Вождь окасов

ГЛАВА LXIX Неприятное поручение

Вместо того, чтобы отдохнуть, как это было для него необходимо после таких передряг, дон Тадео, оставшись один, сел за стол и написал несколько приказов, которые немедленно разослал с эстафетами. Таковы души энергические; труд служит для них отдохновением.

Дон Тадео инстинктивно чувствовал, что если он предастся своим мыслям, они скоро поглотят его совсем и отнимут у него энергию, необходимую для того, чтобы поддерживать предпринятую им борьбу; поэтому он искал в неблагодарном труде средство избавиться от самого себя и быть готовым в назначенный час выйти на бой с ясным умом и твердым сердцем.

Несколько часов прошло таким образом. Дон Тадео отправил всех своих курьеров. Он встал и начал ходить большими шагами по комнате. Вдруг дверь растворилась, и вошел дон Рамон Сандиас. Сенатор походил на привидение, до того лицо его было бледно, а все черты вытянулись.

Достойный человек, вся жизнь которого прошла в беспрерывном наслаждении, и который до сих пор был осыпаем всеми дарами фортуны и никогда не чувствовал острого жала честолюбия, был обманут Бустаменте. В последний месяц жизнь его превратилась в ад; лицо, некогда румяное и полное, похудело и побледнело, а фигура начала принимать угловатые контуры скелета, так что когда сенатор нечаянно смотрел на себя в зеркало, ему становилось страшно: он спрашивал себя – узнают ли его родные и друзья в этом привидении того беззаботного жителя деревни, который оставил их месяц тому назад, будучи таким справным и румяным, чтобы гнаться.

Дон Тадео бросил пристальный взгляд на пришедшего и не мог удержаться от жеста сострадания при виде перемен, которые горе произвело в наружности сенатора. Дон Рамон смиренно поклонился ему. Дон Тадео отвечал на его поклон и указал ему на стул.

– Ну, дон Рамон! – сказал он ему дружеским голосом. – Вы еще наш?

– К несчастью так, ваше превосходительство, – отвечал сенатор глухим голосом.

– Что это значит, дон Рамон? – спросил Король Мрака, улыбаясь. – Разве вы сожалеете, что приехали в Вальдивию?

– О! Нет, – с живостью отвечал сенатор, – напротив; но с некоторого времени я сделался игрушкой таких ужасных обстоятельств, что постоянно опасаюсь, не случилось бы со мною еще какого-нибудь несчастия; невольно я все боюсь чего-то...

– Успокойтесь, дон Рамон, вы в безопасности, по крайней мере, теперь, – значительно прибавил он.

Это заставило сенатора призадуматься.

– Э? – сказал он задрожав. – Что вы хотите сказать, дон Тадео?

– Ничего страшного для вас; но вы знаете, случайности войны довольно опасны.

– Да, слишком опасны, я это знаю! Поэтому у меня только одно желание.

– Какое?

– Возвратиться к своему семейству. О! Если Господь изволит, чтобы я увидел еще раз мою очаровательную ферму в окрестностях Сантьяго, клянусь всем святым на свете, что я подам в отставку и вдали от дел и их обманчивых надежд, буду жить счастливо в своем семействе, предоставляя людям, более достойным, заботу спасать Чили.

– В этом желании нет ничего предосудительного, дон Рамон, – отвечал дон Тадео серьезным тоном, который заставил сенатора невольно затрепетать, – и если это зависит от меня, оно скоро исполнится, вы довольно потрудились в это последнее время, чтобы иметь право отдохнуть.

– Я не создан участвовать в междоусобных войнах; я из таких людей, которые годятся только для уединения; поэтому я охотно предоставляю другим бурную политическую жизнь, которая явно не по мне.

– Однако ж вы не всегда так думали.

– Увы, в этом-то и заключается причина всех моих бедствий; я плачу кровавыми слезами, когда думаю, что увлекся безумным честолюбием...

– Вы правы, – перебил дон Тадео, – однако ж я могу вам возвратить то, чего вы лишились, если вы хотите.

– О! Говорите! Говорите! И что бы ни пришлось мне сделать для этого...

– Хоть бы даже воротиться к окасам? – спросил лукаво дон Тадео.

Сенатор задрожал, лицо его помертвело еще более и он вскричал трепещущим голосом:

– О! Скорее умереть тысячу раз, нежели попасть в руки этих варваров!

– Но вы не можете на них очень пожаловаться, насколько мне известно.

– На них лично нет, но...

– Оставим это, – перебил дон Тадео, – вот чего я хочу от вас; слушайте внимательно.

– Я слушаю, ваше превосходительство, – отвечал сенатор, смиренно потупив голову.

Вошел дон Грегорио.

– Что случилось? – спросил дон Тадео.

– Пришел индеец, которого зовут Жоаном и который служил уже вам проводником; он говорит, что должен сообщить вам нечто важное.

