Ветер странствий (СИ)

Глава 8

Глава восьмая.

Квирина, Сантэя.

1

Всё началось часа через два после визита ведьм. Сначала явились три преторианца — видимо, дам у них больше не нашлось — и принесли еду. Слишком роскошную для узников — даже на взгляд никогда не бывавшего в тюрьмах Алексиса. И слишком скудную для дворян. А уж тем более — разбалованных квиринских патрициев.

Ладно, для не разбалованного его самого сойдет. Раз уж впереди — не казнь.

Мидантиец мигом обратил внимание, сколь вялыми выглядят товарищи по несчастью. А значит — нужно притворяться таким же. Так даже лучше — проще сбежать. А потом вытащить хоть Марка. Будем надеяться, ведьмина дрянь заставила их спать на ходу не навечно. А то если это и была обещанная «не казнь»… «Естественная» смерть ведь ею не считается, правда?

Ладно, не такая уж мерзкая эта бурда. Даже мясо вон плавает. Определенно, банджаронское пойло выглядело хуже. А уж благоухало… Не выдали бы остатки аромата из кадки!

А после еды принесли… Нет, вот это — уже издевательство!

Больше всего «это» похоже на золоченую ткань — только полупрозрачную. И сию, с позволения сказать, тунику полагается напялить? Порядочному мидантийскому дворянину? Издеваются, да?

Но при попытке возразить тот же парень объяснил:

— Всё равно наденут.

Голос — как у мертвого. Такой же равнодушный. И вдруг стало в разы страшнее. Будто Алексис тут — единственный живой среди ходячих… трупов.

А выхода не осталось. К золотому убожеству прилагаются еще и того же цвета сандалии. Ладно хоть не босиком. Удирать легче.

И лучше не думать, как в таком виде драпать по улицам Сантэи. Средь бела дня. Может, там уже хотя бы ночь? Ну, пожалуйста! Змеи уже с ними, с ночными грабителями. Про них Ленн тоже писал немало приличного.

Но для начала придется в этом выйти. Ну ладно — преторианцы. Они хоть мужики. А если на ритуале будут дамы? Даже если самые седые и замшелые жрицы!

Разве что спрятаться за спинами товарищей!

— Ты, того, не стесняйся, — один из стражей слегка ткнул мидантийца в бок. — Зелье действует медленно?

— Ага, — опомнился Алексис. — А должно? Пока только башка кружится.

— Гладиаторы вообще в одних повязках ходят.

Да, в повязках. Но повязки-то у них непрозрачные! И гладиаторам не надо притворяться, что плевать на внешний вид. Их ничем не травят.

— А тебя, парень, ждет такая же арена…

Что⁈

Темный и все змеи его!

— Только без риска для жизни.

Ладно, кончай ломаться, в самом деле. Заметят — станут смеяться еще хлеще. Особенно на арене…

Кончай, кому сказано! Не урод ведь какой. А гладиаторы… среди них и немолодые есть. Далеко не все к сорока сохраняют юношески-поджарое тело. И не у всех ноги и грудь безволосые.

Впрочем, с точки зрения зрителей это, возможно, даже здорово. Придает мужественно-обезьяний вид. Отличает от изящно-утонченного вида самих патрициев — только что выщипанных во всех местах.

Дорога — шагов двадцать — показалась и нескончаемой, и чересчур короткой. А арена встретила светом — чересчур ярким. Глаза режет.

Лиц оказалось сотни! Если не тысячи…

Выбора нет — изображай, что тебе плевать, как прочим. А потом улучишь момент и… И когда-нибудь забудешь всё это, как дурной сон!

Хорошо, что спят товарищи по несчастью. Плохо, что не спят орущие и свистящие зрители на трибунах! Их что, не учили, что на ритуалах древних богинь нужно вести себя тихо и торжественно? Прочим-то участникам — без разницы, а бодрствующему Алексису — каково? Как гладиаторы это выдерживают — день за днем? Не спросить. Среди бойцов арены невинных агнцев не нашлось. И вряд ли искали.

