Весло Харона

ГЛАВА 3

Валентина Коптева не была трудным подростком, не состояла на учете в милиции, не прогуливала уроки и не курила в подъездах с подругами. Напротив, Валентина Коптева была девочкой из хорошей семьи. Кстати, дочерью директора школы. Хорошо училась, читала книжки, уважала старших. С шестого класса серьезно увлеклась спортом — академической греблей. Быстро получала разряды, а к концу десятого класса и кандидатские баллы. Большой спорт был в те годы одним из немногих путей повидать мир. Валентине очень хотелось увидеть мир, и она гребла в своей байдарке с утра до вечера. Вечером — уроки, а утром — снова весла и тренажеры.

Потом она вдруг сошла с этой радушно расстилавшейся перед ней широкой дороги к олимпийским медалям. Причин тому было две.

Главная — безответная любовь. Валя вдруг сделала страшное открытие: оказывается, спорт требовал больше жертв, чем казалось сначала. Одна из них — фигура: за пять лет упорных тренировок стройная девочка превратилась чуть ли не в русского богатыря. Конечно, до «косой сажени» дело пока не дошло, но то, что гордость школы мастер спорта Коптева несколько шире в плечах, чем ее избранник, было очевидно всем. Это обстоятельство сыграло не последнюю роль в том, что субтильный юноша спасовал перед положившей на него глаз одноклассницей.

Примерно в ту же пору отец Валентины, Павел Степанович Коптев, решил попытаться направить корабль вверенной ему школы в русло новых экономических отношений. Начал он с элементарных платных консультаций и факультативов. Дело пошло настолько хорошо, что временами Павлу Степановичу становилось просто страшно от сознания того, каких джиннов он выпустил на свободу и теперь вынужден держать в узде…

Ну, это лишние подробности. Главное лишь то, что к концу восьмидесятых Павел Степанович очень успешно экспериментировал в самых разных областях бизнеса, постоянно расширяя сферу своих экспериментов. Так что Валя получила возможность посмотреть мир — заплатив деньги за путевку и визу.

В общем, из спорта она ушла.

Поступив в институт, Валя очертила для себя новый круг интересов, завела новых друзей. Все было почти хорошо. Почти, ибо спорт успел сделать свое дело: молодые люди влюблялись в Валиных подруг, и никакие прически, макияжи и наряды не могли заставить их признать, что Валя — представительница слабого пола. Хороший человек и интересный собеседник, она оставалась для них существом бесполым. Валя была в отчаянии.

Потом появился Костя Бобров, провинциальный Аполлон, приехавший в Москву, чтобы грызть гранит наук на том же факультете, что и Валя. Уже позднее она поняла, что шустрый, сообразительный мальчик из общаги увидел в ней отнюдь не красавицу, а лишь плацдарм для покорения столицы.

Разумеется, папа разбирался в людях куда лучше своего чада, но, заметив, как расцвела засидевшаяся в девках Валя, махнул рукой, понадеявшись на русское «авось». Мама же… Мама вообще витала где-то в облаках, спускаясь на грешную землю только для того, чтобы поставить на полку томик стихов и тут же, взяв новый, взмыть обратно. В общем, через четыре месяца Валя и Костя поженились.

А через месяц на фирму «Коптев и компаньоны» обрушился град неудач и неприятностей. Какие-то комиссии из общественных и государственных организаций, а заодно самые обыкновенные бандиты, словно сговорившись, принялись терзать не в меру разросшееся малое предприятие.

Павел Степанович отбивался как мог, отдавая спасению фирмы все силы, но кольцо сжималось все сильнее.

А вскоре Павел Степанович погиб. Его машина, на полной скорости пробив ограждение моста, рухнула в Москву-реку. Милиция выдвинула ни к чему не обязывающую версию — суицид.

