Весь пламень сердца

ВРЕМЯ БОЕВОЕ

За советом, за помощью, за поддержкой обращалось к Сергею Мироновичу много людей. Это были и ленинградцы и жители других городов и республик. Ему писали письма или сами приезжали в Ленинград металлурги, строители, крестьяне, железнодорожники, шахтеры… Надо ли было добиться для какой-нибудь стройки ценных материалов, задержанных по вине чванливых бюрократов, приходилось ли раздобыть для заводской лаборатории редкостное оборудование, — не добившись успеха в разных канцеляриях, люди обращались к Кирову. Бывало, искали у него защиты от несправедливой злобы, завистливой клеветы. Случалось, просили разрешить какой-нибудь важный спор. И все знали — Сергей Миронович откликнется, даст верный совет, заступится. Нет, к нему шли не только потому, что был он членом ЦК, членом Политбюро. Со всех концов страны летели к нему письма, приезжали люди. Потому что был он душевным, чутким, внимательным человеком.

Случалось и такое. Какой-нибудь молодой изобретатель-самоучка, запутавшись в сложных расчетах, спрашивал у Кирова, как ему быть.

— Ну, давай поглядим, — говорил Сергей Миронович, беря у самоучки-конструктора чертеж и оглядываясь, где бы удобнее примоститься. — Так… Вон какая штука… Ловко нарисовал.

Когда Киров находил ошибку в расчетах таких самоучек, то указывал на нее приунывшему изобретателю. У того радостным румянцем заливало щеки.

— Ой, верно, Сергей Миронович!.. А я не заметил…

— Заметил бы непременно, — ободряюще уверял Киров. — Ошибка-то ерундовая. А предложение у тебя ценное, нужное. Прямо золотое предложение. И заводу экономия и всему государству польза.

Долго еще после такой встречи не мог опомниться ошеломленный рационализатор. Ходил по цеху, всем и каждому рассказывал, как похвалил его первый секретарь обкома, как нашел в его чертежах ошибку, которую мог бы заметить, пожалуй, лишь квалифицированный инженер. Кое-кто из старых рабочих, усмехаясь в седые усы, говорил:

— Ты, брат, еще соску сосал, когда Мироныч Казанское промышленное окончил и аттестат механика получил…

А кое-кто добавлял убежденно:

— Сергей Миронович все знает. И по инженерной части, и по строительной, и по слесарной тоже. А особо — по человеческой.

А Киров и впрямь знал многое. Его кабинет в Смольном был завален справочниками, расчетными таблицами, образцами минералов, заставлен моделями станков, турбин, научных приборов. Кое-кто говорил, что кабинет этот похож на боевой штаб в разгар битвы. Сходство со штабом придавали кабинету и географические карты на стенах и сам Сергей Миронович, в военной гимнастерке, с орденом боевого Красного Знамени на груди: этим орденом он был награжден за руководство героической обороной Астрахани в годы гражданской войны. Дополняла это сходство и походная койка, аккуратно заправленная простым солдатским одеялом. Она стояла в соседней с кабинетом комнатушке. Бывало, заработавшись до глубокой ночи, Киров оставался в Смольном ночевать, заботливо предупреждая по телефону Марию Львовну, чтобы не ждала к ужину.

А время и правда было боевое. Страна Советов вступила в первую трудовую пятилетку.

В Смольный, в кабинет Кирова приходили директора заводов, инженеры, ученые, рабочие, командиры Красной Армии. Приходили незнакомые люди, а иногда и старые друзья.

Как-то раз Сергей Миронович вернулся в Смольный с завода «Электросила». Там вовсю шло строительство нового корпуса. Хотя турбокорпус был пока всего лишь остовом здания — из бетонных опор, но Сергей Миронович уже видел крепкие высокие стены, широкие светлые окна в цехах. Светлым, просторным, красивым будет здание! В таком и работа быстрее пойдет.

Рабочий день в Смольном давно окончен. Но в приемной горели лампы. Секретарь, быстро поднявшись из-за стола, точно и по-военному скупо доложил о том, кто звонил Кирову, кто приходил и на какие часы на завтра он записал посетителей. Потом секретарь сказал, понизив голос:

— Вас тут товарищ один дожидается. Я ему говорю — завтра. А он; мне завтра домой уезжать — в Баку. Мне обязательно сегодня товарища Кирова повидать надо.

— Так он из Баку! — воскликнул Сергей Миронович. — Где же он?

— В кабинете. «Не уйду, — говорит, — пока не увижу. Ночевать здесь останусь, а дождусь…»

Киров быстро прошел в кабинет. Со стула ему навстречу стремительно поднялся высокий плечистый человек в темном френче, с лихо закрученными усами. Киров узнал. Улыбнулся радостно. Засмеялся каждой морщинкой у глаз.

