Вождь окасов

ГЛАВА XXXIII Настороже

То, что она услыхала, в особенности же то, что увидала, должно было в самом деле сильно заинтересовать донну Розарио.

В довольно большой комнате, слабо освещенной сальной свечкой, женщина, еще молодая и очень красивая, в костюме амазонки, чрезвычайно богатом, сидела в кресле из черного дерева, обитом кожей. В правой руке она держала хлыст с резным золотым набалдашником и с живостью говорила с человеком, который почтительно стоял перед ней со шляпой в руке.

Этот человек, как показалось донне Розарио, был тот самый, который запер ее в той комнате, где она находилась. Женщина, которой донна Розарио никогда не видала, была не кто иная, как донна Мария, бесстыдная куртизанка, пользовавшаяся, под именем Красавицы такой скандальной известностью.

Лицо донны Марии было освещено. Донна Розарио с жадностью устремила на нее глаза: она инстинктивно чувствовала, что это была та самая женщина, которая с самого ее рождения преследовала ее. Она понимала, что незнакомец и его повелительница совещаются и что через несколько минут участь ее решится. Однако донна Розарио чувствовала не страх, не ненависть, напротив, ею невольно овладела неизъяснимая грусть, какое-то сострадание влекло ее к той, которую она должна была ненавидеть.

Собеседники, не знавшие, что их подслушивают, продолжали разговаривать довольно громко. Донна Розарио не пропускала ни одного слова.

– Почему, – спросила Красавица человека, стоявшего перед нею, – не приехал Жоан? Я ждала его.

Человек, к которому она обращалась, отвечал с плохо скрываемым замешательством:

– Жоан послал меня вместо себя.

– А по какому праву, – сказала Красавица надменным тоном, – этот негодяй позволяет себе поручать другим исполнение приказаний, которые я даю ему?

– Жоан мой друг, – возразил незнакомец.

– Какое мне дело, – возразила донна Мария с презрительной улыбкой, – до вашей дружбы?

– Поручение, которое вы ему дали, исполнено.

– Правда?

– Эта женщина там, – сказал поселянин, указывая пальцем на комнату, в которой находилась донна Розарио, – дорогой она не разговаривала ни с кем, и я могу уверить вас, что она не знает, в какое место привезли ее.

При этом известии взгляд донны Марии несколько смягчился, и она отвечала голосом менее резким и не столь надменным:

– Но почему же Жоан уступил вам свое место?

– О! – отвечал незнакомец с притворным добродушием, которое опровергалось его хитрым взглядом, – по очень простой причине: в настоящую минуту Жоан привлечен в долину черными глазами бледнолицей женщины, которые блестят как светлячки ночью; дом этой женщины выстроен в поле, в окрестностях деревни, которую вы называете, кажется, Кончепчьйон. Хотя такое поведение и недостойно воина, но сердце Жоана беспрестанно летит к этой женщине совершенно против его воли, и пока он не успеет овладеть ею, он не образумится...

– Если так, – перебила Красавица, с досадой топая ногой, – то почему же он не похитил ее? Дурак!

– Я ему предлагал.

– Что же он сказал?

– Отказался.

Донна Мария пожала плечами.

– Все это, однако, не объясняет мне кто вы? – сказала донна Мария.

– Я ульмен в моем племени, великий воин между пуэльчесами, – отвечал незнакомец с гордостью.

– А! – сказала Красавица с удовольствием. – Вы ульмен, хорошо! Могу я положиться на вашу верность?

– Я друг Жоана, – отвечал ульмен просто и кланяясь с уважением.

– Знаете вы эту женщину, которую вы привезли? – спросила донна Мария, бросив на него недоверчивый взгляд.

– Как я могу знать ее?

– Готовы вы повиноваться мне во всем?

– Мое повиновение будет зависеть от моей сестры... пусть она говорит, я буду отвечать.

– Эта женщина мне враг, – сказала Красавица.

– Стало быть, она должна умереть? – спросил ульмен грубо, глядя прямо в глаза Красавице.

– Нет! – вскричала она с живостью. – Индейцы звери, они ничего не понимают в мщении! Зачем мне ее смерть? Я хочу ее жизни!

– Пусть сестра моя объяснится, я ее не понимаю.

– Смерть – это только несколько минут страдания... потом все кончится.

– Смерть белых, может быть, но смерть индейскую надо ждать много часов... она не скоро является.

– Я хочу, чтобы она жила, говорю я вам!

– Она будет жить... Ах! – прибавил ульмен со вздохом. – Дом одного вождя пуст, очаг его погас.

– О! О! – перебила Красавица. – Так у вас нет жен?

– Они умерли.

– А в каком месте находится ваше племя в настоящую минуту?

– О! – отвечал индеец. – Очень далеко отсюда, в десяти днях ходьбы, по крайней мере.

Наступило молчание. Красавица размышляла. Донна Розарио удвоила внимание: она поняла, что узнает свою участь.