Но злоключения семьи на этом не кончились. Через пару недель в квартире Коптевых появились люди в форме и в штатском. Во время обыска в комнате у Вали нашли какие-то кульки из газетной бумаги. Развернув один из кульков, следователь продемонстрировал понятым измельченную сухую травку. Дальше начался какой-то кошмар. Сперва Валю пытали, что это. Девушка пожимала плечами и говорила, что не знает. Потом следователь сам объяснил, что это конопля, наркотик. Но кошмар не закончился и на этом. Напротив, Валю с удвоенным упорством принялись мучить вопросами о происхождении этих кульков. Валя опять говорила, что ничего не знает. В конце концов терпение профессионалов лопнуло: они объявили, что гражданка Коптева арестована по обвинению в сбыте наркотических веществ, и дали ей десять минут на сборы.

Костя, узнав о случившемся, развил бурную деятельность и через родственников и знакомых нашел адвоката, точнее, адвокатессу. По совету последней было решено попытаться спустить дело на тормозах, сославшись на нервный срыв. Дескать, потеряв отца, девушка попала под тлетворное влияние, поддалась соблазну… Адвокат была не промах, и вскоре Валю, признав невменяемой, поместили в соответствующее заведение. Косте пришлось взять фирму «Коптев и компаньоны» в свои руки. То ли руки у него оказались золотыми, то ли просто так совпало, но дела снова пошли в гору.

Через несколько месяцев адвокат сочла, что можно попытаться вызволить Валю из психушки. Последовало новое освидетельствование в Институте Сербского. Валю признали абсолютно здоровой, вменяемой и тут же приговорили к шести годам.

Костя молниеносно оформил развод, каким-то ловким маневром подмяв фирму под себя. Вскоре она сменила учредительные документы, офис и название. Теперь это было ТОО «Братья Бобровы»: из родного села прибыли на подмогу младшие братья Константина. Когда Валя начала понимать, что происходит, она уже не в силах была что-то изменить.

В лагере Валентине пришлось поначалу туго, но, раз сорвавшись и дав сдачи, она быстро отвадила охотниц проверить ее. Наконец-то широкие плечи и крепкие руки сослужили ей добрую службу.

Там же, в колонии, ее догнала последняя новость из родного дома: от сердечного приступа умерла мама…

Валька Копец, как окрестили ее в лагере, оказалась вне системы. Блатарки предпочитали не связываться с ней в открытую, ограничиваясь попытками воздействовать другими средствами, но подруг у Вали от этого не прибавилось. Несколько девушек предлагали ей дружбу, вернее — себя, рассчитывая на защиту и покровительство, но это было не то. Валя не курила, не пила, не материлась, не умела наезжать. Она была здесь чужой.

А потом она встретила Ольгу. Рыбак рыбака видит издалека. Валя шестым чувством угадала в затравленной девушке родственную душу. К тому моменту одна из блатных уже положила глаз на симпатичную золушку, но, когда в игру вступила Копец, предпочла уступить.

Валя и Ольга стали подругами. Даже больше чем подругами. И это было совсем не то, о чем подумала бы любая обитательница колонии. Большинство зечек считали девушек именно той парочкой. Но не это сблизило Вальку Копец и Ольку Жмых, как окрестили обитательницы колонии свою хрупкую, худенькую товарку.

Валю и Ольгу сроднили два чувства. Нехороших чувства. Два чувства, которые наполнили их души и, как птенцы кукушки, вытеснили все остальные, жившие там раньше. И хотя многие заключенные испытывают нечто обозначаемое теми же словами, но что может породить мозг недоучившейся в училище хулиганки, или воровки со стажем, родившейся в зоне, или олигофренички, зачатой двумя хрониками в похмельных судорогах? Что он может породить? Уродливых карликов? Недоделанных монстриков?

Валя и Ольга были из другой породы. И их фантазия — пока только фантазия — рождала настоящих чудовищ.

