ГЛАВА LXXVIII Первые часы плена

Трангуаль Ланек не ошибся: он точно приметил дона Тадео, скакавшего возле токи. Король Мрака не умер, он даже и не был ранен, но сделался пленником Антинагюэля, то есть самого ожесточенного врага, человека, которому за несколько часов перед этим он нанес одно из тех оскорблений, которых ароканы не прощают никогда.

Вот как было дело: когда токи увидал, что сражение окончательно проиграно, что более продолжительная борьба будет иметь результатом только смерть остальных его храбрых воинов, он возымел только одно желание захватить во что бы то ни стало своего смертельного врага, для того чтобы насытить свою ненависть, если не честолюбие, и сдержать клятву, которую он дал своему умирающему отцу.

Одним жестом собрал он ульменов, в нескольких словах объяснил им свои намерения и в то же время отправил нарочного в свой лагерь с приказанием увезти с поля битвы донну Розарио.

Мы рассказали выше что случилось. Ульмены исполнили план своего вождя с удивительным искусством. Дон Тадео, разлученный со своими, видя вокруг себя только трех или четырех чилийских всадников, понял, что он погиб. Теснимый со всех сторон, дон Тадео защищался как лев, поражая сабельными ударами всех тех, которые отваживались слишком близко приближаться к нему.

Страшное зрелище представляли эти четверо или пятеро людей, которые, зная, что они обречены на смерть, поддерживали битву Титанов против более пятисот противников, с ожесточением нападавших на них.

Антинагюэль приказал, чтобы его врага захватили живого, поэтому окасы только отражали удары, наносимые доном Тадео.

Между тем, Король Мрака видел, как его верные товарищи падали возле него один за другим. Он уже оставался один, но все еще сражался, желая более всего не попасть живым в руки ароканов.

Тогда-то услыхал он крики поощрения Валентина и графа; печальная улыбка промелькнула на его губах, он простился с ними в своем сердце; потому что не надеялся более увидеть их.

Антинагюэль также слышал крики французов; при виде их невероятных усилий спасти друга, токи понял, что если он опоздает, эта драгоценная добыча ускользнет от него. Он быстро снял с себя свой плащ и ловко опутал им голову дона Тадео. Ослепленный и запутанный складками широкой шерстяной одежды, дон Тадео был обезоружен. Человек десять индейцев бросились к нему и, рискуя задушить, крепко связали его, завернутого в плащ, чтобы не допустить сделать малейшее движение.

Антинагюэль бросил своего пленника поперек седла и поскакал с ним по долине в сопровождении своих воинов с продолжительным воем торжества. Вот почему французы, успев наконец разрушить живую стену, вставшую перед ними, не могли уже отыскать своего друга, который исчез, не оставив никаких следов.

Убегая с быстротою лани, Антинагюэль собрал однако ж вокруг себя порядочное количество всадников, так что минут через двадцать он уже находился во главе пятисот воинов прекрасно вооруженных, ехавших на прекрасных лошадях и решившихся под его командой продать дорого свою жизнь.

Токи сделал из этих воинов сплошной эскадрон и, оборачиваясь по временам как тигр, преследуемый охотниками, давал сильные залпы в чилийских всадников, которые иногда слишком близко нагоняли его. Отъехав на некоторое расстояние, Антинагюэль заметил, что победители отказались преследовать его далее и остановился, чтобы заняться пленником и дать время своим воинам перевести дух.

Дон Тадео не подавал признаков жизни. Антинагюэль обосновано боялся, что лишенный воздуха, разбитый быстротой скачки, пленник его находился в опасном состоянии. Он поспешил развязать аркан, скрутивший несчастного, потом снял покрывавший его плащ. Дон Тадео был без чувств.

Антинагюэль положил его на песок и с настойчивостью, которую только глубокая дружба или закоренелая ненависть могут доводить так далеко, старался вернуть его к жизни. Сначала он расстегнул ему платье, чтобы облегчить дыхание, потом водой, смешанной с ромом, натер ему виски, живот и ладони.

Только недостаток воздуха был причиной обморока дона Тадео, и потому, получив возможность дышать свободно, он скоро раскрыл глаза. При этом счастливом результате улыбка неизъяснимого выражения промелькнула на минуту на губах токи. Дон Тадео обвел удивленным взором присутствующих и казалось впал в глубокие размышления; мало-помалу память его прояснилась; он припомнил случившиеся происшествия и то, каким образом он очутился во власти вождя окасов. Тогда он встал, скрестил руки на груди и, пристально взглянув на великого вождя, ждал. Антинагюэль подошел к нему и спросил:

– Лучше ли отцу моему?

– Да, – лаконически отвечал дон Тадео.

– Итак, мы можем ехать?

– Разве я должен давать вам приказания?

– Нет. Однако ж, если отец мой недовольно еще оправился и не может сесть на лошадь, мы подождем несколько минут.

– О! О! – сказал дон Тадео. – Вы что-то слишком стали заботиться о моем здоровье.

– Да, – отвечал Антинагюэль, – я был бы в отчаянии, если бы случилось несчастье с моим отцом.

Дон Тадео презрительно пожал плечами, Антинагюэль продолжал:

– Мы поедем; хочет ли отец мой дать мне честное слово, что не будет стараться убежать? Я оставлю его свободным между нами.

– Будете ли вы верить моему слову, когда постоянно изменяете вашему?