– Пусть он войдет! Пусть он войдет! – вскричал дон Тадео, вставая и не занимаясь более сенатором.

Тот вздохнул свободно; он счел себя забытым и потихоньку хотел выскользнуть в дверь, в которую вышел дон Грегорио. Дон Тадео заметил это.

– Сенатор, – сказал он ему, – останьтесь, прошу вас; мы еще не кончили нашего разговора.

Дон Рамон, застигнутый на месте, напрасно искал извинения; он что-то бессвязно пролепетал и упал на стул с глубоким вздохом. В ту минуту отворилась дверь, и вошел Жоан. Дон Тадео подошел к нему.

– Что вас привело сюда? – спросил он с волнением. – Разве случилось что-нибудь новое? Говорите, говорите, друг мой.

– Когда я оставил белых, они приготовлялись отправиться по следам Антинагюэля.

– Да благословит Бог эти благородные сердца! – вскричал дон Тадео, подняв глаза к небу и набожно сложив руки.

– Отец мой был печален в ту ночь, когда расстался с нами; сердце его разрывалось, он ужасно страдал.

– О! Да! – прошептал Король Мрака.

– Перед отправлением дон Валентин, с волосами золотистыми, как зрелые колосья, почувствовал, что его сердце растрогалось при мысли о беспокойстве, которое вы, без сомнения, чувствовали; тогда он велел написать это письмо своему брату с глазами горлицы, а я взялся доставить его вам.

Говоря эти слова, Жоан вынул письмо, старательно спрятанное под перевязью на лбу, и подал его дону Тадео. Тот с живостью взял письмо и пробежал глазами.

– Благодарю, – сказал он, спрятав драгоценную бумагу на груди и ласково протянув руку воину, – благодарю, брат, вы человек с сердцем, ваша преданность возвратила мне все мое мужество; вы останетесь со мною и, когда настанет минута, проводите меня к моей дочери.

– Я это сделаю, отец мой может положиться на меня, – благородно отвечал индеец.

– Я вполне полагаюсь на вас, Жоан; не сегодня оценил я ваш благородный и прекрасный характер; останьтесь здесь, мы поговорим о наших друзьях; разговаривая о них, мы постараемся забыть горесть отсутствия.

– Я предан моему отцу как лошадь воину, – почтительно отвечал Жоан и, поклонившись дону Тадео, хотел уйти.

– Постойте на минуту, – сказал тот, хлопнув в ладоши.

Вошел слуга.

– Приказываю всем, – сказал дон Тадео повелительным тоном, – иметь величайшее внимание к этому воину, он друг мой, он свободен делать что хочет; не отказывайте ему ни в чем, чего бы он ни спросил... Теперь ступайте, друг мой, – прибавил он, обращаясь к Жоану.

Индейский воин вышел со слугой.

– Избранная натура! – сказал сам себе дон Тадео, задумавшись.

– О, да, – отвечал дон Рамон лицемерным голосом, – это очень достойный человек для дикаря!

Король Мрака опомнился при звуках этого голоса, который вывел его из задумчивости. Взгляд его упал на сенатора, о котором он забыл и который глядел на него с умилением.

– Ах! – сказал он. – Я было забыл о вас, дон Рамон.

Тот прикусил себе язык и раскаялся, но слишком поздно, в своем неуместном восклицании.

– Вы мне говорили, – продолжал дон Тадео, – что дорого заплатили бы за возможность быть на вашей ферме?

Сенатор утвердительно кивнул головой; он боялся скомпрометировать себя, выразив яснее свою мысль.

– Я намерен, – продолжал дон Тадео, – возвратить вам счастие, к которому вы стремились и которого отчаиваетесь достигнуть. Вы сейчас поедете в Кончепчьйон.

– Я?

– Да, вы. Приехав в Кончепчьйон, вы отдадите эту бумагу генералу Фуэнтесу, который командует войсками этой провинции; исполнив это поручение, вы будете свободны и можете отправиться куда хотите; только обратите внимание, что за вами будут следить и что если я не получу ответа от генерала Фуэнтеса, я легко вас найду и тогда потребую от вас серьезного отчета.

Во время этого разговора сенатор показывал знаки величайшего волнения: он краснел, бледнел, вертелся во все стороны, не зная, какой принять ему вид.

– Э, прости Господи, – сказал дон Тадео, – можно подумать, что вы неохотно принимаете возлагаемое на вас поручение?

– Извините, ваше превосходительство, извините, – пролепетал сенатор, – но поручения весьма плохо мне удаются и, право, я думаю, что вы лучше сделаете, если возложите его на другого.

– Вы думаете?..

– Я в этом убежден. Видите ли, ваше превосходительство, я так несчастлив.

– Очень жаль.

– Не правда ли, ваше превосходительство?

– Да, тем более, что никому кроме вас не будет дано это поручение.

