Ветер с севера

Глава 7

— Интересно, — присаживаясь на корточки возле тела Харальдина и вытирая окровавленный стилет о его белоснежные волосы, проговорила невозмутимая Тир, — что с ним теперь будет? Скальды поют, что воин, погибший с мечом, копьем или луком в руках, вступит в высокие ледяные чертоги господина нашего Духа Севера. А что, если вместо оружия, он будет сжимать собственный член?

— Мне думается, его вытолкают взашей, — торжественно заверила свою спасительницу Куиниэ.

Тир хмыкнула, ее светло-серые глаза лукаво блеснули. 1 продакоин 1 продакоин В ответ медленная дрожащая улыбка растянула губы Куиниэ, и через мгновение обе молодые эльфийки хохотали, обнимая друг друга. Но потом Тир вдруг поняла, что Куиниэ в ее объятиях уже не смеется, а плачет, сотрясаясь всем телом.

— Ну-ну, — пробормотала она, неловко гладя свою рабыню по спутанным волосам. — Черт! Не реви! Я не знаю, что с этим делать.

— Я и не реву, — шмыгая носом, отвечала та.

— И не надо, дуреха. Ведь все обошлось.

Куиниэ вдруг отстранилась и, рукавом вытерев с лица слезы, смешавшиеся с кровью из разбитых губ, спросила:

— Ты что, пришла сюда одна? Там, на поляне, их человек десять…

— О Духи! — вдруг опомнилась Тир. — Пошли скорее. Только завернись-ка сначала в это.

Тир подобрала с пола и встряхнула меховое одеяло, а потом, набросив его на плечи Куиниэ, повлекла ее за собой. Спустя пять минут они выбежали на поляну, где совсем недавно Тир видела сражавшегося Кэлибора. Почти одновременно туда же на волне сразу после этого стихших магических ветров, как видно, все-таки призванных шаманом, ввалились, ломая ветки, и припозднившиеся дружинники Тир… И все замерли, потрясенные открывшимся им зрелищем.

Много лет спустя, Куиниэ все еще иногда снились кошмары, в которых она видела эту сцену, потрясшую ее до глубины души своей первобытной жестокостью.

Вся поляна была залита кровью. Везде лежали трупы… Куиниэ показалось, что их много, очень много, но потом те, кому пришлось хоронить убитых, уверяли ее, что их оказалось всего тринадцать человек. А среди месива из искромсанных тел неподвижно стоял Кэлибор. Опущенный к земле меч и руки по локоть в крови, ею же оказалась забрызгана его одежда и сапоги. Кэлибор был совершенно неподвижен, только отливавшие рыжиной темные волосы на голове шевелил легкий ветерок. Ничего не выражающий взгляд уперся в пространство, а за его спиной среди мертвой плоти пасся громадный неоседланный конь…

Тихо ахнув, Куиниэ устремилась к Кэлибору и робко коснулась дрожащими пальцами его щеки. Какая-то тень мелькнула в глубине карих глаз, меч с глухим стуком выпал из его рук, и сильные пальцы сжали плечи Куиниэ.

— Я думал, что потерял тебя, — шепнули губы Кэлибора, в то время как жадный взгляд метался по ее лицу.

— Я здесь, с тобой, любимый.

Кэлибор глубоко вздохнул и привлек ее к своей груди, зарываясь лицом в темные вьющиеся волосы. Потом, не разжимая объятий, взглянул на Тир:

— Харальдин Аттердаг?

Тир молча чиркнула себя пальцем по горлу.

— Спасибо, — Кэлибор прикрыл глаза, прижимаясь щекой к макушке замершей в его объятиях Куиниэ.

Они вернулись в большой дом спустя два часа. Эту дорогу Куиниэ проделала сидя на лошади перед Кэлибором в кольце его рук, тесно прижимаясь спиной к его широкой надежной груди и с трепетом ощущая движения его крепких ног, когда он уверенно управлял неоседланной лошадью. Иногда он наклонялся, словно для того, чтобы лишний раз убедиться в ее присутствии, и тогда его теплые губы касались виска Куиниэ или уха, если первым на пути оказывалось оно. Куиниэ и не заметила, как задремала…

Она смутно помнила, что Кэлибор внес ее в дом, что переволновавшаяся, а отого излишне говорливая Ана купала ее в огромной ванной Тир, и уже совсем не осознала, как оказалась в чистой постели под невесомым одеялом из снежно-белого песца. Ее не разбудил и короткий разговор, который произошел рядом с ее кроватью несколько позднее.

Кэлибор, уже умывшийся и сменивший окровавленную одежду на чистую, стоял перед задумчивой Тир, уперев взгляд в пол и сцепив за спиной руки.

