Влюбленные антиподы

Глава 47 "Свечка"

— Вэлком бэк, гайз, — гид искренне радовался нашему возвращению.

Надеюсь, не из-за вернувшейся надежды получить с нас плату за экскурсионные услуги. Мы присоединились к группе на главной площади, когда вышли из дворца местного самоуправления, где не нашли ничего интересного, кроме икон: триптихи в золотой обкладке выглядели очень даже ничего так, хотя и не стоили тех денег, которые с нас взяли на входе.

— Цены у них европейские, а содержание, увы, — сказал даже Кузьма, запихивая в камеру хранения заветный аптечный пакет и рюкзак. — Не для жителей Северной Венеции. Я уже почти бросил ходить в музеи, если только там не выставляют чудо света. Вечное дежавю.

Что до меня, то иконы были лучше тех, что выставлены, например, в Поганкиных Палатах во Пскове. Ну это же бред, сравнивать какой-то Дубровник с Петербургом!

— Надо будет проверить их православный собор, — заключил Кузьма, когда мы рассматривали затертые изображения апостолов и сцену на Голгофе.

Я кивнула и отошла от заграждения. Все же у нас в музеях лучше — можно прямо носом уткнуться в доску.

Мы пошли дальше — и увидели нечто похожее на картины эпохи Возрождения. Это и были они, но Кузьма не преминул ляпнуть, что до соседей венецианцев они не дотягивают. Чего ты тогда притащил меня в музей, если тут смотреть нечего? Чего я в Эрмитаже не видела? Прошли дальше, по лестницам. Я — с трудом, он — бодрячком. А потом уселись в камере для заключенных прямо на каменную лежанку. Каменный мешок чуток правда не дотягивал до офисного кабинета с кондиционированием, но дышалось тут легче. Так что мы проверили на себе теорию относительности. На свободе сейчас было в разы хуже.

— Даш… — Кузьма взял меня за руку. Его рука тоже была влажной. — Если я обидел тебя чем-то, скажи… Я… — он сжал мне пальцы и только по странной случайности из наших ладоней не закапала на каменный пол вода. — Пытаюсь как-то перевести все в шутку. Поверь, мне тоже очень сложно… Сложно… Вернее как-то… Нет, наверное, правильнее все же сказать — сложно. Сложно относиться к этому серьезно. Это ведь несерьезно, да?

— Что?

Я подняла на него глаза. Хотя мы и были без очков, но все равно ничего в зеркалах души друг друга не видели.

— Я тебя не понимаю.

— Я тебя тоже. Ждать секса до двадцати одного года и в итоге переспать с… Непонятно с кем. Я не понимаю этого, Даша. Либо ты мне врешь… И я, я очень не хочу, чтобы это оказалось правдой.

— Что именно? — уже злилась я.

— Ну, что ты… Что просто так получилось… Даш, ты… Ты действительно ничего ко мне не чувствуешь?

— Кузя, ё-мое! Да я вижу тебя впервые за последние… Ну, года два так точно. Или даже все три! Думаешь, я сохла по тебе все эти годы? Тебе хочется так думать?

Он вырвал руку и даже потряс ей, точно решил высушить следы моего прикосновения.

— Мне как раз не хочется так думать. Просто я не понимаю, как так получилось, что ты… Раз, не влюбилась до сих пор. И два, ну, никто не охмурил тебя хотя бы для галочки… Ты ведь симпатичная девчонка. Как так вышло?

От ответа меня спасли новые туристы, и мы молча вышли из заключения. Теперь бы избавиться от заключения, выданного куриными мозгами Кузьмы! Петушиными, вернее. И я чуть ли не побежала сквозь музейные залы прочь от страшного вопроса. Но Кузьма оказался настырным. Кто б сомневался! Задели его самолюбие!

— Неужели тебе в шестнадцать секса не хотелось? — продолжил он канючить уже на улице. — Даша, ты врешь! Не может такого быть!

Я схватила его за руку, а то он шагал семимильными шагами, и моим больным ногам приходилось бежать.

— Кузь, я знаю, что у тебя тоже не все хорошо дома, но это только два года, а у меня так всю жизнь. Понимаешь? У меня мать больна. Может быть, на голову она больна больше, чем в действительности… Но это не суть важно. Понимаешь, когда тебе говорят, что можно взять бесплатное лекарство, но не факт, что оно поможет, а вот то, за три тысячи… Ты понимаешь, о чем я?

Он молча опустил глаза. И я продолжила:

— У меня со школы была цель начать помогать бабушке. Возможно, мы воспитали Машку эгоисткой, но я слишком люблю сестру, чтобы она вот так же, как я, пахала. И она не я, — добавила я уже в лицо Кузьмы, когда тот наконец удосужился поднять голову. — Она и так учится через пень колоду, а если заставить ее еще и работать, то она пошлет нафиг учебу, но никак не развлечения…

— Даш, ты должна пойти к моему отцу. Понимаешь?

— Я понимаю, а ты ничего не понимаешь. Я не хочу ни у кого ничего просить. Даже у Таськи.

— Я попрошу за тебя. Я пойду к отцу и попрошу его взять тебя на работу.

В тот момент я точно пошла пятнами.

