Валя и Ольга прибыли в столицу, чтобы свести счеты.
Вале нужна была голова бывшего супруга, Константина Боброва. В меньшей степени интересовали ее упоминавшийся уже ловкий адвокат, вернее адвокатесса, сначала засадившая ее в желтый дом, а после, когда муженек прибрал к рукам отцовскую фирму, отправившая Валю за решетку. Ольга должна была помочь подруге в обмен на такую же услугу с ее стороны.
Обе они попали в зону с чужой подачи, обе были преданы людьми, которым доверяли. Но сейчас отчаянная злоба, раздиравшая их изнутри в первый год заключения, сменилась спокойным убеждением в необходимости отомстить. Убеждение это шло уже не от сердца, оно просто заполнило каждую клеточку мозга, мышц, крови. Для прощения, жалости, сомнения места не осталось.
Ольгин случай, конечно, был сложней: во-первых, список ее должников несколько длиннее, во-вторых, найти их не столь просто. Отчасти поэтому, а отчасти потому, что реализация Валиного плана обещала принести криминальному дуэту определенные наличные средства, с которыми можно браться за любой список, подруги сошлись на том, что начнут они с господина Боброва. С Константина Андреевича Боброва, президента фирмы «Братья Бобровы». С Кости Бобра.
Итак, Валя и Ольга прибыли в столицу.
Прямо на вокзале они нашли бабульку, у которой сняли комнату за пятьсот рублей новыми, но вперед заплатили только половину. Поскольку время было позднее, то решили, не мудрствуя лукаво, купить хлеба и десяток яиц и отправиться почивать. На следующий день Валя собиралась навестить своего бывшего мужа.
Валин план, довольно наивный даже для конца восьмидесятых, совершенно не годился для конца девяностых. Собственно, и планом этот фортель назвать было трудно. Валя рассчитывала, что ее появление повергнет бывшего супруга в ужас. Он должен ее бояться. Конечно же Константин попытается откупиться от Вали, предложит деньги. И Валя примет их. На них она наймет киллера. Дальше все просто: она пригрозит братьям Бобровым и вернет себе фирму. А с такими деньгами можно будет без труда разыскать и примерно наказать и тех четверых, которых наметила Ольга.
Такой план мог прийти в голову человеку не вполне здоровому или не вполне сознающему, что происходит вокруг. Что ж, в какой-то мере так оно и было. Годы, проведенные за забором, и те перемены, которые произошли по другую сторону этого увенчанного колючей проволокой забора, и впрямь способствовали появлению такого безумного наполеоновского плана. К тому же перед тем, как отправиться в казенный дом шить синие ватники, девчонки едва успели шагнуть во взрослый мир, и просто не было времени познакомиться с ним поближе.
Этим вечером они ели яичницу, рассказывая любопытной бабульке какие-то сказки о своей жизни, а утром Вале предстояло ехать в центральный офис «Братьев Бобровых». Появление перед негодяем мужем в присутствии его служащих и клиентов должно было, по мнению подруг, усилить эффект.
Пельмени и яичница за последние дни стали у девушек самыми популярными блюдами. Во-первых, положение с финансами было довольно напряженное. Денег осталось около полутора миллионов, а когда Костик Бобров раскошелится и они разбогатеют — неизвестно. И до той поры нужно как-то жить. Во-вторых, готовить ни Ольга, ни Валя толком не умели. Да и откуда? В школе были какие-то кулинарные эксперименты, но только с умной книгой наперевес и… когда это было!
Впрочем, они не останавливались на достигнутом. Блюда постепенно усложнялись, и сегодня у Вали вышли замечательная яичница и аппетитно хрустящие тосты.
— Как тебе? — поинтересовалась Валя, осторожно поднимая над тарелкой опасно трепещущий желтый «глаз».
— Вкусно, пальчики проглотишь, — с готовностью выдала заслуженный комплимент Ольга.
