Весь пламень сердца

ЗАРЕВО

Гудок надрывался тревожным ревом. Словно эстафету, этот сигнал бедствия подхватывали и передавали друг другу заводы на восточных окраинах города, паровозы, стоявшие на запасных путях. И люди, заслышав тревожный гудок, говорили друг другу: «Пожар на промыслах».

Сергей Миронович в этот день вернулся домой раньше обычного. Было всего девять часов. Мария Львовна даже удивилась:

— Признаться, не ждала так рано.

Киров весело посмотрел на жену, на ее обсыпанный мукой фартук, принюхался.

— Я же знаю, Маруся, ты печешь пироги с капустой. Ну, родная, я этот запах издалека чую. Вот и приехал.

Мария Львовна убежала на кухню. Сергей Миронович снял шинель, устало опустился на диван. Редко, ох как редко за последние месяцы удавалось ему вот так рано возвращаться домой. Последний раз это было 27 марта, в день его рождения, Две недели назад. Да и то, если бы Маруся не напомнила, он бы, конечно, забыл, что в этот день ему исполнилось тридцать шесть лет. Ах, Маруся, Маруся, верный товарищ, любимый друг. Сколько пришлось тебе испытать и невзгод и тревог. Были годы долгой разлуки. Были письма, которые ты получала от мужа из тюремных застенков. Были расстояния в тысячи верст. И в этих верстах — бессонные ночи, сверкание сабель, цокот конских копыт, яростная перестрелка, зарева горящих горских селений и казачьих станиц под Астраханью… И вот они снова вместе, под одной крышей. Но как редко, ой как редко выдается свободный часок, чтобы посидеть за чашкой чаю, поговорить по душам… Ведь у первого секретаря ЦК сотни неотложных дел…

С каждым днем в строй вступало все больше и больше скважин. Изо всех сил старались нефтяники, чтобы выполнить обещание, которое они дали стране: довести к октябрю 1922 года число действующих скважин до 1200… Все больше нефти посылали бакинцы в соседние республики — морем на специальных судах — танкерах, по железной дороге — в прокопченных цистернах. Бывалые инженеры только диву давались: каким образом удается рабочим пробиваться сквозь землю, сквозь прочный гранит и базальт к нефти — без современного оборудования, без новых станков и агрегатов.

Да, новых станков не было. Но зато механики не жалели сил, ремонтируя старые. После субботников, когда в Белом и Черном городах[2] тысячи людей разбирали завалы на улицах, в мастерские, на заводы привозили кучи ржавого искореженного железа. И из этого лома хитроумные умельцы умудрялись мастерить станки, сложные бурильные установки. Слушали рассказы Серебровского, побывавшего в Америке, о вращающихся роторах. И в одной из мастерских сделали бурильный вращательный станок.

Такие станки обещали привезти на Апшерон американцы. Но обещания оставались пустыми словами. Проходили месяцы. Фирмы будто нарочно медлили с поставкой оборудования. Пот тогда-то и произошел у Сергея Мироновича с нефтяниками на Сабунчинских промыслах запомнившийся ему разговор.

Киров завернул в Сабунчи по дороге из Мардакян — курортного местечка, где утопали в зелени садов дворцы и виллы, принадлежавшие до революции богачам. Теперь в этих дворцах и виллах отстраивались санатории для рабочих.

Едва лишь первый секретарь ЦК вышел из автомобиля, его тотчас же обступила толпа нефтяников. Они пробовали сегодня сделанный бакинскими умельцами-металлистами вращательный бурильный станок. Большинству рабочих роторное бурение понравилось.

— Получше американских, пожалуй, будет, — уверяли молодые нефтяники.

— Лучше не лучше, — сказал Киров, — но думаю — мы и без американской помощи обойдемся. Незачем нам ловить их за фалды. Сами сладим.

