Владыка кошмара

11. правда

— Хорошо. Я просто хотела сказать, что… Ты мне нравишься.

— Ах? — Мурасаки повернулась и посмотрела на Ямато удивлёнными глазами.

— И Мацуя мне нравится, и Кирияма… правда он ведёт себя немного странно, но всё равно… И ты… Ты умная, красивая, спортивная. Я тебе завидую, правда, Мурасаки, и ты мне нравишься. Когда я впервые тебя увидела, я сразу захотела, чтобы мы были подругами. Но вы всегда была такая нелюдимая… Прости, что я так говорю, но мне так кажется… И я никогда не могла к тебе подступиться и рассказать об этом. Просто скажи, ну… В последний раз, и я больше не буду к тебе лезть, правда, совсем, даже смотреть на тебя не буду, но перед этим я хотела, эм… признаться. Вот. Я бы очень хотела, чтобы у меня была такая подруга, как ты. Ты не против?..

Всё это я, — или Ямато, я уже не уверен, — проговорили на одном дыхании, смотря на свои коленки и длинные белые пальцы. Затем я осторожно приподнял глаза и посмотрел на Мурасаки исподлобья. Что за выражение было у неё на лице? Злость? Отвращение? Презрение, что такая дурочка захотела стать её подругой? Всё это были вовсе не мои собственные страхи, но страхи Ямато, от которых сотрясалось наше общее сердце.

Я посмотрел на лицо Мурасаки и к великому своему удивлению заметил, что через белесую дымку на нём горит румянец.

Мурасаки растерянно, не моргая смотрела на меня своими ясными глазами. Её розовые губы были приоткрыты. Вот нашил взгляды встретились, и девушка немедленно отвернулась и затараторила:

— Ты что… Ты что несёшь вообще?!

— Извини, — сказал я мягким голосом.

— Что значит извини, тебе… Зачем тебе извиняться, не зачем извиняться… — она запиналась. — …Так ты хочешь, чтобы мы…

— Стали подругами. Можно?

— Нет! То есть…

Мурасаки сглотнула. Я же, по своей собственной инициативе, ибо дух Ямато, по всей видимости, сбежал в самые дальние закоулки её сердца, до ужаса смущённый собственными словами, сделал самую глупую, неловкую и жалкую улыбку, на которую только был способен. Когда Мурасаки посмотрела на меня, у неё точно волосы стали дыбом.

— Ну… Если… Если…

Я осторожно придвинулся. Мурасаки попятилась и отвернулась.

— Наверное… можно, — с этим словом она, казалось, выдохнула весь воздух, который находился в её лёгких и под конец захрипела.

— Правда?! Спасибо большое, Мурасаки… Нет, Юки!

Я немедленно раскрыл объятия и бросился прямо на девушку. Сам не знаю почему. Вошёл в роль. Мурасаки вскрикнула, отпрянула и выставила руку. Секунду спустя её кулак и мой нос совершили коллизию, и медный вкус крови брызнул мне на язык.

Моё тело рухнуло на пол.

— Ах! Извини, я… Кья! — Мурасаки было ринулась на помощь, но поскользнулась о собственные мокрые следы и рухнула прямо на меня. Нежная тяжесть болезненно придавила моё тело, выбивая из меня дух, и миг спустя я почувствовал, как моя собственная гладкая кожа и кожа Мурасаки соприкоснулись через тонкую ткань, и всё моё тело вздрогнуло, точно его пронзил ток; не имею ни малейшего понятия, была это моя собственная реакция или Ямато, но лицо моё вспыхнуло, и я замер, как бревно.

Меж тем Мурасаки пришла в себя, выдохнула, — её тёплое дыхание коснулось моего уха и молнией пронзило спинной мозг, распаляя маленький огонёк в районе живота, — и приподнялась.

— С тобой всё в порядке? — спросила она, нависая надо мной и разглядывая взволнованными, правда, искреннее взволнованными глазами.