Ненормальные внизу расселись прямо на земле, ненормальные на трибунах засвистели громче.

— Принцы и принцессы! — писклявый, но громкий голос. По ушам режет.

Когда из-за кулис выбрел этот кудрявый, в такой же золотистой тунике распорядитель?

Погодите… Принцессы⁈

Алексис обернулся — едва не забыл, что спит на ходу. И едва успел замедлить движение.

Девушки появились с другого конца арены. В таких же туниках — только красных. Одну красотку Алексис встречал в чьем-то доме точно, у двух из-за перекинутых вперед волос не разобрать лиц. А еще одна…

Едва не остановилось сердце. Он-то думал, Валерия передала записку с воли! И ему, дураку, и в голову не пришло: а как бы ей это удалось? Найти банджаронскую ведьму, подослать во дворец, подкупить так, чтобы не предала. Потом подкупить преторианцев, чтобы пропустили… При всех своих уме и сообразительности кузина — всего лишь девчонка младше его самого, а не дипломат или эвитанская шпионка.

Они схватили Валерию!

Будь Алексис не самим собой, а каким-нибудь героем — поклялся бы, что они умрут. А так не смеет даже кулаки стиснуть!

— Принцы и принцессы, вы должны построиться парами, — елейным голосом приказал распорядитель.

Хороший вопрос: посмел бы кто-нибудь ослушаться? Алексис не посмел. И честно побрел к ближайшей девушке.

Что здесь планируется, змеи побери? Бальный танец с воспеванием той самой богини? И всё? Или юный мидантиец ошибся — ничего страшного им не грозит, и скоро вообще всех отправят по домам?

А зачем тогда опоили? Так по ритуалу положено? Кто эту свихнутую религию знает?

Или убивать будут парами⁈

Чтобы не смотреть на вопящих зрителей, Алексис честно уставился на девушку. Где-то он ее уже определенно встречал. Только с другой прической. Осоловелые глаза девицы слегка пугают, но не больше, чем всё остальное.

Медленно — не забывай, медленно! — можно обернуться к Валерии.

Слава Творцу, хоть с ней всё в порядке! Кузина подмигнула — заговорщицки-озорно.

Хоть что-то хорошо! Когда все отвлекутся хоть на миг — они удерут вместе! Без Валерии он никуда не пойдет.

— Подожди, о юный принц! — распорядитель ухватил его за плечо. — Я еще не объявил пары.

Раззолоченный, передушенный, а сильный.

Алексис покорно побрел назад. Встал столбом.

— Принц Авл Флавий Антиний и принцесса Юлия Марцеллина.

Тот самый рыжий парень по знаку распорядителя смиренной овцой поковылял к вышеуказанной девице в алой тунике. Судя по имени — дальней родственнице и Марка, и Валерии. Та и не шелохнулась.

— Принц Секст Ливий Веспасиан и принцесса Эмилия Лавиниана. Принц Алексис Марэас Стантис и принцесса Лициния Солис.

Которая из них Лициния? Вряд ли это зелье делает всех знатоками чужих имен? Скорее они тут все знакомы между собой. Четыре из них — точно не Лицинии. Или Алексис просто знал их под другими именами — из пышной грозди фамильных.

Проколоться на такой ерунде!

Стоп. Лициния. Лициния Солис. Это же сестра гордячки и умницы, будущей монашки Юстинианы! Или кузина.

Или настолько дальняя родня, что фамильное сходство бесполезно и искать.

Вот эту девицу Алексис точно никогда в глаза не видел. А у еще двух — толком не разобрать лиц. Да чтоб!

— Принц Алексис Марэас Стантис и принцесса Лициния Солис, — неумолимо повторил распорядитель.

Все пялятся на Алексиса — стоящего столбом. Все, кроме прибалдевших товарищей и товарок по несчастью. Притвориться перебравшим зелья и прилечь тут полежать — на мягком песочке арены?