Тоску и жажду. Тоску по несбывшимся надеждам и жажду мести. Тоску по прошлому и будущему, безжалостно скомканному и брошенному в корзину, и жажду крови, теплой крови из руки, сделавшей это.

Откровенно говоря, Алексей Владимирович ожидал от этого глупого турнира большего. На самом же деле назначенные ему жребием соперники играли на уровне… да можно сказать, что ниже всякого уровня. Одного Кирьянов разнес в четырнадцать ходов, на второго понадобилось девятнадцать.

— Что ж, — усмехнулся Кирьянов, набирая Хьюго Рону рапорт о второй победе, — определенный прогресс все-таки есть. Может быть, на следующего соперника я потрачу уже двадцать четыре хода?

Устроитель турнира не заставил себя долго ждать, через две минуты предоставив пану координаты следующего противника.

В своем сообщении Кирьянов не преминул съязвить по поводу уровня участников турнира, но Хьюго ответил, что дилетанты, по-видимому, кончились, и посоветовал впредь относиться к соперникам более внимательно. Он извинился за то, что пану пришлось сыграть две неинтересные партии, и еще раз поблагодарил его за участие.

Уже занеся руку, чтобы закрыть сообщение, Кирьянов обратил внимание на подпись. Под сообщением значилось: «Хьюго Арнольд Рон». На сей раз любитель острых шахматных ощущений подписался полным именем. С чего бы? Возомнил себя знаменитым устроителем шахматных турниров или, наоборот, хочет перейти к более близкой степени знакомства, убедившись в высоком классе игры пана?

Как бы то ни было, Кирьянов решил: если и третий игрок окажется новичком, то надо сообщить мистеру Рону, что пан видел его турнир в гробу в белых тапочках. А лучше вообще ничего не сообщать. И так уже потерял кучу времени. Много чести для какого-то идиота, будь он хоть Хьюго Арнольд Рон, хоть Фрэнсис Форд Коппола, хоть поп и работник его Балда в одном лице.

Как Жук и предполагал, ничего путного из этой встречи не вышло. Белый матерился, обещая снять скальп с головы, придумавшей сделать ему такую пакость. Макс то сочувственно поддакивал, то ободряюще хлопал друга по плечу и призывал Жука вставить ноту оптимизма в этот реквием.

Через час переливания из пустого в порожнее возникла идея выпить, и троица отправилась в кабак, где просидела до вечера. Ближе к вечеру набравшегося через край Бориса сложили в такси и отправили домой. Макс требовал продолжения банкета и убеждал Жука отправиться в какое-то казино. Жук же, порядком уставший и обеспокоенный отсутствием новостей от Дятла, отнекивался и пытался улизнуть. В конце концов ему это удалось. Макс подцепил какую-то блондинку с пышными формами и, потеряв интерес к нудному приятелю, отправился с ней на импровизированную экскурсию по ночной Москве.

Жук поймал машину и помчался в кафе, где собирались по вечерам ребята из его бригады.

Войдя в небольшой зальчик, Жук окинул столики взглядом. К своему удивлению, он не обнаружил ни одного знакомого лица. Это было по меньшей мере странно. Мелькнула даже мысль: уж не переманил ли Дятел бригаду под свои знамена? Но тогда или Жук уже был бы мертв, или его просто проинформировали бы о прошедшем референдуме. И это не объясняло, почему никого из братвы нет в кафе.

Пройдя через зал, Жук подошел к стойке.

— Здоров! — обратился он к бармену. — А где народ-то?

Бармен бросил быстрый взгляд исподлобья по сторонам и тихо сказал, не поднимая головы:

— Свалили все.

— Как свалили? — Жук уже понял, что произошло нечто чрезвычайное, но пытался изобразить спокойствие.

— Дятла замочили. — Бармен быстро исчез где-то под стойкой, сосредоточенно гремя там бутылками.

Остатки хмеля, еще витавшие в голове после гулянки, исчезли в один миг.

