Недели за три до высадки десантной армии англо-французов в Крыму, то есть до начала Крымской кампании, в Севастополе появился инженер-подполковник Эдуард Иванович Тотлебен. Он привез командующему всеми силами Крыма князю Меншикову от главнокомандующего так называемой Южной армией князя Горчакова рекомендательное письмо.
Горчаков писал из Кишинева, где была его штаб-квартира, своему другу юности Меншикову, что посылает ему на всякий случай очень дельного инженера, который выдвинулся при осаде турецкой крепости Силистрия на Дунае.
Но Меншиков не любил инженеров, он смотрел на них, как на заядлых казнокрадов, а в открытие военных действий в Крыму не верил. Поэтому он принял Тотлебена очень холодно, дав косвенными намеками понять, что он совершенно ему не нужен и может ехать обратно.
Однако сопроводительной бумажки на обратный проезд Тотлебен не получил, и в ожидании ее прошло у него время до начала сентября 1854 года, когда уже можно было предполагать, что война в Крыму вполне вероятна.
В Севастополе он очень тщательно изучая окрестности города, набрасывая кроки в свою записную книжку, изучал и линию передовых укреплений, которую начали было вести, но бросили. А когда армада союзников в несколько сот вымпелов подошла к евпаторийскому берегу Крыма для высадки десанта, тогда даже и Меншиков должен был признать, что друг юности прислал ему человека, очень серьезно относившегося к своему делу, человека больших познаний, а главное, большой широты и свободы мысли, характерной для инженера-творца, а не копииста.
Но гораздо раньше Меншикова разглядел Тотлебена Корнилов, и, когда на него легла вся тяжесть обороны Севастополя, он уже не расставался с Тотлебеном, хотя последний был лет на двенадцать моложе его и всего только штаб-офицер, а он — не только вице-адмирал, но еще и генерал-адъютант.
В гарнизоне Севастополя были военные инженеры, и тоже в штаб-офицерских чинах, но Корнилов всем им очень решительно предпочел Тотлебена, у которого, вдобавок к его знаниям и верному взгляду на вещи, оказался еще и незаменимо ценный опыт, приобретенный в Дунайскую кампанию.
Так произошло то, что лучшие войска Западной Европы, прибывшие в Крым с определенным заданием — в несколько дней захватить Севастополь и уничтожить Черноморский флот, пришлось встречать молодому подполковнику, по чертежам и при непосредственном наблюдении которого «возникали редуты один за другим, грозной цепью росли бастионы».
И в английской и во французской армиях были, конечно, тоже военные инженеры, но маститых лет и, разумеется, в генеральских чинах, притом являлись они признанными авторитетами в фортификации. Россия же противопоставила им никому в Севастополе не известного подполковника. И совершенно неожиданно для всех оказалось, что лучшего выбора сделать было нельзя, как нельзя было для руководства обороной города с суши поставить никого, кроме моряка Корнилова, а к орудиям на бастионы и в редуты никого, кроме матросов.
Какая неудачная для первой позиционной войны выдалась почва — каменистая, хрящеватая, притом сухая, так как долгое время перед тем не было дождей! Англо-французы предусмотрительно привезли с собою на судах сотни тысяч мешков с болгарской землей — готовые валы укреплений, — им был хорошо известен грунт под Севастополем. Точно так же позаботились они и о саперных инструментах: все было высшего качества. Между тем лопаты, кирки и мотыги, выданные для работ со складов Севастополя, оказались никуда не годны: лопаты гнулись, кирки ломались, то и дело натыкаясь на камни; однако работы нужно было вести с наивозможной быстротою, и они именно так и велись.
Смешно было бы задаваться целью — создать сухопутную крепость в несколько дней, поэтому строился только укрепленный лагерь по самой близкой линии к городу и Корабельной слободке, а высоты, окружающие Севастополь, заранее отдавались противнику, если бы он пришел к мысли о правильной осаде.
Конечно, Севастополь был бы совершенно неприступен, если бы в свое время укреплены были эти высоты, а для защиты их выделен достаточный гарнизон.
Но Николай I не допускал даже и мысли, чтобы кто-либо осмелился напасть на Севастополь с суши, и до последней минуты не верил, что большая десантная армия собирается в Константинополе для операций в Крыму, как об этом открыто писалось в английских газетах. Царь был убежден, что когда пишут «Крым», нужно читать «Кавказ», что болтовня газет имеет целью его одурачить, но он, конечно, не из таких простаков: он считал себя лучшим дипломатом своего времени.
Та линия укреплений, которую вывели до приезда Тотлебена, была очень слаба и имела всего только около полутораста орудий на семь километров. Она рассчитана была для отражения атаки сравнительно небольшого десанта — тысяч в 25–30. Так как в распоряжении Меншикова были приблизительно той же численности сухопутные силы, то юн не слишком и беспокоился об участи Севастополя. Все его карты спутала высадка 65-тысячной армии союзников, стремительного движения которой он задержать не мог.
На Тотлебена легла задача в кратчайший срок усилить линию обороны настолько, чтобы она могла противостоять напору крупных сил противника, чтобы редуты и бастионы были такими не по одним лишь названиям.
Ему нетрудно было доказать, что иные из укреплений строились без применения к местности, что они очень невыгодны для защиты, что брустверы их непозволительно низки, площадки тесны, — гораздо труднее было все это выправить.
