Ветки кизила

Глава двадцатая

Большим недостатком Гюльсум были ее странные привычки. Конечно, у каждого ребенка они есть. Но девочка переплюнула в этом всех. Ей не доставляли удовольствия просто игры, она обязательно должна была вымазаться в грязи; так же как ей казалось безвкусным то, что она ела, если предварительно это повалять.

И случилось так, что эта особенность Гюльсум, вместо того, чтобы со временем пройти, напротив, начала принимать немыслимые масштабы.

В доме ее заставляли делать самую грязную работу, которой брезговали все остальные. Кроме детских горшков, она следила также и за мышеловками. Стирать, помимо детских пеленок, вещи, использованные либо испачканные больными, до того, как их отправят к прачке, тоже поручали Гюльсум.

В доме было множество кошек. Несмотря на то что Гюльсум с хозяйской заботливостью выделила каждой из них отдельное место в саду, все равно иногда они гадили под диванами или за дверью, и, если это обнаруживалось, убирать приходилось, конечно же, девочке.

Однажды к Феридун-бею приехал гость из Гебзы и, напившись, уронил свои часы в туалет. Часы были хорошо видны, но он не смел их достать. Тогда ханым-эфенди погладила Гюльсум по спине и засмеялась.

— А ну-ка, девочка моя. Есть для тебя работенка. Уж что-то, а это ты умеешь, — сказала она.

Девочка закатила рукава энтари по самые плечи и принялась за работу. Домочадцы толпились и толкали друг друга, чтобы понаблюдать за ней, некоторые не выдерживали и убегали с рвотными позывами. Наконец Гюльсум, с раскрасневшимся от усердия лицом, вытащила часы, издав радостный победный крик. Вытащить-то вытащила, но она сама вся перепачкалась. Барышни с воплями прибежали к самой опытной в доме в таких делах кормилице из Карамусала.

— Ох, наша любимая кормилица… Нужна твоя помощь. Вынеси ее в сад, ни к чему не прикасаясь. Выброси все, что на ней надето. Пока хорошенько не отмоешь ее, не пускай в дом… — умоляли они.

Гюльсум тщательно вымыли от макушки до пяток. Однако барышни не подходили к ней еще много дней. Как только она приближалась к ним, они кричали:

— Ох, девочка… держись подальше… не протягивай руку… мне кажется, что от тебя воняет… — В то же время Гюльсум, видя такое отношение к себе нервных барышень, злорадно ухмылялась, шутила и делала вид, что хочет броситься им на шею и обнять. Одним словом, о Гюльсум в доме говорили: «Из ее рук нельзя есть даже неочищенное яйцо». И это было действительно так.

Гюльсум не отделяла чистое от грязного не только в вещах, к которым прикасалась, но и в еде. Слава Аллаху, в доме было всего полно. Тем, что воровали повара и прислуга, можно было бы наполнить еще один дом.

Так получалось, что Гюльсум всегда доставались объедки, черствая или испортившаяся еда. Причина была следующей: в доме часто готовили еды больше, чем нужно, и в шкафах скапливались вчерашние или даже позавчерашние объедки. Так как выбрасывать еду считалось грехом, то эти объедки тарелками выставляли перед Гюльсум.

— Гюльсум, дочь моя… Сейчас прохладно… Если это и постояло неделю, ничего страшного… Немножко, правда, с душком… Съешь-ка, чтобы не пропало, — уговаривали ее.

Гюльсум, которая прекрасно знала, что подбирать упавшие на пол хлебные крошки и съедать их означает жить в нищете и в будущем, тем не менее всегда это делала.

Она считала, что ее желудок способен переварить что угодно. Ведь чем питались в деревнях целыми днями? Разве они с Йорганлы не говорили, что ели траву, когда шли сюда из провинции? И ведь ничего, все живы остались.

Но относительно еды Гюльсум и вправду повезло больше, чем ее землякам. Она ела то, о чем они и мечтать не могли. Ей наливали остатки молока, давали грибы в сметане. Если дети не доедали что-либо, это тоже отдавалось ей. Один раз ей даже досталась маленькая баночка розового варенья, в которую попал муравей. Девочка каждый день по чуть-чуть его смаковала.

Однако Гюльсум не насыщалась даже при таком изобилии. Приходило ли время еды, чувство голода или нет, при словах: «За стол!» — она начинала дрожать, воровала у детей из рук еду и даже косточки с тарелок, словно кошка.

Когда хозяйка дома пила воду, она укоризненно улыбалась, глядя в стакан, который поднесла ей Гюльсум:

— Ах, Гюльсум, ну когда же я смогу без опаски взять стакан воды из твоих рук?

Но, наверное, этому не суждено было сбыться. Она должна была уяснить, что не имеет права брезговать объедками других, но если она накормит кого-нибудь собственными объедками, то это будет непростительный поступок. Если бы девочка восприняла это как должное, то проблем бы не возникло. Однако вбить это в ее бестолковую голову оказалось совершенно невозможно.