Вождь окасов

ГЛАВА LXXII Совет

Трагический конец сенатора был следствием его известного малодушия. Если бы Бустаменте мог положиться на его слово, он немедленно освободил бы его. Но прежде всего потребовано было, чтобы тайна экспедиции была сохранена, потому что от этого зависел успех предприятия, а если бы дону Рамону возвратили свободу, он непременно при угрозах открыл бы при первом случае все, что знал.

С другой стороны, армия в походе, принужденная быстро переноситься с места на место, не могла взять на себя стеснительного пленника, который каждую минуту мог убежать. Наконец Бустаменте рад был бросить несчастного в жертву своим свирепым союзникам, чтобы обеспечить себе подобным доказательством уступчивости их преданное содействие.

В силу всех этих причин дон Рамон был повешен.

Тотчас после казни сенатора, созвали вождей на совет, который должен был происходить в центре лагеря перед палаткой токи.

Скоро человек тридцать ульменов и апо-ульменов собрались в назначенное место. Они с важностью уселись на бычьих черепах, которые заменяли стулья, и бесстрастно ждали, чтобы токи явился на совет.

Антинагюэль не замедлил прийти вместе с Бустаменте. При виде токи вожди встали, почтительно поклонились ему и сели на свои места. Антинагюэль держал в руке письмо, взятое у дона Рамона. Он церемонно отвечал на поклон вождей и сказал:

– Ульмены, апо-ульмены и вожди четырех уталь-мапусов ароканской конфедерации, я созвал вас затем, чтобы сообщить вам содержание письма, отнятого у шпиона, который по моему приказанию казнен. Это письмо должно изменить, как мне кажется, распоряжения, сделанные нами для набега. Наш союзник Великий Орел белых прочтет вам это письмо; пусть брат мой читает, – прибавил он, обращаясь к Бустаменте и подавая ему письмо.

Бустаменте, неподвижно стоявший возле Антинагюэля, взял письмо и прочел его громко. Вот что в нем заключалось:

«Любезный генерал!

Я представлял совету, собравшемуся в Вальдивии, возражения, которые вы сочли долгом сделать мне на счет плана кампании, сначала принятого мной; эти возражения найдены справедливыми и потому первоначальный план был изменен, то есть, соединение наших двух армий найдено бесполезным. Продолжайте же защищать провинцию Кончепчьон, не переходя за Биобио, до нового распоряжения; я же со своей стороны с семью тысячами, собранными мной, пойду на Ароко, овладею им и уничтожу его, точно так как и все другие ароканские города на моем пути. Этот план представляет нам тем более возможности на успех, что по донесению верных шпионов, неприятель находится в обманчивой беспечности насчет наших передвижений; вместо того, чтобы защищаться, враги убеждены, что могут безопасно напасть на нас. Человек, который привезет к вам этот приказ, хорошо известен вам; самая его ничтожность доставит ему средства пробраться сквозь неприятельские ряды. Невозможно, чтобы ароканы стали подозревать, чтобы такой неспособный человек вез такой важный приказ. Освободитесь от этого человека, отослав его домой с приказанием не выезжать из его фермы без позволения подписанного мной.

Молю Бога, генерал, чтобы он сохранил вас для спасения Чили.

Дон Тадео де Леон,

диктатор, главнокомандующий чилийской армией».

Чтение этого документа было выслушано вождями с глубоким вниманием. Когда Бустаменте кончил, Антинагюэль заговорил:

– Письмо написано особенными знаками, которые бледнолицый брат наш может разобрать; что думают ульмены об этом приказе? Я готов выслушать их замечания.

Один из старых токи, старик почтенный, одаренный большой проницательностью и пользовавшийся репутацией человека мудрого и опытного, встал посреди всеобщего безмолвия.

– Бледнолицые очень хитры, – сказал он, – это лисицы по хитрости и ягуары по свирепости. Этот приказ не что иное, как сети, расставленные окасам для того, чтобы они оставили грозную позицию, занимаемую ими; но воины окаские мудры: они посмеются над хитростями инков и будут стеречь Биобио; от взятия этого поста зависит успех войны. Сообщения белых перерезаны, так как змея, тело которой было разрублено топором; они напрасно стараются соединить различные куски своей армии; они этого не достигнут. Окасы должны сохранить занимаемую ими позицию. Я сказал. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

Эта речь, произнесенная твердым голосом одним из вождей самых уважаемых, произвела некоторый эффект на членов собрания.

