Верь мне!

3

Около полуночи серый пыльный автобус остановился у переправы Манго-Крик, и Луизита вышла, держа в руках чемодан и большой пакет. Скоро огни автобуса растаяли в темноте, и утомленная женщина осталась одна на деревянном настиле пристани. Она давно забыла, как тяжела дорога в этих местах. Луизита заприметила лодочников, ожидавших людей Тома Райдера.

— Вы не скажете, где здесь поблизости гостиница?

— На том берегу, мисс, — указал лодочник на реку.

Он переправил ее на другую сторону, и женщина быстро нашла то, что искала — небольшую дешевую гостиницу неподалеку от берега.

Заспанный парень, вручивший ей ключ от комнаты, сказал, что ничего не слышал о Саре.

— Она давно уехала отсюда, — сообщил он. — И, говорят, вроде бы родила ребенка.

Луизита долго расспрашивала его, а затем, дав несколько монет, велела отнести свои вещи наверх, в убого обставленную комнату, и распорядилась разбудить ее на следующий день рано утром. За такую плату парень не забудет это сделать. Переутомление и беспокойство о судьбе сестры гнали от нее сон. Ребенок? Она как-то не брала это в расчет. Впрочем, парень не уверен в его появлении на свет. И Луизита стала горячо молиться богу Балуму, чтобы слух оказался неправдой. У нее не было документов на ребенка — только на сестру.

Девятнадцать дней назад ей позвонила Сара, она была в панике.

— Руфино пропал три месяца назад… Он работал на каких-то людей в Гватемале. Я не знаю, чем он там занимался, но вчера к нам приехали двое. Мне кажется, они знают, что с Руфино.

— Что ты имеешь в виду? Что произошло?

— Они сказали, что он украл деньги… Я им поклялась, что ничего не знаю, но они мне не поверили. Они били меня и пригрозили убить. Мне страшно за ребенка.

Луизита была ошеломлена: она не знала, что ее сестра беременна. Она регулярно высылала семнадцатилетней Саре противозачаточные таблетки, но та, должно быть, продавала их. Однако было слишком поздно и не время укорять и сожалеть о случившемся.

Сара — в опасности. Ее голос дрожал от страха:

— Забери меня, пожалуйста, отсюда… ребенок появится на свет только через два месяца…

Два месяца!

— Мне нужно время на оформление документов, недели две… — ее мозг лихорадочно работал: она понятия не имела, как скоро сумеет выбраться к сестре. — Тогда должна мне позвонить ровно через три дня…

— У меня нет денег, — Сара зарыдала.

— Где ты остановилась?

— У проповедника.

Луизита знала этого человека и не доверяла ему. Если она вышлет деньги, Сара может запросто отдать их. И он, конечно, возьмет.

— Я пошлю тебе деньги сегодня же. На имя генерала Деливри, до востребования. Ты слышишь?

— Да, я поняла. Генерал Деливри…

— Только не отдавай их этому миссионеру. Ладно? Когда ты мне позвонишь следующий раз, я буду уже кое-что знать, я предварительно посоветуюсь со знающими людьми, и мы сможем составить план действий.

Сара, плача, повесила трубку на том конце провода, а Луизита сходила с ума от страха за нее. Каким чудесным образом сумеет она за столь короткий срок организовать приезд сестры в США? Это требовало время… Прежний старейшина их деревни давно умер. А у его сына, занявшего место отца, слишком мало власти.

Только один человек в округе имел авторитет и влияние — миссионер. Но он, прежде чем оказать помощь, требовал в уплату за это душу человека.

Однажды Хосе попросил у него лекарство, миссионер дал его, но не взял обычную плату — зерно и овощи. Он назначил другую цену: «Хочешь ли ты вознести свой дух к Иисусу Христу?» И миссионер долго и терпеливо объяснял Хосе, что если тот согласится, он будет всегда бесплатно получать лекарства.

Хосе не согласился, потому что не понимал, что за бог такой этот Иисус Христос, ведь он требует, чтобы Верный Народ отказался от своих старых богов, а за это обещает простое лекарство, которым лечат физические недуги. Но к настоящим богам взывают в особых случаях, потому что боги делают лишь то, что неподвластно человеку.

Скоро Хосе умер. Миссионер вместе с женой спустился к ним из своего дома на холме, возвышающемся над деревней, они оба уселись на табуреты в хижине, которую Хосе построил для Луизиты, и все задавали и задавали один и тот же вопрос: «Хочешь ли ты вознести свой дух к Иисусу Христу?»

