— Даша…
Я подскочила с подушки с криком:
— Уже восемь? — и тут же уставилась на бумажный стаканчик, маячивший прямо перед моим носом. — Что это?
Понятно, что — по запаху понятно!
— Кофе! — Стаканчик качнулся. Это Кузьма поднялся с колен. — Все ещё кофе. Твой.
— Откуда? — спросила я, сгребая с лица волосы, которые нечесаными паклями топорщились в разные стороны.
— От верблюда! — Но Кузьма точно улыбался. — Сбегал к нашим хорватам.
— Сбегал? — переспрашивала я, как полная дура.
— Сбегал. Попросил налить не до краев.
— Зачем? — волосы ни в какую не желали оставаться за ушами.
— Чтобы не расплескать. Не знал же, что ты решишь на самом финише вышибить стакан у меня из рук.
Я села, даже ноги спустила и, плюнув на волосы, протянула руку за стаканчиком. Горячий. Кузя быстро бегает. Но…
— Который час? Они открываются в восемь.
— Приходят на работу они раньше. Упросил сварить кофе, чтобы я мог подать его в постель студентке, некомсомолке, спортсменке и просто красавице… Ну… — он провёл рукой по моим волосам. Так нежно… — когда она причешется. И парни меня поняли. А теперь хочешь правду?
В шортах и майке он выглядел как обычно, но ведь теперь он не мог быть обычным…
— Я не спал всю ночь и теперь не знаю, как сесть за руль. Пей давай… А лучше перебирайся за стол. Можешь голой. На столе остатки былой роскоши. Кусочки кексов и пирога. Ну и фрукты. Что-то я вчера не додумался купить нам по йогурту.
Он развернулся и почти вышел, когда я позвала его назад:
— Кузя, почему ты не спал?
Он медленно повернулся и так же медленно просканировал меня взглядом.
— Догадайся с трёх раз.
Я сжала губы, потом все же раскрыла их, но не для того, чтобы высказать глупое предположение, а для того, чтобы сделать обжигающий глоток капучино. Когда же я наконец проглотила кофе, Кузьмы в комнате уже не было. Тогда, отставив стакан на тумбочку, я замоталась в простыню и вместе с кофе выползла на кухню. По телевизору шли новости на хорватском, но я не вслушивалась, хотя ухом улавливались знакомые слова, особенно в рекламе шампуня. Моя "коса" оставалась непричесанной и местные новости из уст Кузьмы меня интересовали в это утро куда больше мировых.
— Ты действительно не можешь ехать?
Он смотрел исподлобья и не отвечал. Тогда я добавила:
— Может, не поедешь? Потом встретишься с маминой подругой… На неделе…
Я говорила медленно, хотя думала, что говорю быстро. Кузя не выдержал и перебил:
— Даш, я окей. Если ты не можешь ехать, я пойму.
Я вся сжалась. Даже, кажется, втянула голову в плечи.
— А ты хочешь, чтобы я с тобой поехала? — спросила я с большой опаской.
— Очень хочу! — не дал даже договорить мне Кузьма и протянул кусочек пирога прямо к моему рту. — Кусай уже, акула. Ты очень больно кусаешься.
Не став разбираться, о чем он говорит, я просто стала жевать. Кузьма только кофе пил. Слишком долго. Что у него там в стаканчике осталось? Да ничего. Он просто составляет мне за столом компанию. Я задвигала челюстями ещё быстрее.
— Могу идти! — подскочила я и юркнула в ванную чистить зубы.
Идти я действительно могла. Живот малость тянуло, но не сильнее, чем при месячных. Ноги ныли в основном в икрах, от бега и совсем чуть-чуть в ляжках. Может, опять же от бега.
Я спустила тогу из простыни к поясу, чтобы дать просохнуть дезодоранту, и спокойно драила щеткой зубы, когда Кузьма открыл дверь, без стука, и не вошёл.
— Что? — спросила я скорее взглядом, чем ртом, полным пеной.
— Просто смотрю на тебя. Нельзя?
Можно, конечно. И я пожала плечами. Скорее для себя — удивительное дело, я не чувствовала перед ним никакого стеснения. Ну, кроме стыда, за неудачный секс, но своего обнаженного тела я совершенно не стеснялась. И даже не вспомнила про отсутствующий в замке ключ.
— Пойду брошу в машину воду…
И никуда не пошёл.
— Нет, сначала зубы почищу…
Я подвинулась. Нет, сначала он… Сначала он все же вытащил из стаканчика зубную щетку, но тут же бросил и схватился… За меня. Он стиснул меня так, словно я была тюбиком, в котором пасты осталось совсем чуть-чуть и совсем на дне.
— Кузя…
— Молчи, дура…
Он приклеил мои уши к затылку, затем стянул волосы в пучок, и все это — не отрываясь от губ.
— Ну почему ты вчера промолчала? Почему?
Я думала, он снова начнёт вытрясать из меня душу, но нет, на этот раз он просто гладил меня по плечам. Как кошку. Да, как кошку, которую гладят, чтобы успокоиться самому.