— Да… — ответила я, медленно приходя в себя.

— У тебя кровь, тут, — неловко сказала Мураками, показывая на мой нос.

Я кивнул и попытался вытереть.

— Левее, нет… Вставай.

Мурасаки заставила меня подняться. Было непросто.

Мои ноги подрагивали. Сам удар Мурасаки не был сильным, хотя девушка действительно была очень атлетичной… Во всех смыслах этого слова, ибо даже сейчас, пока она ведёт меня за руку, мой взгляд всё норовит опуститься на её копчик и… Но сильнее Ямато ударилась головой о кафельный пол. На её макушке осталась шишка, в которой будто бы стали зажигаться болезненные фейерверки, когда Мурасаки стала промывать мою голову тёплой водой.

Я поморщился.

— Терпи… Сама виновата, — хмуро сказала Мурасаки.

И тем не менее она ещё некоторое время чувствовала себя неловко, отчего то и дело спрашивала меня, как я себя чувствую и не болит ли у меня голова. Прозвучит грубо, конечно, но я был удивлён такой заботливостью со стороны… Юки.

Наконец мы снова уселись на прежнее место и стали говорить… Обо всём. Про учёбу, про Икари, — Мурасаки призналась, что испытала шок, когда он погиб, — про наших одноклассников. Девушка очень удивилась, когда я сказал, что между Ямато и Кирияма ничего нет.

— Я думала, он твой парень.

— Нет! И вообще он гей.

Мурасаки вытаращила глазами.

Мы обсудили Мацуя, Нанако… Последняя была великолепна, разумеется, и Мурасаки сильно смутилась, когда я упомянул подарок, который девочка для неё приготовила.

Наконец я спросил, почему она решила искупаться посреди ночи. Мурасаки ответила, что это для неё — в порядке вещей. С детства она занималась плаванием и ходила в клуб.

— Так вот почему ты такая…

— Какая? — нахмурилась она.

— Спортивная.

Мурасаки на секунду нахмурилась, как будто пытаясь понять, нет ли в моём замечании ничего оскорбительного, а затем осознала, что это был комплемент, и смутилась.

— Да, — сказала она. — Но это было давно. Теперь я просто хожу сюда по привычке. Мне… Становится неуютно, если я не буду плавать. Глупость.

— Почему? Разве ты не собираешься вернуться в команду по плаванию, когда…

Я осёкся.

Мурасаки опустила голову, приобнимая колени.

Я хотел сказать: когда всё закончится, но слишком поздно осознал, что этого не будет. Даже если упустить тот простой факт, что уже сегодня она собиралась нас убить, все свои шансы на спортивные успехи, общение с друзьями, на свободу и обычную жизнь обычной девушка она потеряла в тот самый момент, когда злополучный тест нарёк её Стражем, защитником человечества.

Если представить жизнь как своеобразную киноленту, то фильм под названием Юки Мурасаки обрезали в самом начале, на первых шестнадцати минутах из полуторачасового хронометража.

Сколько лет ей оставалось? Два года? Три? Стражи долго не живут. Каждый день она семимильными шагами приближалась к своей кончине.

Вот почему Мурасаки была нелюдимой. Её светлую жизнь вдруг погрузили в пучины мрака. В тёмную бездну. Вот почему она пошла на поводу у культа. Были и другие причины, разумеется, ребёнку сложно выдержать давление со стороны родителей, но главным образом Мурасаки хотела отомстить. Ей было всё равно на спящего бога и на Вестника. Эти люди, думала она, забрали её жизнь, и она хотела за неё поквитаться.

Или нет.

На самом деле всё это просто мои предположения. Но звучит стройно, не правда ли? В какой-то момент Мурасаки замолчала. Она высказала всё, что было у неё на душе, и теперь чувствовала себя… Без понятия. Она молчала. И я молчал. В душевой повисла тишина.

Немного помявшись, я заговорил:

— Знаешь, Мурасаки…

Она повернулась.

— Я всё исправлю.