Она молчала и вежливо ждала, когда они уйдут. А потом перебила все горшки и миски, сожгла хижину и уехала в Америку. Это было три года назад. Прежний старейшина согласился с тем, что так будет лучше. Теперь его тоже нет, он умер. Нет никого, кто бы вступился за нее. Хрупкая Сара не вынесет того, что вынесла она в дороге. Луизита переезжала на автобусе из одного города в другой — от Мехико до Техаса — останавливаясь в каждом, чтобы заработать на дальнейший путь. Это длилось в общей сложности два года.

Обратившись за помощью в одну христианскую благотворительную организацию, Луизита получила въездную визу. В США она скоро нашла место прислуги в доме Пола Сильвии Гуделл в Браунсвилле. Супруги поручились за нее. Они предложили поручиться и за Сару, но Сара, в это время влюбленная в Руфино, отказалась приехать в Техас. Когда Пола перевели в Майями, Сильвия как раз ждала ребенка — первенца — и они взяли Луизиту с собой. Она окончила вечерние курсы английского языка. И за то, что их горничная успешнее всех на курсе выдержала выпускные экзамены, Гуделлы прибавили ей жалованье.

Сейчас Дэнни, ребенку Гуделлов, уже исполнился годик, а миссис Гуделл была снова в положении. И вот этот звонок Сары, как гром среди ясного неба… Надо во что бы то ни стало раздобыть денег и срочно ехать к ней.

Решив обратиться за помощью к Полу Гуделлу, Луизита побоялась рассказать ему о тех людях, которые угрожали ее сестре, она инстинктивно чувствовала, что Пол не захочет быть втянутым в это грязное дело. Он слушал с доброжелательным сочувствием о том, что ее несчастную сестру бросили на седьмом месяце беременности. Но его сильно огорчило намерение Луизиты немедленно ехать в Белиз, лишив таким образом заботы его жену. И это после всего, что они сделали для нее! Он очень сожалеет, но решительно отказывается дать ей в долг денег на поездку. Но тем не менее Пол выразил готовность взять в дом Сару, когда та доберется до Майями, и пообещал купить ей билет на самолет.

Этим же вечером Луизита запечатала 20 долларов в конверт из плотной бумаги и послала Саре. Но Сара больше не позвонила. Через неделю Луизита решила, что все-таки должна отправиться на ее поиски в Белиз. Не сказав ни слова Гуделлам, она обратилась в соответствующую службу и получила разрешение на имя Сары Луизиты Чан выехать в Белиз и вернуться в США не позднее четырехнедельного срока.

Несколькими днями позже она опять явилась в офис и солгала чиновнику, что не получила по почте высланных документов. Чтобы уговорить его выписать дубликат, ей потребовалось десять драгоценных дней. Но дело стоило того. Теперь, наконец, она и ее сестра смогут незаметно, путешествуя порознь, въехать в США фактически по одному и тому же разрешению.

Сара все не звонила. Гуделлы пытались утешить ее, говоря, что муж сестры наверняка уже дома, вернулся, что все у них хорошо. Луизита возжегала курильницу с пахучими травами и молила своих богов, чтобы слова ее хозяев оказались правдой.

Она сильно колебалась — ехать или не ехать — еще за два дня до отлета из Майями. А что если Гуделлы правы? Может быть, Руфино действительно вернулся, уладив свои дела. Возможно, Сара уже покинула деревню. Белиз — маленькая страна, всего 190 миль в длину и 70 миль в ширину, но в нем достаточно места, чтобы затеряться. Она может не найти Сару. Только боги способны помочь Луизите справиться со всем этим.

А потом пришло письмо от Сары. Те люди преследуют ее, писала сестра, они узнали о телефонном звонке и обвиняют ее в том, что она говорила со своим мужем. Они опять били ее и угрожали. Она солгала им, что Руфино вернется через две недели. Она боится оставаться в доме миссионера, и один знакомый поможет ей перебраться в Манго-Крик, где она когда-то работала в дешевой гостинице за стол и крышу над головой.

Письмо было написано две недели назад.

На следующее утро Луизита позвонила Саре в ту гостиницу. Дежурный ответил, что Сара только что вышла, и согласился передать ей просьбу позвонить в Майями. Но Луизита так и не дождалась звонка.