Обстоятельства сложились так, что интервенты не осмелились атаковать слабые укрепления с подхода к Севастополю; они занялись подготовкой к правильной осаде, и этим воспользовался Тотлебен лучше, чем мог это сделать кто-либо другой. Бастионы, устроенные под его руководством, вполне выдержали генеральную бомбардировку, начатую противником 17 октября, а на иных участках заставили замолчать осадную артиллерию врага.
Осада затянулась надолго, и мы видим Тотлебена везде, где необходима была инженерная помощь русским войскам; он — один из активнейших участников Инкерманского боя; под его руководством ведется очень сложная и трудная минная война; он — инициатор выдвижения так называемых контрапрошей впереди линии бастионов; он деятельно работает над возведением Волынского и Селенгинского редутов против второго бастиона и Камчатского люнета, отодвинувших на несколько месяцев падение Севастополя; он то и дело находит новые и новые точки в линии обороны, которые нуждаются в защите, и устанавливает на них батареи; он безошибочно угадывает планы противника, который в конце концов начинает относиться к нему с большим почтением и сравнивает его с Вобаном, знаменитым французским военным инженером времен Людовика XIV.
В июне 1855 года он был ранен на одном из бастионов пулей в ногу, и эта рана вывела его из строя. Тем самым был нанесен большой ущерб делу обороны Севастополя. Рана становилась все более опасной, лечился Тотлебен вне Севастополя, непосредственные сношения с ним стали затруднительны, распоряжения его уже не выполнялись с такой энергией, какая им требовалась, и средства защиты начали сильно отставать от средств нападения, что привело в конце концов к подавляющим результатам последней августовской бомбардировки, к занятию Малахова кургана французами и к очищению Южной и Корабельной сторон Севастополя.
Все же имя Тотлебена навсегда связано с блистательной обороной Севастополя. Еще не совсем оправившийся от рапы, он был переведен в Николаев и так же деятельно занялся укреплением этого города, очень важного для обороны Причерноморья.
Впоследствии под его руководством составлялся несколькими военными инженерами капитальный труд «Описание обороны Севастополя», являющийся образцовой сводкой всех действий русской армии и флота в тяжелый и ответственный перед родиной год, когда отсталая Россия сопротивлялась направленным против нее усилиям большей и сильнейшей части Западной Европы.
Но вот началась русско-турецкая война 1877–1878 гг., принесшая полную независимость Болгарии, Сербии, Черногории, и в ней мы снова видим Тотлебена, только в роли противоположной той, какая выпала ему в Севастополе: здесь ему пришлось брать сильно укрепленную Плевну, снабженную очень большим гарнизоном и руководимую талантливым генералом Османом-пашой.
Тотлебен был призван для этого дела тогда, когда другие боевые русские генералы, потерпев несколько неудач при атаках и штурмах, высказывались уже за снятие осады.
В короткое время разобрался в обстановке Тотлебен, взял в свои руки ведение осады и повел ее так, что Осман-паша дошел до необходимости вывести весь гарнизон и потом или прорваться или погибнуть в бою. Тотлебен предложил ему третье решение — сдачу, и он сдался.
Падение Плевны решило участь всей турецкой армии, так что Тотлебену, назначенному главнокомандующим, оставалось сделать уже немногое для того, чтобы турецкое правительство заговорило об условиях мира.
Тотлебен оставил два серьезнейших научных труда: «Записка к проектам вооружения сухопутных крепостей» и «О вооружении приморских крепостей». Это — теоретические работы, основанные на огромном опыте. Тотлебен далеко вперед двинул фортификационное дело и признан величайшим военным инженером XIX века.
В России в его время не было ни одной сухопутной или морской крепости, которая не была бы усилена в соответствии с его планами. Выборг, Свеаборг, Динабург, Кронштадт, Брест-Литовск, Ковно, Белосток, Гродно, Новогеоргиевск, Ивангород, Варшава — вся эта старая линия крепостей была им изучена, подвергнута строгой критике и получила по его указаниям новый облик.
Ему принадлежит проект укрепления Киева, им была вызвана к жизни крепость Осовец, прославившаяся длительной защитой во время первой империалистической войны. Трудно перечислить все, что было сделано этим талантливейшим и энергичнейшим человеком.
Тотлебен имел счастливую особенность совершенно не замечать опасностей во время боя и не считаться с ними. Занятый вычислениями и расчетами, он вел себя в бою, как исследователь, с поразительной невозмутимостью и бесстрашием, отмечая устойчивость укреплений, силу артиллерийского огня и прочее, что относилось к его теоретическим выкладкам, проверяемым практикой сражения; этим объяснялось, очевидно, его невиданное хладнокровие, его неизменная деловитость во время Севастопольской обороны и во время осады Плевны.
В общежитии он был живой, увлекающийся человек, остроумный собеседник.
Тотлебен не мог, конечно, предотвратить падение Севастополя — катастрофы, которую сам для себя подготовил Николай I; но зато он более чем кто-либо другой из его современников содействовал тому, чтобы все ценнейшие качества русского солдата, ставшего на защиту родных рубежей, выявились в полном и до наших дней не меркнущем блеске.
Умер Тотлебен в 1884 году, 66 лет от роду.
1940 г.