— Дашка, Дашка…
И больше ничего не сказал. Только толкнул в сторону.
— Пошла вон. Не мешайся. Так никогда не выйдем.
Простыня волочилась по полу, но я так и доволокла ее до его кровати, не подобрав, а потом пошла к себе. Матрас оставался мокрым, но без пятна. Надо же было так… Я стащила с вешалки полосатый сарафан. Посаженное случайно пятно я замыла в тот же вечер, а так он нормальный, потом не пахнет, я проверила. Теперь надо было привести в порядок волосы. Они, увы, не желали приводиться в порядок ни с помощью расчески, ни с помощью пальцев. Как и мысли. В итоге я заколола их наверх и схватила очки. Мысли я оставила при себе в полном хаосе.
— Надо будет тебе шляпу купить, — заявил Кузьма, кидая бутылку с водой на заднее сиденье Мерседеса.
Я кивнула. Ага… Зачем? Чтобы хоть немного соответствовать его вкусу, что ли? Пожалуй, что так…
Машину трясло на камнях. Все, как обычно. Только Кузьма не был обычным: развязным и насмешливым. Он был зажатым и серьезным.
— Станет плохо, скажи, — буркнул он, не повернув ко мне головы.
— Почему мне должно стать плохо?
Он пожал плечами, все так же глядя строго перед собой.
— Откуда мне знать…
И вовсе замолчал.
— Голова немного болит, — призналась я тихо. — Из-за вина или жары.
Он снова кивнул, даже промычал что-то для большей убедительности, намертво приклеившись взглядом к дороге. Так мы и ехали молча минут пять, десять, пятнадцать. "Водителя во время движения не отвлекать… разговорами", да какие у нас разговоры, мы — антиподы, ничего общего, кроме первого поцелуя. И то, разве же это был поцелуй! Так, промахнулись щекой…
Глаза защипало… От солнца, ага… За темными стёклами! Пусть очки скроют слезы. Да что же это такое?! С чего это я опять реву?!
— Даш…
Он позвал тихо, а я чуть не подпрыгнула, точно мое собственное имя хлыстом прошлось по спине, вжатой в мягкое кожаное кресло Мерседеса.
— Что хочешь делать в отпуске?
Я чуть солеными слюнями не подавилась.
— В плане?
— В прямом! — и Кузьма тут же понизил голос до нормального: — Культурную программу мы сегодня закончим. И я, честно, не знаю, что тут еще есть. Ну, кроме туров на виноградники… Но у нас виноград висит над крышей и холодильник забит вином… Можем поехать в пещеры, если хочешь. В Боснию… Потому что в аэропорту Дубровника пещера закрыта, я уже проверил…
— Кузь, — он замолчал, точно его из сети выдернули. Так же резко, как приемник. И я продолжила тихо: — Здесь есть море, чего еще в отпуске надо…
Я побоялась повысить голос в знак вопроса из страха, что Тихонов со зла брякнет — секса. Но он промолчал. И, может быть, вообще об этом не подумал. Но он о чем-то думал и очень-очень сосредоточенно. Не о вине же… Вернее, о вине, но не из винограда. Но какая у него вина-то… Я ведь сама этого хотела и получила. Ну, может, не совсем нормальным образом, но…
— Кузь, — он снова дернулся. Прямо как я, когда он позвал меня после длительного молчания. — Не надо меня развлекать. Ты приехал бегать, вот и бегай. Ты собирался вдоль соляных разработок в Стоне пробежать, забыл?
— А ты? Ты побежишь со мной? — он бросил на меня быстрый взгляд. — Сможешь? Или вернее — захочешь?
— Захочу! — ответила я тут же, почти выкрикнул. И он снова вздрогнул. — А вот смогу ли… Ну… — я потерла коленки. — Ноги же пройдут, ты сам сказал дня через три… Но я могу ходить, могу…
С этим обещанием я погорячилась. Когда мы вышли из машины, и я сделала пару шагов к лестнице, ведущей из подземного гаража в город, ощущения были не из особо приятных, но я ничего не сказала Кузьме. Он и так запарковался на самой дорогой парковке у самых городских стен, чтобы мне было недалеко идти. Да еще и втиснулся в единственно-свободное место, куда поместиться могла только игрушечная машинка.
На улице было жарко — никто небесный кондиционер не включил, и я позавидовала тетке, идущей по тротуару с китайским бумажным веером в руке. А потом ужаснулась предстоящему маршруту — пешеходная улочка превратилась в пешеходную лестницу. Дорожка, чуть шире той, что вела нас от дома к пляжу, сплошь состояла из каменных ступеней. И пусть сейчас надо было всего лишь спуститься — о возвращении к машине я даже думать боялась — каждая ступенька все равно всаживала мне в живот по игле, хуже морского ежа! Даже свешивающаяся с крыш двухэтажных домиков бугенвиллия своей алой красотой не отвлекала меня от платы за прелести взрослой жизни. Раз прыжок, два подскок. А ведь надо стараться идти ровно — я как-никак в платье, пусть и пока без шляпки.