Весь день и всю ночь она напрасно старалась убедить себя, что с сестрой ничего страшного не случилось. Ее мучила теперь только одна мысль, как увезти Сару из Белиза, как вырвать сестру из рук людей, которые угрожают ее жизни.

Нервничая, торопясь и опасаясь, как бы Гуделлы в последнюю минуту не помешали, не остановили ее, Луизита сама ужасалась своей дерзости: она взяла две сотни долларов из суммы, отложенной миссис Гуделл на хозяйственные расходы, и зашила эти деньги вместе со своими небогатыми сбережениями в подкладку дешевой дамской сумки. Ненавидя себя за неблагодарность к людям, которые были так добры к ней, убежденная, что ей не избежать наказания за проступки несмотря на то, что она написала расписку с обязательством вернуть деньги, Луизита проплакала всю ночь.

Вчера она последний раз звонила в Белиз и ей сказали, что Сара уехала две недели назад. Никто не знает, куда.

После долгой внутренней борьбы, Луизита взяла пистолет хозяев, который те держали в платяном шкафу их спальни, и плюшевого медведя из детской маленького Дэнни. Она распорола игрушку по шву и вынула из нее часть ваты, уложив внутрь на ее место украденный пистолет, затем снова аккуратно сшила распоротые края. Наконец, она дождалась, пока Сильвия Гуделл удалится, как обычно, в свою комнату вздремнуть после обеда, поцеловала спящего малыша и поспешно вышла из дома, успев на автобус, отправляющийся в аэропорт Майями.

К счастью, служащий авиакомпании согласился принять билет, который Пол Гуделл купил для Сары, в счет оплаты ее полета в Белиз ближайшим рейсом. Но следующие несколько часов ожидания на аэровокзале стали для нее настоящим кошмаром. Ей казалось, что вот-вот рука полицейского ляжет на ее плечо и все будет кончено. Даже на борту самолета ее тревога не утихла. Она вздохнула с облегчением только тогда, когда таможенный офицер в аэропорту Белиза не обратил никакого внимания на вес плюшевого медвежонка. Патроны были спрятаны в большом кувшине с арахисовым маслом.

В два часа ночи лодки с утомленными путешественниками причалили в маленькой бухте у Вейлер Бич. Отель, казавшийся на расстоянии серым и призрачным в холодном лунном свете, вблизи дышал уютом и обжитым теплом. Стоило им только причалить к берегу, как духота южной ночи снова обрушилась на них.

Этот отель местные жители прозвали Пляжным Китом — из-за причудливой конструкции всего деревянного некрашенного здания с пристройкой, вытянутой в сторону океана, словно хвост гигантской рыбы.

Вуди, как истинный старожил, ловко проковыляла вверх по ступенькам и велела приготовить себе угловую комнату на третьем этаже. Элисон последовала за ней, изнемогая от усталости. Войдя, она молча осмотрелась в комнате: с потолка свешивалась простая электрическая лампочка на унылом шнуре, у противоположной стены стояли две деревянные койки с облезлыми матрасами и сомнительного вида подушками. Одним словом, о долгожданном уюте не могло быть и речи.

Волосы Элисон пропитались соленой морской водой, и поэтому, бросив рюкзак у одной из коек, она поспешно извлекла из него шампунь и полотенце. Сквозь открытые окна, на залитом лунным светом песке, были хорошо видны сбитые деревянные столики под раскрытыми большими парусиновыми зонтами. До усталого сознания Элисон не сразу дошло, что окна были «открытые» в прямом смысле слова — без стекол или заградительного экрана; к тому же над кроватями отсутствовали москитные сетки. Конечно, можно было бы закрыть плотные деревянные ставни, предназначенные для защиты от штормовых ветров, но они не пропускали воздух в душную комнату. Элисон в первый раз бросила на Вуди недобрый взгляд.

— Скажите, здесь есть хотя бы душевые? — спросила она безнадежным тоном, держа в руке шампунь.

— Внизу, под лестницей.

— Благодарю, — Элисон схватила полотенце, зубную щетку и халат и отправилась на поиски душа, не мечтая больше ни о чем на свете, кроме чистой горячей воды.

Под центральной лестницей она действительно нашла две душевые комнаты, расположенные напротив. Видно, хозяева отеля вынуждены были хоть в этом пойти на уступки своим непритязательным постояльцам. Но сделать простое обозначение — какая из этих комнат женская, а какая мужская, — они посчитали за лишнее. Хотя на дверях висели картонные таблички «Свободно».