— Кто? — Жук подался вперед, навалившись на стойку.

— Откуда я знаю? — пробубнил из-под стойки бармен. — Мне не докладывают. Я случайно услышал…

Жук схватил бармена за выглядывавший из-под стойки ворот рубахи и рывком вытащил. Бледное лицо халдея оказалось прямо перед налившимися кровью глазами бандита.

— Ты мне фуфел не пихай, — процедил Жук сквозь зубы. — Что значит «случайно услышал»?

Бармен был уже не рад, что попытался услужить авторитетному братку.

— Жук, я… я не слышал ничего… правда…

Жук почувствовал, как парня колотит от страха, но продолжал держать его за ворот, буравя взглядом и ожидая ответа, правдивого ответа.

— Короче, вбежал Гога и чуть ли не заорал, что… ну… Дятла и еще кого-то замочили… Ну, все снялись и рванули на выход…

— Рванули, говоришь? — задумчиво повторил Жук, ослабляя хватку. Он по-прежнему смотрел в перекошенное от страха лицо бармена. Смотрел, но не видел, камнем уходя в омут своих мыслей.

— Рванули, — подтвердил бармен, аккуратно высвобождаясь. — Не заплатил никто даже.

Жук пошел к выходу.

Дятел и еще кто-то из братков убиты. Кем? Когда? Выяснить это нужно немедленно. А у кого? Куда все рванули? Есть два варианта. Обуреваемые жаждой мести, братаны помчались разбираться. Неизвестно, чем это кончится. Если Дятла завалил сам Коломиец, то дело кончится зверской мокрухой. Это ничего, можно считать, что ребята поехали на охоту. Только не был похож Яша Коломиец на человека, способного уложить нескольких боевиков. Небось этот очкарик и оружия-то в руках никогда не держал. А кто грохнул? Менты? Тогда уж началась бы облава, и об этом стало бы известно каждому таракану. Неужели за Коломийца вписалась другая бригада? Черт, это был бы самый скверный вариант. Война, да еще начатая вот так, стенка на стенку… Что могло быть хуже?

Один-единственный раз он не проконтролировал все до конца, не пролез самолично во все дыры, и вот результат: трупы, беготня и паника. Нужно срочно разобраться, что происходит, взять командование на себя. Как?

Жук развернулся уже возле двери кафе и в два прыжка вновь добрался до стойки.

— Телефон! — рявкнул он бармену.

Жук позвонил Дание, подруге Гоги. Вдруг она что-нибудь знает: вопреки неписаным правилам Гога не стеснялся при ней обсуждать дела и, отправляясь на стрелку, мог запросто объяснить, куда едет и зачем.

После шестого или седьмого гудка трубку наконец сняли.

— Алло! — Не дождавшись ответа, Жук дунул в трубку и повторил: — Алло!

— Женя? — Голос Дании звучал едва слышно.

— Да. Слушай, не знаешь, где Гога? — спросил Жук как можно небрежней.

— Здесь.

В трубке стукнуло, очевидно, Дания положила ее на тумбочку и пошла звать Гогу.

Вот те раз! Жук думал, что все ушли на фронт, а этот фраер сидит себе дома и в ус не дует. Может, сегодня какой-нибудь футбол, бармен обкурился до одурения и вообще ничего не произошло? Может, Дятел сидит себе…

— Алло! — ожила трубка.

— Здоров, Гога. — Тон Жука был чисто деловым. — Слушай, что за лажу мне тут трут? Дятла пришили, война…

— А кто трет-то? — Судя по тону, вопрос был не праздным.

— Да в кафе тут наркот один…

— Наркот?

— Слушай, не грузи. Куда все смылись? В кабаке никого из наших...

Гога ответил не сразу.

— Смылись кто куда. А про Дятла, Мару и Зада — правда. Можем сейчас встретиться. Базар есть. Под деревом через час.