— Почему же они с оборудованием-то тянут, товарищ Киров? — спросил черноволосый, весь насквозь пропитанный нефтью масленщик. — Ведь для капиталистов выгодно — продать. Вот у нас недавно агитатор выступал. Говорил: для капитала самое важное — выгода…

— Это верно, — согласился Сергей Миронович. — Но дело не в одной только выгоде. Капиталисты жаждут власти. Они ждут, когда мы, большевики, пойдем к ним на поклон, взмолимся, начнем слезы лить Вот тогда и поставят они нам кабальные условия, вот тогда и постараются оставить Республику Советов без нефти…

— Не дождутся! — выкрикнул молодой задорный голос.

— Вот и я так думаю, что не дождутся, — рассмеялся Киров, а потом, став серьезным, добавил: — Нельзя нам забывать, товарищи, что капиталисты, сколько бы они ни притворялись нашими верными друзьями, на самом деле всегда останутся врагами рабочего класса. Они хорошо знают: без нефти нам не сладить с разрухой, с голодом, не восстановить разоренное хозяйство.

Что и говорить — врагов у Советской власти, у рабоче-крестьянского государства было много. И явных — за рубежом, и тайных — внутри страны. Были они и в Азербайджане. Держали в страхе жителей горных селений — забитых, неграмотных крестьян, привыкших подчиняться богачам — бекам. Бандиты убивали активистов, их дома сжигали…

Действовали враги и на Апшероне. Не проходило недели, чтобы на нефтепромыслах не возникали пожары. А погасить горящую нефть — дело нелегкое, Неспроста начальник добровольной пожарной охраны Граздан Мамиконянц отбирал в свою дружину самых смелых, сильных, выносливых рабочих.

Сергей Миронович поднялся с дивана, подошел к окну. Апрельские звезды сверкали в ночном бакинском небе. Даже сквозь пелену дыма, всегда висящую над городом, было видно, как они ярки.

По квартире разносился аппетитный дух печеного теста. Киров знал: сегодня во многих домах — в городе, в поселках близ промыслов — разносится такой же чудесный запах. Рабочие, инженеры, служащие получили в пайке пшеничную муку. Получил ее и он, первый секретарь ЦК.

Мария Львовна гремела чашками, торопясь накрыть стол к чаю.

— Сереженька! — позвала она. — Прошу к столу!..

И в тот же миг услышал Сергей Миронович далекий тревожный гудок. Один за другим, на разные голоса, вступая в общий хор, ревели гудки. «Пожар!» Киров метнулся к телефону, рванул трубку.

— Где горит? В Сураханах? — Палец забарабанил по блестящему рычажку. — Военрук? Немедленно оцепить район пожара. — Снова палец на рычажке. — Гараж!.. Айрапетов? Ко мне с машиной. Прошу — как можно скорее! — И потом, обернувшись к Марии Львовне, виновато: — Придется, видно, Маруся, в другой раз полакомиться пирогами с капустой…

От Баку до Сураханских промыслов — километров двадцать пять. Но еще издали Сергей Миронович увидел багровое зарево, разлившееся на востоке.

— Карапет, дружище, скорей!.. — молил Киров шофера.

Но тот и так выжимал из бренчащей машины все, что было можно. А зарево над Сураханскими промыслами все ширилось, все росло, наливаясь зловещим багрянцем. Потом Сергей Миронович увидел пламя. Такого огромного пожара не доводилось ему видеть ни разу. Словно свечи, горели вышки. Открытые нефтехранилища — «амбары» — превратились в огненные озера. С пригорка, на который вылетел «фордик», весь промысел был виден как на ладони, в дыму, объятый пламенем.

Как вкопанный, остановился автомобиль возле группы красноармейцев, которые по приказу Кирова оцепили промысел. Воздух был раскален.

— Свяжитесь с соседней воинской частью, — распорядился Сергей Миронович, увидев командира. — Пусть немедленно вышлют сюда два батальона, и пошлите нарочного в рабочее общежитие. Всех, кто есть, поднимайте по тревоге.

— Слушаюсь! — командир козырнул и бросился выполнять приказание.

А Киров в сопровождении шофера Айрапетова побежал туда, где пылали вышки, кучи заготовленных для построек бревен, туда, где бушевало и гудело бешеное пламя… Он видел мечущихся в огненном вихре людей, слышал громовой голос Мамиконянца, отдающего приказания.