— Принц Алексис…

— Я не знаю здесь никого, кроме моей кузины Валерии… — заплетающимся голосом пролепетал мидантиец. Вроде, не дрожащим. — Я — иностранец.

— Принцесса Лициния Солис, подойди к принцу Алексису Марэасу Стантису и отведи его на место, — вывернулся распорядитель.

Одна из девиц — уже примелькавшаяся алая туника, медово-рыжие волосы скрыли пол-лица — не слишком твердой походкой направилась к «иностранцу». Взяла за руку. По-прежнему шатаясь, повела. Меж светло-огненных прядей совершенно трезво глядят ярко-изумрудные глаза. Она тоже не пила зелья!

Не забывая изображать мертвецки пьяного… или каким там нужно быть после этой ведьминой дряни, Алексис поковылял к двум уже готовым парам. Присел напротив Лицинии на вожделенный песочек. Голова кружится уже без всякого зелья. От одних нервов. И от жадных воплей.

— Лициния… — прошептал мидантиец.

А ничего у Юстинианы сестричка!

— Ты не пил зелья, дурак! — неласково прошипела Лициния голосом Юстинианы.

— Так ты ведь — тоже… — опешил он. — Так что…

— Тише! Мне и не нужно. А ты спятишь, идиот!

Интересно, кому-нибудь понравится, если его обзовут дважды подряд?

— Я — не дурак и не идиот! — разозлился Алексис. Шепотом. — У меня просто хватило ума не пить эту гадость. Как и у тебя, кстати.

— Вот именно, что ума! — хмыкнула девушка. — Большого! С подлунный мир!

У нее даже тон, как у старшей сестры! Та же Юсти — и тоже рыжая. И не сказал бы Алексис, что она — намного младше. Может, вообще — близняшки? Так вроде, нет.

— Тебе больше понравилось бы, если б я выглядел как остальные?

— Точно — дурак! Они так выглядят только сейчас, а ты будешь — всю оставшуюся жизнь. Ичедари — по-своему добра, но не прощает неповиновения.

Еще не легче. И что же эта Лициния имеет в виду? Что жрецы теперь из Алексиса последние мозги вышибут? Палками, например? Или что им там по должности положено? Посохи?

— Не волнуйся, — подмигнул мидантиец. — Меня никто не раскусит. До сих пор же не раскусили.

— Раскусят! — усмехнулась она. — После обряда. С ума сводят не служители Ичедари, а ее магия. Сам обряд.

— Что?

В уши дико ударили барабаны, и Алексис явно с чем-то спутал последние слова.

А вот взгляд — вряд ли.

— Ты — не глухой, — процедила Лициния. — Просто дурак. Это — разные вещи.

Безумные зрители, безумная арена безумного города. И сумасшедшая и без всякого зелья девица всерьез рассуждает о богинях и магии. Посмеяться бы над таким вместе с Марком — не будь тот сейчас в состоянии полного кретина. Или посмеяться с Валерией — не притворяйся она сонной, как остальные.

— Магии не бывает, — голос не подвел и не дрогнул. В отличие от сердца. Оно именно сейчас двинулось к пяткам. Пока неуверенно. — Не существует.

— Главное, что ты для нее существуешь. Это — ее алтарь. Ичедари. И раз ты сюда пришел — уже затронул ее законы. Если сидишь дома, ешь виноград и запиваешь вином — можешь верить или не верить во что вздумается. Но ты явился на болото без слеги, забрел на середину трясины, а теперь заявляешь, что не веришь в болота.

— Не зашел, а затащили, — буркнул Алексис. Изо всех сил отгоняя прочь крепнущую панику. И пытаясь ухватить за шкирку сердце. Оно теперь уже стремительно летит куда-то точно ниже пяток. — Приволокли за шкирку! Не больно спрашивая.