У Элисон не было больше сил разбираться в этих нелепостях. Обнаружив, что на обратной стороне таблички написано «Занято», она перевернула ее и снова повесила на гвоздь. Войдя в неосвещенную душевую, она увидела, что на кабинках нет ширм, к тому же, по всей вероятности, забиты стоки: на полу стояла вода. Тогда она перешла в душевую напротив, здесь, конечно, тоже не было ширм.

Наконец сдавшись, она быстро разделась и войдя в одну из кабинок, громко вскрикнула от неожиданно ударившей ей прямо в лицо струи холодной воды. После тщетных попыток обнаружить в кранах горячую воду, она, махнув рукой, открыла душ и вымыла голову шампунем под холодной водой. «Отвратительно, отвратительно, все отвратительно», — думала она. Элисон перекрыла душ… И прежде чем из сорванного крана вырвался новый поток холодной воды, она услышала шаги за спиной и в неясном свете увидела Зекери Кросса, с лениво-безразличным выражением бросившего ей: «Простите» — и тут же скрывшегося.

Она взвизгнула от двойного испуга — его неожиданного появления и сильной струи ледяной воды, ударившей снова ей в лицо.

Простите?! Простите за виски, выплеснутое на нее, простите за наглое подглядывание в душе! Ну, с нее хватит его извинений!

Зекери снова взглянул на дверь. Нет, он не ошибся, на табличке была надпись «Свободно», табличка «Занято» висела на двери второй душевой комнаты, напротив. Он помедлил, в его воображении возникла только что — на мгновение — увиденная сцена. Надо отдать должное, грудь у нее просто восхитительна, а это неподдельное возмущение…

— Эй, — окликнул он Элисон, выходящую из душевой, — я вовсе не собирался вас беспокоить. Вы забыли перевернуть табличку.

Он указал на надпись «Свободно», висевшую на двери, но леди из Чикаго окинула его ледяным взглядом и прошла мимо.

Он перевернул табличку и вошел в душевую, чтобы, в свою очередь, принять долгожданный душ. Вода в кране показалась ему холоднее океанских волн. Проклятье! Он удивлялся, как это Элисон собирается прожить здесь две недели, в этих первобытных условиях, без горячей воды в убогом душе. И вообще, что она здесь забыла? Наверняка, она привезла сюда наимоднейший спальный мешок… Впрочем, ему до этого дела нет…

Он дремал до рассвета. Не привыкший спать при дневном свете, он встал в пять часов утра и отправился на разведку — полюбоваться окрестностями, залитыми сейчас бледновато-розовыми и золотистыми лучами восходящего солнца. Длинный причал выдавался далеко в сторону океана, вода была прозрачна, как стекло. Средних размеров кирпично-красные рыбки стайками резвились в хрустально-чистой заводи у самого берега.

В двухстах метрах у песчаной отмели стоял еще один небольшой отель. Неподалеку Зекери насчитал семь деревянных хижин, приютившихся между высоких стволов разлапистых пальм. Крошечные тростниковые уборные покачивались над водой, установленные на длинных шатких мостках. Зекери ухмыльнулся этой деревенской смекалке и изобретательности. Интересно, что местные жители думают об унитазах, установленных здесь в отелях…

До слуха его доносился только плеск волны да посвисты проснувшихся птиц, где-то поблизости петух приветствовал новый день громким истошным кукареку.

Зекери захватил с собой выпивку и теперь расслабленно наслаждался утренним покоем. На берегу валялись, золотясь в рассветных лучах, брошенные в беспорядке рыбацкие снасти и дырявые лодки. Здесь и там виднелись пальмовые листья, груды пустых раковин, рыбьи пузыри, — кто-то, видимо, неплохо полакомился этой ночью. Рядом росли кокосовые пальмы; верхушки их ровных стволов были усеяны еще не созревшими плодами, теснящимися между широких зеленых листьев. Зекери спрашивал себя, как скоро наскучит ему эта благодать?

Самодельный резервуар емкостью в 70 галлонов, обеспечивающий постояльцев питьевой водой, был пристроен к самой стене отеля и наполнялся обычно струями дождя, стекавшими в него по водостокам с металлической крыши здания. Сейчас он был полон, и гигантское пурпурно-розовое дерево, возвышавшееся над ним, щедро отбрасывало густую тень, сохраняя свежесть и прохладу дождевой воды.

