— Даш, ты не забыла про пинцет?
Буду я еще про всякие пинцеты думать!
— Я…
Я пыталась соображать быстрее, но ни кофе, ни прогулка пешком — к счастью, Кузьма додумался оставить машину у дома — не привели мой организм в кристально-трезвое состояние. На кухню я пошла за водой, но сейчас сунулась в нижний ящик за кастрюлей! Да, чтобы сварить в ней индюка, в которого превратился Кузьма со своей ногой.
— Ищу емкость, в которой ты можешь распарить ногу!
Браво, ясность рассудок возвращается ко мне семимильными шагами!
— Примерь!
И я действительно повесила ему на ногу кастрюлю. Пятилитровой не нашлось, так что пусть примеряется к той, что имеется. Не надо было такие лыжи отращивать!
Между делом я успела включить чайник и бросить на пол полотенце — белое, но другого тут нет! — а воду он точно расплескает. Взяла немного жидкого мыла — ну вот, целительная ванночка для ног готова.
— Прошу! — бросила я Кузьме, уже присевшему на стул, как-то очень даже угрожающе, будто предлагала засунуть ногу не в кастрюлю с теплой водой, а в котел с бурлящим кипятком.
— Принеси крем. Пожалуйста.
А это еще зачем? Но, может, у них, у спортсменов, свои секреты, и я принесла ему тюбик.
— Для рук сойдет?
— За неимением другого, любой сойдет. Садись рядом.
Я села, даже не спросив зачем. Наверное, для компании, но он вдруг схватил мою ногу и, обмакнув конец полотенца в кастрюлю, из которой его нога вытолкнула прилично воды, протер мне ногу.
— Слушай, не надо! — попыталась я высвободиться, но он так крепко держал мою ногу, что я из-за своих телодвижений чуть со стула не навернулась.
— Даш, спокуха… Я знаю, что у тебя болят ноги и без всяких заноз. Сейчас станет чуть легче…
Никогда крем не казался таким ледяным на руках, а сейчас, когда лег мне на ступню, оказался сродни ледышке. Я снова дернулась — уже непроизвольно и, кажется, покраснела. К счастью, Кузьма не смотрел на меня — зато досконально изучил мою ногу, кривизну пальцев, каждый миллиметр отросшего педикюра. Он находил на ступне самые болезненные точки, точно мстил за детское иглоукалывание, и мне казалось, что вместе с кремом с ноги сходит кожа.
— Сейчас будет больно…
Еще больнее? Он ухватил мой крючковатый второй палец и дернул вверх — я думала, у меня искры из глаз посыпятся.
— Что ты делаешь? — почти что взвизгнула я.
— Расслабляющий массаж! — усмехнулся Кузьма так нагло, что не держи он мою ногу так крепко, точно бы получил пяткой в нос. — Кроссы для бега должны быть на размер больше.
И он снова принялся выкручивать мне пальцы, один за другим…
— Не дам! — закричала я, когда он отпустил первую и схватился за вторую ногу.
— А кто тебя спрашивает?!
— Ай!
Мне хотелось вгрызться зубами в деревянную спинку стула, на котором я ерзала.
— Даш, ну не конец света. Вы еще круче себе процедуры делаете и живы…
Может, кто и делает, а я нет. Мне больно!
— Кузя, хватит!
— Последний палец и все… Будешь мне мстить пинцетом… Обещаю не визжать!
Когда он вытащил из кастрюли ногу, мне захотелось вылить ему мыльную воду на голову. Она уже остыла — так что не ошпарится, а освежится. Но я чуть не навернулась на скользком полу — хорошо, успела схватиться за стул.
— Даш, ну у тебя ж ноги в креме. Надо соображать…
Ноги на свободе, про крем я забыла!
Схватив со стола приготовленный пинцет и йод, я опустилась коленями на мокрое полотенце и зажала его ногу коленками, точно в тиски. Пришлось хорошо намять кожу, прежде чем игла вышла наружу.
— Ничего себе! — ахнула я. — Кактус какой-то… Морской кактус…
Кузьма взял у меня пинцет с вынутой занозой и покрутил перед глазами.
— Может, морской ёж? А?
Понятия не имею, ни кто такой ёж, ни кто такой кактус — морские, последнего я точно только что выдумала.
— Какая же ты, Дашка, собранная, все-то у тебя имеется, — проговорил Кузьма то ли в благодарность, то ли с издевкой, когда я вернула колпачок на йодный карандаш.
— Давай вставай. И вторую ногу помой… — выдала я, тоже не без издевки.