— Граздан Мушегович!

Да, это был он, главный пожарный Баку Граздан Мамиконянц.

— Ну, рассказывай, как в Баку дела, что на промыслах? — усадив гостя в кресло, принялся расспрашивать Киров.

Он засыпал Мамиконянца вопросами. Вспомнил о горячих деньках в Сураханах, на промыслах в Сабунчи и Раманах, в бухте Ильича. Спрашивал о старых друзьях — о Серебровском, о Баринове… Потом, внимательно взглянув на Граздана Мушеговича, сказал:

— А ведь я вижу — ты по важному делу ко мне заглянул.

— По важному, Сергей Миронович.

— Ну, выкладывай, не стесняйся.

— Автомобилей у нас не хватает, — проговорил Мамиконянц. — Пожарного оборудования. А промыслы-то растут. И всюду надо успеть, То в Суроханах загорится, то в Балаханах…

— Знаю, знаю, — кивнул Киров. — Ладно. Будут автомобили. Специальные. Автоцистерны, автонасосы, лестницы… Из Германии выпишем. С фирмой «Магирус» у нас торговля налажена.

— Что это, Сергей Миронович, все мы из-за границы привозим? — с огорчением спросил Граздан Мушегович. — Когда же у нас свое, советское будет?

— Будет, менелюм, — стремительно поднявшись и зашагав из угла в угол, ответил Киров. — Обязательно будет. Для того и сил не жалеем. Для того и пятилетку строим. Вот, гляди! — Сергей Миронович быстро подошел к столу и протянул Мамиконянцу какой-то бурый бесформенный комок. — Как думаешь, что это такое?

Граздан Мушегович помял комок в сильных ладонях, колупнул ногтем. Ком был упругий, как мячик.

— Резина какая-то…

— Точно, резина! Это, друг ты мой, каучук. Искусственный каучук. Ведь мы его из-за границы вывозим. Каучуковые деревья только в Южной Америке растут, в Бразилии. Ни в какой другой стране не приживаются. А у нас в Ленинграде, в лаборатории профессора Лебедева, получен синтетический каучук. Подожди, менелюм, годика через два-три все контракты с капиталистами аннулируем. Из своего собственного каучука будем делать и шины для автомобилей, и приводные ремни для станков на заводах, и подметки для башмаков. Да разве перечислишь все, где резина необходима! Без нее в промышленности не обойтись.

Сергей Миронович бережно взял бурый комок, взвесил на ладони, улыбнулся, собрав на висках добрые морщинки.

— Помощник Лебедева, инженер Краузе, принес мне этот образец, а сам в дверях мнется, вздыхает. «Вот, — говорит, — наш уродец…» А я ему в ответ: «Это, Валентин Петрович, не уродец, а социализм. И пожалуйста, называйте его на «вы»…»

Киров положил кусок синтетического каучука на стол и снова обернулся к гостю. В руках Сергея Мироновича бакинец увидел два каких-то камня — один был зеленоватого цвета, а другой — коричневатый — отливал маслянистым блеском.

— Ну, а это что?

— Загадки вы мне задаете, Сергей Миронович, — засмеялся Мамиконянц. — Мое дело — пожары тушить. Я ведь не каменотес…[4]

— А между прочим, это как раз по твоей части, — улыбнулся Киров, протягивая своему гостю коричневатый камень. — Это сланец. Горючий сланец. К пожарам имеет самое прямое отношение. Вернее, к огню, в печке, в домне… В Питер когда-то уголь из Англии завозили. А в районе Гдова, под Ленинградом, целые залежи горючих сланцев! Ну, а это… — Сергей Миронович взвесил на ладони голубоватый камень. — Это, считай, настоящий алмаз.

— Алмаз!.. — недоверчиво воскликнул Мамиконянц.

— Апатит это, — объяснил Киров. — Чудо-камень. Наши геологи его в Хибинах, на Кольском полуострове нашли. Мы его тоже из-за границы вывозим. А у нас на Севере, может быть, этого чудо-камня богатейшие залежи!.. Ну, а что такое апатит? Он и правда не дешевле алмаза. Из него можно приготовить и удобрения для полей, и в металлургии он пригодится, и для производства алюминия — это тоже ценнейшее сырье…

Сергей Миронович задумался, глядя в окно, где золотыми цепочками рассыпались огни ночного Ленинграда.

— Все у нас будет, Граздан Мушегович, — и каучук, и алюминий, и турбины свои, и автомобили, и доменные печи, и прокатные станы… Дай только срок. Рабочий класс любые преграды опрокинет, горы свернет, реки вспять заставит течь. Сильные у него руки.