— Да нет, я не про это. — Валя хотела кивком показать на вилку и едва не уронила желток, но в последний миг успела слизнуть его.
— А про что?
— Ну, — Валя, почти не жуя, проглотила, — про город, про Москву.
— А-а… — Ольга перевела взгляд на окно, словно не выучивший урок школьник, использующий последний миг, чтобы оттянуть выход к доске. Впрочем, из окна бабулькиной кухни были видны лишь окна соседней пятиэтажки.
— Как в другой мир попали. — Валя, не дождавшись ответа, сама начала делиться впечатлениями: — Прямо Америка…
— Какая, к чертям, Америка! Совдепия, она и в Африке совдепия. — Ольга с саркастической усмешкой обвела взглядом обшарпанную кухню с закопченным потолком и медленно, но верно превращающейся в прах мебелью образца начала семидесятых.
— Да все равно. — Валя тоже взглянула по сторонам, неприязненно поежившись. — Улицы другие стали, люди…
— Люди, — хмыкнула Ольга. — Люди все те же.
Они доели ужин, и Ольга взяла тарелки, чтобы вымыть.
— Слушай, а что ты будешь делать потом? — спросила Валя задумчиво.
— Ты меня спрашиваешь, — Ольга взглянула через плечо, — или саму себя?
— Тебя.
— Ну, тогда я отвечаю: понятия не имею. А ты?
— Не знаю. Надо на работу устраиваться. После мамы осталась квартира. Этот козел ее, конечно, уже продал-перепродал, но все равно можно же что-то сделать.
— Тебе проще, у тебя все умерли, — огрызнулась вдруг Ольга и тут же, бросив тарелки, кинулась к остолбеневшей Вале.
— Да, — сказала та, — если честно, то в чем-то ты права. Мне проще.
Они еще какое-то время посидели молча, пряча друг от друга глаза. Ольга корила себя за жестокий выпад, Валя жалела, что первой затронула тему.
— Так что, — сказала Валя, желая подтвердить, что инцидент исчерпан и обиды на подругу нет, — значит, не знаешь еще?
— Да я пока больше ни о чем и думать не могу, как об этих…
— Слушай, а ты… — Валя замялась, подбирая слово.
— Что?
— Ну, не боишься?
— Кого?
— Убивать.
— Ты что? — Лицо у Ольги вытянулось. — На попятный?
— Нет, но живые же люди…
— Око за око! — Ольга хлопнула по столу ладонью. — Ты что, Копец, воздуха свежего потянула и на попятный?
— Да я не про то.
— А про что ты? Про христианское милосердие? Так это я, а не ты полгода у баптистов кантовалась! Ходят там эти блаженные, тонуть будешь — руки не подадут: дескать, на все воля Божья!
— Ну, а…
— Пошла ты в пень со своими мыслями! Мы пять лет ждали, и я доберусь до них, слышишь? Одна или с тобой, но доберусь!
Привлеченная громкими голосами, в кухню сунула свой нос бабуля:
— Чтой-то вы? Никак уже ссоритесь? — Маленькие, укутанные морщинами глазки испуганно забегали.
— Да нет, бабушка, — улыбнулась Ольга, — мы репетируем. Мы ведь в театральный поступать приехали. Экзамены скоро вступительные.
У Макса были причины для скверного настроения. Причина. Хотя какая, собственно, разница, одна крупная неприятность или полдюжины мелких заставляют повесить нос. Есть, конечно, философы-теоретики, любящие разводить антимонии на сей счет. Одни говорят, что лучше, когда много мелочей портят вам жизнь. Почему? А потому, что устранение одной-двух из них, уже само по себе являясь удачей, способно поднять тонус. Противники этой теории, наоборот, полагают, что разрешение одной проблемы более вероятно, а стало быть, шанс вообще избавиться от неприятностей не в пример выше, когда неприятность всего одна.
У Макса была всего одна причина. Но самому Максу она казалась не то что достойной внимания, а просто убийственной.
