Виднейший ученый, специалист по минералогии и геохимии, академик Ферсман был в этот день не в духе. Куда-то запропастилась папка с очень важными бумагами, и Александр Евгеньевич не мог ее найти. Он сердился на жену, его раздражал шум, доносившийся с улицы, и тем более рассердил его резкий, настойчивый звонок у двери. «Кого еще там принесло не вовремя…» — подумал он раздраженно и крикнул жене:
— Меня нет дома!
Он слышал, как щелкнул дверной замок. Слышал не то испуганный, не то изумленный возглас жены. Вслед за тем раздались уверенные, четкие шаги в коридоре, и незнакомый веселый голос произнес:
— Но если вас нет дома, Александр Евгеньевич, то кто же это так громогласно распоряжается в вашей квартире?
Академик оторопел. В дверях кабинета стоял Киров. Первым чувством ученого был жгучий стыд. Но Сергей Миронович улыбался так приветливо, что у Ферсмана отлегло от сердца.
— С утра сегодня сержусь… — забормотал он, забывая пригласить гостя в комнату. — Папка пропала. А там бумаги… Все ящики в столе перерыл…
— Не та ли папка, что валяется у вас под столом? — спросил Киров, окинув кабинет веселым взглядом.
— Она! — ахнул Ферсман. — лежит прямо на виду!..
— Ну, в таком случае настроение у вас должно перемениться, — сказал Сергей Миронович и, входя в кабинет, протянул Александру Евгеньевичу руку. — Здравствуйте.
Неожиданным для академика был этот визит. А Киров уже давно готовился к нему. Он знал, что ученый живет замкнуто, что лишь узкий круг друзей бывает у него дома. Многие сослуживцы и коллеги Александра Евгеньевича поговаривали, что у него накоплен огромный материал о богатствах недр Севера. Но никому он этих материалов не показывает.
Нередко задумывался Сергей Миронович, отчего это происходит. Может быть, знаменитый ученый не верит в силы большевиков, как не верил когда-то в эти силы слепой бакинский инженер Потоцкий? Но, встречаясь с Ферсманом то в Академии наук, то на каком-нибудь совещании в Смольном, Киров понял — дело совсем не в неверии. Ему стало ясно, что Александр Евгеньевич замкнулся в себе и бережет от посторонних секреты своих исследований совсем по иной причине, В стране строились металлургические гиганты, автомобильные и тракторные заводы, организовывались колхозы в деревне. Для разработок северных недр нужны огромные средства, а их и так не хватает. Если же ограничиться какими-нибудь скромными суммами, снарядить экспедицию в суровую полярную тундру кое-как, то кончится дело неудачей. А Ферсман был горд и дорожил своей репутацией.
Неисследованный, угрюмый северный край был кладовой несметных сокровищ. В книге великого русского ученого Михаила Васильевича Ломоносова нашел Сергей Миронович как-то такие слова: «По многим доказательствам заключаю, что и в северных земных недрах пространно и богато царствует натура, и искать оных сокровищ некому!»
Оторвав задумчивый взгляд от книги, Сергей Миронович тогда подумал: «Да, в ваше время, Михайло Васильевич, и впрямь некому было искать те сокровища. А мы, в наше советское время, найдем!..»
И вот он приехал к Ферсману. Жена Александра Евгеньевича приготовила горячий крепкий чай, без которого ученый во время работы никогда не обходился. Но сейчас чай в стаканах оставался нетронутым. Киров и Ферсман склонились над картами, которые академик расстелил на столе. Увлекшись, он рассказывал о богатствах неисследованного Кольского полуострова, Хибин, мертвой северной тундры.
— Чего только не находили в Хибинах геологи!.. И нефелин, и магний, и кальций, и фосфорит. Есть там и медь, и гипс, и молибден. Даже серебро находили. Но, конечно, самое главное богатство — это апатиты…
Долго в то утро беседовали два человека — прославленный ученый и руководитель большевиков Ленинграда.
— Как вы думаете, Александр Евгеньевич, — спросил Киров, — сколько денег потребуется, чтобы снарядить в Хибины экспедицию?
Ученый задумался. Потом нерешительно, почти уверенный, что Киров только рукой махнет, услышав цифру, назвал сумму.
— Хорошо, — сказал Киров, кивнув. — Попробуем обратиться к Центральному Комитету. Я уверен — деньги нам дадут.
У Ферсмана румянцем вспыхнуло лицо.
— Если это произойдет… Если только это случится…
— Знаю, знаю, Александр Евгеньевич, — тепло улыбнувшись, сказал Сергей Миронович. — Ведь это заветная ваша мечта.
— Как же вы узнали? — спросил пораженный академик.
— Да тут вовсе и не надо быть волшебником! — засмеялся Киров. — Я видел, как сияли ваши глаза, когда вы рассказывали о Хибинах.
Прошло немного времени, и Сергей Миронович добился, чтобы на Кольский полуостров, в суровые Хибинские горы, в край непуганых птиц и холодных озер была послана первая экспедиция разведчиков-геологов. В извечно мертвой земле, скованной лютой стужей, они продолбили пробную шахту. А вскоре на стол в кабинете Кирова в Смольном лег зеленоватый, в тонких прожилках минерал: хибинский чудо-камень апатит.
