Трое суток отдыхали казаки после ратных трудов, приводя в порядок конскую упряжь, оружие и порченные в сражениях доспехи. Подлечивали раненных, коих за несколько дней, проведенных в непрерывных боях, скопилось около двухсот человек. Вот когда пожалели об отсутствии в их рядах деда Мазура с его вечной котомкой, который в силу своих преклонных годов уже не в состоянии был идти в длительный, тяжелый поход.
Войсковые судьи, оставив по казачьему закону в неприкосновенности кошт войска и пополнив его, разделили добычу, выделив каждому казаку его долю в захваченных трофеях. Многие щеголяли теперь в ханских и темницких одеждах, расшитых золотом и жемчугами, а Тунгатар в знак презрения к роскоши, накрыл круп своего коня бухарским ковром из шатра хана, стоившим, наверное, столько же золотых, сколько стоит табун лошадей.
На исходе третьего дня отдыха пришли в лагерь посланцы из сгоревшего и разграбленного татарами города Астрахани. Выразив казакам - освободителям благодарность за кару, возданную их руками лютому ворогу, попросили астраханцы отдать им плененных татар, чтобы использовать их труд на восстановлении города, и орудия труда из ханского обоза, поскольку ханские наяны отобрали у них все – даже топоры и мотыги.
Казаки совещались недолго – все, о чем просили горожане, было ими выделено. Отдали также сотню лошадей и около двух десятков телег, отдали по сотне коров и телят, отару овец и три дюжины клетей с утками и курами.
Рано утром дня четвертого решено было снимать лагерь и двигаться к Дону, к родным куреням, но не суждено было казакам так скоро попасть на милые сердцу земли.
Едва скрылись за увалами передовые разъезды, и улеглась поднятая копытами коней сухая степная пыль, показалась со стороны города группа всадников с флагами и бунчуками на пиках, числом около сотни. Флаги были неразличимы с большого расстояния, однако по форме и характерным треугольным вырезам по нижнему краю определялись, как православные хоругви. В середине отряда, окруженный всадниками, пылил возок, на каких разъезжали обычно послы московских князей.
Гнат Заруба, внимательно вглядываясь вдаль, сказал, обращаясь к стоящим рядом Ивашке и Тунгатару:
- Ох, чует мое сердце, что не суждено нам к родимым порогам идти. Будут нас сейчас еще на какого-либо ворога насылать послы московские.
- Устали же люди – с травня-месяца в походах, да в битвах. Почитай, два месяца уже с коня не сходим, - сказал Ивашко.
- Зачим тада казак звалася, если на война итить не хочишь? – Тунгатар был, как всегда, жесткий в суждениях.
Ивашко – самый молодой из атаманов, обиженно отвернулся.
Заруба отправил навстречу послам сотню казаков и приказал поставить стол и табуреты для встречи гостей.
Вскоре отряд приблизился к лагерю и растекся по балке, оставив на увале дозор. Возок, запряженный четверкой лошадей, медленно докатился до места встречи и встал, мягко качнувшись на рессорах. Открылась дверь, украшенная княжеским гербом, и из возка шагнул, расправив плечи, молодой, с открытым и чистым русским лицом витязь в княжеских одеждах. Вслед за ним появился седой, как лунь, муж, одетый просто, по-походному. Несмотря на палящий с утра зной, на плечи его была накинута меховая безрукавка, под которой виднелась толстая сорочка, связанная из меха козы.
Молодой в пояс поклонился казакам, а старший лишь низко склонил голову в знак приветствия.
Гнат и стоявшие рядом с ним старшины ответили на приветствие низким поклоном. Широким жестом Гнат показал на ханские табуреты, обитые бархатом, приглашая гостей присесть к столу.
- Извиняйте, гости московские, угощения не предлагаю, поскольку, как видите, войско уже готово отбыть к родным куреням, и все припасы уложены в повозки, - сказал Заруба.
- Не стоит беспокоиться о нас, - ответил молодой. – Мы на заре перед отбытием из Астрахани позавтракали, чем Бог послал.