Не прошло и нескольких минут, как Сергей Миронович был в самом центре пожара. Мимо промчались лошади, везя на телеге бочки с водой, — пожарный обоз. Пробежали два добровольца-дружинника, неся лестницу. Еще двое тащили к горящему «амбару» ручной насос.

Рядом с Кировым очутился человек в новеньком костюме, в белой рубашке. Он не узнал Сергея Мироновича, схватил его за руку:

— Гляди! Падает!..

Огромная вышка, подточенная пламенем и, видно, давно прогнившая у основания, качнулась и, вся объятая огнем, рухнула в «амбар». На десяток метров расплескалась горящая нефть. Киров бросился туда, где метались люди: кое-кому нефть попала на одежду, и промасленные рабочие робы вспыхивали, превращаясь в факелы. Сняв шинель, Сергей Миронович накинул ее на одного из рабочих. Другого поливали из брандспойта пожарные.

Гудящее пламя перебрасывалось с одной вышки на другую. Рядом с Кировым снова очутился парень в новеньком костюме и белой рубашке. Пиджак его был в нескольких местах прожжен, рубашка — вся в пятнах мазута и копоти.

— Видишь, горит? — спросил у него Сергей Миронович, указывая на верхушку одной вышки.

— Вижу, — кивнул парень и вдруг узнал Сергея Мироновича. — Товарищ Киров!.. А вы-то как же сюда?..

— А ты что же, думал — первый секретарь ЦК должен на пожар являться последним? — Киров снял фуражку, отер ею лоб. — Слушай, надо взобраться наверх, погасить пламя. Сумеешь?

— Конечно, Сергей Миронович… Я ведь масленщик. Мне на вышки взбираться не впервой.

Он подбежал к загоревшейся вышке и стал карабкаться по скользким от нефти перекладинам.

— Послушай, — окликнул его Киров. — Ас чего ты вырядился так? Специально на пожар, что ли?

— У нас партийное собрание было, — не останавливаясь, отозвался смельчак. — Так мы все кто в чем был…

К Сергею Мироновичу подошел Баринов. Перепачканного сажей, в прожженной одежде заместителя начальника «Азнефти» только и можно было узнать по осанистой фигуре да роскошным усам.

— В нескольких местах сразу загорелось, Сергей Миронович, — сказал он Кирову. — Ясное дело — поджог.

И словно подтверждая догадку Баринова, подбежавший красноармеец доложил взволнованно:

— В Балаханах загорелось. И в Раманах тоже…

Киров обернулся, поискал глазами Айрапетова. Шофер яростно качал помпу ручного насоса неподалеку — возле горящего «амбара».

— Карапет! — позвал Сергей Миронович. — Надо ехать. Горит в Балаханах…

Несколько суток продолжался этот невиданный до сих пор пожар. Только на третий день, измученный, обгоревший, Сергей Миронович вернулся домой.

— Ну, как пироги, Маруся? — спросил он с усталой улыбкой. — Пригорели небось… Я вот тоже… поджарился, как пирог с капустой. Ах, Маруся, выпил бы я сейчас стакан крепкого чаю…

Он мог бы ничего не рассказывать Марии Львовне. То Серебровский, то Баринов улучали в эти дни минутку, чтобы позвонить ей по телефону, ободрить, передать привет от Мироныча. Она знала, что ее Сергей бывал в эти тревожные дни на самых опасных участках, тушил пожар вместе со всеми, едва не погиб… И все, что она могла сделать для него, — сделала: в газетах, в промасленной бумаге, в одеяле сохранила пироги. Они были почти как свежие.

Убежав на кухню, Мария Львовна принялась разжигать примус. Вскоре и чайник вскипел. И пироги румяной горкой возвышались на блюде. Она вошла в кабинет, чтобы позвать мужа к столу, и только вздохнула. Сергей Миронович спал. Наверно, заснул он внезапно, потому что даже не успел снять сапоги и под щекой у него вместо подушки была промасленная, черная, обгоревшая фуражка.