— Ты же не общаешься с отцом…

— Плевать! — перебил он, теперь полностью остановившись. — Пойду. Это деловой разговор. И ты хороший работник…

— С чего ты взял?! — почти взвизгнула я. — Я хорошо раскладываю товар по полкам, только и всего. Кузь, ты меня не знаешь…

— Я знаю тебя достаточно! — он явно орал, но в этот раз я не обернулась. Было плевать. Да и на улице шум и гам даже без Кузькиных воплей. — Ты со всей своей ответственностью не можешь быть иной. Ты безответственна только… — он взял паузу, короткую. — Только с людьми, которым ты не безразлична. Я изо всех сил пытался сделать для тебя отпуск запоминающимся, а ты… Ты все испортила!

— Не переживай, я запомню этот отпуск, — отчеканила я.

— Я и не сомневаюсь… Блин, Дашка, ты была для меня… — он отвернулся, на мгновение, — идеалом, что ли? Я постоянно тыкал тобой Таське в нос, а ты… Ты такой дурой оказалась…

Он выплюнул последние слова. Или плевался все это время, а я не замечала. Зато сейчас стояла совершенно оплеванная посреди главной площади средневекового города, чувствуя себя ведьмой, приготовленной к сожжению без доказательства вины. Меня просто так закидали камнями.

— Какая есть… — не стала отпираться я.

Он прав — дура. По крайней мере потому, что выбрала его. Да и вообще, что поехала в Хорватию. Но, блин, не я первой полезла целоваться!

Я сделала шаг, вперед, наобум. Только бы уйти: подальше отсюда и стать хоть на один шажок ближе к концу отпуска.

— Ты тоже его заметила?!

Нет, я не заметила гида, я ни на кого не смотрела. Я прятала за очками слезы. Но Кузьма схватил меня за руку и потащил к группе. К счастью, теперь он будет молчать. Слушать. А я уже наслушалась. Спасибо. Хватит!

Буду смотреть вокруг, а не под ноги — оступиться я уже и так оступилась. Только на что смотреть? Кругом серые камни и больше ничего. Величественные, с колоннами и скульптурными фасадами, но по-прежнему унылые. А разношерстные туристы рассыпаны по улочкам точно разноцветные драже из упаковки "Скитлс". А моя серая жизнь ничем не раскрашена. Как же я довела себя до такого?

Свобода не продается ни за какое золото — это мотто Дубровника, но я продала свою за море. Пусть всего на десять дней. Сдалось оно мне, это море! При большом желании можно и дома в Финском заливе купаться!

— Я вам не советую подниматься сейчас на стену, — раздавал советы гид, когда обзорная экскурсия наконец подошла к концу и он получил с нас честно заработанное. — Приезжайте к восьми часам утра, не позже. Там наверху реально жарко. Люди в обморок падают.

Я больше не падала. Меня спасла прохлада музеев и тонкие бретельки на плечах. Белая рубашка хорвата с длинными рукавами на спине сделалась полупрозрачной. У Кузьмы футболку под рюкзаком можно было выжимать.

— В церковь? — спросил он.

— В прохладу, — ответила я.

Впрочем церковь стоила того, чтобы ее посетили не только из-за жары. В ней рядами стояли стулья. Усевшись, я даже сказала, что хорошо бы сделать фотку и отправить ее на сайт РПЦ — может, тогда прихожан станет побольше. Таких вот залетных, как мы с Кузьмой. Впрочем, мы были тут одни, но Дубровник не Питер, в Питере везде есть туристы. Даже в храмах во время крещения и венчания. Мы сидели — я даже вытянула ноги — и смотрели на иконы. То же золото, та же ляпота, как в соборах родного города, но она не давила величием. Сербская церковь сумела соединить в себе светлый простор католического храма и богатство интерьера, но не принижала веру человека в себя и не делала храм нелепым.

— Хочешь свечку поставить?

— За что?

— А об этом разве говорят вслух? — искренне удивился Кузьма и, бросив пару монеток в чашку, взял две тонкие свечи.

Посмотрев друг другу в глаза, мы разошлись в разные стороны. Я снова искала икону Божьей Матери. В православном храме она смотрела на меня менее сурово, чем с картины в музее города Стона, хотя я успела после нашей встречи согрешить и не собиралась каяться, то есть обещать ей, что больше не буду этого делать. С Кузьмой. Я даже поставила свечку за то, чтобы у нас все получилось.

На поликандиле горела всего одна свеча, и я решила зажечь свою не от лампадки, а от нее и… Боже, я затушила ее… Что теперь делать? Я в страхе обернулась. Кто-нибудь заметил, нет? Начнёт ругаться, нет? И заодно ища помощь, а что теперь делать-то? Но в церкви не было ни свечницы, ни священника. Только Кузьма и я.

— Чего случилось?

Он шел ко мне уже без свечки.

— Я случайно затушила чужую свечу, — шепнула я, точно нас могли здесь подслушивать.

Если только святые на иконах!

— И что? — так же шепотом спросил Кузьма.

Я пожала плечами.

— Не знаю, что делать…

— Не надо только из всего делать проблему!

Он взял потухшую свечку, зажег ее и поставил на прежнее место.

— Богу реально пофиг…

— А зачем тогда ты свечки купил? — спросила я зло, чувствуя спиной нехороший холодок.

— Потому что это нужно людям. Ставь свечку и пойдем. Надо еще купить мне футболку и тебе шляпку. А через час нас ждут. Я не люблю опаздывать.

Да ты много чего не любишь. Ты и любить, наверное, не умеешь.

Я зажгла свою свечку теперь уже от лампадки и поставила свечку за здоровье мамы и бабушки. Нервы я им изрядно с этим Тихоновым потрепала. И свечка не потухла.