Влюбленные антиподы

Глава 42 "Оно"

— Даш, тебе чем-нибудь помочь?

Вообще-то он уже помог со стиркой, пусть и стирать было особо нечего. И в лишний раз доказал, что мужики способны полоскать только мозги. Хорошо еще спросил, есть ли у меня чего ценного в рюкзаке — а так бы засунул оба в барабан вместе с тонкими футболками. Обошлось — закидала все пляжными полотенцами. Рюкзаки постираем отдельно.

— Я могу просто из шланга их облить, — предложил Кузьма простой выход из ситуации с запуском пустой стиральной машины. — Не отожму нормально, но нам рюкзаки до конца отпуска не понадобятся. Хотя на таком солнце завтра к вечеру они уже высохнут.

— Давай уж в машине постираем…

А сейчас я предложила ему поставить тарелки. Тут уж ему точно ничего не напутать. Еду я погрела в микроволновке на блюде. Он накрыл стол во дворе, потом сунулся в холодильник за красным вином и обнаружил красный арбуз.

— Будем есть прямо ложками или порезать на кусочки?

Я вообще-то думала, что нам хватит фруктов с рынка. Но, наверное, половинку арбуза лучше не оставлять до завтра.

— Разрежь пополам. Справимся ложками. Как хрюши, — поспешила я добавить, чтобы этого не сделал он.

У Кузьмы "хрюша" была бы в единственном числе, а на самом деле нас тут таких определенно двое.

За столом мы не говорили. Ели молча. Пили тоже. Даже, кажется, не смотрели друг на друга. И точно спасением на телефон Кузьме вдруг пришло уведомление. Он схватил айфон так резво, что чуть не перевернул недопитый бокал. Свой я держала у рта, тянула по глотку и в нагрузку к арбузу вино не казалось ни кислым, ни терпким.

— Фу… — Кузьма выдохнул и отложил телефон. — Прислали напоминалку про завтрашний фри-тур. Да, ты помнишь, что должна напомнить мне купить футболку с Модричем?

Я кивнула, хотя благополучно забыла про хорватского футболиста.

— Боялся, что по работе. Не хочу работать сегодня. Да и с телефона это неудобно. Но третий день и я никому не нужен. Это пугает…

Я молча цедила вино. Из арбуза я уже все выковыряла — ложка плавала в корке, как в бассейне. Сейчас допью вино и вылью в бокал сок. Но Кузьма опередил меня. Просто забрал корку и выпил через край. Свинья! И козел! Как сделал прежде со своим куском.

— Я вообще-то тоже хотела сока…

— Извини. Надо было сказать.

— Надо было догадаться! Что ты не один…

— Ты мне об этом непрестанно напоминаешь…

И он схватил с тарелки фигу и целиком сунул мне в рот — заткнул, но я вытащила кляп, не откусив.

— Знаешь, сделай себе напоминалку в телефон. Про футболку!

— Боже мой… — Кузьма откинулся на спинку стула и закинул ногу на соседний. — Мэри Поппинс недовольно фыркнула… Чего ты злишься? Последний арбуз, что ли? Завтра купим еще. Потом видела бы ты, какие там мухи над фруктами летают, жирные-прежирные, вообще арбуз бы не ела…

Я стиснула губы, чтобы молчать. Но меня спасла стиральная машина, тоже фыркнув, звонко. И я пошла за бельем. Можно было унести его в руках, но я вынула из пластиковой корзинки всю бытовую химию, составив рядком за машиной, и, сунув ее под мышку, вышла во двор.

— Подожди, — Кузьма присел подле сушилки и поправил кирпичи, придавливавшие ей ножки, чтобы не уносило ветром. А ветерок уже был. Легкий. — Теперь вот вешай.

Помощь не предложил. Ну и отлично. Ушел бы уже к себе и уткнулся носом в стенку.

— Завтра в восемь встаем, да? — решила уточнить я. — Надеюсь, не пятнадцать минут на вылет?

— Двадцать. Какая разница… Пойду запущу на короткий цикл рюкзаки. В твоем точно больше ничего нет?

Я пожала плечами.

— Кажется днем все вынула. Проверь.

