Волчата

ПОЕДИНОК

Поняв, что война так или иначе проиграна, Анте Кудела решил продолжать двойную жизнь. На службе он был необычайно усердным и буквально из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед начальством, но больше всего Анте обожал другую жизнь, не имевшую ничего общего с военной службой. Отчасти это объяснялось тем, что его заслуги в усташском движении так и остались незамеченными. Отсюда и появилось у Куделы стремление побольше урвать для себя. Выслуживаясь перед начальством и подсовывая ему донесения самого благоприятного содержания, Кудела создавал видимость кипучей деятельности. На самом же деле он мечтал только о том, как бы побольше поживиться.

Однажды поехав в город, он встретил там Клару, темноволосую красавицу, и сразу же потерял покой. Эту женщину никак нельзя было сравнить со всеми предыдущими его возлюбленными. А таких было немало.

«Вот это и есть дама моего сердца, которую я искал по всему свету, а нашел совсем рядом», — подумал Кудела, познакомившись с Кларой. Он хотел забыть о войне, о скудном солдатском пайке, о запахах казармы. Было это как раз в те дни, когда сотник, получив последние донесения от мельника, участвовал в подготовке крупной карательной операции на Козаре, куда было решено направить отряд усташей, переодетых в партизанскую форму.

В роскошно обставленном кабинете, который мало походил на военную канцелярию, навстречу Куделе, слегка улыбаясь, поднялся полковник. Предложив сесть, он угостил сотника сигарой и рюмкой водки. Потом любезно, как показалось Куделе, спросил:

— Вы не догадываетесь, зачем вас вызвали?

— У меня нет привычки угадывать. Я солдат и готов выполнить любой приказ.

— Руководство уполномочило меня поговорить с вами. Немецкое командование вами недовольно. Но речь сейчас не об этом. Немцы не всегда одобряют наши действия. Однако им неизвестно, что вы выполняете наше секретное задание. Пока мы вдвоем, хочу выразить вам и вашему подразделению благодарность за успешную операцию. Вам присвоено очередное звание, помимо этого вы награждены медалью. Теперь о другом…

Полковник на мгновение умолк. Кудела, выругавшись про себя, решил все же спросить:

— Так какие же против меня выдвигают обвинения?

— Стало быть, вы уже задумывались над этим? Значит, не все у вас обстоит благополучно? Разве вы не понимаете, что у нас всюду есть свои люди и вы как на ладони?

— Вы имеете в виду ту женщину?

— Нет. О ней я не говорю. Женщины есть не только у вас. Нас информировали, что в последнее время вы стали игнорировать секретные приказы, переданные вам устно самим наместником. — Тут полковник понизил голос и продолжил: — Вы со своим отрядом получили приказ без шума ликвидировать этих козарских выродков, а уж потом приниматься за партизан. Не так ли?

— Сколько смогли, мы уничтожили, господин полковник…

Полковник прервал Куделу:

— Это вы так считаете! Однако мы располагаем сведениями, что по Козаре до сих пор свободно разгуливают сотни подростков. Нам не нужно, чтобы вы убивали стариков. Ими, если они до того времени сами не помрут, займемся мы. А теперь слушайте меня особенно внимательно. — Полковник показал на стол: — Здесь находится ваше досье. Вы уже десять лет участвуете в усташском движении. Вам известны наши цели, как явные, так и тайные. Народы Европы сражаются сейчас за жизненное пространство. Мы стремимся расширить границы нашего государства и заселить его исключительно хорватами. Сербам в этом государстве не место!..

— Простите, что перебиваю вас, господин полковник, но гоняться за этими гаденышами — дело не простое. Вы даже себе не представляете, какими они стали осторожными. Чутье у них лучше, чем у волков или лисиц, так что ждать от нас чудес не приходится. Вы бы видели, какими силами мы их окружили, и все равно многие из них улизнули. Наверное, в партизаны подались. А их все больше и больше становится.

— Понимаю ваши трудности. Но начальство требует беспрекословного выполнения своих приказов. Козарских выродков надо истребить всех до единого. Особенно детей тех, кто примкнул к партизанам, и тех, кто сейчас сидит в Ясеноваце!

— Слушаюсь, господин полковник! Сделаем все, что в наших силах.

— У вас же руки свободны, сотник. Никто не мешает вам действовать как вы хотите.

— Господин полковник, я все время думаю об этом. Приказ начальства — для меня закон. Но и вы поймите меня. Гоняясь за какими-то ублюдками, я теряю лучших своих людей…

— И тем не менее вы должны быть более активным. Это раз. Во-вторых, побольше беспощадности. Но делайте это с умом. Не надо о подобных операциях звонить во все колокола. Вы можете поставить наших людей в очень неудобное положение…

В целом Кудела остался доволен своей поездкой. Но мысли о том, как бы побольше награбить, не покидали его. Счета награбленного у своих жертв он не вел. Скрывая все это дома, он походил на мышь, которой удалось раздобыть большой кусок сыра, спрятать его в нору для того, чтобы съесть в голодный день.

Вернувшись в штаб, сотник первым делом пересмотрел накопившиеся в его отсутствие оперативные сводки, а затем прочел донесение одного агента, который сообщал, что в районе мельницы снова появились партизаны. Сейчас они раздают населению продовольствие.

«Опять придется лезть в горы, — подумал Кудела. — А там не сегодня завтра выпадет снег».

Лесник Михайло с удовольствием потирал руки, когда Муйо Бегич составлял донесение усташскому сотнику. Такие донесения мельник посылал с почтовым голубем. Михайло осторожно взял птицу, погладил по головке и выпустил. Вместе с мельником они долго следили за тем, как голубь набрал высоту, а затем, превратившись в точку, скрылся из глаз.

Леснику всегда нравилось следить за полетом голубей. Раньше ему и в голову не могло прийти, какую помощь в борьбе с врагом могут оказать простые голуби, особенно в горах, в дремучих лесах, где партизанам трудно поддерживать постоянную связь со своими связными.

Михайло и его разведчики до тонкостей изучили повадки фашистов. Они могли неожиданно появиться под носом у врага и так же незаметно исчезнуть. Поэтому партизанский штаб решил поручить леснику и его товарищам важное задание — уничтожить сотника Куделу, заочно приговоренного партизанами к смертной казни. В штабе отряда леснику Михайло выдали трофейную снайперскую винтовку — такими были вооружены гитлеровские горные стрелки. Но Кудела в горах не появлялся и на донесения мельника не отвечал. Тогда у Михайло и родилась идея обмануть сотника и завлечь его в горы. Для этого он и решил послать ему донесение об «ограблении» мельницы партизанами.

В тот же вечер, когда голубь с донесением улетел, Михайло отправился в путь. Вместе с ним пошли его старый друг Джуро и мальчики Душко и Остоя.