Будто от этого в ситуации с болотом что-то изменилось бы! Хоть заорись там…

— Слушай меня внимательно, — перекрикивая барабаны, произнесла Лициния. — Ты свихнешься по окончании обряда. Если я тебя не спасу. Я могу это сделать. Чары Ичедари спасут любого.

— Зачем это нужно тебе?

— По разным причинам, — усмехнулась девушка. — Допустим, не хочу проснуться в обнимку с сумасшедшим любовником.

— С кем?

— А ты думал, мы здесь будем ромашки собирать? Мы будем сношаться… прости — совокупляться по воле богини.

Вот теперь Алексис уставился на нее в непритворном ужасе. Потом — на зрителей. Потом — на песок.

Здесь явно не полагаются кровати. А также не наблюдается сеновала. Или на худой конец зеленых лужаек — хоть их тоже мягкими не назовешь. Если не навалить копну свежескошенной травы, конечно…

Алексис, ты не о том. Потому как «о том» думать без паники вообще невозможно.

Здесь есть только песок — на нем удобно сидеть, но не более. Увы, это — не пляж. И уж точно к альковным радостям не располагают ЗРИТЕЛИ! И вопли.

Чем была плоха вдова? Тем, что дура и шлюха? Так отсюда она кажется всё умнее и целомудренней…

А ее кровать была мягкой без всяких скидок. И братья не собирались присутствовать ни при первой брачной ночи, ни при следующих.

— Ты шутишь? — без надежды на удачу вздохнул мидантиец.

Девушка раздраженно мотнула головой — как породистая кобылица.

— У тебя нет времени на сомнения. Всё, смотри мне в глаза.

Ну, это — почему бы и нет? Глаза красивые, а сестренка Лицинии — уж точно не банджарон. И не лишит его воли даже на считанные минуты…

Зеленые омуты. Нет, стены. Зеркальная, полупрозрачная гладь. Полный, равнодушный покой. Лишь на миг содрогнется, пропуская зачарованного собственным отражением странника.

Миг — и безуспешно пытающийся выбраться утонет. Гладь сомкнется над его головой. Навеки.

Тихо колыхнутся равнодушные воды, стирая следы чужой гибели…

Алексис бешено рванулся назад!

Только зеркальная гладь — не выпустила. Зеленая и уже непрозрачная.

2

Барабаны, свирель… и, кажется, гитара. Или что-то очень похожее. И еще три или четыре музыкальных… то есть пыточных инструмента.

То, что Элгэ видела в катакомбах древнего города, было реальным, хоть и потусторонним. А вот здесь — не магия. Просто бьет по ушам какофония взбесившихся звуков, ритмов и аккордов. Люди не должны это слышать — если хотят выжить. Только кто же их спрашивает?

Восторженный визг зрителей, желтый песок арены, сонные лица шестнадцати юношей и девушек. И распроклятый золотой помост плывет над всем этим приютом сумасшедших. Под открытым небом.

А рядом с Элгэ — Поппей Август. Чтобы жизнь совсем уж малиной не казалась. Или хоть ежевикой. Даже собранной давным-давно и уже прокисшей.

Виктор пил малиновый компот кружками. Еще и подслащивал. И никогда не понимал любви Элгэ к горькому кемету.

Сейчас лучше забыть о Викторе. Не стоит думать о нормальных мужчинах, если рядом — сорвавшиеся с цепи Кровавые Псы. Одни на помосте, другие — на зрительских трибунах.

Мерно шагают преторианцы, плавно качаются золотые доски. Наверное, кадровым воякам противно выполнять работу носильщиков.

Если еще не привыкли. Таковы ведь обычаи Сантэи.

Но от того, что обычаи Эвитана предписывают корсет, сама Элгэ тюрьму из китового уса отнюдь не возлюбила. И страшно представить, что когда-то в особо религиозных семьях корсет был вообще из железа. И уродовал грудь. Превращал в плоскую. Чтобы не вызывала греховных позывов.