– Однако...

– Молчите! – сказал дон Тадео сухим тоном, вставая и подавая ему бумагу. – Устраивайте свои дела как хотите, но вы должны ехать через полчаса или быть расстрелянным через три четверти часа... выбирайте.

– Я уже выбрал.

– Что же.

– Я еду.

– Счастливый путь!

– Но если ароканы нападут на меня и отнимут эту бумагу?

– Вы будете расстреляны, – холодно сказал дон Тадео.

Сенатор подпрыгнул от испуга.

– В таком случае я погиб! – вскричал он с ужасом. – Я никогда не выпутаюсь из такой беды!

– Это ваше дело.

– Но...

– Я должен предупредить вас, – сказал ему Король Мрака, – что вам осталось только двадцать минут, чтобы приготовиться к отъезду.

Сенатор поспешно схватил письмо и, не отвечая, бросился как сумасшедший из залы, натыкаясь на мебель. Дон Тадео не мог удержаться от улыбки при виде испуга дона Рамона и сказал сам себе:

– Бедняжка! Он и не подозревает, что я желаю именно того, чтобы у него отняли эту бумагу.

Вошел дон Грегорио.

– Все готово, – сказал он.

– Хорошо! Пусть войска разделятся на два корпуса за городом. Где Жоан?

– Я здесь, – отвечал индеец, подходя.

– Брат мой может ли дойти до Кончепчьйона, не попав в руки лазутчиков и не будучи остановлен?

– Непременно.

– Я хочу дать моему брату поручение, в котором дело идет о жизни и смерти.

– Я его исполню или умру.

– У брата моего хорошая лошадь?

– У меня нет никакой – ни плохой, ни хорошей.

– Брату моему дадут лошадь быструю как стрела.

– Хорошо! Что я должен делать?

– Жоан отдаст эту бумагу испанскому генералу Фуэнтесу, командующему войсками в провинции Кончепчьйон.

– Я отдам.

Дон Тадео вынул из-за пазухи кинжал странной формы, бронзовый эфес которого служил печатью.

– Пусть брат мой возьмет этот кинжал; увидев его, генерал узнает, что Жоан приехал от меня.

– Хорошо! – сказал воин, взяв оружие и заткнув его за пояс.

– Пусть брат мой остерегается; это оружие отравлено, так что малейшая царапина может вызвать смерть.

– О, о! – сказал индеец со зловещей улыбкой. – Это оружие хорошее; когда должен я ехать?

– Брат мой отдохнул?

– Я отдохнул.

– Брату моему сейчас дадут лошадь.

– Хорошо, прощайте!

– Еще одно слово.

– Я слушаю.

– Пусть брат мой не даст себя убить; я хочу, чтобы он возвратился ко мне.

– Я возвращусь, – сказал индеец с уверенностью.

– Прощайте!

– Прощайте!

Жоан вышел. Через десять минут он скакал во весь опор по дороге в Кончепчьйон и опередил дона Рамона Сандиаса, который неохотно тащился по той же самой дороге.

Дон Тадео и дон Грегорио выехали из дворца. Приказания Короля Мрака были исполнены с точностью замечательной. Гражданская милиция, уже очень многочисленная, была почти организована и если бы случилась надобность, могла защищать город.

Два корпуса войск выстроились в ряд. Одному в девятьсот человек было поручено сделать нападение на Ароко; другой, в две тысячи, под непосредственной командой дона Тадео, должен был отправиться отыскивать ароканскую армию и дать ей сражение.

Дон Тадео осмотрел свою маленькую армию. Ему оставалось только хвалить ее хорошее устройство и энтузиазм солдат. Сказав последнюю речь жителям Вальдивии, Король Мрака отдал приказание к выступлению.

Кроме довольно многочисленной кавалерии, чилийская армия имела десять пушек. Войска прошли скорым шагом мимо жителей, которые провожали их единодушным «ура».

В минуту расставания дон Тадео отвел в сторону своего друга.

– Сегодня вечером, дон Грегорио, – сказал он, – когда вы расположитесь лагерем на ночь, передайте начальство вашему полковнику и воротитесь ко мне.

– Хорошо; благодарю вас за милость, которую вы оказываете мне.

– Брат, – отвечал ему дон Тадео печальным голосом, – разве мы не должны жить и умереть вместе?

– О, не говорите этого, – возразил дон Грегорио. – Будьте так добры, скажите мне прежде, чем я расстанусь с вами, что значит это поручение, которое вы дали Жоану? – прибавил он, чтобы дать другой оборот разговору и переменить направление мыслей своего друга.

– О! – отвечал дон Тадео с тонкой улыбкой. – Это поручение военная хитрость, успех которой, я надеюсь, вы скоро увидите.

Пожав в последний раз друг другу руки, два вождя расстались, чтобы стать во главе своих войск, которые быстро отправились по долине.