Они правильно рассчитали, что колонна усташей, переправившись через реку, сразу же двинется на плоскогорье. Во главе колонны находился сам Кудела. Он был верхом на коне. Михайло, уже давно наблюдавшему за колонной, ничего не оставалось, как ждать более удобного случая, чтобы привести приговор партизан в исполнение.

К ночи Михайло и Джуро добрались до Козьей горы, откуда как на ладони была видна дорога, петлявшая между горами.

Остоя с любопытством наблюдал, как старик неторопливо выложил на краю обрыва камни, сделав нечто вроде бруствера. Мальчик помог ему замаскировать бруствер мхом и ветками. Михайло положил на камни свой рюкзак, пристроил на него винтовку, затем снял накидку и постелил ее на землю. Ребятам он поручил внимательно наблюдать за дорогой.

Наступило утро, и все вокруг залило солнечным светом. Михайло лег на землю так, чтобы солнечные лучи не слепили ему глаза и не мешали наблюдать за дорогой, и распластался, как охотник, подстерегающий добычу.

Пристроившийся рядышком Остоя дрожал от утренней прохлады. Ущелье, за которым он наблюдал, было ему незнакомо, и мальчик боялся пропустить колонну. В долине было тихо-тихо, звери и птицы и те все куда-то попрятались.

В нескольких десятках метров от них залег Джуро с внуком. Они должны были следить за тем, чтобы какой-нибудь случайно появившийся вражеский дозор не отрезал бы леснику и Остое путь отхода.

У Душко зуб на зуб не попадал. Он лег возле деда и, заикаясь от холода и волнения, спросил:

— А ты бы в этого усташа попал, дедушка?

Он еще теснее прижался к старику, кутаясь в шерстяную накидку.

— Не знаю, — ответил Джуро. — Но надо бы попасть.

— А дядя Михайло как, сможет?

— Так он же охотник. На всякого зверя ходил. Не промахнется. Вот только далековато будет до цели…

— А вдруг они вообще не придут?

— Типун тебе на язык, — сказал старик, и оба замолчали, продолжая терпеливо ждать.

Настроение Куделы, когда он отправлялся на Козару, всегда портилось. Подчиненные, когда готовились к операции, старались не попадаться сотнику на глаза. И на этот раз он словно с левой ноги встал.

Накануне операции он провел ночь с Кларой. Женщина эта вела себя не так, как все остальные. Она дразнила его, то подпуская к себе, то прогоняя, разжигая в нем страсть, а потом выжимала его, словно прачка мокрое белье. Вконец обессилевшего сотника привел в ярость ее вызывающий смех.

— Хватит! — сказал он и грубо оттолкнул Клару. — Ты вот валяешься в постели целыми днями, а мне завтра чуть свет в бой идти.

Клара с удивлением посмотрела на него, и в глазах ее словно загорелись огоньки.

— Прости, но я не забыла об этом. Ты сам хвалился, что идешь убивать детей… Но разве это такое уж опасное задание?

В голосе женщины прозвучала острая ирония, и это задело сотника за живое. В его жизни бывали такие минуты, что и он сам начинал себя презирать, но слышать упреки от других — это было выше его сил.

— Что ты сказала?! — вскипел он.

— То, что ты слышал. Ничего особенного. Сам же хвалился…

— Считаешь, что это недостойно солдата?

— Другие будут судить об этом, не ты и не я…

— А может, тебя партизаны подослали? Припоминаю, как ты несколько раз у меня спрашивала, куда я собираюсь идти.

Кудела с размаху ударил женщину по лицу. Из носа ее потекла кровь. Сотник в ярости впился ей взглядом в глаза, смотревшие на него жалобно и в то же время враждебно. Он ударил ее еще и еще раз. Клара как подкошенная упала на кровать, но почти в ту же минуту, напружинившись, вскочила. Запахнув разметавшиеся полы халатика, подошла к умывальнику, смыла кровь с лица.

— Никогда не думала, что ты такая скотина. Не зря меня предупреждали.

— Кто предупреждал? О чем? — растерянно пробурчал сотник.

— Если хочешь знать, то те, кто стоит гораздо выше тебя. Они живо научат тебя хорошим манерам…

Пока Клара одевалась, он сидел на постели и разглядывал ее. А когда она надела плащ и подхватила сумочку, Кудела загородил ей дорогу:

— Никуда ты не уйдешь. Здесь останешься… Поговорить надо.

— Отойди!

— Ты с ума сошла! Сейчас же комендантский час, не выдумывай.

— Меня это не касается. Ты забыл, где я работаю и с кем? — Она презрительно посмотрела на него. — Отойди от двери! Ты первый и последний, кто ударил меня, и даром тебе это не пройдет.

Твердый голос Клары отрезвляюще подействовал на Куделу. Ведь эта девушка служит тем, кого он так боится. А Клара, словно угадав его мысли, сказала:

— О том, какой ты, все знают.

Кудела медленно отошел от двери.

«Кто же подсунул мне эту бабу? — подумал он. — Для чего? Не связана ли она с немецкой контрразведкой? Не хватало из-за нее влипнуть в какую-нибудь скверную историю».

Он сразу же переменил тон:

— Клара, прости меня. Ты тронула самое больное место, вот я и потерял рассудок. Прости, спокойной ночи.

Девушка гордо вскинула голову, толкнула дверь и вышла, не ответив ему.

Кудела был страшно недоволен тем, что произошло. Его охватило беспокойство. Он вспомнил о своих недругах, которых ненавидел ничуть не меньше, чем коммунистов. Ему уже виделся полевой суд и отправка на Восточный фронт.

…Колонна медленно поднималась в гору. Лошадь под сотником ступала осторожно, обходя крупные камни. Небо поблекло, было безветренно. С деревьев облетали последние желтые листья.

Пусто было на душе у сотника. Неожиданно он остановился и оглядел колонну.

«Ничего себе спутничков я выбрал, — подумал он, всматриваясь в каждое лицо и как бы ища того, кто мог его предать. — Так кто же та свинья, которая наклепала на своего командира? Ну я ему покажу, пусть только попадется. В первом же бою собственной рукой пристрелю. Другого он и не заслуживает…»

Но все идущие преданно смотрели на него, как смотрит собака на своего хозяина. Никто не опустил глаз под тяжелым взглядом сотника.

Впереди показалось село. Опасаясь засады, усташи выслали вперед дозорных, чтобы те разведали обстановку.

Лес стал редеть. Сотник снова перешел в голову колонны, и перед ним открылась изумительная по красоте горная вершина, освещенная лучами неяркого осеннего солнца.

Объявили привал. Усташи уселись у края дороги. Оружие они, однако, держали при себе. Некоторые закурили. Сотник в бинокль принялся осматривать село, на окраине которого передовой отряд уже занял позицию. Потом взгляд Куделы переместился к острому гребню горы, блестевшему на солнце, словно пила лесника.

События минувшей ночи вновь ожили в его памяти. Как он ругал себя за то, что ударил Клару! Чем это все кончится? Он оторвался от бинокля, закурил, потянулся.

