Владыка кошмара

57. х2

Примерно через десять минут, — процесс это был небыстрый, — мы спешились, уложили наших СТРАЖЕЙ на землю и стали вместе с Мурасаки, а вернее Х, которая снова, судя по туманной дамке в глазах, завладела её телом, пробираться через пустыню в сторону пригорода.

Вблизи последний оказался довольно большим. Я уже привык наблюдать мир из кабинки моего СТРАЖА, и теперь чувствовал себя как человек, который неожиданно оказался в тельце муравья. Собственно, поэтому нам пришлось немного пройтись, чтобы добраться до место своего назначения.

Всё дорогу я поглядывал краем глаза на Х, но последняя казалась совершенно невозмутимой, и лицо её, как и прежде, представляло собой непроницаемую маску; мне хотелось растопить лёд между нами, но сперва я не мог придумать тему для разговора, а потом, когда перед нами наконец протянулась серая дорога, помешало невидимое напряжение, которое висело посреди воздуха.

Х остановилась на границе, которая отделяла пустыню и субурбию, посмотрела на последнюю своими серыми глазами, и пошла вперёд.

Я следовал прямо за ней и между делом смотрел по сторонам: газон, садовые гномики и редкие невысокие деревья. Самый обыкновенный, хотя и немного стерильный пригород — примерно такие строили в штатах для испытания ядерного оружия.

Лишь некоторое время спустя я заметил странность: на дверях каждого дома крепилась табличка, на которой, по всей видимости, должна была быть выгравирована фамилия его владельца. Видимо, так оно когда-то и было, но потом изначальная надпись стёрлась или её намеренное стёрли и вместо неё оставили только вереницу цифр и букв: Y2, J1, B18, A4, M12… и так далее.

У меня появилось определённое, хотя и расплывчатое предположение, что именно это может означать; я уже собирался его обдумать, как вдруг что-то легонько ударило мою правую ногу. Я посмотрел вниз. Передо мной лежал пёстрый красный мячик. Я осмотрелся и увидел мальчика в шортиках, который семенил в мою сторону. Он подобрал мячик, посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и сказал:

— Извините.

— Ничего, — ответил я машинально.

Мальчик кивнул, повернулся и побежал к своим друзьями.

Я проводил его взглядом. Затем повернулся и посмотрел на Х. Последняя пристально наблюдала за произошедшей сценкой. Взгляд её казался всеобъемлющим, как объектив хорошей камеры.

— Идём?.. — спросил я.

Она кивнула, — более медленно, чем обычно, хотя возможно, что мне просто показалось, — и мы пошли дальше.

Дорога была длинной и однообразной. Даже не знаю, виной ли было странное пространство, в котором мы оказались, или само понятие американской субурбии, но я уже было с головой погрузился в собственные мысли, как вдруг Х сперва замедлилась, а потом совсем остановилась. Она повернулась всем своим телом и посмотрела на очередной, совершенно непримечательный среди остальной вереницы одноэтажный домик.

— Идём, — сказала она, ступая на тропинку, которая разрезала ровный, как под линеечку, газон.

Я проследовал за ней.

Поднимаясь на порог, я бросил взгляд на табличку, которая венчала беленькую дверь. Фамилии на ней не было, даже затёртой. На золотистой поверхности была выгравирована единственная буква: «Х».

К этому времени я уже примерно понимал, что здесь происходит, а потому совсем не удивился, когда с другой стороны дверного проёма меня встретил не обыкновенный американский дом, но совершенно стерильный белый коридор.

Вместе с Х мы прошли его до конца и повернули направо. Там была очередная дверь, из тех, которые обыкновенно встречаются в больницах. Х стала перед ней и замялась. В её исполнении нерешительность выглядела довольно странно. Она была похожа на робота, которого резко выдернули из розетки. Наконец девушка повернула ручку и провела меня внутрь.

Белизна.

Именно предельная белизна первой бросалась в глаза, стоило только переступить порог палаты. Затем, постепенно, белизна начинала приобретать очертания. Посреди палаты стояла больничная койка, накрытая тонким, чистым, — примерно такие давали в детском садике во время тихого часа, — покрывалом. За ним тускло выступала фигура женщины.

Назвать её возраст было проблематично. Она была взрослой, определённо, и в то же время сам факт, что мне приходится делать это уточнение, говорил о том, что было в ней нечто детское, чистое… Её длинные светлые волосы словно речные заводи разливались на покрывало; всё её тело было спрятано; виднелось только лицо — красивое, чистое, невинное… И непоколебимое, как у мертвеца.

Её запросто можно было принять за мёртвую, если бы не пронзительный в такой светлой и тихой комнате писк, который изредка издавал датчик сердцебиения, рисуя при каждом своем возгласе маленькую гору на чёрном экранчике.

«Марусаки» стала перед женщиной и посмотрела на неё.

Повисла тишина, нарушаемая только редким и пронзительным писком.

— Это ты… Так? — спросил я наконец тихим голосом.

Х кивнула.

— Как тебя зовут? На самом деле?

— Больше… я… не помню…

Я кивнул и снова посмотрел на женщину. Видимо, примерно тридцать лет назад, во время первого явления Вестника, она была ещё совсем ребёнком, настолько маленьким, что даже не запомнила собственное имя. И как его запомнишь, если в один момент оно, как и все прочие детские воспоминания, погрузились в туман, и на смену ему пришла единственная бирка: Пациент Х.

Тот самый.

Тот самый ребёнок, который впервые заговорил о Вестнике. Икари мне про него рассказывал. Да и я сам я кое-что прочёл за время собственных изысканий. Именно «Х» впервые заговорила о том, что скоро явится Вестник. Она предупреждала. Её не слушали. Он пришёл и мир закончился. Это была официальная теория. А на самом деле…

— Всё… так… и было… Почти, — проговорили губы Мурасаки.

И завели рассказ.