Над береговой линией кружили чайки. Лодочники вернулись с ночной рыбалки, один из них — с тремя свежими рыбами, разложенными на доске, перекинутой поперек лодки. Стоя по щиколотку в воде, лодочник Натаниэл, взрезал брюхо самой большой рыбины и бросил потроха морским птицам.

Наблюдая, как чайки дерутся, пытаясь вырвать друг у друга кусочки брошенного им угощения, Зекери вдруг вспомнил улыбку Джерри. Брат был заядлый рыбак и гордился каждым своим успехом. Где-то в опечатанной квартире лежат его рыболовные снасти…

— Туристы здесь едят то, что мы поймаем, — сказал Натаниэл с улыбкой. — Сегодня к ужину будет вот эта рыба.

Прозрачные чешуйки веером разлетались в разные стороны, пока он чистил ножом отливающую всеми цветами радуги рыбу.

— Это мы поймали сегодня утром, — он перевернул ее и начал скрести розоватое брюшко.

Зекери улыбнулся в ответ. В первый раз он подумал о Джерри без мрачной, отравляющей душу тоски. Слезы благодарности навернулись у него на глазах, и он побрел по безлюдному пляжу, предаваясь светлым воспоминаниям об умершем…

Луизита проснулась от того, что кто-то слабыми ладошками стучал в ее дверь. Это был маленький мальчик Тонио. Она попросила подать чая, по американскому обычаю, пришедшемуся ей по вкусу. Пока мальчик ходил, она зашивала игрушечного медведя. Тяжелый пистолет и патроны были теперь надежно спрятаны на дно сумки. Ее мысли сосредоточились на пропавшей сестре. Люди, избивающие беременную женщину, способны на все. Может быть, они хотят убить Сару, чтобы выманить, таким образом Руфино из его укрытия? Нет, это невозможно. Но почему ее сестра бежала из гостиницы? Тревога не покидала Луизиту, пока не вернулся мальчик.

— Миссис Рейз, хозяйка, на кухне, — сообщил он.

Она выпила чаю, добавив, чтобы остудить напиток, консервированное молоко, и это взбодрило ее. Через пару минут она спустилась на кухню, где хозяйничала женщина, принимавшая сейчас свежепойманную рыбу у местных ребятишек.

— Миссис Рейз? Я — Луизита Чан, сестра Сары. Ваш служащий сказал мне, что Сара здесь больше не работает. Вы не знаете, куда она ушла? Где мне ее искать?

Женщина расплатилась с детьми и отослала их. Все это с непроницаемым выражением лица.

— Не молчите, пожалуйста, я ведь знаю, что она в беде. Очень скоро она должна родить. Я уверена, Сара говорила вам обо мне. Я здесь, чтобы спасти ее…

— Она уже родила, — Корла Рейз начала готовить завтрак для своих постояльцев. — Пятнадцать или шестнадцать дней назад она постучалась ко мне и сказала, что у нее уже отошли воды… — Корла передернула плечами. — Она никак не могла разродиться. И в три часа ночи я свезла ее в больницу Майя Мопан.

С трудом сдерживая свое нетерпение, Луизита слушала, не перебивая рассказ хозяйки гостиницы.

— Я оставалась с ней довольно долго, — продолжала та. — Но в гостинице много народа, а я должна их обслуживать. Когда я уходила, она была все еще на кресле…

Яйца шипели на сковороде.

— С тех пор я о ней ничего не слышала. Я верчусь одна на кухне, — добавила она, как бы оправдываясь, и с досадой швырнула на стол большой, покрытый копотью кусок сала. — У нее на лице и теле были кровоподтеки…

Корла пронзила Луизиту испытующим взглядом.

— Кто-то ищет ее мужа, — Луизита старалась говорить спокойно. — Они думают, что она скрывает его…

— Я никому не говорила, куда подевалась Сара. Хотя такие расспросы были.

Ясно, Корла не хочет накликать беду на свой дом.

— Ее муж пропал три месяца назад, — призналась Луизита. — Эти люди говорят: он украл деньги. Может быть, это и правда, я не знаю.

Казалось, Корла была довольна ее откровенностью. Она в это время тщательно собирала ложкой растекшийся по противню жир и сливала его в особую посудину, а затем выложила поджаренное мясо на большое овальное блюдо.