Они встретились «под деревом» — в сквере, в условленном месте. Появилось оно три года назад, когда под этим самым деревом был зарезан Леха Жгут, известный в столице катала. С тех пор бригада Жука использовала сквер для встреч, о которых договаривались по телефону.

Гога припоздал, и Жук уже начал нервничать. Увидев в сгущающихся сумерках знакомую фигуру, он пошел навстречу.

— Привет еще раз. Так что там?

— Там? — Гога огляделся по сторонам. — Там три жмурика.

— В Солнечногорске?

Гога кивнул.

— А четвертый? Ведь ездили четверо?

— Четверо, — эхом откликнулся Гога. — Дикий с ними ездил. Ему две пули в бок засадили, лежит весь крест-накрест в бинтах и памперсах.

— А…

— Уже перетерли с ним, — опередил Жука Гога. — Говорит, что ждали их там. Трое со стволами в квартире и двое — этажом выше. Взяли в капкан и положили поленницей.

— Ну, Яша… — Жук побледнел и сжал кулаки.

— А вот Яши там как раз не было.

— Не важно.

— Да как сказать…

— То есть?

Гога помолчал.

— Понимаешь, Жук, между нами говоря, странно все это. И что ждали нас, и с наколкой твоей.

— Ты что гонишь? — Глаза бригадира сузились.

— Да ты не парься, послушай лучше. — Гога успокаивающе тронул его за плечо. — Стукач — твой, так?

— Ну.

— Вот. Никто, кроме тебя, его никогда не видел. Так что наколка на эту хазу, считай, твоя. Дальше — больше. Когда ехать, ты сам решил. Так?

— Ну.

— А потом сам же соскочил, поехал к корешам своим. А наших встретили как дорогих гостей. Шаришь?

— Ты что, — лицо Жука перекосило от ярости, — козлить меня решил?

— Я… — Гога сделал внушительную паузу, — тебя предупредил. Между нами. По старой дружбе. А вот среди братвы давно был базар, что зуб у тебя на Дятла. Чуешь? А в Солнечногорске Коломийцем и не пахло. Что он, совсем с ума сбежал, чтобы у нас под носом лежать?

— Так… — чуть слышно прошипел Жук. — Значит, решили меня закозлить?

— Жук, никто еще ничего не решил. — Гога легонько хлопнул его по руке. — Я, если честно, думаю, что это чурки. Хотели подставить тебя, купили стукачка твоего. Не обижайся, братан, но расклады есть разные. Очень уж все ловко срослось. Так что будь готов. А я тебе ничего не говорил. Просто рассказал, как все у Дятла сложилось, и спать пошел. Лады?

— Спасибо. — Жук кивнул, повернулся и побрел к своей машине.

Гога еще раз стрельнул глазами по сторонам и быстрым шагом ретировался в сторону метро.

Таксист не довез Бориса до подъезда, как обещал, высадил его, плохо соображающего, что происходит, возле угла дома и укатил.

Длинный, многоподъездный дом, где жил Борис, начинался от станции метро и уходил в глубь квартала. Борису был нужен самый дальний подъезд, и он стоял теперь, собираясь с силами, чтобы преодолеть этот путь.

За спиной шумела улица, гудел небольшой, из матерчатых будочек, рынок у выхода из подземки.

— Сосиски в тесте! Га-арячие сосиски в тесте! — надрывалась торговка, будоража воображение возвращавшихся с работы людей. — Сосиски в тесте!

С минуту Борис вслушивался в эти зазывные крики, словно то была знакомая и некогда любимая, но порядком подзабытая мелодия. Потом щеки его начали собираться к ушам, растягивая рот в подобие улыбки.

— Сосиски в тесте, — повторил он за торговкой, глупо ухмыляясь. — Сосиски в тесте. — Он вдруг расхохотался, запрокинув голову так, что чуть не потерял равновесие. — Сосиска в тесте! Ха-ха-ха! Сосиска в тесте! Сосиска, которая в тесте! Сосиска, которую тесть уже съел!

