Весь пламень сердца

ПРОЕКТ СЛЕПОГО ИНЖЕНЕРА

Человек сидел в глубоком кресле у распахнутого настежь окна. Он был еще не стар. Но то ли горькие думы, то ли тяжелые испытания, доставшиеся ему на долю, а может быть, болезни изрезали лицо его морщинами, посеребрили волосы, ссутулили плечи… Неподвижный взгляд его был устремлен, казалось, в одну какую-то точку, прикован к одному какому-то предмету. Все было странно неподвижным в этом человеке, все точно окаменело: и руки, худые, прозрачные, безжизненно свисавшие с подлокотников кресла, и ноги с острыми коленями, накрытые старым, вытертым клетчатым пледом. Но особенно неподвижными и мертвыми были глаза. И нетрудно было догадаться, взглянув в лицо этому человеку, что он слеп.

Да, он был слеп, инженер Павел Николаевич Потоцкий. И жизнь свою он считал конченой. Были годы, когда и слепота не мешала ему мыслить, а в мыслях строить дерзновенные, почти фантастические проекты. Слепота даже помогала видеть свои мечты воплощенными в жизнь.

Одним из таких проектов был план засыпки Биби-Эйбатской бухты. Потоцкий верил в то, что под толщей воды, под толщей морского дна есть еще одно море — море нефти. Но чтобы проникнуть к этим подводным богатствам, надо засыпать бухту, поставить вышки, продолбить пробные скважины. Богатые промышленники еще в 1912 году рискнули начать засыпку Биби-Эйбата по проекту слепого изобретателя. Но тут началась мировая война. За ней пришла революция. И кому он теперь нужен— слепой, стареющий инженер? Кому нужны его фантастические проекты? Большевикам? Да разве им по силам осуществление таких грандиозных планов? Они, захватив сласть, даже накормить народ не сумели. Семечки вместо хлеба. Вобла вместо мяса… И еще хорошо, если она есть… Инженеры теперь получают в награду за труды и знания кусок мыла, как в прежние времена получали ордена — «Станислава» или «Анну»… Кругом разоренье, болезни, слезы.

Чутким, как у всех слепых, обонянием Павел Николаевич уловил дразнящий аромат. Это был запах кипящего кофе, настоящего «мокко». «Вероятно, жена Таги-заде варит кофе», — подумал инженер и снова погрузился в невеселые размышления.

Жена сказала, что вчера ночью в соседний дом, к Мамеду Таги-заде, нагрянули чекисты. Арестовали и самого Мамеда Алекперовича и его старшего сына Салтана… Конечно, Таги-заде — это далеко не ангел. Богач, владелец многих участков на промыслах. Но любое насилие над личностью нетерпимо. Кто может дать гарантию, что, схватив сегодня пусть даже и провинившегося в чем-то богача Таги-заде, большевики не схватят завтра ни в чем не повинного инженера, такого, как он сам.

Павлу Николаевичу стало жаль себя. Две прозрачные слезинки скатились по щекам, по седеющей бородке. Он торопливо смахнул их, услышав, что сзади стукнула дверь. Перед Надей — женой — ему не хотелось выглядеть жалким.

— Панечка, я сварила кофе, — сказала Надежда Анатольевна.

И опять раздражающий запах «мокко» защекотал ноздри старого инженера. Ну, конечно, это у Таги-заде!..

— Из чего сегодня кофе? — спросил с грустью Павел Николаевич. — Из желудей? Из сушеной свеклы?

Жена тихо засмеялась в ответ.

— Сегодня сюрприз…

Рука инженера потянулась туда, где звякнула ложечка о блюдце. Он нащупал чашку, вытягивая губы, поднес ко рту.

— Не может быть… Настоящий!..

— Да, Панечка, настоящий «мокко»… Этот мой сюрприз. Биби-ханум, жена Таги-заде, отсыпала мне целых полгорсти. Я все утро уверяла ее, что арест произошел по недоразумению, что все выяснится и Мамед Алекперович с Салтаном вернутся домой.

Маленькими глотками Павел Николаевич отхлебывал кофе. Давно уже не испытывал он такого наслаждения…

— Ах, Надя, Надюша, — с болью прозвучал его голос. — Разве ты не знаешь, что оттуда никто не возвращается…

В тот же миг каблуки тяжелых сапог загрохотали по чугунным ступеням крыльца. Раздался властный стук в дверь. Надежда Анатольевна выглянула в окно, и, если бы муж ее не был слеп, он бы увидел, каким белым стало ее лицо.

— Чекисты… — мертвея, прошептала она.

Вошли двое. По стуку каблуков Павел Николаевич определил: в сапогах. Он приподнялся в кресле. Старый плед соскользнул с обмякших колен. Инженер услышал ставший удивительно твердым голос жены:

— Он никуда один не поедет. Только со мной, Всегда и всюду со мной.