И тут неожиданно грянул выстрел. Сотник дернулся, подпрыгнул в стременах, закачался и вдруг почувствовал себя легким, как пушинка, гонимая ветром. Все мысли разом сплелись в какой-то клубок. Вместе с табачным дымом изо рта Куделы хлынула пенящаяся кровь… Все вокруг потемнело.

Лошадь сотника с испугу взвилась на дыбы, заржала и, наклонив голову, рванулась вниз, в овраг, сбросив седока. В наступившей тишине было слышно, как на дно оврага скатываются камни.

Опомнившись, поручик Батурина что было сил закричал:

— Ложись! Приготовиться к бою!..

Усташи попрятались за деревьями, застрочили автоматы. Далеко в горах раскатилось эхо от беспорядочной стрельбы. Разгорелся не совсем обычный бой — бой с невидимым противником, который почему-то не отвечал на их огонь.

После выстрела Михайло приказал Остое быстро уходить.

— Дядя, ты попал в него, попал! — радостно закричал мальчик во весь голос, не в силах сдержать себя, не обращая внимания на пули, которые, словно пчелиный рой, жужжали над его головой и впивались в землю…

Михайло засунул вещи в мешок и стал быстро спускаться по склону, пробираясь через густые заросли. Паренек едва поспевал за ним. Здесь их уже поджидали Джуро и Душко. Вдруг откуда-то сбоку забил пулемет. Кто-то стрелял вслепую, наугад. Оставаться здесь дальше было опасно, усташи могли перерезать дорогу. Джуро заметил, что усташи уже двигались им навстречу. Он чуть приотстал и начал стрелять. Усташи, не ожидавшие выстрелов с этой стороны, попрятались кто куда. Воспользовавшись замешательством врага, все четверо стали отходить.

— А ты молодцом, — обращаясь к другу, сказал Джуро. — Хорошее дело мы сделали, черт возьми! Теперь другим неповадно будет соваться на Козару.

— Нам нужно побыстрее уходить в лес. Здесь оставаться мы больше не можем. Усташи живо нас накроют, — беспокоился Михайло.

— Мы в твоей власти: ты знаешь лес лучше нас всех.

Чтобы не напороться на засаду, Михайло решил не идти напрямик, а сделать крюк влево и пробраться по склону, заросшему густым лесом. Вскоре лес поредел, перед ними открылась Козара. Теперь предстояло самое опасное — перейти дорогу. Михайло дал знак, и четверка залегла в кустах. Ждали они не очень долго. Послышались чьи-то шаги, и на дороге появилась колонна гитлеровцев и усташей. Вероятно, они торопились в горы, на помощь своим. Михайло подмигнул другу. Хорошо, что они вовремя ушли оттуда.

Как только вражеская колонна прошла, партизаны быстро перебежали через дорогу. Где-то на вершине горы раздался взрыв, затем другой… Они остановились, прислушались. Видимо, гитлеровцы, думая, что партизаны все еще там, лупили из пушки по пустому месту.

Через час, пройдя лесом, который Михайло знал как свои пять пальцев, друзья благополучно добрались до оврага. Отсюда до убежища лесника было рукой подать. Добравшись до места, они без сил повалились на землю. Каким же опасным был их путь! Теперь можно было и отдохнуть. Но одна мысль не покидала Михайло — о мельнике Муйо Бегиче. Очень беспокоился Михайло за него. Ведь усташи могли догадаться, что присланное мельником донесение фальшивое.

Душко и Остоя набрали валежника и развели костер. В лесу уже стемнело, и дым от костра не мог никто заметить. Вокруг все было тихо. К вечеру заметно похолодало, и костер был очень кстати. Друзья немного обогрелись, вскипятили чай, перекусили.

Когда стало совсем темно, отряд усташей, которым теперь командовал поручик Батурина, вышел из леса и направился прямо к мельнице.

Батурина, увидев, что сотник ранен, решил побыстрее уйти с этого проклятого места. Раненого Куделу перевязали и уложили на наспех сколоченные носилки. Но Кудела, которому пуля пробила легкое, приказал во что бы то ни стало идти туда, где, как он полагал, скрываются партизаны, о которых сообщил ему мельник. Не обманул ли его Муйо?

Партизаны же в соответствии с ложным донесением специально подослали небольшой отряд на холм, где находилось сожженное село. Когда усташи нагрянули туда, партизаны не стали оказывать им сопротивления и после короткой перестрелки отошли. Усташи ворвались в село, где партизаны оставили множество следов, которые заставили бы врага поверить, что они в «панике» отступили. Даже котелок с варившейся картошкой все еще висел над незатушенным костром.

— Проклятые трусы! — выругался Стипе. — Из-за них мы чуть было не потеряли сотника…

В бессильной злобе он дал по котелку очередь, и вода брызнула из пробоин на костер.

И тут прогремел взрыв. Кто-то из усташей задел за аккуратно замаскированную проволочку от мины. Три солдата получили ранение.

Обо всем этом поручик Батурина вспомнил, когда отряд подошел к мельнице. Муйо с женой сидели на кухне и ужинали. Неожиданно дверь распахнулась. На пороге появился офицер в черном мундире. Подойдя к мельнику, он подозрительно уставился на него. За его спиной, злобно ухмыляясь, стоял Стипе.

Мельник, не подавая виду, что знает что-то о случившемся, вежливо поздоровался с пришедшими. Он сразу заметил, что среди вошедших нет Куделы.

— Слушай, Бегич, сотник Кудела тяжело ранен! — резко бросил Батурина и выжидающе уставился на мельника.

— О аллах! Не может быть! Какое несчастье! — воскликнул мельник с таким чувством, будто ранен был его ближайший родственник. — Сегодня в полдень я слышал выстрелы. Значит, это случилось в горах?

— Нет. Его ранили, когда мы спустились в долину.

Мельник, который хорошо знал, зачем Михайло вчера отправился в горы, изобразил на лице скорбь. Ничего не знавшая Ханка, его жена, вдруг запричитала.

Подозрения Батурины в отношении мельника стали рассеиваться. Муйо великолепно сыграл свою роль.

Батурина бесцеремонно уселся за стол и решил отвести душу за рюмкой сливовицы. Какой страшный был день! К удивлению Стипе, поручик приказал ему отправиться к реке и там оставаться в засаде.

Утолив жажду, поручик сказал:

— Послушай, Муйо, я думаю, будет справедливо, если мы возьмем тебя с собой. А уж там или немцы или наши переломают тебе кости. Ведь сотника ранило во время операции, которую по твоей милости организовали…

Мельнику оставалось только оправдываться, но он и здесь проявил выдержку.

— О аллах! — воскликнул он. — Все это навет на меня! Откуда мне знать о ваших намерениях? А что, если завтра сюда придут партизаны и скажут: «Это ты, Муйо, сообщил усташам, где мы находимся?» Как мне тогда быть? Лучше забирайте меня с собой. Так, конечно, спокойнее. Я с женой не могу здесь больше оставаться. Человек я маленький. Придут партизаны, и конец мне…

— Да ты не трусь, — продолжал поручик. — Допрашивать тебя мы не станем. Мы тебе доверяем. Твое донесение было правильным. А все остальное — наше дело. Оставайся здесь со своими голубями и впредь точно исполняй приказы сотника.