А еще — горели костры, где жгли еретиков и язычников. Увы, люди ничего не умеют делать наполовину. Даже сходить с ума.

А уж как в те времена обращали в истинную веру покоренных… В общем, Элгэ, читая хроники некоторых лет, искренне радовалась, что родилась годов на двести с лишним позже. И не в той стране.

Ничего, жизнь всё исправила.

Замедлили шаг. И стало еще хуже. Словно качка усилилась.

По-прежнему болтается помост, трясется небо, кружится голова. То ли от благовоний Поппея — столь близко, что можно локтем коснуться. То ли от перекошенных лиц вокруг. И от тягучего аромата незнакомых курений.

Что за дрянь здесь жгут? И, главное, где — за кулисами? Ни следа дыма, а тянет всё ощутимее — чем-то восточным. Востоком, что ненавистнее Ритэйны. Лучше уж честные дикари в медвежьих шкурах, чем квиринско-мидантийские иглы в бархате. Или еще более утонченные игры Шахистана. Зверь, что охотится ради пищи и инстинкта убивать, всегда понятнее утонченного садиста с вином, виноградом и пыточными орудиями.

Впереди — всё ближе лицо одного из зрителей. Маска похоти и исступления. Лет сорока, жиреющее тело, мелкие свинячьи глазки. Липнут к голове реденькие волосенки, капает из отверстого рта слюна.

Где-то на холме высятся башни Арганди, цветут вишни и гранаты… Цел ли еще хоть сам холм?

Нельзя об этом думать. Арганди — далеко… жива ли она еще? Или там хозяйничает солдатня Эрика? Или наемники. Или замок стерли с лица подлунного мира?

Теперь если Элгэ и сможет где-то жить свободной, то в каких-нибудь Вольных Городах. Или в далекой Идалии, где не только ползают гюрзы, но и много солнца и моря. А кто помнит лишь о змеях — не понимает, что самые ядовитые — это люди.

Ровно через полчаса Поппею придет долгожданный конец. Но думать об этом получасе — невозможно. И о том, что случится завтра с этими девочками. Дурман зелья пройдет. А для них случайные партнеры станут первыми.

Лица ближе, небо — дальше. Приехали. Снижаемся.

Избавившись от груза, преторианцы чинно отошли подальше. Выстроились в стороне, почти картинно изображают достоинство. Всё, что им остается. Не поголовно же там служат одни плевавшие на всё бесчестные негодяи. Вдобавок безразличные к собственному унижению. Тут никакая квиринская военная дисциплина не спасет.

Шестнадцать невинных жертв уже построились парами. Кто стоя, а кто — уже и сидя. Двое целуются взасос, не дожидаясь обряда. Тоже зелье? Нет, вряд ли. Остальные-то едва не спят на ходу. И сумасшедшая музыка им вместо колыбельной.

Как жрецы заставят их что-то в таком состоянии делать? Аза, что ли, с зельем подшутила? Не пострадали бы, бедолаги! А заодно и их семьи.

Поппей тянет к Элгэ переднюю лапу. То бишь галантно подает. И его глаза — тоже осоловели. И он нахлебался зелья⁈

— Не надейтесь… герцогиня, — усмехнулся Кровавый Пес. — Я выпил два… лекарства. Ваше и еще одно. Видите ли, я пожелал остаться в своем уме.

Жаль, не выхлебал еще и предотвращающее беременность. Было бы хоть забавно.

А вообще — чудесно! Значит, Элгэ сейчас смотрится так же. Второе зелье (точнее — третье) выпила и она. Личный рецепт Азы. Противоядие от состояния, в коем ныне пребывают все шестнадцать юных патрициев и патрицианок.

— Остальные тоже сейчас очнутся, — еще гадостнее усмехнулся Поппей.

Ну что ж — палочки вам в руки и барабан на шею. Дико хочется напиться. Но даже если бы кто и подал — поверх двух зелий еще и вино?