Дело в том, что, потерпев накануне вечером фиаско с наглой девицей, которую он подцепил после попойки с Жуком и Белым, Макс проспался и решил взять реванш с другой дамой. Ничего удивительного в случившемся конфузе он не видел: сколько выпили-то! Макс позвонил одной своей знакомой, столь же безотказной по части подобных приключений, сколь и свободной в дневное время.
Пока Макс дожидался подругу, утихший вулкан снова ожил, закипел, забурлил, только что не задымился. И что же? Как только дошло до дела, главный в этом деле орган опять предал! Знакомая Макса, в отличие от давешней нахалки, повела себя достаточно тактично, но не смогла скрыть разочарования. Макс же был не просто огорчен или взволнован, он был нокаутирован. После ухода знакомой он пытался заняться чем-нибудь полезным, но тщетно: мысли его возвращались все к тому же.
Что за черт? Макс периодически оттягивал резинку тренировочных штанов и принимался изучать забарахливший вдруг столь важный и ценный механизм. С виду все было в порядке, хотя Максу то и дело начинала мерещиться сыпь или казалось, что где-то в том районе ощущаются непонятное жжение и покалывание.
— Нужно отвлечься! — уверенно сказал себе Макс, стоя перед зеркалом в прихожей. — Просто отвлечься, отдохнуть немного, и все пройдет.
Он ободряюще подмигнул своему отражению и получил тот же знак поддержки от Макса, стоявшего в зеркале. Чего он, в самом деле, задергался? Что может так вдруг, с бухты-барахты, случиться со здоровым тридцатилетним мужиком? К тому же еще два дня назад все было даже более чем нормально. Эге! Та девица была уже сама не рада, что приехала к нему, — дал он ей прикурить прошлой ночью.
— Все о’кей, братан! — Макс кивнул на прощание своему отражению и отправился на встречу с партнером.
Сегодня предстояло подписать договор. Выгодный клиент: пожелал, чтобы агентство Макса разработало для него фирменный стиль и подготовило публикации в четырех журналах. Тысяч десять-пятнадцать гринов были обречены упасть в карман Макса Андросова, владельца рекламного агентства «Макс’С». Неплохо?
Рассчитавшись с прыщавым сетевиком, Борис еще какое-то время сидел в кресле, созерцая остановленную на экране картинку со смазливой потаскушкой, запечатленной фотографом в этой развратной позе на краю беленковского супружеского ложа. Странное дело, он не испытывал угрызений совести, не злился на жену. Ему почему-то очень хотелось придушить девушку со снимка, словно именно она была каким-то образом виновата в том, что Борис попал в такой переплет.
Разумеется, он не будет никого душить. У него теперь совсем иные планы. Нужно решать, что же делать с супругой. Борис больше не сомневался, что фотографии — ее рук дело.
Пока что Лялька крепко держит его в руках. Только зачем? Как долго она собирается трепать ему нервы, чем этот марафон закончится и сколько еще козырей у нее в запасе? Все эти вопросы требовали ответа.
Единственным козырем, который на сегодняшний день имелся у самого Бориса, было то, что он уже знал, откуда ветер дует. Он уже знал, кто та кошка, которая играет с ним в свое удовольствие. Пока играет. Пусть. Он найдет выход, он выпутается. Иначе и быть не может, у него просто нет выбора.
Борис отправился домой. Поехал к своей драгоценной женушке. Ринулся в логово зверя, ибо не без оснований считал, что лучшая защита это нападение.
По дороге он уже продумал пару сценариев, по которым можно начать действовать, выработал генеральный план и продумал пути отступления. Своими талантами стратега он был доволен вполне.
Остановившись у супермаркета, Борис основательно затарился: «Бейлис», фрукты, креветки, нарезка, оливки, шоколад и так, по мелочи. Прикупил несколько видеокассет. Загрузив все это в машину, он прошелся вдоль ряда цветочников и выбрал семь метровых роз. На этом подготовительный этап закончился. Теперь в бой!
