Вождь окасов

ГЛАВА XLVII Жоан

Одежда, покрывавшая индейца, была запачкана грязью, разодрана колючими растениями. Видно было, что он бежал быстро и по ужасным дорогам.

Жоан поклонился скрестил руки на груди и бесстрастно ждал вопроса.

– Брат мой принадлежит к храброму племени Черных Змей? – спросил дон Тадео.

Воин сделал головою утвердительный знак. Дон Тадео знал индейцев; он долго жил между ними, ему было известно, что они говорят только в случае крайней необходимости; поэтому безмолвие индейца не удивило его.

– Как зовут моего брата? – продолжал он. Индеец гордо поднял голову и отвечал:

– Жоан; я ношу это имя в память вождя бледнолицых, которого я убил в битве.

– Хорошо! – возразил дон Тадео с печальной улыбкой. – Брат мой вождь знаменитый в своем племени.

Жоан улыбнулся с гордостью.

– Брат мой, без сомнения, пришел из своей деревни; у него, конечно, есть дела с бледнолицыми и он меня просит, чтобы я сделал справедливую расправу между ним и теми, с кем он имел дело.

– Отец мой ошибается, – отвечал индеец резко, – Жоан не требует помощи ни от кого: когда он оскорблен, копье отомстит за него.

Дон Грегорио и Луи с любопытством следили за этим разговором, в котором не понимали ни слова, потому что еще не угадывали, чего хочет дон Тадео.

– Пусть извинит меня брат мой, – сказал он, – однако он должен же иметь какую-нибудь причину, чтобы явиться ко мне?

– Есть причина, – сказал индеец.

– Пусть же брат мой объяснится.

– Я отвечаю на вопросы моего отца, – сказал Жоан, кланяясь.

Бесстрастие ароканов изумительно. Как бы ни было важно поручение, возложенное на них, если бы даже замедление должно было причинить смерть человека, они никогда не соизволят говорить ясно и тотчас отдать отчет в этом поручении, если тот, кто их спрашивает, не сумеет искусно заставить их объясниться. Конечно, Жоан хотел сказать все; он чрезвычайно торопился, чтобы придти скорее; но не смотря на это, произносил слова одно по одному и как бы с нежеланием.

Для многих это обстоятельство может показаться необыкновенным и непонятным. Однако во время пребывания нашего в Арокании, отчасти невольного, мы сами не раз бывали жертвой невозмутимого флегматизма ароканов.

Дон Тадео знал, с кем имеет дело. Тайное предчувствие говорило ему, что этот человек принес важное известие. Он продолжал вопросы:

– Откуда пришел брат мой?

– Из деревни Сан-Мигуэль.

– Это далеко отсюда; брат мой давно вышел из Сан-Мигуэля?

– Луна исчезала за вершиной высоких гор, и только одно созвездие Южного Креста распространяло свой свет на землю в ту минуту, когда Жоан начал свой путь, чтобы прийти к моему отцу.

От деревни Сан-Мигуэль до Вальдивии около восемнадцати миль. Дон Тадео удивился такой скорости. Это еще более утвердило его в том мнении, что индеец принес чрезвычайно важное известие. Он взял со стола стакан, наполнил его вином и подал посланному, говоря дружеским тоном:

– Пусть брат мой выпьет этот напиток; вероятно, пыль дороги прилипла к его горлу и мешает ему говорить так свободно, как бы он хотел. Когда он выпьет, язык его развяжется.

Индеец улыбнулся; взор его сверкнул, он взял стакан и опорожнил его залпом.

– Хорошо! – сказал он, прищелкнув языком и поставив стакан на стол. – Отец мой гостеприимен; он действительно Великий Орел белых.

– Брат мой, конечно, пришел от вождя его племени? – продолжал дон Тадео, не терявший из вида цели, к которой стремился.

– Нет, – отвечал Жоан, – меня прислал Курумилла.

– Курумилла! – закричали Луи и дон Грегорио, невольно вздрогнув.

Дон Тадео вздохнул свободно; он попал на путь.

– Курумилла друг мой, – сказал он, – надеюсь, что с ним не случилось ничего неприятного?

– Вот его плащ и его шляпа, – возразил Жоан.

– Боже! – закричал Луи. – Он умер? Сердце дона Тадео сжалось.

– Нет, – сказал индеец, – Курумилла – ульмен; он храбр и мудр. Жоан похитил бледнолицую девушку с лазурными глазами; Курумилла мог убить Жоана, но не захотел этого; он предпочел сделать из него друга.

Белые тревожно прислушивались к словам индейца; несмотря на их туманность, они однако довольно ясно объясняли, что ульмен напал на след похитителей.

– Курумилла добр, – отвечал дон Тадео, – сердце его благородно, а душа не жестока.