— Я боюсь за нее. Если эти люди вызнают, где она, ей не сдобровать.

Неподдельное волнение Луизиты смягчило сердце Корлы.

— Никто ведь о ней не знает, кроме меня, — постаралась она успокоить Луизиту.

Но ей это не удалось. Эти люди, думала Луизита, переправятся через реку и разыщут больницу Майя Мопан. Лодочникам, наверняка, запала в память та ночь, когда они доставляли стонущую роженицу на тот берег, к медицинскому центру.

— Вы можете туда позвонить, — предложила Корла, гордая тем, что в ее гостинице есть телефон. — У меня есть номер родильного отделения.

Она взяла с Луизиты деньги за пользование телефоном.

После трех неудачных попыток дозвониться, трубку снял служитель приемного покоя медицинского центра.

— Я хотела бы навести справки о вашей пациентке, Саре Копал, — она произнесла имя по слогам.

— Минуточку.

Послышалось шуршание бумаги и чей-то приглушенный разговор в глубине комнаты на том конце провода. Затем последовал ответ:

— Сара Копал не поступала к нам. Какой у нее был диагноз?

— Она была беременна, и вы принимали у нее роды две недели, ну, может быть, шестнадцать дней назад.

Опять шуршание переворачиваемых листов и бесконечная пауза.

— К нам не поступала женщина с таким именем.

— Но она была у вас! У нее еще были трудные роды. Вспомните, молодая женщина, доставленная посреди ночи! — ее голос выдавал страх, который она сейчас испытывала. — Недоношенный семимесячный ребенок. Не может быть, чтобы никто не помнил ту ночь!

— Возможно, кто-то из врачей… — опять ответил молодой голос. — Все случаи преждевременных родов и смертельных исходов курирует дежурный врач. Но я не располагаю такой информацией. Вы должны сами приехать к нам.

Разговор был окончен. Луизита повесила трубку и снова пошла к Корле на кухню.

— Послушайте, мне надо срочно ехать в больницу, — от волнения она никак не могла собраться с мыслями. — Здесь ходит автобус?

— Нет. Но у меня есть машина, и шофер подвезет вас, как только вернется.

— А когда он придет? Я хочу немедленно отправиться в путь.

— Я не знаю, когда он придет. Думаю, что скоро.

— Что же мне делать?

— Машины по нашей дороге почти не ходят. Вам лучше подождать моего водителя. Может быть, пока позавтракаете?

— Мне что-то не хочется есть.

— Все равно, давайте-ка я пока приготовлю вам завтрак и вы поспите до прихода шофера, — произнесла Корла. — А потом на машине отправитесь в больницу.

У Луизиты не было сил сопротивляться.

— Я только прошу вас, — сказала она тихо. — Не говорите никому, что я здесь.

— Вы — индейская женщина, приехавшая одна и остановившаяся не в деревне, а в гостинице. Вас сразу же приметила вся округа. И мне вовсе нет нужды что-то кому-то говорить.

Проснувшись в шесть часов, Элисон сбросила с себя одеяло и встала со своего жесткого ложа. Прошлой ночью, все еще кипя от злости на Зекери, помешавшего ей спокойно принять душ, она обнаружила, что поблизости нет ни одной розетки. Ей некуда включить фен! Так и пришлось ложиться с мокрыми волосами. А теперь Элисон хмуро взирала в свое карманное зеркальце на безнадежно испорченную прическу. Она нанесла немного мази на поврежденное плечо, и кожа вокруг шрама заметно смягчилась.

Стоя лицом к кровати Вуди — хотя та посапывала и ничего не могла видеть — Элисон сбросила футболку, в которой спала и надела свежую.

— О господи! — простонала она. — Сделай так, чтобы в этой дыре подавали кофе!

Немного позже она сидела на усыпанном песком дворе за одним из столиков под парусиновым зонтом, — это и была, оказывается, столовая отеля. Подали вожделенный кофе, растворимый, жидко заваренный, но зато горячий. Правда, добавленное в него консервированное молоко все портило. Элисон была благодарна Вуди, когда та принесла яичный омлет с горячим соусом и лепешки из мякоти кокосового ореха, жесткие, но приятно пахнущие, еще теплые. Было очень жарко несмотря на ранний час.

Вуди хмурила брови, намазывая маслом лепешку. Так она выражала свое негативное отношение к разговору за соседнем столом. Там сидела Ив, флиртуя сразу с тремя мужчинами и принимая от них комплименты. Она была одета в узкую короткую юбку, демонстрирующую ее ровный загар.