– Вождь хорошо говорил, – подтвердил Бустаменте, желавший прежде всего, чтобы его план вторжения был исполнен, – я совершенно согласен с его мнением.

Другой вождь встал и заговорил в свою очередь:

– Белые очень хитры, так, как сказал отец мой; это лисицы, но без всякого мужества, они только умеют убивать женщин и детей и бегут при виде воина окаского:; однако ж это письмо говорит правду и в точности передает их мысль; и выражения этого письма, и человек, выбранный для того, чтобы отвезти его, все убеждает меня в том мнении, что это письмо справедливо. Токи вероятно разослал шпионов во все стороны, чтобы разузнать передвижения бледнолицых; подождем же их возвращения; известия, которые они принесут нам, покажут – справедливо или ложно это письмо. Вожди, у всех нас есть жены и дети; прежде всего мы должны позаботиться об их безопасности; мы не можем предпринять набег на неприятельскую землю, оставив позади себя беззащитных родственников и друзей; притом вы видите, тайна нашего предприятия известна; инки остерегаются; будем и мы осторожны, вожди, не бросимся в сети, воображая, что расставляем их для наших врагов. Я сказал; пусть братья мои размышляют. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

Вождь сел. За речью его последовало величайшее волнение. Часть членов совета соглашалась с его мнением, тем более, что ароканы питают к своим семействам глубокую привязанность. Мысль оставить своих родных и друзей, подверженных бедствиям войны, погружала их в чрезвычайное беспокойство.

Бустаменте жадно следовал за различными мнениями совета: он понимал, что если вместо назначенного вторжения вожди решатся отступить назад, на успех их предприятия не будет никакой надежды; поэтому он заговорил:

– Брат мой говорил справедливо, но его мнение основывается на одном предположении; белые не располагают такими значительными силами, чтобы предпринять нападение на ароканскую землю; они только пройдут ее, чтобы лететь на помощь самым богатым своим провинциям, которым угрожает опасность. Пусть мои братья оставят в лагере тысячу решительных воинов, чтобы преградить им путь, а по наступлении ночи пусть смело перейдут через Биобио; я ручаюсь за успех; они прибудут в Сантьяго, разогнав перед собой испуганный народ. Я уверен, что приказ, отнятый у шпиона, ложный и что генерал Фуэнтес не знает, как близко находимся мы от него; наш успех зависит от быстроты наших движений: колебаться – значит все подвергнуть опасности; отступить – значит все потерять; идти вперед, напротив, значит обеспечить победу! Я сказал. Хорошо ли я говорил, могущественные люди?

– Брат мой воин искусный, – сказал Антинагюэль, – план, предлагаемый им, показывает его опытность. Так же как и он, я думаю что, то письмо ложное и что не занимаясь неприятелем, слишком отдаленным и слишком слабым, чтобы вредить нам, мы должны в эту же ночь напасть на область белых.

Бустаменте вздохнул свободно; дело его было выиграно. Все вожди разделили мнение Антинагюэля.

Вдруг Черный Олень, вице-токи, явился в собрание и, казалось, с трудом обуздывал сильное волнение.

– Что случилось? – спросил его токи.

– Несколько шпионов воротились, – отвечал Черный Олень.

– Ну! – спросил токи резким голосом. – Какое известие принесли они?

– Все говорят, что значительные силы с пушками напали на Ароко.

При этих словах все собрание остолбенело.

– Это еще не все, – продолжал Черный Олень.

– Пусть брат мой говорит, – сказал Антинагюэль, движением руки заставив замолчать вождей.

– Послушайте, – начал Черный Олень мрачным голосом, – Илликура, Короа, Пагтольтен были преданы пламени, а жители изрублены; другой корпус, еще значительнее первого, действует в низменной области точно таким же образом, как первый в приморской; вот какие известия привезли шпионы. Я сказал.

Чрезвычайное волнение овладело ульменами, раздались крики бешенства и отчаяния.

Антинагюэль напрасно старался восстановить порядок в совете; наконец тишина и безмолвие снова воцарились. Тогда вождь, уже раз советовавший отступление, заговорил:

– Чего вы ждете, вожди? – вскричал он с горячностью. – Разве вы не слышите криков ваших жен и детей, умоляющих о помощи? Разве вы не видите пламени, пожирающего ваши жилища и истребляющего ваши жертвы? К оружию! Воины, к оружию! Не на неприятельскую землю надо нападать, а свою землю надо защищать! Нерешимость – преступление; кровь ароканская, пролитая потоками, вопиет о мщении! К оружию! К оружию!