– Я, – отвечал вождь, – более ничего как бедный индеец, между тем как отец мой кабальеро, как говорят люди его народа.

– Прежде чем я буду вам отвечать, скажите мне, куда вы меня везете?

– Я везу отца моего к пуэльчесам, моим братьям, среди которых укроюсь с несколькими воинами, оставшимися у меня.

Сердце пленника встрепенулось от радости; он предчувствовал, что скоро увидит свою дочь.

– Сколько времени должно продолжиться это путешествие? – спросил он.

– Только три дня.

– Даю вам честное слово, что в эти три дня я не буду стараться спастись бегством.

– Хорошо, – отвечал вождь торжественным тоном, – я спрячу слово моего отца в моем сердце и возвращу ему его через три дня.

Дон Тадео поклонился и ничего не отвечал. Антинапоэль указал ему на лошадь и сказал:

– Когда отец мой будет готов, мы поедем.

Дон Тадео сел в седло, токи последовал его примеру, и отряд двинулся в путь.

На этот раз дон Тадео был свободен; он дышал всей грудью, он ехал во главе отряда, возле вождя. Эта искусственная свобода, которой он мог наслаждаться после жестокого стеснения, испытанного им за несколько минут перед этим, совершенно успокоила его мысли и позволила взглянуть на его положение с менее мрачной точки зрения.

Человек создан таким образом, что для него от самого глубокого отчаяния до самой безумной надежды – один почти неприметный шаг. Если он имеет перед собой несколько дней или только несколько часов жизни, он составляет самые безумные планы и скоро убеждает себя наконец, что осуществление их возможно и даже легко. В глубине сердца он в особенности рассчитывает на благоприятные обстоятельства, которые могут представить ему случай или Провидение. Эти два слова – синонимы в уме несчастных; с тех пор как существует свет, они остановили на краю бездны большее число страдальцев, нежели все пошлые утешения, которыми осыпали их. Человек чрезвычайно мечтателен: пока он жив, пока его воображение может предаваться своему полету, он не теряет надежды.

Поэтому и дон Тадео, хотя и наделенный высоким умом и глубокой опытностью, невольно начал составлять самые странные планы побега. Находясь во власти самого неумолимого своего врага, один и без оружия, в неизвестной стране, он не терял надежды не только найти свою дочь, но и вырвать ее из рук ее гонителей и убежать вместе с ней.

Эти планы и эти мечты по крайней мере тем хороши, что возвращают человеку мужество и позволяют ему хладнокровно смотреть на печальное положение, в котором он находится.

Между тем индейцы мало-помалу приблизились к горам; теперь они взбирались по первым ступеням Кордильер.

Солнце, уже опускалось за горизонт, когда Антинагюэль скомандовал остановиться. Место было выбрано очень хорошо. Это была узкая долина на невысокой вершине одного холма, положение которого делало неожиданное нападение почти невозможным.

Антинагюэль велел раскинуть лагерь и отправил нескольких человек – одних для рекогносцировки, а других настрелять дичи. В быстроте своего отступления ароканы не подумали захватить провизию. Токи велел срубить несколько деревьев для костров. Через час охотники воротились с дичью. Лазутчики не открыли ничего опасного. Ужин был весело приготовлен, и каждый делал ему честь.

Антинагюэль, казалось, забыл свою ненависть к дону Тадео; он говорил с ним с величайшим уважением и оказывал ему чрезвычайное внимание. Полагаясь совершенно на его слово, он оставлял его совершенно свободным в его поступках, не обнаруживая ни малейшего беспокойства.

Как только ужин был окончен, расставили часовых, и все заснули. Один дон Тадео напрасно искал сна; слишком мучительное беспокойство пожирало его, и он не мог сомкнуть глаз. Сидя под деревом, склонив голову на грудь, он провел целую ночь в глубоких размышлениях о страшных событиях, которые нарушали его спокойствие. Мысль о дочери довершала его горесть; несмотря на надежду, которой он старался прельстить себя, положение его было так отчаянно, что ему едва ли предстояла какая-либо возможность выйти из него.

Иногда воспоминание о двух французах, которые уже дали ему столько доказательств преданности, пробегало в его мыслях; но предположив даже, что эти смелые люди успели бы найти его следы, что они могли сделать, несмотря на все свое мужество? Безумна была бы борьба их против такого множества врагов; очевидно, они должны были бы пасть, не спася его.

Восход солнца застал дона Тадео погруженным в эти печальные мысли; сон ни на секунду не смыкал его утомленных век. Между тем все зашевелилось в лагере; лошади были оседланы, и индейцы, наскоро позавтракав, отправились в путь.

Этот день прошел без всякого происшествия, достойного упоминания. Вечером раскинули лагерь так же как и накануне, на вершине холма; но на этот раз ароканы, зная, что неожиданное нападение невозможно, не принимали таких предосторожностей как прежде.

Дон Тадео, побежденный наконец усталостью, погрузился в тяжелый сон и проснулся перед самым отъездом. Антинагюэль вечером отправил нарочного вперед; этот человек воротился в лагерь в ту самую минуту, когда отряд отправлялся в путь. Вероятно он привез хорошее известие, потому что, слушая его донесение, вождь улыбнулся несколько раз. Потом, по знаку Антинапоэля, весь отряд поскакал галопом, все более и более углубляясь в горы.

Загрузка...