И его не удивила эта твердость. Он хорошо знал свою Надю. В самые трудные в жизни минуты к ней вдруг приходила решимость. Так же как к нему, бывало, приходило озарение в те минуты, когда, казалось, никакой гений не может найти выхода из тупика расчетов, неразрешимых на первый взгляд конструкторских задач… Но поразила его та вежливость, с которой один из вошедших чекистов произнес в ответ:

— Пожалуйста, Надежда Анатольевна.

Чашка кофе — настоящего «мокко» — осталась недопитой на подоконнике. А соседи, высунувшись из окон, выходящих в тесный душный дворик, молча, с испугом смотрели, как двое в гимнастерках и фуражках, в пропыленных сапогах подсаживают в автомобиль слепого инженера Потоцкого и его жену…

Только в машине, опомнившись и придя в себя, Павел Николаевич спросил:

— Может быть, мне кто-нибудь объяснит, за что меня арестовали…

— Арестовали? — недоуменно раздалось в ответ. — Никто вас и не думал арестовывать.

— Тогда позвольте узнать, куда меня везут? — закипая, спросил Павел Николаевич.

— Да мы ведь доложили, как пришли: в ЦК. Вас приглашает для очень важного разговора товарищ Киров…

— Успокойся, Панечка, успокойся… — Надежда Анатольевна порывисто сжала локоть мужа. И в голосе ее инженер уловил растерянность и смущение.

Павлу Николаевичу и самому сделалось неловко. Созвучие нововведенных сокращений — «Цека… Чека…» — ввело его в заблуждение… отчаянный шепот жены — «Чекисты»… Как нехорошо получилось… Киров… Потоцкий слышал, что Киров — это самый главный у большевиков здесь, в Баку. Но для чего ему понадобился слепой инженер Потоцкий?..

Пожалуй, если бы не желчное упрямство, если бы не решение заточить себя в четырех стенах, Павлу Николаевичу не трудно было бы догадаться, какой ему предстоит разговор.

Битва за нефть охватила весь Апшерон. Нефти, нефти, нефти! — настойчиво требовала республика. Из Москвы в Баку — Кирову — неслись по телеграфным проводам тревожные депеши: как дела с нефтью? Бакинские нефтяники дали Советской власти обязательство за год довести число действующих нефтяных скважин с 770 до 1200.

Сергей Миронович не ошибся, рассчитывая на помощь рабочих — бурильщиков, тартальщиков, масленщиков… Каждый день приносил новые радостные вести: то на одном, то на другом участке промыслов отыскивались старые, заброшенные скважины, которые можно было спасти. Но Кирова занимала и другая мысль — разведать новые площади, создать новые промыслы.

Веселым перестуком топоров, визгом пил встретил однажды утро Солдатский базар. На пустыре плотники начали ставить вышки, чтобы пробить первые пробные скважины, чтобы начать разведку земных недр, хранящих несметные богатства.

Равномерными ударами било в грунт долото. Все глубже, глубже, глубже… И вот однажды вырвался из подземных глубин черный фонтан. Он рванул с такой силой, что снес верхушку деревянной вышки и поднялся ввысь метров на шестьдесят.

Сергей Миронович приехал на Солбаз — так сокращенно, по-новому, стали называть бывший Солдатский базар — около полудня. Он увидел и фонтан, поднимающийся высоко в небо, и бурильщиков, отплясывающих вокруг скважины победный танец. Он и сам был готов пуститься в пляс.

— Вот увидите, Александр Павлович, — взволнованно сказал он Серебровскому, — это будет один из богатейших промыслов на Апшероне. Но этого мало, мало. Нужно разведать новые участки, закладывать новые скважины.

Может быть, в этот радостный день вспомнил Киров рассказ босоногого тартальщика Али о том, как горит вода в Биби-Эйбатской бухте. Может быть, все это время держал тот разговор в памяти. А может быть, уже давно решил пригласить для серьезного, делового разговора забытого всеми инженера Потоцкого, о котором услышал как-то раз вскользь от Михаила Васильевича Баринова. Наверное, давно. Потому что ничего не делал Сергей Миронович без того, чтобы как следует не обдумать предстоящую работу.

И вот он едет к Кирову, в ЦК, слепой инженер, автор смелого проекта, который увлек Сергея Мироновича. Едет, как обычно, вдвоем с Надей, с женой, без которой последние несколько лет никуда не выходит из дому. Он едет и молчит, ломая голову над тем, какая ему предстоит беседа с самым главным в Баку большевиком. И еще молчит он потому, что не может оправиться от неловкости и смущения. Молчат его спутники. Молчит Надя. Только пальцы ее по-прежнему крепко сжимают его локоть. Наверно, ей тоже немножко стыдно…

Автомобиль остановился у здания ЦК. Павлу Николаевичу и его жене помогли выйти из машины, проводили по лестнице куда-то наверх. Инженер не знал, на какой этаж. По тому, как лицо внезапно обдало порывом ветра, он понял, что перед ним распахнули дверь. Чей-то голос шепнул над ухом:

— Вы в кабинете Сергея Мироновича.

И тотчас же услышал он легкие быстрые шаги и почувствовал крепкое рукопожатье.