– А какой интерес удерживал вас в долинах? – спросила донна Мария, устремив вопросительный взгляд на индейца.

– Никакого. Я приехал с другими ульменами для возобновления договора.

– У вас не было других причин?

– Не было.

– Послушайте, вождь, вы, без сомнения, любовались четверкой лошадей, которая привязана к двери этой хижины?

– Благородные животные, – отвечал индеец, взгляд которого засверкал алчностью.

– Ну, от вас зависит, чтобы я подарила их вам.

– О! О! – вскричал ульмен с радостью. – Что надо сделать для этого?

Красавица улыбнулась.

– Повиноваться мне.

– Я буду повиноваться...

– Что бы я ни приказала?

– Что бы сестра моя ни приказала.

– Прекрасно; но помните хорошенько то, что я скажу вам: если вы меня обманете, я найду вас и отомщу.

– К чему мне вас обманывать?

– О, я знаю вашу индейскую породу: вы хитры и лукавы, всегда готовы изменить.

Зловещая молния сверкнула из глаз пуэльческого воина; однако ж он отвечал спокойным голосом:

– Сестра моя ошибается: ароканы честны.

– Посмотрим, – возразила донна Мария. – Как вас зовут?

– Канадский Бобрик.

– Хорошо. Слушайте же, Канадский Бобрик, что я вам скажу.

– Уши мои открыты.

– Эта женщина, которую вы привезли сюда по моему приказанию, не должна более видеть долин.

– Она их не увидит.

– Я не хочу, чтобы она умерла – слышите ли; она должна страдать, – сказала Красавица таким голосом, который заставил несчастную молодую девушку задрожать от страха.

– Она будет страдать.

– Да, – продолжала донна Мария, глаза которой засверкали, – я хочу, чтобы много лет терпела она ежеминутную муку; она молода, она будет иметь время напрасно призывать смерть, чтобы освободиться от своих бедствий, прежде чем смерть исполнит ее желание. За горами, далеко в пустыне, подле девственных лесов Гру-Хако, говорят, существуют орды свирепых и кровожадных индейцев, которые смертельно ненавидят всех, принадлежащих к белой породе?

– Да, – меланхолически отвечал индеец, – я часто слыхал об этих людях от старейшин; они живут только для убийства.

– Именно, – сказала Красавица со зловещей радостью. – Ну, вождь, считаете ли вы себя способным проехать эти обширные пустыни до Гру-Хако?

– Почему же бы мне этого не сделать? – отвечал индеец, с гордостью подняв голову. – Существуют ли довольно сильные препятствия, которые могли бы остановить ароканского воина? Лев царь лесов, орел царь неба, но окас царь льва и орла; пустыня принадлежит ему; лошадь и копье сделают его непобедимым властелином неизмеримого пространства!

– Итак, брат мой совершит это путешествие, считающееся невозможным?

Презрительная улыбка заиграла на минуту на губах дикого воина.

– Совершу, – сказал он.

– Хорошо! Брат мой вождь, я узнаю его теперь. Индеец скромно поклонился.

– Итак, брат мой поедет и, приехав в Хако, продаст бледнолицую девушку гваякуросам.

Индеец не выказал никакого удивления на лице.

– Я продам ее, – отвечал воин.

– Хорошо! Брат мой будет верен?

– Я вождь; у меня только одно слово; язык мой не двойной. Но зачем отвозить так далеко эту бледнолицую женщину?

Донна Мария бросила на него проницательный взгляд. Подозрение промелькнуло в ее мыслях; индеец приметил это.

– Я сделал только простое замечание сестре моей; а впрочем, мне до этого мало нужды; она будет отвечать мне только в таком случае, если захочет, – сказал он равнодушно.

Лоб Красавицы разгладился.

– Ваше замечание справедливо, вождь, и я буду отвечать вам. Зачем отвозить ее так далеко, спрашиваете вы меня?.. Затем, что Антинагюэль любит эту женщину; сердце его смягчилось к ней и потому, может быть, он растрогается ее просьбами, возвратит ее родным, а я не хочу этого; она должна плакать кровавыми слезами, чтобы сердце ее разорвалось от непрестанного напора горечи, чтобы она наконец лишилась всего, даже надежды!

Произнеся эти последние слова, донна Мария встала, высоко подняв голову, со сверкавшим взором и подняв руку; в ее наружности было что-то роковое и страшное, испугавшее даже индейца, столь недоступного душевным движениям.

– Ступайте! – прибавила Красавица повелительным тоном. – Прежде чем эта женщина уедет, я хочу увидеть ее один только раз и поговорить с нею несколько минут. По крайней мере, она должна узнать меня... Приведите ее ко мне.

Индеец вышел, не отвечая. Столь прелестная и столь жестокая, донна Мария пугала его, внушала ему ужас. Донна Розарио, услышав страшный приговор, так холодно произнесенный против нее, упала почти без чувств на пол.