Влюбленные антиподы

Глава 54 "Осел"

— Тебе привет от мамы! — улыбнулся Кузьма, вернувшись из сада, который он, наверное, вытоптал за полчаса разговора больше, чем сделало бы это стадо слонов.

— Ей тоже, — ответила я тихо, не имея никакого желания передавать приветы его матери.

— Завтра, ладно? Второго промывания мозга сегодня я не выдержу, — ответил Кузьма грустно и сел за стол, накрытый к ужину-обеду или обеду-ужину, это с какой стороны взглянуть на часы.

Солнце все уходило за горы и не могло никак уйти, а мы планировали перед сном прогуляться до лежбища морских ежей, хотя, глядя на размер бокалов, я заранее начала сомневаться в ходьбоспособности своих бедных ножек.

— За что тебе досталось? За меня?

— Нет, за папочку, — ответил Кузьма грубо и уставился в пустую тарелку. — Я ему нагрубил, оказывается.

— Как?

— Да хрен же его знает как! — Кузьма вскочил и повернулся ко мне спиной, сунув руки в карманы шорт. — Они меня достали… Честное слово, достали…

— Кузь, все остынет… — указала я на картошку, когда он снова повернулся к столу.

Остальное у нас перманентно было холодное. Особенно арбуз.

— Давай напьемся? — схватился он за бутылку с таким решительным видом, что я поняла — ведь точно напьется.

— Кузя, напиваться нет никакого повода, — ответила я весомо и сжала под столом руки в крепкий замок. — Одного бокала вина с тебя хватит.

— Одного? — он так забавно хихикнул, прямо как мальчишка. — Мы две бутылки всего выпили…

— Возьмешь с собой. Чемодан-то есть…

— Да, чемодан… Заодно есть сливовица, которая тебе очень понравилась…

Я выдержала взгляд.

— Она понравилась нам обоим, — выдала я с непроницаемой мордой лица.

Не знаю, о чем он подумал, но если о поцелуе после нее, то это было взаимно. Чего скрывать…

— У нас канапе: помидоры, сыр, оливки и базилик, — тыкала я пальцем в блюдо в середине стола. — Это подходит только к вину…

— Потом повысим градус…

— Кузя, чего тебе надо? — уже просто в лоб спросила я. — Для этого поить меня не надо.

— Для этого… — теперь его губы скривились в усмешке. — Когда же ты научишься называть жопу жопой, а?

— Кузь, ты там чего-то нанюхался в огороде? Или нажрался зеленого винограда?

Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Что он сказал себе в пальцы, я не хотела слышать. Я прекрасно понимала, кто и как достал его дома, без подобных комментариев. Вину с себя он не снимал, но его реально бесил тот факт, что кто-то со стороны обвинял его в том же самом… Наверное, именно так надо было оценивать этот его нынешний нецензурный выпад… не в мою сторону.

— Кузя, все будет хорошо, — выдала я самую бесполезную фразу всех времен и народов, которой безрезультатно успокаивала себя весь этот отпуск.

— У нас в семье больше ничего хорошего не будет. Я не дурак, чтобы обманываться. Мы больше не семья, а так… Однофамильцы, которые любят друг друга на расстоянии, на очень большом.

— Но ведь любите…

— А толку? Любовь — это… — Кузьма сложил вместе три пальца, как для крестного знамения, и я недоуменно затаила дыхание. — Когда пощупать можно, — ответил он абсолютно серьезным тоном, сделав движение, сродни отслюнявливанию купюр.

— Мы говорили про любовь в семье, — отчеканила я, малость обидевшись.

— Я о ней и говорю, — выдал Кузьма даже немного грубее, чем я, не спуская с меня пристального взгляда. — Надо чаще встречаться… У нас это не получается. Мы даже по телефону не в состоянии поговорить без обоюдных обвинений.

— Но ты же жил в мамой…

— Жил? — усмехнулся он. — Я приютил ее, когда отец ее выгнал. Это не одно и то же. Да, я в восемнадцать хотел независимости. Но независимость человека, у которого есть семья, это возможность прийти на чай в дом детства без страха напороться на мину. А встречаться на кофе в городе я могу и с кем-нибудь другим…

Мне хотелось спросить — а только ли твоего отца тут вина? Но я вовремя прикусила язык: такие разговоры точно походят на танцы на минном поле. И я нашла простой повод прекратить тупиковый разговор.

— Картошка совсем остыла.

Картошка остыла, ну и черт с ней! Главное, остыл Кузьма. Он спокойно открыл бутылку и разлил вино по бокалам не под самое горлышко, а на половину. Теперь бы дождаться от него нормального тоста, но он выжидающе смотрел на меня. А что я могла сказать?