— Я готов, господин поручик, — как можно угодливее сказал Муйо. — Аллах мне поможет. Мы, мусульмане, никогда не были заодно с коммунистами, да и сейчас не будем. Скажу вам откровенно, будь моя воля, я никогда не стал бы вмешиваться ни в политику, ни в войну. Единственное, о чем я вас прошу, — не сомневайтесь во мне, вас я не подведу.

Поручик нехотя встал и решил осмотреть голубятню. Она была рядом. Батурина посветил внутрь фонариком, пересчитал птиц.

— А голубей-то поубавилось, — заметил он. — Ну ничего, до зимы пришлем тебе еще.

— Сделайте такую милость, господин поручик. А господину сотнику передайте, чтобы скорее поправлялся.

— Я тоже хочу этого, но все мы смертны. Рана очень тяжелая. Не знаю, выживет ли. Пуля прямо всю грудь ему разорвала. Может, ты знаешь, кто так метко стреляет?

— Откуда же? Здесь, на Козаре, всегда были хорошие стрелки, и из молодых, и из старых.

— В таком случае приказываю тебе выяснить это у людей, что приезжают на мельницу. Кто-то ведь может похвастаться тем, что ранил сотника.

И только когда колонна усташей ночью отправилась обратно, у мельника отлегло от сердца. Теперь он был уверен в успехе дела, которому служил.

Душко вместе с друзьями переселился на Совиную гору, в село, от которого осталось одно пепелище. Теперь сюда никто не заглядывал — ни партизаны, ни усташи. Уж слишком далеко было отсюда до ближайшей дороги.

Боса и Вука решили хоть немного подправить свое жилище, заготовить на зиму дров. Неделю назад к ним заглянул Джуро. В последнее время он редко появлялся здесь. Сейчас партизаны поручили ему организовать снабжение госпиталя продуктами. Дед Джуро по-прежнему заботился о сиротах, которых немало осталось на Козаре. На зиму многих перевезли в долину, где еще сохранились села, не тронутые оккупантами. Добрые люди приютили сирот…

Вот уже неделя прошла, а ни от деда, ни от Михайло не было никаких вестей. Посыльный от партизан тоже почему-то не приходил.

Остоя предложил разыскать деда. Может, на Козаре кто-нибудь знает, где сейчас Джуро и его старый друг Михайло?

Близилась зима. Изредка порошил колючий снег. В горах все словно вымерло. Было пусто и тихо. Душко и Остоя вместе с неразлучными подругами Вукой и Босой, прихватив на дорогу немного еды, отправились в долину, чтобы разыскать Михайло. Ненад накануне простудился, и поэтому его оставили дома.

Друзья добрались до села, которое во время очередной карательной операции было сожжено фашистами. Здесь и жила тетя Стоя. Но она ничего не знала ни о Джуро, ни о Михайло.

— Останьтесь у меня, поешьте, — уговаривала она ребят.

Но им на месте не сиделось. Они тотчас же отправились на мельницу, и там Муйо рассказал им, что к нему приходили усташи. О Джуро и Михайло и он ничего не слышал. Мельник посоветовал ребятам побыстрее уходить, боясь, как бы кто из усташей, постоянно болтающихся поблизости, не заметил их.

От мельника ребята узнали, что Кудела ранен и что усташи подозревают, что это дело рук лесника Михайло и деда Джуро. Надо было поскорее уходить. На дорогу мельник дал ребятам кукурузной муки, кое-что из провианта.

Когда ребята возвращались, совсем стемнело. Снег неожиданно перешел в сильный дождь.

— Если нас кто-то случайно встретит на дороге, — тихо сказал Душко, — говорите, что мы друг друга не знаем, только сейчас познакомились. Так будет лучше.

Остоя на всякий случай достал трофейный пистолет и спрятал его под плащ-палатку. Благополучно пройдя по дороге и никого не встретив, ребята свернули на тропинку, ведущую в лес. Вдруг за поворотом как из-под земли перед ними выросли двое в военной форме. В темноте нельзя было различить, что за форма на них. Тот, у которого на плече висел автомат, крикнул:

— Стой, руки вверх!

Но в тот же момент раздался выстрел. Это выстрелил Остоя. Один из незнакомцев упал.

Ребята опрометью бросились в кусты. Вслед им ударила автоматная очередь, а затем послышался крик:

— Ребята, стойте! Мы же партизаны!..

Но ребята не остановились. Они бежали до тех пор, пока не убедились, что их никто не преследует. Только тогда они наконец смогли перевести дух. Остоя вдруг заволновался:

— А что, если я действительно убил партизана? Может, вернемся, поглядим?

— Нет! — категорически возразил Душко. — Партизаны бы нас так не встретили. Мельник ведь нас предупреждал, что около мельницы рыскают усташи.

— Твоя правда. Это, конечно, не партизаны…

Немного отдохнув, ребята двинулись дальше по лесу. Здесь было гораздо безопаснее.

Наступила ночь. Дождь хлестал как из ведра. Ребята промокли до нитки, продрогли. И еще их мучил голод. Пришлось опять остановиться, чтобы хоть немного поесть. Но в их мешке были только сушеные грибы.

Им хотелось поскорее выбраться из леса, которому, казалось, не будет конца, такой он был могучий и густой. А дождь все усиливался и вскоре снова перешел в снег. К тому же подул пронизывающий до костей ветер.

Девочки совсем выбились из сил. Все чаще они просили ребят остановиться, чтобы немного отдохнуть и разжечь костер, хотя и понимали, что это опасно. Усташи могли заметить костер. Пришлось идти дальше. Вот наконец и долгожданная опушка. Лес кончился. Пройдя еще немного, ребята вышли на равнину.

Муйо, услыхав стрельбу, сразу подумал, что с ребятами что-то стряслось. Насмерть перепуганная Ханка сбежала по лестнице вниз.

— Неужели это в ребят стреляли?! — воскликнула она. — Почему ты не спрятал их у нас? Джуро никогда бы так не поступил. А может, теперь и внука его, и внучку убили…

— Трудно это, Ханка… Где их здесь спрячешь? Усташи нагрянут, мигом найдут. А теперь уже не поможешь…

Мельник распахнул дверь и увидел, что к его дому опять приближаются солдаты в черных мундирах. Это были усташи.

— Муйо! — заорал еще с порога Стипе. — Живо давай огня да горячей воды! И водки тащи! Унтер-офицера ранили!

Жена мельника принесла керосиновую лампу и осветила бледное лицо раненого. Это был совсем еще мальчик, с чуть пробивающимися усиками.

— Что уставилась? Скорее перевязывай, а то кровью изойдет! — заорал на нее торговец.