— Здравствуйте, Павел Николаевич, — произнес приятный, негромкий, мягкий голос. — Я — Киров. Здравствуйте, Надежда Анатольевна. Присядьте. Вот сюда. В эти кресла.

У Потоцкого слегка закружилась голова. Он с трудом опустился в кресло, к которому его подвела жена, и почувствовал, как с другой стороны его поддерживает за локоть сильная рука Кирова.

Но вот Киров заговорил. И каждая сказанная им фраза, каждое слово будто бы вливали силы в ослабевшее тело инженера. Большевики хотят осуществить его проект! Засыпать Биби-Эйбатскую бухту!.. Да не ослышался ли он? Нет, нет!.. Все это не сон. Все наяву!..

Все больше подчиняясь вдохновенному голосу Сергея Мироновича, Павел Николаевич сам, словно вдруг вдохновившись, стал рассказывать о своем плане. Киров слушал очень внимательно, не перебивая. Потом сказал мягко:

— Это замечательный проект. Но, насколько я понимаю, Павел Николаевич, осуществление его обойдется очень дорого. А ведь стране сейчас приходится беречь каждую копейку. Что, если составить новый проект? С учетом удешевления всех процессов…

И, вот уж чего Потоцкий никак не ожидал, Киров в нескольких словах, но очень точно и толково наметил два или три изменения в его плане. И он вынужден был согласиться с тем, что эти изменения и упростят и удешевят работу. И Павел Николаевич ощутил вдруг то, чего не ощущал ни разу за последние несколько лет: жадное, неудержимое желание работать… Словно в разорвавшейся дымке он увидел далеко-далеко морские волны, облизывающие каменное подножие вышек, фонтаны нефти, вырывающиеся из скважин, пробитых в дне сварливого Каспия…

— Позвольте… Сергей Миронович… — Потоцкий засуетился, опираясь на руку Надежды Анатольевны, чтобы подняться. — Позвольте мне сейчас же, немедленно сесть за расчеты…

Спустя час соседи, облепив в любопытстве окна, увидели, как старенький бренчащий «фордик» подкатил к дому; сначала из машины вышла Надежда Анатольевна, а за ней — люди в гимнастерках. Они бережно подхватили под руки слепого инженера.

— Великий аллах!.. — шептала в ужасе жена бывшего владельца участков Мамеда Таги-заде — Биби-ханум. — До чего довели человека!.. Он еле держится на ногах… Хорошо еще, что хоть вернулся живой…

Люди в гимнастерках проводили Павла Николаевича и его жену в дом.

— Прошу, — вежливо сказал один из них и протянул Надежде Анатольевне большой сверток. — Сегодня мы сами получили для товарища Потоцкого паек. Вот карточка. Лучше приходить с утра.

Откозыряв, они ушли. А Надежда Анатольевна так и осталась стоять с объемистым свертком в одной руке, с продовольственной карточкой — в другой.

— Наденька! — слабым голосом окликнул ее инженер. — Где ты?

— Здесь, здесь, Панечка, — опомнившись, откликнулась жена.

— Надюша… — Голос у Павла Николаевича дрожал. — Что ты скажешь, Надюша?

— Что я могу сказать, Панечка! Ты должен работать.

— Да, да… Я буду работать… Но ты понимаешь ли, Надя? Ведь мы с тобой только что говорили с необыкновенным человеком!..

В этот день до глубокой ночи просидел слепой инженер над трафаретом, усеивая бумажные листы колонками цифр, короткими записями. В глубокий мрак была погружена комната, уснул весь дом. Но слепому свет не нужен. Карандаш привычно вычерчивал по трафарету цифры и буквы. Шелестела бумага…

Потоцкий еще не знал в ту ночь, как много пройдет времени, прежде чем со дна морского по скважинам с победным рокотом рванется вверх драгоценная нефть. Он не знал, что долгими будут поиски. Бурильщикам придется пробить толщу гранита, прочных вулканических пород. Многие инженеры станут поговаривать, будто разведка ведется напрасно и зря только загублены деньги.

А все это было. Было еще впереди. Киров настаивал: бурить, искать, не сдаваться… И вот однажды утром в глубине почти полукилометровой скважины послышался рокочущий гул, хорошо знакомый нефтяникам. Фонтаном нефти из скважины выбило штанги. С гулом и свистом вырвалась из подземелья нефть — первая нефть с каспийского дна!..

Даже бывалые инженеры были поражены богатствами морского дна.

Но ничего этого не знал в ту ночь Павел Николаевич Потоцкий.

Он работал. Лихорадочно, торопливо, словно хотел наверстать то, что было упущено за последние годы — тяжкие годы неверия в силы мужественных и могучих людей. И невдомек ему было, что вскоре старенький бренчащий «фордик» подвезет его к первым буровым засыпанной по его проекту бухте. Не знал он, что будет эта бухта названа именем Ильича. И конечно же, не мог он себе представить, что будет стоять над скважиной, наклонив седую голову, слушая, как рокочет его нефть, и шептать, сердясь на самого себя, на свое неверие в силы большевиков: «Старый, старый слепец!..»