Он ушел в дом, и я облегченно выдохнула. Как-то с ним стало тяжелее, чем в первый день. Говорить не о чем, руки распускать нечего. Близость спальни его явно нервировала, и он бросил обниматься еще до перехода через ночную дорогу. Цикады безбожно трещали, но внутри дома, с ним наедине, наэлектризованный воздух лопался еще громче. Я налила себе немного вина, доела фигу и с бокалом ушла на шезлонг, который стоял за углом у главного входа.

— Ты что спряталась? — подошел ко мне Кузьма минут через пять. — Я тебя звал.

— Я не слышала, — солгала я.

— Угу… Сейчас вернусь.

И он пришел со своим недопитым бокалом, занял второй шезлонг и вытянул ноги. Я следила, как шевелятся его пальцы, точно на пианино играют, и не нарочно переняла игру. Мои двигались не так быстро. Кузьма, видимо, заметил мои манипуляции и перекинул правую ногу ко мне на шезлонг. Я перестала дергаться, замерла, а его пальцы продолжали двигаться уже поверх моих.

— Можешь поспать завтра лишние пятнадцать минут, — сказал он вдруг, протягивая ко мне руку, которая быстро нашла зазор в футболке и сжала горячую кожу, проверяя объем талии. — Перелезай ко мне.

— Шезлонг не выдержит, — хотела отшутиться я, но пришлось хихикнуть, потому что Кузьма вдруг защекотал меня. — Кузь, прекрати. Я боюсь щекотки.

— Я помню… Думал, вдруг переросла… Ну иди ко мне…

Его рука проползла подо мной и стиснула уже другой бок, теперь еще более горячий.

— Кузь, не надо…

— Надо, надо… Иногда полезно по вечерам заниматься стиркой. Смотри, что нашел у тебя в рюкзаке.

Я чуть повернула голову — между пальцами у него блестел заветный квадратик.

— В самом дальнем кармашке спрятался, уж и не помню, с какого времени. Один-одинешенек. Поэтому всего лишь пятнадцать лишних минут сна. Пошли?

Сердце ухнуло в пятки, и пальцы на ногах снова зашевелились — на этот раз не подыгрывая Кузьме, а чтобы удержать сердце, и оно не вывалилось бы на цементные плиты. Я опустила глаза, почти зажмурилась, поэтому не видела, как он присел, лишь услышала, как скрипнул шезлонг. Взгляд мой покоился на цветке — на него сверху капала вода из кондиционера, и поэтому вокруг горшка образовалась огромная лужа.

— Его не зальет? — спросила я шепотом, гадая, что же это за цветок. — Я про герань…

А может это и не герань вовсе.

— Так нормально?

Он не просто подвинул горшок. Он еще и воду из блюдца вылил… Или как это корыто там под горшком называется…

— Прошу! — Кузьма распахнул передо мной входную дверь.

Та оказалась открытой. Он ее не закрыл. И ключа не было в двери.

— Где ключ? — спросила я машинально.

— Боишься, что тебя украдут? — он смеялся. — Не украдут. Не отдам.

Он хлопнул дверью — помог кондиционер. Мне же он не помогал. Мне было жарко, душно и неловко. Хотелось в туалет. Чертов арбуз!

— Даш, ну чего ты?

А я уворачивалась от поцелуев — впервые.

— Не хочешь?

Он держал меня взглядом сильнее, чем если бы стиснул щеки ладонями.

— Хочу… — прошипела я пересохшим ртом. Вся влага скопилась внизу живота. — В туалет. Арбуз.

Он отпустил меня. Даже подтолкнул.

— Как по Хазанову, прямо… — Кузьма расхохотался, а я улыбнулась, одними губами. Они почему-то никак не разлеплялись. — Иди. А я пойду помидоры полью.

Мой рот наконец открылся.

— Сдурел? Я быстро…

Теперь он расхохотался в голос.

— Из другого шланга!

Теперь ржала и я. Как конь. Нет, как кобыла! Блин, сейчас трусы станут мокрыми.

— Фотографировать не буду, темно.