Борис буквально ворвался в квартиру, словно внесенный порывом ветра.
— Лялька! — весело крикнул он в направлении комнаты, откуда доносились всхлипы героини очередной мелодрамы. — Принимай добычу!
Лялька выплыла из комнаты, на ходу затягивая пояс халата.
— Чего ты? — спросила она, недоуменно глядя на мужа, который никогда не страдал такими приступами хозяйственности, а веселым и притом трезвым приходил домой последний раз… Когда? Да никогда.
— Как чего? Погода-то какая! — Борис продолжал удерживать на лице счастливую улыбку, что стоило ему титанических усилий. — День какой!
Протянув жене пакеты с провиантом, Борис подался вперед и чмокнул ее в мягкую круглую щеку, перечеркнутую красными полосами от подушки.
— Чего стряслось-то? — Лялька взяла протянутые ей пакеты, и глаза ее сделались испуганными, когда она ощутила их вес, а вдобавок в одном из них что-то звякнуло.
— Настроение хорошее. И потом… — Борис хитро подмигнул. — Появилась тема для серьезного разговора.
Это был первый ход задуманной им комбинации. Он внимательно следил за реакцией жены. Та пристально посмотрела на него, но не выказала ни удивления, ни растерянности, на которые рассчитывал Борис. Или в этой провинциальной дуре пропадает гениальная актриса, или она не допускает даже мысли о том, что он, Борис Беленков, может ее раскусить.
— Какого разговора? — Не дожидаясь ответа, Лялька потащила пакеты на кухню. — Чего ты тут накупил-то?
Борис быстро скинул ботинки, открыл входную дверь и взял оставленный на лестнице букет. Бережно подняв закутанные в расписанный целлофан розы, он снова сконструировал на лице счастливую улыбку и отправился на кухню.
Лялька недоверчиво изучала этикетку ликера, словно видела его впервые. Подняв глаза и заметив в руках мужа розы, она совсем растерялась.
— Что случилось-то? Кому цветы? Придет кто-нибудь? — Эта последняя догадка, судя по всему, показалась ей наиболее правдоподобным объяснением происходящих с благоверным метаморфоз и не слишком обрадовала.
— Цветы тебе. Никто не придет, мы будем только вдвоем.
Борис вложил ей в руки букет и снова приложился к ее щеке, заметив, как шевельнулся, втягивая воздух, маленький курносый носик, — Лялька, очевидно, рассчитывала уловить запах алкоголя.
Убедившись, что муж трезв, а розы действительно предназначены ей, Лялька неуверенно улыбнулась уголком рта.
— Спасибо, — пробормотала она, растерянно разглядывая длинноногий букет.
Борис с удовлетворением любовался произведенным эффектом.
Держа в руке цветы, Лялька заметалась по кухне в поисках вазы, одновременно пытаясь другой рукой разобрать содержимое пакетов.
Борис довольно усмехнулся и, насвистывая что-то оптимистичное, двинулся в ванную мыть руки. Первый раунд был за ним.
Второй раунд разворачивался за столом, в центре которого стояли горящие свечи. Идиллическая картина: муж и жена ужинают при свечах. Ликер, закуски, салфетки, нежная музычка.
Лялька сияла, как кофейник миссис Хадсон, лопала креветки, закусывая бельгийским шоколадом. Борис кривил лицо, изображая счастье и покой.
— Так что все-таки случилось? — спросила Лялька, кокетливо глядя на мужа поверх края бокала, из которого прихлебывала вязкий ликер.
— Почему ты решила, будто что-то случилось? — Борис обольстительно улыбался, чувствуя, как начинает сводить скулы.
— Ну… — Лялька показала на сервированное на столе великолепие.