— Я уступлю место даме. Первая в душ — ты!
— У меня на ногах крем.
— Вот и смоешь. Давай, иди…
Я схватила чистую одежду, скользнула взглядом по застеленной кровати и сглотнула кисло-тревожный ком. Кровать, как и все полотенца, была белой. Идеально белой…
— Даша, ты можешь не быть черепахой?! Сразу видно, никогда в общаге не жила!
А ты типа жил! Ну да, в хостеле… Так чего не предложишь идти в душ вместе? Я, может быть, и пошла бы… Нет, не надо. Лучше я сама. Можно заодно проверить, все ли на месте. Не все, но бриться я сейчас не буду. Подмышками еще можно, а больше нигде нельзя. Может, это вообще только мне кажется, что за день там что-то выросло… А на лице точно что-то новое появилось — красный нос, например. Ну надо же было так загореть! Теперь он точно похож на картошку. А в остальном? А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…
— Кузя!
Позвала я, когда не обнаружила его за столом, как и кастрюли на полу. Кузьма все убрал. За собой и за мной. Даже тюбик с кремом куда-то пропал. Мой!
— Кузя! — крикнула я уже в дверь, ведущую во двор, потому что краем глаза успела проверить его спальню. И свою заодно.
Он явился, теребя полотенцем мокрые волосы. Да, и со вторым полотенцем вокруг бедер. Тело он явно не вытирал.
— Ты наверх в душ ходил? — сообразила я.
— Во двор. Он холоднее…
Смеется, да? Только что тут смешного?
— Пить хочешь?
Он швырнул полотенце на стол и, схватив из шкафчика стакан, наполнил его до краев водой из холодильника, но отпил лишь пару глотков.
— Что за дрянь?
Он вылил воду в раковину и открыл дверцу холодильника.
— А, понятно…
Он вытащил контейнер и вылил из него всю воду.
— Он просто охлаждает, а я решил, что у них вода подведена к фильтру. У нас вода вообще есть?
Я мотнула головой.
— Отлично. Будем пить вино!
Он вытащил из холодильника бутылку, которую сунул туда вчера.
— Белое? Красное?
Достал-то он белое. Видимо, чтобы не мешать…
— Я не думаю, что хочу пить… — выдала я едва слышно, вдруг почувствовав нестерпимую жажду.
— Я хочу, — бросил он не глядя и открутив крышку, налил себе стакан до краев. — Почувствуй себя греком. Или фракийцем. Нет, фракийцы жили в Болгарии, а тут, кажись, иллирийцы, да?
— Понятия не имею, — буркнула я уже обиженно.
Решил меня по истории прогнать?
— Слушай, гадость какая-то… В кабаке вино лучше. Хочу воды… Как же мы так сплоховали? Может, чаю?
Я молча включила чайник. Он так и остался стоять у стола в одном полотенце. Чего он ждет? Ах да, чая…
— Здесь только фруктовый, — напомнила я с ехидной улыбочкой. Во всяком случае мне хотелось верить, что она у меня именно такая, а не извиняющаяся.
— Да мне без разницы.
Он сел на стол. И вытянул ноги. Я непроизвольно взглянула на след от йода на его пятке.
— Ты бегать сможешь?
Он кивнул.
— А ты?
Я отвернулась к чайнику и принялась греметь чашками. Но в последний момент передумала пить с ним чай. Не хочу сидеть напротив, не хочу выслушивать от него новые заумности…
— Я не буду. Пить чай.
— А бегать?
— Тоже не буду, у меня ноги болят.
— Даш, ну ведь пройдет. Завтра можем смотаться в Дубровник. Как раз даже разумно туда поехать. Воскресенье. Заодно отдадим мамин подарок. А?
— Делай, как знаешь. Дубровник так Дубровник.
Чай так чай. На, подавись… То есть захлебнись…
Я повернулась с чашкой. Полной. И чуть не ошпарила Кузьму, уткнувшись в его голую грудь. Он вжал ее, а я так и осталась стоять с чашкой в вытянутой руке.
— Решила выжечь мне на груди сердечко? — усмехнулся он.
И действительно, на чашке оно было выпуклым. А я сердечка вообще не заметила. Как и Кузьму у себя за спиной.
— Твой чай.
Он забрал его осторожно и отнес на стол.
— Можно я пойду прилягу? — спросила я, поняв, что мне срочно нужно уединиться, иначе я разревусь.
— А чай?
— Сказала же, не хочу. Мне и так жарко.
А кондиционер работал. Шумел. Как и мое сердце.