Когда с пострадавшего сняли мундир, все увидели огромное кровавое пятно на рубахе. Пуля попала прямо в сердце.

— Но ведь он мертв, — пробормотал мельник.

— Заткнись! Тебя кто спрашивает? Понимал бы что…

Мельник замолчал.

Один из усташей сказал:

— Пуля попала в сердце. Тут уж ничего не попишешь.

— Что я теперь скажу сотнику? Такого человека потеряли! — Стипе смачно выругался.

Убитого завернули в плащ-палатку. Ханка принесла свечу и поставила покойнику в изголовье. Муйо принес сливовицу, и бутылка тут же пошла по рукам.

— Садись и ты, Муйо. Пришла пора поговорить по душам, — зловеще произнес торговец. — Может, ты скажешь нам, какая сволочь подстрелила нашего командира?

— Откуда мне знать? Не знаю я ничего.

— Не знаешь, ворюга ты мусульманская! — прорычал торговец. — Забыл, что ли, мои слова? Никуда ты от нас не денешься.

Мельник вдруг сделался серьезным и без страха сказал:

— Я в руках аллаха, а не в ваших. И поступаю я только так, как мне приказывает господин сотник. Так и быть, расскажу вам, кто приходил ко мне. Судите сами. Приходили двое парней и две девушки. Прежде я никогда их не видел. Старший из них достал пистолет и, направив его на меня, сказал, что они голодны, и потребовал дать им муки. Что мне оставалось делать? Я и дал немного. Сотник мне всегда говорил: «Придут партизаны, давай им все, чего они пожелают. А сами заберут, так не сопротивляйся». Если вы имеете что-нибудь против, так и скажите сотнику.

Разговор прервался. Усташи допили сливовицу, и Стипе потребовал еще. Бегич молча поставил на стол вторую бутылку. Торговец, зверея, цедил сквозь зубы:

— Ах ты, лиса турецкая! Давно я за тобой слежу! Меня не так-то легко провести. Вот потому-то ты и боишься меня. Других ты можешь водить за нос, но не меня. Со мной этот номер не пройдет. Я пятнадцать лет торгую по селам, всего навидался и людей всяких встречал — и обманщиков, и воров, и порядочных… Я быстро распознаю, где друг, а где — враг.

— Дело твое, Стипе Баканяц. Все люди грешны, все могут ошибаться. Я на тебя за это не в обиде. Не знаю только, как ты отчитаешься перед сотником.

— За меня не бойся. Если я узнаю, что ты партизанский прихвостень, висеть тебе на мельничном колесе. Вода быстренько с тебя всю ложь смоет. Думаешь, мы железные — лазить из-за твоих голубей по оврагам?

— Это сливовица в тебе заговорила, а не ты сам, Стипе. Я все расскажу сотнику, как ты тут себя вел…

У Стипе от гнева побелели глаза. Если бы мог, он убил бы Муйо на месте, не раздумывая. «Будь прокляты эти голуби, будь проклят этот двурушник, — думал Баканяц. — Кто знает, сколько награбил этот чванливый идиот сотник! У него нюх на золото, деньги…»

— Ладно, турок, хватит об этом при покойнике-то, — проговорил он, затаив на мельника лютую злобу.

С неба лило как из ведра. Усташи, оставив одного солдата у входа, завалились спать прямо на мешки с мукой. Не спалось одному Муйо. Он боялся, как бы среди ночи на мельницу вдруг не пришли партизаны или Джуро с Михайло не забрели на огонек.

Он встал и принялся бродить по комнате. Из головы мельника не выходили угрозы торговца. «Эта свинья, наверное, догадывается, что я против них», — думал Муйо.

Бегич обошел мельницу. Усташи спали как убитые. Доносившийся сюда шум дождя убаюкал даже караульного. Вдруг взгляд Муйо остановился на топоре, который стоял у стены. «А что, если прикончить всех их разом, а главное — торговца?» Потом он вспомнил о пистолете, который прятал во дворе, и решил взять его. Но едва он шагнул к дверям, как торговец зашевелился, приоткрыл глаза и сквозь сон пробормотал:

— Ты что слоняешься?

— Мне показалось, кто-то бродит около мельницы, — настороженна ответил Муйо и подумал: «Это дьявол какой-то, а не человек. Спит, а сам одним ухом все слышит. Наверное, боится, как бы не убили».

И тут в дверь несколько раз сильно постучали. Усташи сразу же вскочили и с автоматами в руках кинулись к дверям.

— Кто там? — спросил мельник.

— Крестьянин я, заблудился, — ответил голос за дверью.

Муйо помертвел — это был Джуро.

— Откройте!

— Мы ночью никого не впускаем! — нарочито грубо ответил Муйо.

Но Стипе жестом приказал ему открыть дверь.

— Подожди немного, так и быть, сейчас отопру, — дрогнувшим голосом ответил мельник. Как только он распахнул дверь, Стипе и караульный выскочили наружу. В темноте раздался взрыв гранаты. Оба усташа, как ошпаренные, кинулись обратно в дом. Другие же, быстро опомнившись, выбежали во двор и открыли беспорядочную стрельбу. Но ответных выстрелов не последовало.

Под утро дождь утих. Над рекой поднялся молочный туман.

Затаившись, усташи всю ночь не сомкнули глаз, боялись, что нагрянут партизаны. Они даже заставили мельника обойти вокруг мельницы. Но он никого не обнаружил.

Ночью ребята благополучно добрались до своего временного жилища на Совиной горе. Вымокшие до костей и продрогшие, они тем не менее были в радостном настроении. После всего пережитого они наконец-то у себя дома! Немного обсушившись, они стали делиться впечатлениями, а их было хоть отбавляй. Остою больше всего мучила мысль о том, кого он на самом деле подстрелил. Кто это был? Усташ? А может, не дай бог, свой, партизан?

— Ты правильно поступил, — успокаивал Душко друга. — Это наверняка были усташи. Партизаны бы так себя не вели.

Душко очень пожалел, что у него не было такого пистолета, как у Остои. Он бы показал проклятым фашистам! Сколько раз просил он деда раздобыть ему пистолет! Правда, Душко всегда носил в кармане гранату, но разве ее можно сравнить с пистолетом?!

Ребята очень гордились, что Остоя убил усташа. Но больше всех радовалась Вука.

— Вот какой ты смелый! — щебетала она.

Проснулся Ненад.

— Ну что, нашли дедушку? — спросил он.

— Нет. Когда дождь перестанет, снова пойдем на Козару, поищем его.

Ребята разожгли печку. Мокрую одежду развесили около огня, а сами завернулись в одеяла и понемногу стали согреваться. К этому времени закипела вода в котелке. Теперь можно было сварить взвар из сушеных груш. Другой еды у них в эту ночь не было.

— Знаешь, Ненад, Остоя убил усташа около мельницы, — гордо сказала Вука, и все наперебой принялись рассказывать, как это было.