Нет уж — заливать за воротник будем не раньше Вольных Городов. И уж точно — не раньше убийства Кровавого Пса.

Виктор говорил — нужно уметь превращаться в стрелу, летящую в цель. Вот стрела и летит. В две цели. Уничтожить Поппея и убраться живой и здоровой. Всё. Прощай, Квирина. Да здравствует Священный поход против тебя. К тому времени Элгэ здесь уже не будет. В любом случае.

Она порадуется издали.

И жаль, в обряде не пожелал поучаствовать лично император. Случай убрать Поппея представится и так. А вот приблизить гибель того, кто устроил в Сантэе весь этот безумный бардак…

Кроме того, у Аврелиана были причины для его деяний. И вполне веские. В отличие от природного садиста Кровавого Пса. Разделить с нынешним императором постель… то есть песок — не настолько отвратительно.

Ага, а еще лучше бы остаться в Аравинте.

Где бы Элгэ ни могла сейчас очутиться — там всяко лучше, чем здесь и сейчас. Кроме разве что гарема.

Ладно, Аврелиан, живи пока. До Священного похода.

3

Ало-золотые туники, золотая арена, ало-золотое яростное солнце. Всё никак не закатится. Одно на небе, десяток — на стенах. Аж в глазах рябит!

Повеяло холодом. Даже здесь. Это что, знак того, что сейчас начнется? Уже?

Нет, жрецы появились. Из-за кулис. В количестве двух штук. С кривыми ножами наперевес.

Так Элгэ ошиблась, и сейчас здесь все-таки будет убийство? Шпильки не хватит на двоих! Точнее на троих — не будем забывать о Поппее. И о преторианцах. Из трезвых здесь, кроме этой шайки, только зрители, а они никого спасать не будут. Просто пожалеют, что взяли мало мяса и вина. Зрелище оказалось интереснее, чем думали!

Первая шпилька пойдет-таки в Поппея. А дальше — хорошо, если успеет умереть еще хоть кто-то, кроме Элгэ. То есть безродной банджаронской ведьмы, не оценившей оказанной чести. «Вползла, подобно змее» — как принято говорить в таких случаях. В родню к принцу Гуго и в дом дяди Элгэ тоже вползала…

Ну и змеи с ней. Всё равно живой отсюда никто не выпустит.

Жрец с кривым ножом направился к ближайшей девушке. Походкой, претендующей на величавость. В другой ситуации илладийка бы смеялась. Вместе с Виктором.

Из черного рукава выпросталась лапа… ручища (кажется, волосатая), грубо схватила девчонку за запястье. А это еще зачем? По горлу можно полоснуть и без лишних церемоний. А страх в осоловелых глазах не появится — хоть того больше ножами тряси. Или даже приволоки ту змею, что ворочалась в катакомбах древнего эвитанского города. Столь древнего, что он вряд ли эвитанский. Да и гордящаяся тысячелетней историей Квирина с зависти удавилась бы. Хотя ведь у нее и свои зверюшки есть. Еще омерзительнее…

Нож взмыл над головой жреца, толпа восторженно взвыла. Все-таки убийство. А ты, Элгэ, опоздала! Опять.

Алая как закат кровь брызнула на песок. Совсем немного — как и положено из пореза на руке. Легкого.

Багровые капли жгут желтоватый песок — в меру чистый. Пока.

А корявая лапа жреца уже хватает локоть следующего — юноши. Вновь взлетает в воздух серп ритуального ножа.

Дыши ровно, Элгэ. Фанатик просто выпускает понемногу крови из каждого. Ничего опасного. Не считая гибели душ на алтаре, правда?

А что этот паук сейчас делает? Ах да — просто смазывает кровью губы девчонки. А ее кровь приложил к губам парня.

Следующая девушка, следующий юноша. А первая пара уже шевельнулась — сразу оба. Даже с песка поднялись. И теперь пялятся друг на друга. Тоже не слишком осмысленно, но уже вполне… б-р-р!