— Отпусти ее, госпожа, — гордый лесной эльф впервые назвал так Тир, и та изумленно вскинула брови.

Кэлибор продолжал бубнить что-то, обещая верность до гроба, свою душу, кровь и плоть, просто умоляя, но Тир уже не слушала его. Полная тепла и затаенной печали улыбка осветила ее строгое лицо, сделав его воистину прекрасным и каким-то беззащитным, уязвимым… Женственным.

— Я не госпожа тебе, Кэлибор. Никогда не была ей, да и не стану. А теперь оставь меня. Дай побыть одной.

Сбитый с толку, Кэлибор смешался и, бросив быстрый взгляд на кровать, где сном младенца спала Куиниэ, вышел. Он сунулся было в общий зал, но, преследуемый напряженным вниманием дружинников и полными почти суеверного ужаса взглядами, которые исподтишка бросали на него их жены и дочери, бежал в кухню под крылышко к Анайриэль.

— Почему они все так смотрят на меня, Ана?

Та хмыкнула.

— Говорят, ты голыми руками изорвал в клочья всю дружину Харальдина Аттердага.

— Глупости! У меня был меч, а их всего-то человек восемь…

— Тринадцать, если верить моему мужу…

— Я не заметил, Ана. Словно с ума сошел, — Кэлибор ссутулился на табурете.

— Давай-ка я тебя накормлю, а потом иди и поспи в комнатке Куиниэ — на тебе лица нет.

— Я ходил к Тир. Просил отпустить ее домой…

— Ну и?..

— Она отослала меня.

— О-хо-хо!

— Ана, что же мне делать, ведь я люблю малышку всем сердцем… И бессилен, бессилен, бессилен! — ударяя себя кулаком по колену, почти простонал Кэлибор.

— Тир знает про ваши чувства…

— Откуда? Ведь я сам понял это совсем недавно…

— Ты дурачок, Кэлибор. Это ни для кого не секрет. Стоит только взглянуть на вас с Куиниэ.

— Ты думаешь, она тоже ко мне неравнодушна? — прекрасно зная ответ, но желая еще раз услышать подтверждение из чужих уст, спросил Кэлибор.

Анайриэль только смерила его ироничным взглядом:

— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?

Кэлибор смутился и отвел глаза:

— Нет.

— Не-ет?

— Как я могу, Ана? А вдруг, что-то изменится? За Куиниэ могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…

— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, господа наши, грозные эльфы, так привыкли все решать за нас — ничтожных эльфиек?

— Попробуй за тебя что-нибудь реши! — ворчливо огрызнулся Кэлибор, и Ана рассмеялась, гордясь невольным комплиментом.

Куиниэ проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.

— Бедняжечка, — ворковала Ана, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду и «оживить, как это умели делать только полные доброй зеленой магии руки Куиниэ. — Негодяй сильно испугал тебя?

— Мне было так страшно, Ана, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!

— Говорила я, надо было его добить тогда же, здесь на кухне!

Куиниэ взяла в руки крепкую, но уже проросшую многочисленными корнями после хранения в песке морковку, но вновь замерла:

— Ана! Объясни мне… Ведь Харальдин довольно привлекательный эльф…

— Был, — буркнула себе под нос Анайриэль.

— Да. И у него наверняка находились эльфийки, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…

— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Честная эльфийка из уважаемого Дома должна…

— Ана! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему нам, молодым эльфийкам, ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?

Анайриэль растерянно уставилась на Куиниэ. Сказать — склонять к непотребному, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…

— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.

— А ты с Эриком часто этим занимаешься?

Внезапно Ана почувствовала, что краснеет:

— Клянусь Духами лесов и снегов! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?

— О Анайриэль! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?

— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.

— Ага! Что ОН сочтет нужным!

— Да! И угомонись уже! Совсем засмущала меня своими вопросами.

Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.

— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куиниэ.

— Я слышала, — уточнила та. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.

Куиниэ вспыхнула, как маков цвет:

— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?

— Кэлибор не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куиниэ, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.

Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда Куиниэ все-таки не выдержала и выпалила:

— Одного я все-таки не могу понять, как они могут делать с нами это, если предназначенный для того орган столь мягок и нежен? Кэлибор, когда его ранили…

— Куиниэ! — возопила Ана, вздымая к потолку руки с зажатой в одной из них поварешкой, Тир же, согнувшись пополам от смеха, вывалилась в коридор.

Ана бушевала еще долго, заставив мятежницу переделать кучу самой неприятной кухонной работы, а потом сурово приказала ей отправляться в свою комнату и молиться, чтобы Господь сумел наставить ее на путь истинный.