— За мир во всем мире? — сейчас можно было только шутить.

Он протянул через стол руку с бокалом, и какой же этот стол стал вдруг маленьким, хотя был шире ресторанного, к которому мы привыкли. Глаза Кузьмы в этот момент казались настолько близкими, точно мы стояли нос к носу, что я невольно раскрыла губы, но поспешила сжать ими тонкое стекло бокала. Однако от взгляда Кузьмы, конечно же, не укрылась эта моя реакция, и я не выпила достаточно, чтобы списать красноту лица на опьянение. Да что со мной такое?!

Картошку я пересолила — средиземноморская соль была слишком крупной. Вот только скажи что-нибудь, вот только скажи… Но Кузьма промолчал. Впрочем, сыр сам по себе был соленый, и я почти сразу осушила бокал, но терпкости вина не хватило, чтобы перекрыть пряность и горечь свежего базилика. Кузьма освежил бокалы тоже без всякого комментария. Может, он и не думал про соль — у него проблем вагон и маленькая тележка и без меня. Проблем куда более важных. С людьми более ценными.

Или это колбаса была безумно соленой… Или просто название у деревни неправильное…

— Даш, остановись. Я сюда половину банки маслин высыпал…

Да? На тарелочке одиноко лежали штучки три… Я действительно обопьюсь.

— Ещё? — Кузьма тряхнул бутылкой. — Что тут пить?

Пить нечего — бутылку мы распили, но последние глотки давались через силу. Не думала, что вином можно давиться. И что можно заедать маслины арбузом. Собственно, супер-много открытий за один вечер…

— Кузь, пойдём гулять! — решилась я наконец покончить с трапезой, но инициатива моя закончилась ровно у спинки стула, которая уберегла меня от падения.

— В страну дураков, если только, — усмехнулся он, отталкиваясь ногой от ножки стола. — Так отец говорит, когда идёт спать, — пояснил Кузьма с улыбкой.

— Я не хочу…

Голова, закружившись окончательно, не дала мне договорить.

— Даш, ложись спать.

Он оказался рядом очень быстро.

— Я зубы не почистила, — выдала я ему в лицо несусветную глупость и глянула в окно: закат все заметнее, но далеко не ночь. Да елы-палы… — Я не…

Но это было сказано уже в кровати и из-под одеяла, куда ловко сунул меня Кузьма.

— Да я же среди ночи проснусь! — возмутилась я почти в голос.

Нет, голоса не было. Вернее, был, но какой-то не такой… Ну что за хрень такая с их хорватскими винами…

— Будет скучно, буди, — бросил Кузьма уже с порога и закрыл дверь.

Я закрыла глаза, и поняла, что головокружение бывает и с закрытыми глазами, но открывать их не хотелось. Вообще страшно было пошевелиться. Желудок взлетал то вверх, то вниз. Кровать тоже куда-то плыла, и чтобы удержать ее на месте, я вцепилась в простыню. Чтоб я ещё пила когда-нибудь… Ощущение такое странное и страшное одновременно. И я зажмурилась ещё сильнее, аж до слез… Никакого вина, никакого…

Ночь наступила незаметно. Или я незаметно уснула. Разбудила меня жажда. Безумная. Рот полыхал, точно после перца. Но первым делом я пошла в туалет, чтобы арбуз в моем животе не лопнул. Шла тихо в надежде не разбудить Кузьму, который даже дверь закрыл в свою спальню. От меня. Пусть не переживает. Будить его я точно не стану. Если только случайно.

Почищу зубы, выпью воды и лягу спать. Ещё бы донести эту чугунную голову до подушки. Сейчас она так согнула шею, что я только и смотрела, что в пол, и потому чуть не снесла головой оставленный открытым кухонный шкафчик. Знатная была бы шишка! Хорошо, что каким-то сто первым чувством я все же почувствовала опасность. Хлопнула дверцей и вздрогнула — слишком громко закрылся шкафчик в ночной тишине. Прислушалась — фу, не разбудила.

А точно ночь? Окно зашторено. Сейчас напьюсь ледяной воды из холодильника и проверю наличие темноты.

Стало легче и, освободив руку от пустого стакана, я отдернула занавеску. Ночь! А на столе стоит одинокий бокал и одинокая бутылка — новая. Другая этикетка. При свете фонаря все прекрасно видно.

Я повернула ключ в замке, и он провернулся, но только со второго раза я догадалась дернуть за ручку — дверь открылась.