Элисон вдруг представила, как неестественно бледна ее собственная кожа, как невыразительно лицо, а волосы, испорченные вчерашним купанием, забраны под соломенную шляпу. Элисон сознавалась, что чувствует глубокую зависть. Она завидует этой девочке, ее юности, ее чистому — без шрамов и морщин — лицу, ее загорелому здоровому телу. А более всего — ее открытости, безграничному доверию к окружающим. В конечном счете, она испытывала зависть к самой себе, к тому времени, когда она была такой же, как Ив.

Но память вновь возвращала ее к реальности, взваливая на плечи непосильный груз опыта: она-то знала, как и чем все это кончается, и это знание угнетало ее. Элисон добавила еще ложечку растворимого кофе в чашку, стараясь сделать напиток покрепче, и бессознательно — одним ухом — прислушивалась к разговору за соседним столиком.

Ив явно имела виды на Зекери.

— Так чем вы, собственно, занимаетесь в Майями? — Ив помешала кофе и лизнула ложечку, высунув свой соблазнительный розовый язычок.

— Чем? А вы что, собираетесь ко мне в гости? — Зекери — в его-то годы! — этим было не пронять. Конечно, она была в полном порядке и до крайности сексуальна, но он никогда не давал просто так информации о себе. По крайней мере, прежде надо разузнать, что эта самая Ив замышляет на его счет.

— У нас нет вашей анкеты и потому — по долгу службы — мне надо знать, какими талантами и способностями вы обладаете? — она многозначительно улыбнулась.

— Талантами?

— Ну да, на что вы годитесь, что вы умеете — гребля, вождение катера, оказание первой медицинской помощи, может быть, вы когда-нибудь делали искусственное дыхание? — Ив явно игнорировала Гарольда и Джорджа, полностью поглощенная загадочной личностью мистера Кросса.

Зекери улучил момент: сейчас он ее «сделает».

— Я отличный пловец, вожу катер и время от времени делаю это… искусственное дыхание.

— О! Правда? Фигурально выражаясь или на самом деле? — голубые глаза Ив манили и дразнили Зекери, почти смущая его своим неотрывным пристальным взглядом.

— Это в зависимости от того, что вы называете «на самом деле».

— Ну хорошо… Сколько человек вам удалось спасти, делай им искусственное дыхание? — Ив была довольна формулировкой вопроса.

— Троих, — ответил он, подумав, и тут же поправился. — Нет, четверых.

Четвертой была Стеффи Мэри Кросс, его дочь. Он чуть не потерял ее тогда. Случай, послуживший главной причиной его развода со Сью. Но об этом он не любил вспоминать.

— Четверых? Но это… невозможно, — Ив не могла скрыть своего недоверия к его словам.

После довольно продолжительного молчания он перечислил:

— Автокатастрофа, два сердечных приступа и спасение утопающего, — Зекери больше не шутил.

— Боже мой, кто вы?

Сидя за соседним столом, Элисон, не отдавая себе отчета, с напряженным интересом ждала его ответа.

— Я — полицейский. Коп.

Ив моргнула ресницами и моментально умолкла. Офицер полиции. Ей сейчас же представился синий воротничок вокруг его широкой шеи. Это был сильнейший удар для нее. Такого она не предполагала.

А затем Ив обратилась к Зекери голосом, полным одному ему понятной иронии:

— Теперь я чувствую себя в полной безопасности, даже если мы нарвемся на банду негодяев…

При слове «коп» Элисон помертвела. В ушах поднялся знакомый трезвон, предвещавший начало нервного припадка. Коп! Все поплыло перед глазами. Бесконечные выпивки, сигареты… Он — коп. В горле сразу пересохло, но она, отставив чашку кофе, быстро встала и почти бегом поднялась в свою комнату.

Через две минуты дверь отворилась и вошла Вуди. Присев на свою койку, она спросила:

— Что с тобой, детка?

— О Боже, Вуди! — пробормотала Элисон. — Я думала, что справлюсь со всем этим, но теперь я не уверена… Я боюсь, что не выдержу.

— Думала, что справишься с чем? — Вуди шнуровала в это время свой ортопедический ботинок. — Ты убежала из привычного тебе мира на край света, рассчитывая здесь что-то найти для себя?

— Да, — Элисон подавила нервную дрожь.