Однако едва Куиниэ переступила порог своей комнаты, руки поджидавшего ее Кэлибора обвились вокруг ее талии, а губы накрыли подставленный ему рот. Поэтому молитвы получились долгими и более чем страстными… Вот только суровая наставница, которая все еще возилась в кухне, вряд ли осталась бы довольна ими.

— О Кэлибор! — лепетала Куиниэ, млея в его сильных руках.

— Маленькая моя, как же я люблю тебя, — он вновь принялся целовать ее, в то время как рука быстрой змейкой скользнула в вырез платья.

Куиниэ ахнула, когда его пальцы несмело, словно спрашивая позволения, коснулись ее соска. Она стыдилась, но и не желала, чтобы ласка оборвалась, а потому с невинной хитростью предпочла сделать вид, что на самом деле ничего такого и не происходит.

Кэлибор хрипло прорычал что-то невнятное и изо всех сил притиснул податливое тело Куиниэ к своим бедрам. Что-то жесткое вдавилось девушке в выпирающую косточку узкого таза:

— Кэлибор, так неудобно. У тебя что, ножны на поясе висят? Они упираются мне в бок…

Бедняга эльф приглушенно застонал и оттолкнул Куиниэ от себя. Ее глаза невольно поискали предмет, который причинял неудобство. На поясе Кэлибора ничего не было. Да что там: не было и самого пояса. Широкая льняная рубаха свободно облегала крепкую фигуру, прикрывая и бедра… Куиниэ озадаченно нахмурилась, разглядывая место, где, по идее, должен был находиться нож. Нож?

— Духи, дате мне силы! — взмолился Кэлибор и пулей вылетел из маленькой комнатки.

Куиниэ долго думала над этим странным событием, но так и не пришла ни к какому выводу. Зато Кэлибор, выскочив за дверь и подставляя лицо и грудь прохладному ветру, понимал все слишком хорошо.

— Она должна уехать, — бормотал он. — Она должна уехать, потому что я не из железа. Любому терпению может прийти конец. Малышка и не догадывается, что делает со мной! Ножны! Скорее уж нож, и как бы он хотел попасть в ее собственные ножны! Я обязан убедить Тир! Она должна понять…

Внезапно перед его внутренним взором предстала его госпожа, нагая, освещенная трепещущим светом одинокой свечи. Кэлибор тихонько заскулил и, оглядевшись, свернул за угол дома. Через несколько минут ему стало легче. Настолько, что он смог вернуться в дом и отправиться искать Тир. Он уговаривал ее до тех пор, пока та, разозлившись, не выгнала докучливого просителя из своих покоев со словами:

— Добьешься только того, что я продам или тебя, или ее.

Кэлибор опешил:

— Но ты ведь не сделаешь этого?

— Кто тебе сказал?

— Не-ет. Ты не сделаешь этого.

— Что меня может удержать?

— Совесть.

Тир рассмеялась:

— Я беспринципна и бессовестна, Кэлибор, и ты это знаешь.

— Неправда. Тебе просто нравится так думать. А на самом деле…

— Кэлибор! Ты способен вывести из себя даже прибрежный валун! Уйди от греха!

Кэлибор ушел, но едва Тир собралась отвести глаза от двери, как она снова приоткрылась, и в ней показалось расстроенное лицо бедняги.

— Но ты ведь не продашь ее?

Подушка ударилась в то место, где только что была голова Кэлибора, за дверью раздался топот убегавшего просителя, а Тир хохоча повалилась на кровать. Она еще никогда не видела эльфа до такой степени обалдевшего от любви. А потом смеяться почему-то расхотелось. Щуря невидящие, устремленные в пространство глаза, Тир внезапно размечталась о том, что кто-то когда-нибудь сможет также полюбить и ее…

Спустя сутки дружина получила приказ готовиться к отплытию.

Кэлибор еще несколько раз пытался заговорить с Тир, но та лишь однажды отреагировала на его слова, и то не так, как того хотелось бы влюбленному эльфу.

— А что, если я подарю свободу тебе, Кэлибор?

Сердце замерло где-то в горле:

— А… Куиниэ?

Тир сделала удивленное лицо:

— При чем здесь она?

Кэлибор не уловил неискренности и затаенного лукавства в ее подчеркнуто равнодушном голосе.

— Тогда я не смогу принять ваш подарок, госпожа, — церемонно поклонившись, ответил он.