Как нужен был стране этот простой с виду камешек!.. И Киров начал торопить плановиков-экономистов, архитекторов, инженеров и техников на ленинградских заводах. Надо было точно подсчитать, сколько потребуется денег на строительство нового города в Хибинских горах, на прокладку железной дороги. Надо было поскорее изготовить чертежи домов и фабричных корпусов. Надо было сделать оборудование для рудников и шахт, для обогатительной фабрики, собрать турбины для самой северной в стране электростанции, которую Сергей Миронович предложил построить на быстрой речке Ниве…
В декабре 1929 года все расчеты были готовы. По вечерам на Невском проспекте загорались веселые огни. Толпы людей, оживленных, веселых, спешили по магазинам, готовясь встретить Новый год. А Сергей Миронович собирался в далекий путь.
Поздним вечером, под Новый год, оленья упряжка мчала троих путников от маленького, заметенного снегом железнодорожного разъезда Белый на север, в Хибины. Завывала вьюга. Тоненько пели полозья нарт. Путники молчали. Попробуй-ка поговори, если мороз за пятьдесят…
Закутавшись в овчинный тулуп, Сергей Миронович вспоминал: душный, пыльный норд, жаркий Баку… Вот уж где тулуп был бы ни к чему!.. Он вспомнил: угарная мгла над морем., над городом, над нефтяными вышками… В кабинете трое. Он сам радушный хозяин. В глубоком кресле утонул и словно дремлет, свесив на грудь крупную голову, редактор «Бакинской правды» Петр Иванович Чагин. А посреди кабинета стоит невысокий худощавый человек лет тридцати, светловолосый, синеглазый, с удивительным лицом — подвижным и милым. Это лицо то внезапно затуманивается грустью, то вдруг будто вспыхивает, озаренное внезапным весельем. Это московский гость — знаменитый поэт Сергей Есенин. Он читает стихи. И Кирову кажется, что стихи у него такие же, как его глаза, лицо, весь его облик — такие простые и в то же время загадочные, то задумчивые и грустные, то тревожные, даже растерянные, то вдруг буйно веселые, как неистовая пляска, вдруг взорвавшаяся дробным топотом посреди горестных рыданий…
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно, на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.
Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей…
Стихи Сергею Мироновичу понравились певучестью и сердечностью. Только удивляло его, что поэт в каждой строке будто бы горюет и плачет по уходящей бедности русских деревень.
Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез…
На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость…
Злак овсяный, зарею политый,
Соберет его черная горсть…
У Сергея Мироновича была очень хорошая намять. Почти без затруднений он вспоминал сейчас стихи, которые слышал один-единственный раз, пять с половиною лет тому назад… Кутаясь в тулуп, Киров усмехнулся. «Железный гость»… Да, этот гость на четырех колесах сейчас превращает нищие российские деревни в богатые житницы страны. И отрадно, что Ленинград — первый город в республике, который дал колхозам тракторы. А теперь по железным дорогам, на автомобилях, просто на крестьянских подводах поедет в деревни зеленый апатит — лучшее во всем мире удобрение для полей. Нет, не в ухабинах потонет новая социалистическая деревня. Море хлебов разольется по колхозным полям!.. И поможет взойти хлебам хибинский чудо-камень апатит…
Один из путников заметил вдалеке красноватый огонек. Это геологи в ожидании гостей разожгли под скалою костер, чтобы не заплутали гости в ночной тундре.
Новогодняя ночь 1929 года. В городах, в теплых комнатах люди поднимали бокалы. Звучали заздравные тосты и песни. А в заметенном сугробами бараке, у подножия Хибинских гор, согревая ладони над стаканом горячего чаю, Сергей Миронович Киров рассказывал разведчикам северных недр, какой прекрасный город поднимется среди скал и сугробов, как преобразится, похорошеет, неузнаваемо изменится этот дикий, неласковый край. И, слушая его, люди в промерзшем бараке видели многоэтажные здания, прямые проспекты, озаренные огнями, магазины, сверкающие широкими витринами, кинотеатры, заполненные жизнерадостными зрителями. Они видели остроконечные пирамиды терриконов, ажурные башенки над шахтами. Затаив дыхание слушали они Кирова, наверняка зная, что сбудется все, о чем он говорит. Они знали, что поднимется он среди вечных снегов, город шахтеров и строителей, геологов и химиков… Воплощенная в жизнь мечта! Что может быть лучше!..
Сергей Миронович отхлебнул глоток остывшего чая и посмотрел на часы.
— А ведь уже Новый год, друзья! Айда на улицу!..
Все гурьбой вывалили из барака. В черном небе над горами разливался сказочный свет. Зеленые, голубые, синие, красные, оранжевые огни то вспыхивали, то угасали, то разгорались вновь. Разноцветные сполохи пробегали по всему небу, затмевая звезды. Это переливалось, разгоралось и ширилось сотнями ярких огней северное сияние.
— Смотрите, смотрите! — воскликнул Киров. — Это зарево электрических огней над нашим будущим городом! С Новым годом, дорогие мои друзья! С новым счастьем! С новой стройкой!