— Но это все романтика. Послушай меня, старую женщину, жизнь научила меня кое-чему. И ее главный урок — человек не может убежать от себя. Если ты несчастлив, то меняйся сам, а не беги, куда глаза глядят, таская источник своего несчастья, как мебель, с собою по свету.

Элисон усмехнулась над этой житейской премудростью. Она успокаивалась.

— Если бы моя мама была жива, она полюбила бы тебя, Вуди. Мама умерла два года назад, — Элисон смотрела в сморщенное лицо старой женщины и долго молчала.

— Понимаешь, я… не такая, как все. У меня… эмоциональный надрыв. Я… сломлена, — она говорила отрывисто, медленно, — в час по чайной ложке, — делая большие паузы. — Эта поездка… мое первое большое испытание… новые места, незнакомые люди вокруг, понимаешь? Никто о тебе ничего не знает…

Вуди внимательно слушала. Теперь она понимала, откуда эти болезненные темные круги под глазами на красивом лице Элисон.

— Я всегда много путешествовала прежде… Я была фотомоделью. Много работы в разных журналах, постоянные разъезды…

Она глубоко вздохнула. Это было раньше привычным делом для нее: найти кого-то, поверить, выплеснуть все, что накопилось в душе. Пусть ее поймут и примут такой, какая она есть. Поймут и не оттолкнут.

— А потом, — она с силой выдохнула воздух из легких, — … три года назад меня изнасиловали, и … — она с трудом продолжала, — это было ужасно… он оказался копом, полицейским… Другие копы не верили мне, называли лгуньей, угрожали!

Она теряла над собой контроль. Сжав кулаки, она вонзила ногти глубоко в кожу ладоней, физическая боль привела ее в чувство.

Вуди печально наблюдала, как Элисон борется с собой. А та прерывисто, судорожно дыша, продолжала свою исповедь:

— Его все-таки посадили. А мама умерла во время судебного процесса — сердце не выдержало. Что со мной было!.. Меня отправили в больницу. Я плакала день и ночь.

Ну вот и все. Она выговорилась. Каждая жилка ее тела дрожала от напряжения.

— Что же теперь поделать, детка? — Вуди обняла Элисон за плечи, заглядывая ей в глаза с серьезным и сочувственным выражением лица. — Не сдавайся так просто, — ее голос был спокойным и ласковым. — Все дурное уже позади, ты прошла через это. Может быть, скоро судьба улыбнется тебе.

Слушая Вуди, Элисон чувствовала, как напряжение ее тела спадает.

— Я не хочу, чтобы еще кто-то знал… — начала она, но Вуди остановила ее, покачав головой.

— Детка, будь спокойна. Если захочешь кому-то еще рассказать обо всем, сделаешь это сама, — и она заковыляла к двери. — Ну ты готова?

Глядя ей в спину, Элисон широко улыбнулась: «Я люблю тебя, Вуди!» Она подхватила рюкзак и поспешила оживленно и почти весело вниз по лестнице. «Если может Вуди, то я тем более могу», — пел голос внутри нее.

Зекери заметил, как Элисон опрометью выбежала из-за стола, а через каких-то четверть часа он уже видел: она и Вуди чинно выходят из отеля и пытаются сесть в большую лодку. Было ли это игрой его воображения или Элисон действительно ждала, чтобы он сел не к ним, а в другую лодку — маленькое юркое суденышко Натаниэла?

Так. Значит, леди из Чикаго не любит копов. Она не исключение. Многие люди их терпеть не могут, пока сами не попадут в беду. И потом, может быть, у нее есть на то веские причины: она что-то скрывает. Он ведь отпускал шуточки за столом про наркотики и наркоманов как раз за минуту до того, как она вскочила… Судя по ее худобе и бледности, что-то в этом роде вполне можно предположить…

Однако он был недоволен собой. Он не хотел выдавать себя в качестве офицера полиции, пока все игроки этой партии не раскроют свои карты. Конечно, у него есть оправдания: а) он в отпуске, б) он вовсе не обязан раскрывать карты всех игроков и в) какая в сущности разница, кем он работает… Правда, для некоторых женщин эта разница существует. Естественно, его работа много денег не приносит, а она сегодня утром даже без обычного макияжа выглядела роскошно, сразу видно: дорогая женщина.

Он помог Натаниэлу отчалить. Зекери не на шутку огорчен. Черт бы побрал эту леди…