Продолжая хохотать, Борис медленно двинулся к своему подъезду, стараясь свести к минимуму амплитуду колебаний из стороны в сторону. Навстречу ему попался знакомый. Сообразительный мужик хотел обойти поддатого соседа, но Борис, предприняв неожиданный маневр, ухватил его за руку.

— Привет, Михалыч, — выдохнул Беленков, обдав соседа перегаром. — Ты представляешь, что творится? Она там продает сосиску в тесте. Представляешь? Тесть сосиску съел, а она ее продает! Во народ! Изо всего бабки давит!

— Да, — закивал Михалыч, вымученно улыбаясь и пытаясь освободить руку из тисков Бориных пальцев, — забавный каламбурчик…

— Какой на хрен каламбурчик? — возмутился Борис. — Я сам слышал! Стоит и орет… Надо узнать: тесть продается вместе с сосиской или нужно подождать, пока сосиска из него… Михалыч!

Соседу удалось-таки вывернуться, и он тут же пустился наутек.

— Михалыч! Ты куда, в натуре?!

— Извини, тороплюсь, в гараже ждут…

Борис остался в одиночестве. Свежий воздух и приступ веселья несколько взбодрили его, и он зашагал дальше уже более твердым шагом.

— Сосиска в тесте, — бормотал он на ходу. — Еще чего! Хватит мне и одного тестя. Такой тесть — одному не съесть. И так, глядишь, не останется от меня ни сосиски, ни того, что выйдет потом…

Макс, единственный из троицы, возвращался домой в хорошем настроении. Еще бы! Его не тяготила проблема с тестем-спецушником. Он не изнывал в ожидании новостей от подручных. Макс с ветерком катил в машине домой. Хмель наполнял окружающий мир сочными красками и чарующими звуками, а девица, сидевшая рядом с ним, казалась верхом красоты и просто эпицентром сексапильности.

В отличие от горемыки Беленкова, Макс вышел у самых ступеней родного крыльца. Бросив водиле полтинник, он подождал, пока его знакомая тоже выберется наружу. Откинув со лба светлые волосы и одернув закатавшуюся на живот кожаную мини, она без лишних вопросов двинулась к подъезду.

Он был достаточно галантен, чтобы, открыв парадную дверь, пропустить даму вперед, но, едва они вошли в полумрак подъезда, рука его как бы сама собой накрыла и сжала ягодицу блондинки. Пальцы тут же соскользнули с качественной мягкой кожи юбки, и он был удостоен брошенного через голое плечо блудливо-укоризненного взгляда. От этого взгляда, от вида этих округлостей, соблазнительно колыхавшихся при каждом шаге девицы, в Максе проснулся настоящий Везувий.

Буквально втолкнув свою новую подругу в лифт, Макс нажал кнопку нужного этажа и, зажав блондинку в углу, принялся жадно шарить по ней руками.

— Не, ну ты же подожди! — На сей раз в голосе девицы прозвучало довольно натуральное возмущение. — Что ты сразу лапать-то? Я ж не шалава какая-нибудь.

— Ну да, — Макс отстранился и с ухмылкой взглянул спутнице в лицо, — конечно.

Они вошли в квартиру.

Не тратя времени на разувание и изучение географии квартиры, гостья сразу проследовала в комнату. Макс метнулся на кухню, хлопнул дверцей бара и через мгновение предстал перед предметом своего вожделения с бутылкой коньяка и двумя рюмашками.

Девица поморщилась, хотя в этой гримасе было больше кокетства, чем недовольства.

— Ну, ты хоть закусить чего принеси. Лимончик порежь…

— Ага, — с готовностью кивнул Макс, ставя бутылку и рюмки на журнальный столик. Он опять бросился на кухню и загремел, забренчал там, что-то нарезая и сервируя.