И Тир опять прогнала Кэлибора прочь. Прошел еще день, и все члены дружины, включая лесного эльфа, заняли свои обычные места… Напряжение отпустило Кэлибора, лишь когда он увидел, что следом за Тир в полном боевом снаряжении на ладье появилась робко улыбающаяся любимому Куиниэ, облаченная не менее воинственно — кольчуга из тонких стальных колец, одетая поверх плотной льняной рубахи, кожаные штаны, сапоги, а на поясе кинжал в богато украшенных ножнах. Ее темные волосы были заплетены в три косы, как это часто делали женщины снежных эльфов, а лицо оказалось исполнено надеждой.

Кэлибор перевел взгляд на Тир, но та спрятала глаза в густых изогнутых ресницах, и прочитать судьбу в ее взоре не удалось. Тир прошла вперед и остановилась у деревянной резной фигуры, изображавшей могучего снежного медведя, которой был украшен высокий штевень ладьи.

— Да сопутствует нам мудрость отца нашего Духа снегов. Да смилостивится над нами Дух воды и повелитель морской стихии. И пусть наш парус наполнится попутным ветром!

Тир размахнулась и швырнула в волны горсть золотых монет, потом горсть зерна, а затем плеснула из бурдюка струю темного забористого пива. Шаман ударил в бубен и запел высоко и надрывно. Ветра шевельнулись и замерли у его ног, послушными котятами, ожидая момента, когда берег окажется достаточно далеко, и они смогут помочь.

— В путь! — воскликнула Тир, обернувшись к дружине.

Гребцы навалились на весла, и ладья легкой птицей скользнула от родного берега. Сначала она, сияя на солнце пурпуром громадного паруса и синими щитами, закрепленными вдоль бортов, неспешно плыла вдоль скалистых берегов Белого архипелага, объятых весной. Зелень травы, голубое глубокое небо, отраженное мерцающим под лучами солнца серовато стальным морем и синевой спокойных вод фьордов, наполняли высоким восторгом души суровых снежных эльфов. Чувства требовали выхода, и они запели…

Ничего ужаснее слышать Куиниэ не приходилось. Она подняла удивленные глаза на поющих, но все они были совершенно серьезны, у некоторых на глазах даже появились слезы. Куиниэ перевела глаза на Кэлибора, и он подмигнул ей, а потом поманил к себе.

— Это песня моря, — шепнул он в ее нежное ушко. — Зима была слишком долгой, и снежные эльфы — лучшие мореплаватели в мире — соскучились по любимой стихии. А теперь просто смотри на воду и слушай.

Куиниэ последовала его совету, и вскоре была совершенно захвачена суровой героикой баллады. К вечеру корабль бросил якорь у небольшого поселения, а ранним утром вновь отчалил, на сей раз решительно взяв курс прочь от земли, которая вскоре исчезла из виду, оставив ладью и эльфов, находившихся на ней, наедине с собой, между морем и небом. Это было величественно и страшно одновременно.

Ночь они провели в море, а к вечеру следующего дня на горизонте появилась темная точка. Земля! Гребцы налегли на весла, стремясь достичь ее до наступления темноты. Это были обитаемые одними лишь птицами острова, где снежные отдыхали два дня, после чего отправились дальше. Оставив справа Орочьи острова и суровые берега Гномьего царства, ладья, словно диковинный зверь, высоко вздымая высокие штевни с разинувшими рот снежными медведями на них, приблизилась к берегам страны лесных эльфов.

Стоя на носу, Куиниэ видела, как жители прибрежных деревень провожали взглядом величественный корабль внушающих суеверный ужас северных варваров, очевидно радуясь тому, что дружина снежных держит путь дальше и явно не собирается бросать якорь. К исходу третьего дня Киуниэ узнала родной берег.

Удобная для швартовки бухта нашлась в стороне от возвышающегося над прибрежными скалами огромного серого замка, казалось, выросшего из них, черпая силы в их монументальной неподвижности. Зубчатые стены, выложенные гномами и ими же снабженные круглыми сторожевыми башенками, обрывались прямо в пропасть, где в сотне метров под ними кипел пенный прибой. А над всем этим подпирала небо крона огромного родового дуба — древнего и кряжистого, рядом с которым виднелась усаженная трубами крыша жилого здания, возведенного вокруг огромного ствола…

Нос ладьи ткнулся в прибрежный песок, и Куиниэ, с гордостью взиравшая на родной дом, обернулась, торжествующе глядя на снежных эльфов. Но вдруг наткнулась на мучительную печаль в глазах Кэлибора и вздрогнула, осознав, что настал решающий момент. Она на мгновение зажмурилась, потом, собравшись с духом, распахнула засверкавшие зеленью глаза и, обводя взглядом команду, выпалила:

— Я, Куиниэль из Дома Красного дуба, приглашаю вас погостить в замке, принадлежащем моей семье. В знак дружбы и благодарности, — уже робко закончила она, потому что Тир смеялась.