Он встал с табурета и, заметно волнуясь и подбирая слова, заговорил:
- Я – князь Петр Серебряный. А это, - он указал на своего старшего товарища, - мой дядя – князь Василий Серебряный, воеводой поставленный над Астраханью. Недужает он – лихоманка достала его в дороге. Потому, дозвольте мне перед вами речь молвить, хоть я и младший. Послал нас сюда молодой царь Руси, чтоб оборонить город, да вот, не поспели мы, пожег татарин Астрахань, люд русский порубал, побил крепко, в полон увел. Да и рать наша невелика – из деревень да окраин московских набирали.
В Астрахани немногие жильцы, что остались, рассказали нам, что вы разбили крымчаков и полон освободили. Низкий поклон вам, казаки, за это и от нас с дядей, - князь низко поклонился, коснувшись рукой земли, - и от царя, и от бояр московских.
Но и просьба великая к вам, братья-казаки. Не бросьте город в лихую годину. Рать, что мы привели с собой – слаба и не обучена ратному делу. Случись нападение от татар ли, от ногайцев ли из Сарай-Джука., не устоять нам. А город, по велению царя, восстанавливать надо, поднимать из руин. Понимаете же, что стоит он на порубежье и с землями заяицкими, и с морем Хвалынским, и Черными землями калмыцкими. Это еще и путь в Персию и Малую Азию…
- Аштар-Хан - татаров город, - вдруг перебил князя Тунгатар. - Всегда издеся царь правил татаров. Был царь Измаил, был царь Дербыш. Русы издеся сапсем недавно прогнали татара и свово поставил царя Хуссеина – обратно же татарова.
- А вот тут вы ошибаетесь, атаман, - покашливая, вступил в разговор старший князь. – Град сей издревле входил в земли Томаторканские – князя киевского владения. И когда князь Владимир Святой делил владения, то волость эту сыну своему Мстиславу отдал. И построил в граде Астрахани Мстислав храм Пречистой Богородицы еще, почитай, пятьсот лет тому назад. А уж значительно позже, в результате междоусобиц и браней русских князей, землями этими завладели цари адыгские, а потом татарские.
Но вот уже полтора десятка лет астраханские ханы – подданные Руси, и хан Хуссеин верой и правдой служил царям московским. И русским людям здесь никаких обид не чинил, а наоборот, защищал и оберегал и народ, и его веру православную.
- Я – ногай! - Тунгатар гордо вскинул голову и стукнул себя в грудь кулаком. – То мине, моя голова и сердца не трогала – вся крымския ханство. Моя резала крымский хан Мухаммед-Гирей, нада будит – и другой хан резат буду. Ногаи не будит никогда никакой татарский царь над собой имать. Пока будити татаров бити, моя воини с вами будуть.
- Ну, а вы, атаманы, - старший князь обвел тяжелым взглядом казаков, - вы-то как, бросите нас на растерзание татарам, или обороните город?
Заруба провел рукой по небритому подбородку и склонил голову, задумавшись.
- Мы – то как? – переспросил он. – Мы уж и головной дозор отправили – путь обратный разведать. Не ждали - не гадали мы вашего появления, потому должны Круг собрать и сообща принять решение. Так уж у нас заведено, что все решения на Кругу принимаются.
- Но вы-то сами – атаманы, можете ведь повлиять на решение казаков?
- Мы, как и все остальные казаки, можем высказать Кругу свое мнение по этому поводу, а повлиять не можем никак - как Круг решит, так и будет. А вас мы не задерживаем, ждем завтра за ответом.
- А что, нельзя вот прямо сейчас провести круг и принять решение? – глаза старшего князя метали молнии.
- Экий ты нетерпеливый, княже, - сказал Гнат. – У нас – казаков так дела не делаются. С наскоку хорошо только ворога рубать, а Круг готовить надо. Так что, гости дорогие, прощевайте до завтра.
Заруба поднялся с табурета и низко поклонился князьям.
Высокие гости также встали и, поклонившись, направились к возку.