Гостья его тем временем быстро открыла коньяк и наполнила рюмки. Поспешность, с которой она проделала это, была довольно подозрительной. Еще более подозрительно девица повела себя дальше. Она извлекла из кармашка юбки маленькую капсулу и, быстро вытряхнув ее содержимое в одну из рюмок, убрала капсулу обратно.

Затем взяла другую рюмку и уселась поудобнее на широком диване, небрежно скинув туфли и подобрав ноги под себя. В этой позе томящейся куртизанки и обнаружил ее вернувшийся с тарелками Макс.

Девица лишь пригубила коньяк, Макс опрокинул свою порцию залпом.

— А ты… это… — начал он, пытаясь изобразить светскую беседу. — Тебя… это… как зовут?

— Здравствуйте, приехали! Сто лет знакомы, и такие вопросики! — Блондинка поджала губки. — Карина меня зовут.

Макс понял, что допустил оплошность, но пятьдесят грамм коньяка, посланные вдогон литру «Смирнова», выпитому в ресторане, напрочь лишили его возможности соображать. А ведь лицо девицы и впрямь было знакомо. Может, в прошлую встречу она еще не была блондинкой? Все может быть…

Он понимал, что нужно сказать какой-никакой комплимент, чтобы компенсировать бестактность, но мозг злостно саботировал команды Макса и ничего не выдавал. За неимением лучшего сценария, Макс налил себе еще коньяка, но пить не стал. Вместо этого он плюхнулся на диван рядом с Катей. Обвив ее талию руками, он приник к ней, ощущая, что вулкан внутри раскочегарился уже до критической точки.

Бормоча что-то бессвязное, он принялся стаскивать со своей дамы ее довольно символический прикид. Получалось это не слишком изящно, напоминая скорее процедуру снятия кожуры с апельсина. Катя явно не была в восторге от подобного обхождения, но не сопротивлялась.

Даже не сняв, а сдвинув одежды с наиболее притягательных частей тела девушки, Макс стал раздеваться сам. Проворно скинув все, что было, он набросился на гостью, опрокинув ее на спину. После минутной возни на диване Макс поднялся, опершись на руки.

Он растерянно крякнул, и девица с любопытством подняла голову.

Происходило нечто невероятное. Вулкан внутри Макса бушевал и бесновался, но туда, где это должно было быть заметно более всего, его энергия почему-то не передавалась. Такой конфуз случился с Максом впервые. Он ошалело рассматривал дезертировавшую с поля боя часть тела и не знал, что сказать.

— М-да. — Девица, протянув длинную загорелую руку, коснулась его и, поняв, что дело плохо, просто выбралась из-под партнера, возвратила детали одежды на прежние места и легко встала.

Макс удивленно посмотрел на нее снизу вверх.

— Ты куда? — спросил он, пытаясь поймать ее руку.

— Пойду я, пожалуй, — ответила Катя, всовывая ноги в туфли. — Коньяку тяпнуть я и одна могу.

На губах ее играла улыбочка. Она смеялась над его неудачей.

— А ну, стоять, сука! — Макс попытался схватить ее, но Карина ловко отступила на шаг и, развернувшись, бросилась к двери.

Макс, промахнувшись, потерял равновесие и рухнул с дивана на пол. Исход погони был, таким образом, предопределен.

Карина уже открыла дверь и, стоя в проеме, обернулась в сторону комнаты:

— Ты бы медку покушал. С орешками грецкими. Иногда помогает. Не в твоем, конечно, случае…

Макс с рычанием кинулся из комнаты, и девушка поспешила унести ноги, успев выскочить за дверь перед самым носом у своего преследователя. Дотащившись до постели, Макс рухнул навзничь и через минуту уже храпел, точно былинный богатырь. Он не слышал, как вернулась Карина, отперев дверь предусмотрительно прихваченным ключом…