребенок — индеец, — снова повторил он. — А если ты заберешь его с собой, останется ли он индейцем?

Он опять уставился на нее, пытаясь проникнуть в ее заветные мысли. Она задыхалась в душной хижине, не зная, как ответить на этот вопрос. Конечно, он останется индейцем, — хотела крикнуть она. Но останется ли? Ведь он вырастет в США, среди американских детей, будет есть пиццу и горячие бутерброды, гонять на велосипеде, смотреть телевизор, говорить по-английски и пить апельсиновый сок. Он будет носить синие джинсы и спортивную обувь. Будет хранить верность американскому флагу. Имеет ли она, действительно, право увозить его из родной страны, от родного народа и культуры?

Ничего подобного не приходило ей в голову до тех пор, пока старик не задал своего вопроса. Во время долгой и трудной дороги к деревне Элисон обдумывала, какие изменения в ее жизнь внесет усыновление Адама, но она даже не помышляла о том, какие изменения в судьбу ребенка вносит сама.

— Я клянусь… — пробормотала она. — Я клянусь, что хорошо воспитаю его. Я клянусь, что привезу его однажды сюда, чтобы он узнал свою родину и культуру.

Она остановилась и спросила себя, будет ли все так, как она говорит. И не находя причин сомневаться в том, что выполнит свои обещания, продолжала, чувствуя нарастающую мощь и уверенность в своем голосе:

— Я предоставлю ему право самому решать, когда он достаточно подрастет, где ему жить. Клянусь ягуаром! Клянусь собственной жизнью.

Она следила за своим голосом, чтобы в нем не слышалось большего вызова, чем это было необходимо.

— Я подумаю над тем, что ты сказала, — произнес старец.

Ему понравился ее ответ, хотя он не был, на его взгляд, убедительным. Но, во всяком случае, его стоило хорошенько обдумать.

Она помедлила у двери.

— Вы не… я хотела бы знать, где похоронят Луизиту? — выговорила Элисон с трудом. — Я хочу присутствовать на похоронах.

— Чужаки не имеют права участвовать в этом обряде, — бросил старейшина и прошел за занавеску в смежное помещение.

Тихая женщина, сидящая в углу, взглянула на Элисон, покачала головой и снова потупила взгляд. Приговор старца обжалованию не подлежит.

На улице ее поджидал Маленький Бол, он проводил Элисон назад к дому Нак. Элисон шла молча, погруженная в раздумья. Ее мужество угасало вместе с последними лучами солнца. Где Зекери? Ей необходимо снова увидеть его лицо, услышать его голос, ощутить его силу.

В хижине Нак Элисон взглянула на безмятежное личико Адама, покоящегося у нее на руках, и уложила ребенка на кровать. Рядом с чемоданом стоял рюкзак Зекери. Элисон, прихрамывая, подошла к нему и разыскала мазь. Сняв ботинки, она осмотрела рану, рана открылась и кровоточила, носок прилип к ней, но все же нагноения не было заметно.

Она нанесла мазь на открытую рану, а Нак протянула ей широкую ленту хлопчатобумажной ткани, чтобы перебинтовать ступню.

— Спасибо, — поблагодарила Элисон по-испански. — Большое спасибо.

Она нанесла мазь также на свое изуродованное плечо, а потом снова легла на кровать, чтобы подремать немного в ожидании Зекери. Адам мирно посапывал рядом с ней.

Ее разбудили звуки подъезжающих машин. И Элисон, проснувшись, затаила дыхание. Это, должно быть, приехала полиция.