Вочий вой

ГЛАВА 25

Еще не осознав окончательно, что ногаи ушли, оставив в живых и его, и Байдужего, Гнат некоторое время сидел неподвижно в седле, и ветер трепал его буйный чуб. Силы постепенно возвращались к Гнату и, тронув коня, он подъехал к раненному товарищу.

Казак лежал на спине, глядя в небо своими серыми глазами, изредка моргая, когда на глаза падали снежинки. Он был весь порубан, казалось, живого места не осталось на его могучем теле. Но каким-то чудом он был все еще жив.

- Шо, брате, невже ушли басурманы? – очень тихо спросил он Гната, с трудом ворочая запекшимся от потери крови языком.

- Ушли, – так же тихо ответил Гнат.

- Як бы мени встаты? Допоможи мени, брате, якшо сможешь, - Байдужий силился приподнять голову и опереться локтями о землю, но руки его разъехались, и голова – неподъемная от боли, опустилась в снег.

Янычар без команды опустился на колени, давая возможность всаднику помочь побратиму, не покидая седла. Заруба с трудом наклонился и, ухватив его за свитку , помог принять сидячее положение. Байдужий, у которого от этого усилия искры посыпались из глаз, зашелся в одышечном кашле, выплевывая сгустки крови.

- Крепко приложили меня басурманы, - с тяжелой одышкой сказал он. – Ну шо, Гнате, як бы теперь мени на коня систы?

Гнат, для которого усилие по подъему с земли Байдужего тоже не прошло даром, отдышался, и в два захода, с передышками, помог казаку сесть на Янычара позади себя.

Янычар легко поднялся и понес израненных казаков к заставе, к теплу и мысныку деда Мазура, в котором хранились его волшебные снадобья.

Разведка, посланная с пикета на Матвеевом кургане Кондратом Баштовенко, обнаружила казаков – обмытых и перевязанных чистыми холстинами в выстуженной хате, по полу которой гулял сквозняк. Оба были без сознания. Их сил только и хватило, что промыть и перевязать друг другу раны, засыпав их дедовым зельем…

На следующий день казаки пригнали табун в радуту, а еще через три дня на заставу прибыло подкрепление взамен погибших и выбывших из строя в связи с полученными ранениями казаков.

Кондрат Баштовенко отказался ехать в Сечь, лечиться в монастыре и возвратился вместе со всеми на заставу.

До самых первых почек на деревьях, до первого весеннего солнышка лечил дед Мазур казаков. И ведь выходил и Кондрата, и Зарубу, и Байдужего. Но не мог больше Кондрат сесть на коня – повредила ногайская кривая сабля какую-то важную жилку в его крепкой спине, и скособочило казака, и стала отниматься его левая рука, и стал приволакивать он левую ногу, которая и гнуться в колене перестала.

А Гнат и Байдужий уже в травне на майдане рубились с двух рук саблями, и ни один, ни другой не мог одержать верх в рубке. Стреляли из луков и пищалей, скакали по ковыльной степи на горячих конях, срубая на ходу головки прошлогодних будяков.

А в конце травня ушли они далеко в степь и, проколов крепким жалом кинжала руки друг другу поверх запястья, поочередно приложились к ранам и испили братской крови, как того требует древний казачий обычай, и стали побратимами навечно. Пока кто-то из них не сложит буйную, украшенную оселедцем голову, в бескрайних просторах Дикого поля.

Вскоре возвратился на заставу и Лукьян Синица – исхудавший, бледный, но уже с задорным блеском в глазах. И скоро тоже рубился с побратимами двумя саблями, только вот тугой лук Зарубы не по силам еще было натянуть ослабевшему после большой потери крови Синице…