Остоя чувствовал себя героем. В ту ночь они все как-то неуловимо изменились, повзрослели, наверное. «Нужно во что бы то ни стало достать оружие», — думал каждый.

Печка раскалилась докрасна, и в землянке стало совсем жарко.

Ненад очень переживал, что не пошел в тот раз с друзьями.

— Так какого же усташа вы убили? — все допытывался он.

— А вдруг это был тот самый, что над тобой тогда измывался? — спросил Остоя.

— Если бы так! — горестно вздохнул Ненад. — В другой раз я обязательно пойду с вами.

— Конечно пойдешь. Добудем и для тебя пистолет, а может, и винтовку. Научишься стрелять левой рукой, — успокаивал друга Остоя.

Постепенно сон сморил всех. Ребята улеглись на своих лежанках. Боса, которая была старше всех, поправила на каждом одеяло. Сама она спать не ложилась, решила сварить к утру кукурузной каши.

На Совиной горе гулял ветер, хлестал дождь. Догоравшая в углу землянки свеча отбрасывала на стены длинные причудливые тени. Боса присела и задумалась. Она вспомнила, как совсем недавно они вместе ходили в школу, вместе играли, резвились на школьном дворе. И вдруг война! Все сразу изменилось, другими стали ребята…

Она встала и обошла спящих. Остое снилось, наверное, что-то очень приятное, он улыбался во сне. Вука уткнулась головой в подушку, словно хотела от кого-то спрятаться. Ненад во сне размахивал рукой, будто защищался. Душко скрипел зубами, и мелкие капельки пота выступили у него на лбу. Боса вспомнила, что в школе Душко лучше всех рисовал. Да и вообще он был очень впечатлительным, тонким.

Однажды на детском празднике он и Боса по очереди читали стихи. Поначалу все шло нормально, но, когда очередь дошла до нее, она вдруг запнулась и замолчала. Чуть не плача от обиды, девочка хотела уже убежать со сцены, но тут Душко взял ее за руку, она успокоилась, и как ни в чем не бывало они дочитали стихотворение до конца…

Мысли Босы неожиданно прервал чей-то крик. Это кричал Душко. Во сне он размахивал руками и что-то бормотал. Босе показалось, что он зовет маму, угнанную в фашистский концлагерь.

Боса обняла Душко и постаралась успокоить. Этот мальчик был для нее как брат. Ведь ее отец и брат погибли в бою… Душко затих и перестал метаться во сне. Ей вдруг стало страшно, и она заплакала во весь голос. Если бы она не была так привязана к ребятам, то сбежала бы в лес, туда, где растут высокие деревья, где земля соприкасается с небом. Она бежала бы куда глаза глядят, пока хватило бы сил.

Услышав ее плач, Душко открыл глаза. В землянке было темно, и только угли затухающего очага давали неяркий отблеск.

— Мама? — вскрикнул Душко, еще не проснувшийся окончательно.

— Нет, это я, Боса.

Он прижался к ней.

— Знаешь, какой мне страшный сон приснился? — пробормотал он и тут же добавил: — Так мы этого усташа убили или нам все приснилось?

— Конечно убили, — успокоила его Боса.

— А дедушка вернулся?

— Еще нет.

— Значит, завтра придет.

— Не волнуйся, обязательно придет. Давай-ка лучше спать.

И они крепко уснули.

Дождь наконец перестал, и над рекой поднялся туман, который медленно вползал в долину, окутывая горные вершины. Подул ветер.

Ребята несколько раз выходили посмотреть, какой будет погода. Но стоял такой густой туман, что в нескольких шагах ничего не было видно, а значит, на приход дедушки Джуро нечего было и надеяться…

Наскоро поев кукурузной каши, ребята расселись вокруг печки. Они не знали, что им делать. Вдруг Каро, словно почуяв что-то, стал подпрыгивать и вилять хвостом, но голоса не подавал. Лесник Михайло специально обучил его не лаять при приближении кого-либо, а только тихонько повизгивать.

— Это, наверное, дедушка пришел! — воскликнула Боса.

Остоя и Ненад подбежали к двери и, распахнув ее, выпустили собаку наружу. Каро быстро исчез в тумане. Выбежав вслед за собакой, мальчики разглядели в тумане сгорбленную фигуру. Это был дед Джуро.

Как же он обрадовался встрече с ребятами! Они вошли в теплое жилище. Дед взял собаку на руки, погладил:

— Берегите Каро, очень уж понятливая собака.

— Мы его очень бережем, дедушка, — сказал за всех Остоя.

— Придет зима, надо Каро отдать на мельницу подкормиться. А потом возьмете обратно, — посоветовал Джуро.

Деда напоили грушевым взваром. Завязался разговор. Дед сказал, что напрасно они беспокоились, просто он не мог прийти: приболел немного и лечился в партизанском госпитале.

— А пока я сюда к вам добирался, меня чуть было не подстрелили. Несколько раз с усташами пришлось повстречаться. — Дед раскурил трубку, затянулся и продолжал: — Метко ты стреляешь, Остоя. Ведь вы даже и не подозреваете, что убили усташского унтер-офицера. Он у них в отряде был главным по разведке. В ту дождливую ночь я находился недалеко от мельницы. Видел, как усташи поутру, только туман рассеялся, несли убитого. Как только они ушли, я — к мельнице. Там-то и узнал, что Стипе измывался над мельником. Пожалел я тогда, что не прикончил мерзавца. — Рассказывая, дед Джуро сильно кашлял. — Дождь меня до костей промочил. Да и вас, наверное, тоже. Вы-то молодые, не заболеете. А моим старым косточкам тепло ох как нужно!

Боса и Вука постелили деду возле самой печки, набросали на лежанку свежей соломы.

— Мы тебя обязательно вылечим, — пообещали ребята. — Завтра же пойдем за лекарством к бабушке Косе или на Козару, к дяде Михайло.

— Сейчас пока не надо. Я вам вот что хочу сказать. В январе фашисты опять намереваются провести карательную операцию на Козаре, поэтому надо сохранять бдительность, копить силы.

— Дедушка, зимы мы очень боимся, ведь обувка и одежонка у нас совсем истрепалась. Что, если мороз ударит?

— Не бойтесь! Ведь снег и врагу помеха, — успокаивал дед.

Ребятам очень хотелось, чтобы Джуро остался с ними. Несколько дней подряд стоял непроглядный туман: в двух шагах ничего не было видно. Неожиданно он рассеялся, и тогда все увидели, что склоны покрылись снежным покрывалом, а дороги в горах замело.

В госпитале, где лежал Анте Кудела, время текло медленно. Сотнику казалось, что пробил его последний час. Жизнь почему-то вдруг потеряла для него всякий смысл.

Ко всему, что его окружало, Кудела всегда относился довольно равнодушно. Смерть других он считал вынужденной необходимостью, а о своей смерти и думать не хотел: боялся.