Борис ответил не сразу. Он был поражен, почти очарован устроенным спектаклем. Подумать только, он прожил с этой женщиной почти шесть лет и, казалось, заслуженно считал ее непроходимой деревенщиной. Ну а что он должен был думать? Папашу ее перевели в конце восьмидесятых аж из-за Урала — гонять кооператоров и нахлынувшее в столицу жулье. Единственным достоинством таких лейтенантов была пропечатанная на лбу дремучесть: переодетые в штатское, они магнитом притягивали к себе катал, кидал, ломщиков, фарцовщиков и прочий криминальный элемент. Опять же вверенный их заботам контингент не знал этих лапотников в лицо. Вот и бродил такой олух по Москве в качестве подсадной утки или дрессированного медведя, бродил до эпохального августа. А там начались перестановки, перетасовки, его увидели случайно, выхватили за шиворот из грязи Казанского вокзала и усадили в кожаное кресло. Так что кем этих мужиков неотесанных должен был считать Борис Беленков, бывший секретарь райкома ВЛКСМ?
И вот теперь сидела перед ним эта размалеванная наспех дорогой косметикой девица-красавица и ломала комедию, продолжая строить из себя наивную девочку. Да ты подумай, Боря, подумай, дорогой, так ли проста была история твоей женитьбы на залетевшей от тебя после очередной попойки дурнушке с коровьими глазищами? Ты, Боря, до сих пор веришь, будто эта сибирячка была настолько глупа, чтобы за три месяца не понять, что беременна? И до сих пор считаешь, что тот ребенок, которого она не смогла выносить, был твоим? Ох, Боря, влип же ты! И не вчера влип, и не тогда, когда притащил ту девицу домой. Ты влип шесть лет назад, когда развесил уши, слушая насевших на тебя ловких хантов, разгневанного папашу и пускающую горькую соплю из носа-картофелинки брюхатую дочку.
Да, было четыре счастливых года, когда тесть, карабкающийся с обезьяньим проворством по служебной лестнице, прикрывал тебя ото всех и вся и ты жил как у Христа за пазухой, был недосягаем, словно Хусейн в своем бункере. Было. И есть. И не забудь, Боря, что главная твоя задача — сохранить ключи от этого гребаного бункера, умаслить стерву и успокоить тестя. Вернуть все на свои места. Любой ценой.
— Да я подумал, — произнес Борис наконец, — что, может быть…
Он так искренне смутился, так трогательно потупился, что ему захотелось зааплодировать себе, а потом послать все к черту. Но он сдержался и даже усилил сцену, принявшись застенчиво гонять вилкой по тарелке маслины.
Лялька задержала дыхание, и рука ее со стиснутой между пальцами долькой ананаса замерла в воздухе в сантиметре от приоткрывшегося рта.
— Мы… — Борис разогнал одну маслину до предельной скорости, и она сошла с трассы, вылетев на скатерть. — Мы как-то говорили с тобой о том, чтобы… ну…
Рот у жены открылся шире, нижняя губа по-рыбьи оттопырилась. Лялька чуть наклонилась вперед, поедая мужа глазами.
Борис бросил на нее быстрый взгляд исподлобья. Нет, она что, действительно гениальная актриса или просто отключилась от своих козней и ей вправду интересно, что же такого сообщит муж?
— …чтобы попробовать завести ребенка, — выдохнул Борис и замер, точно старик, закинувший невод.
— Ч-что?.. — еле вытолкнула из себя чуть слышный звук Лялька.
— Ну, я подумал… — Борис продолжал играть роль, мысленно уже поздравив себя с блестящей победой.
— Боря, Боренька! — Чуть не опрокинув стол, Лялька бросилась к нему.
Порыв этот был столь внезапным и стремительным, что Борис не успел даже опомниться и потому, когда Лялька обрушилась на него, обвив его шею и присосавшись куда-то между носом и ухом, не сумел удержать равновесие. Они рухнули на пол вместе со стулом. Слава богу, спинка стула была мягкая.
Какой парадокс: лежа на лопатках на ковре, Борис чувствовал себя победителем!