Кому как, а Элгэ искренне порадовалась, что ее волосы — не по-илладийски послушны. Потому что сейчас они пытаются встать дыбом. Как шерсть у разъяренной кошки. Или… испуганной. По кошкам такое не поймешь.

Волосы, в отличие от их хозяйки, не привыкли бунтовать. Так что, может, еще и не сумеют.

Жутко! Страшно и неестественно. Как и все последние месяцы. Ничего, в логове Поппея было хуже.

Но если Ичедари та, кем ее описала рыжая, — ее корчит от отвращения при каждом таком обряде. Элгэ бы корчило.

Много лет назад маленькая дочь Алехандро Илладэна любила страшные сказки. О змеях, живущих в подземных глубинах. О жутких, безжалостных жрецах, что приносят на древних алтарях кровавые жертвы.

Только там добро (очень сильное и бесстрашное) всегда побеждало зло. И происходило всё это очень далеко от Илладэна. И в очень-очень давние времена. На Южном Черном Материке. Его так и назвали. Возможно, из-за цвета кожи его жителей — южных соседей таинственной Хеметис с ее пирамидами среди песка. А может — из-за ритуалов, что практиковали люди с угольной кожей. Страшное зелье убивало людей, а потом превращало мертвых в послушных кукол — не живых, но способных ходить, говорить… убивать. По воле поднявшего их колдуна. На время.

Неужели все сказки — лишь прикрытая флером тайны правда? Но Элгэ даже в детстве не мечтала угодить в легенду. Ее вполне устраивала собственная жизнь. Игры и книги тем и хороши, что из них можно выйти в любой удобный тебе миг. Зайти в теплый дом, пролистнуть страницу.

Самая красивая история в реальности может обернуться кошмаром. И маленькая илладийка никогда не понимала тех, кто жаждет родиться в другое время. Вечные проблемы — всегда одни и те же. А кто думает, что в ином веке оказался бы в совсем другой роли — заблуждается и лжет сам себе. Там мы были бы теми же, что и теперь. Если тебе лень сделать что-то здесь и сейчас — бесполезно лгать себе, что в другом мире у тебя резко заведутся причины. Если здесь ты — спивающийся неудачник, то и там останешься им же.

Разница — в мечах вместо шпаг. И в сплошных мрачных каменных крепостях вместо удобных замков с большими окнами. Больше грязи и меньше удобств. Никакой философии и поэзии, почти никаких законов. Кроме права сильного.

Правда в этом отношении мало что изменилось и с веками.

И в любой легенде есть герой (а еще лучше — целая команда), что вовремя приходит на помощь слабым и обиженным судьбой и злодеями. А в жизни единственный герой — ты сам. Герой или жертва. Потому как посторонние спасители не приходят. Не появляются ниоткуда. Твоим близким искать тебя слишком далеко, а посторонние выручать не станут. У них найдется куча собственных забот. И никто не хочет лишних проблем. За редкими исключениями, но те сами долго не живут.

Кстати, если удастся выжить — надо будет и сказки перечитать внимательнее. Там кто-то хоть раз спасал незнакомых людей, да еще и бесплатно? Или все рвались в бой лишь за друзей и близких? А если и ввязывались за кого чужого, то или в полкоролевства свои услуги ценили, или в дочь короля. А особо наглые требовали то и другое.

И всё равно илладийские сказки о принцессах и рыцарях — лучше других. Или северные — про охотников и диких зверей. В них нет потусторонней жути Востока и Юга.

Что за зелье ты дала беззащитным детям, Элгэ? Почему они все, один за другим, как заведенные встают с примятого песка? Что за больной, лихорадочный блеск в их глазах?

Если это — особо изысканная шутка Кровавого Пса, и именно зелье на самом деле и сводит с ума — для мерзавца будет мало одной смерти.

Но чего тогда заслуживаешь ты — уговорившая наивных девчонок и мальчишек выпить эту дрянь?