– К оружию! – заревели воины, вскакивая все вдруг.

Наступила суматоха, которую невозможно описать: это был невыразимый хаос. Бустаменте ушел в палатку, страшно огорченный.

– Ну! – спросила его Красавица, когда он вошел. – Что случилось? Что значат эти крики, этот ужасный шум? Не возмутились ли индейцы против своих вождей?

– Нет, – отвечал Бустаменте с отчаянием, – дон Тадео, этот демон, ожесточенно ищущий моей погибели, расстроил все мои планы, я погиб; индейская армия отступает.

– Отступает? – вскричала Красавица, с бешенством бросившись к Антинагюэлю, который входил в эту минуту в палатку, она сказала ему запальчиво. – Как? Вы! Вы! Вы бежите! Вы признаете себя побежденным! Дон Тадео, палач вашего семейства идет против вас, а вы испугались! Трус! Трус! Наденьте юбку! Вы не воин! Вы не мужчина! Вы старая баба!

Токи оттолкнул ее с движением крайнего презрения.

– Женщина, ты с ума сошла! – сказал он ей. – Что может один человек против рока? Я не бегу от моего врага, а иду к нему навстречу; на этот раз, если бы мне даже пришлось одному напасть на него, мы встретимся лицом к лицу! Моя сестра не может оставаться здесь, – сказал он донне Розарио кротким голосом, – лагерь снимается; она и донна Мария поедут с воинами, которым будет поручено защищать их обеих.

Молодая девушка пошла за ним, ничего не отвечая. Через несколько минут лагерь был снят и окасы оставили неприступную позицию, столь искусно выбранную их вождем.

По настоятельной просьбе Бустаменте Антинагюэль согласился оставить Черного Оленя с восемьюстами избранных воинов, чтобы защищать проход через Биобио на тот случай, если бы чилийцы вздумали перейти через реку.

При последних лучах заходящего солнца ароканская армия исчезла в долине, поднимая облака пыли, летевшие к небесам. Антинагюэль шел к долине Кондорканки, которой надеялся достигнуть прежде чилийцев и изрубить их, не давая им времени выстроиться в ряды.

Черный Олень был благоразумный вождь и понимал всю важность вверенного ему поста. Как только настала ночь, он разослал по всем направлениям лазутчиков, чтобы следить за движениями неприятеля по берегам реки. Подчиняясь невольно влиянию донесения шпионов, он в первую минуту советовал отступление, но по некотором размышлении начал подозревать военную хитрость. Поэтому он удваивал бдительность, чтобы избежать нечаянного нападения.

Подозрения не обманули его: в двенадцатом часу ночи лазутчики наскоро явились с уведомлением, что длинный ряд всадников с чилийского берега тянется к броду как огромная змея. Луна, взошедшая в эту минуту, рассеяла все сомнения, сверкнув своими серебристыми лучами на чилийских копьях.

У Черного Оленя было только двести пятьдесят воинов, вооруженных ружьями. Он поставил их в первом ряду на берегу и велел поддерживать их копьеносцам. Но если ослепительный свет луны позволит ему легко различить движения неприятеля, зато он точно так же доставлял неприятелю возможность видеть его движения.

Когда неприятель начал переправляться через реку, воины окасские выстрелили в него залпом. Несколько человек упало. Но в ту же минуту четыре пушки с другого берега, заряженные картечью, посеяли смерть и испуг между индейцами. Окасы, убиваемые градом картечи, напрасно старались снова выстроиться. Новый залп еще более расстроил их ряды.

В это время многочисленный чилийский отряд, переправившись вброд, бросился на индейцев с невероятным бешенством. Борьба была неравная. Окасы, несмотря на свое мужество, были принуждены отступить, оставив на берегу около двухсот трупов.

Напрасно старались они встать в оборонительное положение: преследуемые отовсюду, они должны были вместо правильного отступления обратиться в бегство и, несмотря на усилия Черного Оленя, который дрался как лев, разбежались по всем направлениям, оставив неприятелю поле битвы.

План, задуманный доном Тадео, совершенно удался. Армия генерала Фуэнтеса перешла за Биобио и напала на ароканскую область. Благодаря хитрости, употребленной диктатором, чилийцы овладели крепкой позицией, на которой должен был решиться вопрос о победе, и окасы вместо того, чтобы внести войну в Чили, как намеревались, были принуждены защищаться на своей территории. Теперь кампания могла кончиться одним сражением.