– Жоан был вождь тех, которые похитили белую девушку, – продолжал индеец, – Курумилла переменился с ним одеждой и сказал Жоану: ступай к Великому Орлу белых и скажи ему, «что Курумилла спасет молодую девушку или погибнет». Жоан пришел не останавливаясь, хотя путь был длинен.

– Брат мой хорошо поступил, – сказал дон Тадео, крепко пожимая руку индейца, лицо которого засияло.

– Отец мой доволен? – сказал он. – Тем лучше.

– Так брат мой, – продолжал дон Тадео, – похитил бледнолицую девушку... хорошо ли ему заплатили за это?

Индеец улыбнулся.

– Бледнолицая женщина с черными глазами очень Щедра, – сказал он.

– А! Я так и думал! – вскричал дон Тадео. – Вновь эта женщина! Вновь этот демон! О! Донна Мария! Мы должны свести с вами страшные счеты!

Он узнал наконец, что ему нужно было узнать. Луи с трудом встал с кресла, на котором лежал, и, приблизившись к дону Тадео, сказал ему голосом, дрожавшим от волнения:

– Друг, надо спасти донну Розарио.

– Благодарю, – отвечал дон Тадео, – благодарю за вашу преданность, друг мой; но увы, вы слабы, ранены, почти при смерти!

– Что за беда! – вскричал с жаром молодой человек. – Если бы даже мне суждено было погибнуть, то клянусь вам, дон Тадео, честью моего имени, что и тогда я не успокоюсь до тех пор, пока донна Розарио не будет свободна и с вами.

Дон Тадео принудил его сесть.

– Друг мой, – сказал он, – трое преданных людей уже гонятся за похитителями моей дочери.

– Вашей дочери? – вскричал Луи с удивлением, смешанным с удовольствием.

– Увы, да, друг мой, моей дочери! Зачем мне иметь тайны от вас? Этот ангел с голубыми глазами, которого два раза вы спасали, дочь моя, единственное счастье, единственная радость, которые остаются мне на свете!

– О! Мы ее найдем! – воскликнул Луи с энергией. В своем волнении дон Тадео не заметил страстного выражения в глазах графа. Тот встал; несмотря на горе, которое он чувствовал, ему казалось, что к нему вдруг возвратились все его силы.

– Друг мой, – продолжал дон Тадео, – трое людей, о которых я вам говорил, стараются в эту минуту освободить бедного ребенка; не будем же мешать их планам; может быть, мы им повредим. Чего бы мне это не стоило, я должен ждать.

Луи сделал нетерпеливое движение.

– Да, я вас понимаю; это бездействие тяготит вас, но увы, неужели вы думаете, что оно не разбивает моего отцовского сердца? Дон Луи, я терплю ужасные мучения, все содрогается во мне при мысли об ужасном положении, в котором находится та, которая так дорога мне; но я чувствую, что действия, которые я мог бы предпринять ныне для ее спасения, будут скорее вредны, нежели полезны, и потому решаюсь, проливая кровавые слезы, бездействовать.

– Это правда! – признался раненый. – Надо ждать! Ждать, Боже мой! Тогда как она страдает, зовет нас, может быть! О! Это ужасно! Бедный отец!

– Да, – тихо сказал дон Тадео, – вспомните обо мне, друг мой, вспомните обо мне!

– Однако, – возразил француз, – это бездействие не может продолжаться; вы видите, я силен, я могу ходить, я убежден, что без труда могу держаться на лошади.

Дон Тадео улыбнулся.

– Вы великодушны и преданны, друг мой, и я не знаю как благодарить вас; вы возвращаете мне мужество и делаете из меня человека, почти такого же решительного как и вы!

– О! Тем лучше, если к вам возвращается надежда, – отвечал Луи, покраснев при словах своего друга.

Дон Тадео обратился к Жоану и сказал:

– Брат мой остается?

– Як услугам моего отца, – отвечал индеец.

– Могу я положиться на моего брата?

– У меня одно сердце и одна жизнь и оба принадлежат друзьям Курумиллы.

– Брат мой говорил хорошо; я буду ему признателен.

Индеец поклонился.

– Пусть брат мой вернется сюда при третьем солнце; он проводит нас по следам Курумиллы.

– При третьем солнце Жоан будет готов. Поклонившись с благородством, индеец ушел, чтобы несколько часов насладиться отдыхом, который после долгого и утомительного пути был очень необходим для него.

– Дон Грегорио, – сказал Король Мрака, – отправьте Бустаменте в Сантьяго не прежде как через три дня. Я присоединюсь к конвою в том месте, где начинается дорога в Сан-Мигуэль. Эти три дня необходимы вам, – прибавил дон Тадео, обращаясь с улыбкой к Луи, – мы не знаем, какие опасности и утомления ждут нас в предпринимаемом нами путешествии; вы, друг мой, должны быть в состоянии перенести их.

– Еще ждать три века! – прошептал с унынием молодой человек.