А я уже и забыла. А он все помнит. Блин…

Я хлопнула дверью, а та снова попыталась открыться. Наглая! Хорошо, что помидоры росли далеко от дома — у меня случился просто водопад, а это я еще не допивала арбузного сока. Но была красная. Черт… Какая же я красная… Нажала чуть-чуть на кожу — даже на тон не побелела. Ополоснула лицо — не помогло. Схватилась за зубную щетку. Как раз в тот момент, когда вошел Кузьма. Дверь-то я не закрыла.

— Мне побриться?

Я кивнула. Еще пять минут… лишних. Нет, не чтобы передумать, а чтобы набраться смелости.

— Ты ко мне или я к тебе? — спросил он, намылив щеки. — Встретиться на середине не получится. Там стена.

Я прыснула со смеха. Нервно. И еле пропыхтела:

— Ко мне.

Он кивнул и схватился за бритву.

— Не смотри под руку. Порежусь.

Я отвернулась, но не ушла. Лучше уж у стола стоять, чем сидеть, сжавшись, на кровати. Или…

— Даш, что ты делаешь? — крикнул Кузьма из ванной.

— Со стола убираю.

Да, я это делала. Машинально. Трясущимися руками. Умоляя себя успокоиться. А то прямо Бегемот какой-то, тот, что боялся прививок. Раз и все. А я уже, кажется, белая, желтая, серобуромалиновая в крапинку…

— Даш, давай потом запустим машину… — Кузьма стоял у меня за спиной. — Не хочу, чтобы она шумела…

Я осталась стоять. К нему спиной. Держась за ручку посудомойки, чтобы не упасть. Но когда почувствовала его руки на голой груди — сдалась, и футболка мягко соскользнула с пальцев. Потом его пальцы нашли пуговицу на шортах, которую я с таким трудом недавно застегнула. У него она слишком легко вышла из петельки. А у меня даже ноги тряслись, когда я переступала через две упавшие на пол тряпочки. Его руки исчезли. Краем глаза я видела, как на спинку стула легла его футболка и следом скомканные шорты и…

— Забыл.

Он вновь схватил их и сунул руку в карман. Я обернулась. Заставила себя встать к нему лицом, но он тут же спрятал блестящую обертку у меня за спиной, прижимая твердой рукой мою грудь к своей. Но она не прижалась — между нами, точно копья, стояли мои соски. Впрочем, не одни они мешали единению наших тел. Но целоваться мы могли, и за поцелуями я не заметила, как мы оказались в спальне. Темно, но комната крошечная — мимо кровати не упадешь. Но мимо подушки я все же упала. Но я ведь пришла сюда не спать… Спать не на подушке.

Я гладила Кузьму по волосам. Это оказалось так же легко, как и на скамейке у моря. Его вихры будто созданы для того, чтобы их гладили.

— Как хорошо, что ты редко стрижешься, — прошептала я ему в самое ухо.

— Что?

Он приподнялся надо мной и заморгал. Я это как-то увидела… Ах да, на кухне же горит верхний свет.

— Ничего…

И я прижалась губами к его шее — мокрой, как в море. Но он снова отстранился, уже со стоном.

— Не делай этого никогда. Это слишком приятно. Понимаешь, слишком…

Я не понимала. Ничего. Чего он тянет? В моем пупке уже скоро будет дырка. Хотелось сказать в ответ — слишком долго, но он закрыл мне рот поцелуем. Ничего, догадался сам… Его рука скользнула по моей груди вниз, вернула свободу несчастному пупку, но сама потерялась там, где ждали совсем не ее… Я заскребла ногами, точно краб, и даже ударила коленкой, когда его рука почти полностью утонула во мне. А вдруг?

— Даш, ты чего? — Рука скользнула вверх и сжала мне грудь. — Я делаю что-то не так? Скажи!

Но я молчала, хотя еще способна была шевелить распухшими губами.

— Даш, я просто чувствую, что меня с этими нашими играми надолго не хватит… Ты не целуй хотя бы меня, ладно?