Как офицера, его поместили в отдельную палату, хотя госпиталь и был переполнен. Анте Кудела от природы был недоверчив, подозрителен, теперь же, в связи с ранением, эти качества усугубились. Ему казалось, что с ним хотят разделаться. «Вероятно, кто-то очень хочет моей смерти, и поэтому меня поместили в отдельную палату. Неужели Клара кому-то проговорилась? Будь они все прокляты! Им всегда чего-то не хватает. Всегда хотят свою вину свалить на других. Им ничего не стоит выжать человека, как лимон, а потом выбросить на свалку», — думал Кудела, лежа на госпитальной койке.

Все вокруг было белое: потолок, дверь, занавески на окнах, снег за окном. Кудела лежал без движения и пытался сосредоточиться. Мысли его после ранения вдруг как-то сами собой разлетелись в разные стороны, так что сразу и не соберешь.

Сколько раз в жизни ему приходилось рисковать! Мать хотела, чтобы сын стал инженером, но он, несмотря на протесты родителей, решил изучать право. Для этого он уехал в Италию и там примкнул к движению за создание так называемого «Независимого государства Хорватия». Сколько же пришлось ему скитаться по Италии, Германии, Франции!

Кудела тогда отвечал за безопасность самого Павелича, готовил диверсионные усташские группы, которые после оккупации Югославии перебрались на территорию «Независимого государства Хорватия». Пока другие продвигались по служебной лестнице, Кудела оставался как бы в стороне. Почему? Этот вопрос давно не давал ему покоя. Может, потому, что Куделу просто побаивались? Ведь он всегда говорил правду в глаза тем, кого ненавидел. Мог он и просто выстрелить в спину сопернику. Это было в стиле тогдашних вождей усташского движения, постоянно боровшихся за власть.

Удивительно, как до сих пор все терпели его выходки, смотрели на них сквозь пальцы. «Вот если умру, — думал сейчас Кудела, — кое-кто очень обрадуется, а все мои заслуги припишут себе. А если проиграют, то всю вину на меня свалят. Люди наловчились хорошо делать это… Какое тяжкое бремя я на себя взвалил…» Ему казалось, что пришло время серьезно поразмыслить, ради чего все это затеяно. Ради славы, чьих-то интересов, не в ущерб ли самому себе? Кудела до ранения был убежден, что смерть ему не страшна, но теперь все вдруг изменилось.

Сотник открыл глаза и увидел лицо склонившегося над ним доктора. Через толстые очки на него смотрели внимательные глаза. Доктор рассматривал сотника как нечто диковинное.

Кудела не любил таких взглядов. «Что это он меня так разглядывает? Или я для него не сотник Анте Кудела, заставлявший дрожать всех жителей Козары?» — подумал он и тихо спросил:

— Доктор, ну и как мои дела?

— Вы пока еще очень слабы, господин сотник.

— Я могу умереть?

— Состояние довольно тяжелое, а следовательно, и такая возможность не исключается.

Кудела больше ни о чем не стал спрашивать. На лице его не отразилось ничего. Подняв глаза, он посмотрел куда-то в сторону, словно врача рядом и не было. «Проклятый очкарик! Только и ждешь, когда я сдохну, — промелькнуло в голове сотника. — А дай тебе денег, ты за них что угодно сделаешь. Эти интеллигентики любят поболтать о гуманизме, о какой-то там морали. Все они красные, одним миром мазаны, сволочи! Всех наша диктатура устраивает, а их, видите ли, нет. Пора их к рукам прибрать!»

Доктор спокойно продолжал смотреть на сотника.

— Не волнуйтесь, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы спасти вашу жизнь. Операция прошла успешно. Вам крупно повезло, несколько сантиметров левее — и вы уже были бы на том свете.

— А если бы я еще немного в сторону подался, то, может, из покойника превратился бы в полковника? Так? — попытался сострить Кудела.

Доктор с помощью молоденькой медсестры перевязал сотника и сделал ему укол морфия. Кудела почувствовал, что ему стало лучше. Мысли о смерти постепенно покидали его. Он попросил медсестру принести бумажник. Когда медсестра, выполнив его просьбу, вышла, Кудела раскрыл бумажник и достал из него золотую монету, одну из тех, что постоянно носил при себе.

Молча он протянул монету доктору, но тот отступил на шаг:

— Я не могу принять такой подарок. Лечить раненых — это моя обязанность.

— Возьмите. Вы меня этим очень обяжете. Наверное, вы думаете, что раньше эта монета принадлежала какой-нибудь из моих жертв? Нет, ошибаетесь. Когда я уходил на фронт, мой отец подарил мне на счастье две золотые монеты…

— Вы же еще не поправились. А я смогу принять награду только тогда, когда свою работу выполню до конца.

— Не стоит из этого делать проблему. Если я умру, мне уже ничего не понадобится. А если останусь жив, вам эта монета будет как память.

Доктор взял монету и осторожно опустил в карман халата, и Кудела тут же решил, что ему удалось таким образом купить себе друга, который так был ему сейчас нужен.

Уходя из палаты, доктор оставил дверь полуоткрытой. Кудела проводил его взглядом. На лице сотника, только недавно улыбавшемся, вдруг застыло каменное выражение.

«Нет, пожалуй, более наивного существа, чем человек, — размышлял он, оставшись один. — Обмануть его ничего не стоит». От этой золотой монеты Кудела давно хотел избавиться. Когда он нашел эту монету в кожаном мешочке, что висел на шее у одной умирающей женщины, несчастная вдруг открыла глаза и посмотрела на убийцу с таким презрением, что ее взгляд Кудела запомнил на всю жизнь. Еще тогда он подумал, что этот взгляд — к несчастью.

Теперь, избавившись от монеты, он спокойно погрузился в свои мысли. О чем он думал в этот момент — о возможности смерти, о несчастье, обрушившемся на него столь неожиданно? В первые дни войны Кудела жил на каком-то невероятном подъеме. Он словно рассудка лишился. Кровь ударила ему в голову. С необычным рвением он выполнял приказы начальства, гонялся за каждым, кого считал коммунистом или партизаном.

Не заблуждался ли он, постоянно рискуя? Где же истинная правда, а где сплошная ложь? Как их различить?

Мог ли он раньше вот так просто убить человека? Может, он стал убивать только для того, чтобы насладиться чужим страхом, насладиться языками пламени, превращавшего целые села в пепелища, насладиться насилием, разбоем? Война, считал он, это когда более сильные гонят на бойню более слабых, чтобы потом что-то захватывать, кого-то грабить. Часто случается так, что в шайке бандитов главенствует тот, кто незаметно от других присваивает себе все награбленное.