На улице тепло и хорошо. Я уселась в кресло и закинула ноги на стол — они гудели, как и голова! Клин клином? И я налила себе немного вина в Кузькин бокал. Плевать — брезговать поздно.

Голове не полегчало, но языку стало вкусно. Почему мы не открыли за ужином эту бутылку? На этикетке нарисован козел! Черт, мы ее не в пекарне взяли, а сегодня, то есть уже вчера, к козлиному сыру. Все козлиное оказалось вкусным…

Я сощурилась — блин, на этикетке осел! Кузька ошибся. С козлом, а не с вином. Я снова отвинтила крышку и плеснула себе в бокал ещё немного. Странно, но пить в одиночестве куда приятнее… Я прикрыла глаза и сильнее втянула ноздрями винный букет, потом сделала глоток.

— Класс… — сказала я уже в голос и улыбнулась.

А жизнь не такая и плохая. Надо прикупить с собой ослиного вина и козлиного сыра. Сообразим дома на четверых баб, а что? Неплохо, по-семейному…

Спать не хотелось, но и сидеть или лежать в кресле с ногами на столе до самого утра не хотелось тоже. Я поднялась и решила пройтись вокруг дома — фонари горят, не оступишься и…

Я выругалась. В голос или нет, не суть. Мерседес стоял с открытой дверью. Вашу ж… Сразу стало холодно, не по себе и даже страшно. Машина была закрыта, а вот дом мы оставляем почти что нараспашку. Ёлы-палы… Вино придало смелости и я решила проверить машину. Взять в ней было нечего, но могли же разбить окно, я не видела стекла вообще… Что?

Хорошо, я помнила цвет шорт, в которых был Кузьма, а то бы закричала, увидев в машине мужика. Или я не закричала, потому что стормозила… и успела увидеть, что сиденье водителя просто-напросто откинуто назад. Кузьма спал. На соседнем сиденье валялся его телефон. Что за фигня?!

Черт, я, кажется, спросила это вслух, и Кузьма открыл глаза.

— Что ты тут делаешь?

— Что я? — Просто так вишу на открытой дверце с опущенным полностью стеклом. — Что ты тут делаешь?

— У меня был рабочий звонок, — сообщил он сонно, широко зевнув. — Я орал. Боялся тебя разбудить.

Он приподнялся, схватившись за руль, и замер.

— Ты пила?

Вот же гад! И даже не принюхивался. Неужели от меня так разит?

— И тебе не стыдно?

— А тебе? — выдала я в ответ.

— У меня было вынужденное распитие спиртных напитков в гордом одиночестве. А тебе я сказал — станет скучно, буди.

— А мне не было скучно…

Я смотрела ему в глаза, чуть наклонив голову.

— А чего тогда пришла? — он смотрел исподлобья.

— Я гуляла, — почти не соврала я.

— Нагулялась?

Я промолчала, не найдя достойного ответа.

— Ложись рядом, — и он откинул спинку пассажирского сиденья. — Воздух хороший. Почти что палаточный отдых.

— Хороша палатка — Мерседес!

— Чем богаты, тем и рады. Залезаешь?

И я залезла. Рука машинально потянулась к ремню безопасности, и я засмеялась вместе с Кузьмой.

— Принести вина? — спросил он, полностью повернув ко мне голову.

Я помотала своей и почувствовала легкое головокружение.

— Я и так… Уже…

— Чего так? — не унимался он.

— Пьяная.

— Насколько?

— В плане?

— Насколько пьяная? Не знаешь?

Я молчала. Не знала, что ответить.

— Давай проверим?

И прежде чем я сообразила, о какой проверке идёт речь, он перегнулся к моему креслу и поцеловал меня. Даже так — чмокнул в губы, как в наш первый раз много-много лет тому назад и здесь, совсем уж недавно, в соленой деревне, на чужой кухне, на пороге такой же чужой спальни. И уставился мне в лицо с немым вопросом. Или он что-то сказал, просто у меня заложило уши?

— И что говорит твоя лакмусовая бумажка? — спросила я слишком громко, точно пыталась перекричать разбушевавшуюся кровь.

— Важнее, что скажет твоя…

Снова смотрит мне в глаза. Взгляд как зеркало. Я действительно увидела в нем свое отражение. Нет, блин, просто краем глаза зацепила зеркало, когда увиливала от его пронзительного взгляда. Что же он так тяжело дышит? Или это я? Да нет же, цикады… Или…

— Я могу вам чем-то помочь?

Дебильная машина! И мы оба закричали:

— Заткнись!

По-русски. Она заткнулась. Быстро учится, эта немецко-английская коза…