Я кивнула. Два, а то и три раза… Меня трясло, всю… И я потянулась к одеялу, но Кузьма прижал его локтем, расправляясь с упаковкой. Скорей бы, скорей бы уже это закончилось… А он все сидел и сидел ко мне спиной, сгорбившись. И я вскочила и повисла у него на шее…

— Сказал же, не целуй!

Да я едва дотронулась губами до его мочки, а он уже опрокинул меня на спину, снова мимо подушки. Я не знала, где она была — может на середине кровати, а может это я наоборот была там. Ступнями я чувствовала лишь скомканную простыню, коленками сжимала ему бедра, а он сжимал пальцами мою грудь, точно боясь, что она раздуется до размеров воздушного шара и поднимет нас к потолку. На потолке уже были мои глаза. Я не хотела смотреть ему в лицо. Я боялась, что эмоции будут слишком сильными, и обезобразят мне лицо. Я закусила губу еще раньше, как почувствовала горящей кожей прохладу резинки.

— Даш, ты чего вся сжалась?

Я приподняла голову и встретилась с его глазами и носом. Он был влажным, или эта капелька скатилась с моего?

— Ничего…

Мои ноги будто окаменели, и я едва-едва ими шевелила.

— Стучусь, как дурак, в закрытую дверь…

Он схватил мои губы, не дав ответить — заходи. Это прозвучало бы глупо. Лучше вообще ничего не говорить. Говорить будем после, по факту… Я не отвечала на поцелуй, он просто зажал мне рот, а потом отпустил — тогда я выдохнула так тяжело, будто вынырнула из моря. Грудь тоже получила свободу от его рук и вздымалась, как разбушевавшийся вулкан. По ее склонам стекала лава, вниз, к его рукам, которые теперь воевали с моими коленками. Я потянулась к его шее, но руки тут же соскользнули по плечам и стиснули его локти — сразу, как его пальцы встретились на моей талии, тащя меня вниз, в бездну…

— Ты что?

Но я стиснула зубы, вскинула подбородок и зажмуренными глазами уставилась в потолок. Он ничего не понял. Только бы ничего не понял… До самого конца.

Я отпустила его локти, вцепилась в шею, потом в волосы, вжимая его голову себе в шею. Он сжал зубами мочку, и я вскрикнула — разрешила себе наконец открыть рот. Внутри все горело, но боль отдавалась уже где-то в лопатках, сдавленных его пальцами.

— Извини, не хотел, — его губы остановились на моем дрожащем подбородке. — Да не сжимай ты меня так…

А я ничего не делала. Мои ноги даже не касались друг друга. Они дрыгались в воздухе, как и мартышки. Я не открывала глаз. Мокрых… Ну почему я плачу, ведь не собиралась…

— Даш, да в чем дело?

Он замер, зато сжал мою шею и поднял голову. Я открыла глаза. Полные слез.

— Даша…

Я зажмурилась.

— Даш, что я сделал? Мне казалось, ты готова… Тебе резинка трет? Поэтому ты хотела без? Да не молчи ты! — он даже затряс меня, но я продолжала молчать. — Да ну тебя нафиг…

Он отпустил меня, и я рухнула. Он тоже рухнул, рядом. Краем глаза, краем уха, я видела, как он стянул резинку, скомкал, встал и ушел. Но не было его всего секунду. Или две. Он явился вместе с ярким светом, и я снова зажмурилась. А когда открыла глаза, он продолжал стоять с рукой на выключателе. Я подтянула к животу ноги и замерла.

— Это ведь не месячные, да?

Вместо ответа, я уткнулась лицом в мокрую простынь. Какой же мокрой она была!

— Даша, что ты сделала?!

Он рванул меня на себя, усадил и — мне показалось — хотел врезать. Расплющить мне нос с таким же удовольствием, как до того целовал. Я зажмурилась, стиснула колени, локти и все, что еще само не сжалось во мне.

— Дашка, тебе больно? — его рука скользнула мне на щеку.

Горячая рука, только она не высушила слезы.

— Даш, скажи, что я сейчас могу сделать? Даш, хочешь вина? Хочешь в душ? Хочешь… Да скажи уже хоть что-нибудь! — заорал он и с остервенением затряс мое безвольное тело.

А я упала ему на грудь и только громче заревела.