Размышляя так, Кудела старался оправдать свои поступки. Ранение многому его научило, и он стал бояться за себя. Здесь, в госпитале, он думал не о богатстве. Все, что Кудела хотел получить от войны, он уже получил. Теперь пришла пора подумать и о будущем. А вдруг он умрет? Что тогда станет с награбленными вещами, которые он припрятал у себя дома и на мельнице у Муйо Бегича? Ведь там золото, а это поценнее политики или женщин. Выходит, за жизнь надо сражаться…

Он уже почти поправился, когда навестить его пришла Клара. Палата вдруг сразу как-то озарилась, когда она вошла. Подойдя к кровати, Клара поцеловала сотника. Кудела обеими руками стиснул ее руку и прошептал:

— Клара, если бы тебя не было, я, наверное, не выдержал бы. Только о тебе и думаю. Тогда, помнишь, я вел себя скверно. Каюсь…

— Не надо об этом. Что было, то было. Изменить теперь уже ничего нельзя.

— Ты что же, бросила меня? — испуганно спросил Кудела.

— Знаешь, давай не будем говорить о чувствах, не будем бередить старые раны. Я тебя ни в чем не виню…

— О чем ты говоришь, Клара? Ты появилась так неожиданно, зачем же радость портить печалью? Или это и есть та цена, которую я должен заплатить за убитых козарских подростков? Если солдату и суждено умереть, то уж лучше умереть в честном бою от партизанской пули, чем от сифилиса или чахотки.

Клара горько усмехнулась:

— Вряд ли тебе этот рецепт подходит… Тебе не кажется, что мы еще слишком молоды для смерти?

— Разумеется, но смерть ведь не выбирает. Мы гибнем на войне, за нами гоняются, как за лисами, наслаждаются охотой.

Клара прикрыла ему рот ладонью:

— Хватит о политике. Госпиталь не для этого. Пусть к тебе приходят только хорошие мысли. Так ты быстрее поднимешься с постели.

— Пусть это будет не так скоро. Меня ничуть не тянет снова на фронт, где снег, мороз, партизаны, стрельба. Я слышал, что скоро снова придется выступить… Клара, любимая, я каждый день думал о тебе. Ты научила меня мечтать. И когда мне казалось, что я погибаю, я произносил про себя твое имя. Ты была рядом, со мной. А сейчас, когда ты рядом, у меня вдруг появилось такое ощущение, что тебя не стало. Ты для меня — единственное светлое воспоминание в этой кровавой бойне…

— Я тоже тебя не забуду, хотя ты и был порой груб со мной. Я этого не заслужила. Мне следовало бы проучить тебя…

— Не шути так. Такого никогда бы не случилось. Ты же знаешь, что солдаты не переносят никакой критики, кроме критики начальства.

Сотник разгорячился, лицо его покрылось испариной. И в это самое время в палату вошел доктор.

— Вы очень переутомились, — сказал он, подойдя к Куделе, и, взяв его за руку, сосчитал пульс. — Вам надо успокоиться.

Когда Клара выходила из палаты, Куделе показалось, что она как-то по-особому посмотрела на доктора. Сотника вдруг охватила ревность. «Вот я и остался один. А доктор этот тоже хорош. Как он поглядел на Клару! Наверняка попытается с ней шашни завести».

Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, сотник взял с тумбочки журнал и, углубившись в чтение, забыл обо всем — рассказы о ходе военных действий увлекли его.

В конце января Куделу привело в смятение сообщение о поражении немцев под Сталинградом. Немецкая 6-я армия во главе с фельдмаршалом Паулюсом сдалась в плен. Разгром под Сталинградом буквально ошеломил Куделу. Он понял, что война проиграна, а «Независимое государство Хорватия» развалится, как карточный домик, похоронив под развалинами своих «творцов».

«Сейчас, — вдруг подумал Кудела, — я бы с удовольствием напился».

Во сне он однажды видел, как за ним, вязнущим в глубоких сугробах, гонятся крестьяне, вооруженные дубинками, косами, вилами, топорами. Вот они настигают его, совершенно обессиленного. Он не может оторвать ног от земли. Спасения нет. Они уже совсем рядом, он видит их лица, костлявые руки, холодные злые глаза. Они с криком бросаются на него и бьют как бешеного пса. В спину его летят камни. Вот кто-то замахивается топором… Он опускается на снег, сквозь который проглядывает прошлогодняя жухлая трава, и в его спину вонзаются вилы крестьян. Он падает навзничь, и взгляд его упирается в холодное, стылое небо. Из груди вырывается звериный крик, эхом разносящийся по всей округе. Лицо его леденеет. Он видит себя лежащим на снегу, мертвым, с широко раскрытыми глазами. С неба на него смотрит луна, отражающаяся в его застывших глазах. Это — смерть…

Кудела в ужасе проснулся. В палате было темно. И вдруг зажегся свет. Вошли врач и медсестра с ангельским лицом. Кудела лежал на полу. Наверное, он кричал, метался и упал с кровати. Врач и медсестра подняли Куделу с пола и положили на кровать.

— Что случилось, дорогой мой? — спросил врач ласково, как всегда обращался к раненым.

— Ничего.

— Но вас нашли лежащим на полу, вы громко кричали… Давайте проверим давление, послушаем сердце… К счастью, ничего серьезного, — сказал он, осмотрев Куделу. — Давление, правда, немного поднялось, и сердце бьется учащенно. Вы, вероятно, очень разволновались.

— Если бы вам приснился сон, что вы умерли, вы, наверное, тоже разволновались бы…

— Да, такое случается, особенно у впечатлительных людей. Вероятно, вы чего-то боитесь? Наверное, что-то серьезное произошло в вашей жизни, а теперь выразилось во сне. Ваше здоровье уже вне опасности, но вы должны избегать нервных срывов…

— Спасибо, утешили.

— Ну а что же вам приснилось? — полюбопытствовал доктор.

Кудела пересказал ему свой сон и закончил:

— Если бы я знал, что подобное случится наяву, я бы лучше пустил себе пулю в лоб.

— Ну, это уж слишком. Не принимайте близко к сердцу, — успокаивал его доктор. — Вы склонны к эмоциям. Это пройдет.

Доктор хорошо знал, что представлял собой этот человек. «Если все произойдет так, как вам приснилось, дорогой сотник, — думал он, — то висеть нам придется вместе. Только ваша ветка будет повыше, а моя — чуть пониже. На этой гигантской виселице мы будем не одни. Нас будет окружать большое общество. А пока не опережайте события даже во сне». Отведя взгляд, врач неожиданно увидел стоящую рядом с кроватью недопитую бутылку водки.

— Так вот в чем дело! — воскликнул он. — Теперь мне понятно, почему вам приснилась такая страшная картина. Я же предупредил Клару, чтобы она не приносила вам спиртного. Давайте-ка лучше я сделаю вам укол, и вы успокоитесь, заснете и увидите совсем другой сон. Вам приснится, что вы сидите где-нибудь в саду среди благоухающих цветов, за вами ухаживает хорошенькая девушка…

— Да, вы, наверное, правы, доктор. Так будет лучше. Надо бросать пить и курить…

Сотнику сделали укол. Морфий подействовал быстро. По лицу Куделы, больше походившему на маску, вдруг растеклось блаженство, и сотник быстро уснул.