— Ложись, конечно.
Он даже не стал меня останавливать. Сел за стол. Ко мне спиной. А я шмыгнула за дверь и закрыла ее. Хотелось сделать это тихо, но из-за кондиционера дверь хлопнула довольно громко. Наверное, от сквозняка… Того, что гулял в моих мыслях.
Я лежала на спине. Поверх одеяла. Нога на ногу. Тело ныло. Особенно живот. Спать мне не хотелось. Глаза не закрывались, словно их растопырило надувшимися пузырями слез.
— Даш, ты спишь?
Кузьма заглянул без стука, но я все же успела отвернуться.
Одернуть подол короткого сарафана не получилось, ну и фиг с ним.
— Нет, а что? — ответила я, оставаясь к нему спиной.
— Я просто хотел сказать, что съезжу за водой.
— С ума сошел? — я резко обернулась, села. — Ты пьяный. Куда ты за руль?
— Даш, ну что я там пил? Я трезвый…
— Любой пьяный скажет, что он трезвый.
— Хорошо, я сбегаю, если тебе будет так спокойнее, — сдался Кузьма без боя, вдруг облизав губы.
И от такого невинного движения его языка, меня бросило в жар. Я опустила глаза и только тогда заметила, что сарафан съехал на сторону, полностью обнажив правую грудь. Я рванула лиф назад с такой силой, что услышала треск ниток. Черт…
— Чего-нибудь еще купить?
— А чего надо? — спросила я, чувствуя, что по спине струится противный ручеек.
— Холодного арбуза, например… — проговорил Кузьма тихо, все еще удерживая взглядом мою теперь уже прикрытую грудь.
— А тебе точно надо идти?
— Как скажешь…
Да что я ему должна сказать-то?!
— Куда тебе бежать по жаре… Потом вечером вместе сходим.
— А сейчас что пить?
Он серьезно сейчас спрашивает, что ли?
— Налей кипяток в контейнер и поставь в холодильник.
— Хорошо, так и сделаю.
Он развернулся и вышел, но дверь не закрыл. Я не встала с кровати и не легла.
— Даш, твой крем.
Надо что-то сказать. Только что?
— Поставь на полочку…
Полочки пустые, все…
— А может я его по назначению использую? Ты же крем смыла…
Он уже оделся. Я только сейчас заметила, что на нем майка и шорты. До того смотрела только на губы. Кузьма присел на кровать, и я протянула ему ногу.
— Я умею быть нежным…
Вдруг сказал он и уткнулся носом мне в ногу, вместо крема проведя по ступне горячим языком. Обжигающим, и я рванула ногу на себя и вырвала.
— Прости! — он тряхнул головой и вскочил с кровати. — Я просто подумал, что ты этого хочешь. Нет, так нет.
Я смотрела ему в глаза, чувствуя, как накаляется воздух спальни, превращая ее в парилку. У меня уже по всему телу выступили маленькие капельки пота — или это по ней разбежались мурашки?
— Даш, не надо ничего объяснять. Я все понимаю. Тебе это не нужно с таким, как я, и все окей. Действительно окей.
Я молчала. Как дура. А именно сейчас и надо было сказать — да, мне это нужно. Да, с тобой. Да, прямо сейчас. Но вместо этого я спросила:
— Мы едем завтра в Дубровник?
— Я забыл. Спасибо, что напомнила…
Он выскочил из моей комнаты, но снова не закрыл дверь. Я слышала, как он с кем-то говорит, и тоже схватила свой телефон. Под нашей общей фотографией был коммент от Таськи: "Сбылась мечта идиота". Что именно она имела в виду? Брат ей ничего не ответил. Только лайкнул ее коммент.
— Даш, ты встанешь в восемь? — Кузьма вырос на пороге спальни с телефоном в руках. — Я тогда забукаю нам тур по городу. Там просто говорят полная жопа с парковкой, поэтому надо будет выехать пораньше. Еще и в воскресенье.
— Встану. Конечно, встану…
Я и сейчас встала, только одернуть задравшийся подол не успела. Мои руки накрыли руки Кузьмы. Я подняла глаза, но глаз его не увидела — вместо них были губы. Они накрыли мои веки, спустились по влажным ресницам к щекам, скользнули по шее и вернулись туда, где их ждали — к губам, моим. Сарафан пополз вверх — это я приподнялась на цыпочки, чтобы ухватиться за шею. Кузьма швырнул телефон на кровать, туда, где уже валялся мой с нашей дурацкой фоткой на экране, а следом, полетели и мы сами.