Волчата

НОВЫЙ ПРОТИВНИК

Зима пришла холодная, снежная. В развалинах домов свистел и завывал ветер. Замерзшую землю покрыло сугробами.

Как-то раз, когда ребята сидели в развалинах и ели сухие груши, припасенные еще с лета, на дороге неожиданно показалась колонна всадников. Это был гитлеровский карательный отряд. Ребята поспешили укрыться в лесу.

— Нужно немедленно известить об этом Михайло, — сказал Душко.

Он и Боса отправились искать лесника, а Остоя продолжал следить за действиями гитлеровцев.

В лесу ребят остановил партизанский патруль. Старший патруля — молодой партизан с только что начавшим пробиваться пушком на подбородке — строго спросил:

— Кто вы такие и куда направляетесь?

Пока Душко объяснял, молодой партизан не сводил взгляда с его пистолета. Как бы невзначай он бросил:

— Смотри-ка, какой у тебя пистолет!

— Это мне дед подарил, — с гордостью ответил Душко.

— Покажи-ка!

Когда Душко отдал ему пистолет, партизан вдруг сунул его себе за пояс. Душко потребовал вернуть ему пистолет назад, но партизан возразил:

— Такой пистолет пристало носить командиру или комиссару, а ты еще мал…

Душко похолодел от таких слов и заплакал. Патрульные рассмеялись, глядя на него, но тут в разговор вмешалась Боса:

— Верните ему пистолет. Он — разведчик. У него и бумага с разрешением носить оружие есть.

— Тихо, девчонка! Пистолет останется в бригаде. У нас и так оружия не хватает. Есть приказ отбирать оружие у детей. Мало вас слепых да безруких ходит! А теперь идите своей дорогой…

Ребята, понурив головы, пошли дальше. К счастью, Михайло они нашли быстро. Он сразу увидел, что Душко чем-то расстроен, и спросил:

— Что случилось?

— Пистолет у меня отобрали, который дед подарил.

— Кто отобрал?

— Партизаны.

— Не реви. Вернем назад.

Ребята рассказали ему, зачем пришли. Лесник поблагодарил их за своевременное сообщение. Вскоре он отправился по делу, оставив ребят в своем убежище. Вернулся Михайло только на следующий день, под вечер. Вместе с ним пришел и Остоя.

Душко страшно обрадовался, когда лесник вынул из мешка его пистолет.

— Смотри больше никому свое оружие не отдавай, слышишь?

Сели ужинать. На ужин был картофельный суп с мясом. Ребята так проголодались, что попросили добавки. После ужина, когда они убрали со стола и вымыли посуду, Михайло принялся чистить свое оружие.

Ребята с восхищением рассматривали трофейную снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Старик разобрал ее, вычистил, и теперь она блестела как новая.

— Дядя Михайло, а сколько фашистов ты уничтожил из этой винтовки? — спросил Душко.

Лесник с удивлением посмотрел на мальчика:

— А я не считал. Нет у меня такой привычки. Знаю одно: бить их надо всех до последнего!

Потом ребята разбирали и чистили свои пистолеты. Михайло сразу увидел, что они не очень-то бережно относятся к оружию, отругал их и велел чистить пистолеты каждый день, чтобы оружие не отказало в нужный момент.

Душко рассказал, как они отомстили торговцу Стипе. Лесник ласково погладил мальчика по голове, похвалил:

— Смотри-ка, ты настоящий Гаич! Такой же герой, как твой дед Джуро, как Боро. Теперь смотри голову под пули зря не подставляй! Из Гаичей ты один остался.

— Может, мама еще жива? — грустно произнес Душко.

— Это хорошо, что ты не теряешь надежды. Обязательно верь. Как знать, может, твоя мама и вернется.

Душко так хотелось верить, что его мама жива! И его друзья тоже надеялись, что она вернется. Остоя ждал своего брата Леку — батальонного командира, Боса — дядю. Так они и жили, и надежда поддерживала их…

Немецкий полковник Кренер, начальник местного гарнизона, высокий, с коротко подстриженными волосами и усиками, которые делали его похожим на офицера старой австро-венгерской армии, решил организовать в штабе новогодний праздник. На вечер были приглашены все штабные офицеры с женами и несколько усташских офицеров.

Падал мелкий снег. Серый туман окутал землю, и лепившиеся друг к другу дома едва просматривались в этой пелене. Длинная, покрытая грязью улица тянулась до самой окраины города, изрытой окопами. Время от времени в небо взлетала осветительная ракета и тут же гасла. Город словно вымер. Майор Кудела под руку с Кларой, одетой в меховое пальто (подарок немецкого офицера), шел по пустынной улице и тихо ругался:

— Черт бы их всех побрал! Не могут даже в Новый год в покое оставить! Лучше бы с тобой одни остались, чем с этими немцами время проводить! Следят за каждым шагом, будто не доверяют нам.

— Ты о чем, Анте? Уж не о конце ли войны думаешь?

— Об этом лучше помалкивать. Незачем болтать на улице. Кругом уши. Так и голову потерять недолго…

В штабе было шумно. Какой-то человек в гражданском костюме наигрывал на пианино тихую мелодию. В углу зала стояла новогодняя елка, украшенная серебряной мишурой и пестрыми игрушками.

Войдя в зал, Кудела сразу же заметил Шлахта, на плечах которого поблескивали новенькие погоны подполковника. Рядом со Шлахтом сидел длинноногий, светловолосый немец — офицер из штаба.

— Как дела, дорогой Кудела? Я вижу, вы сегодня переиграли всех нас — пришли с самой красивой девушкой в городе! — Шлахт, щелкнув каблуками, галантно раскланялся с Кларой и поцеловал ей руку.

Куделу все раздражало, а особенно то, что офицеры стали пялить глаза на его Клару.

За ужином, когда немцы запели сентиментальные песенки, Кудела, повернувшись к Кларе, тихо сказал:

— Следи, пожалуйста, чтобы я не напился, а то наговорю разных глупостей в этом хлеву.

— Ты держись, не пей много, а то на тебя уже и так внимание обращают.

Заиграла музыка. После вальсов Штрауса настроение у всех заметно поднялось. Кудела танцевал с Кларой, крепко прижимая ее к себе, словно хотел показать, что эта красавица принадлежит только ему.

Алкоголь подействовал. От выпитого у Куделы разболелся затылок. Боль постепенно распространилась на всю голову, и вскоре ему стало казаться, что лица танцующих похожи на застывшие маски.

— Дерьмо, настоящее дерьмо! — Кудела произнес эти слова так громко, что Клара, испуганно оглянувшись, прикрыла ему рот ладонью.

Майор еще сильнее прижал к себе Клару. Этот зал с фашистскими знаменами, в котором воздух пропах вином, духами, табаком, казался ему похожим на скотобойню. Фигуры танцующих прыгали перед глазами.

«Никакая культура не спасет человека, — думал он. — Все это — сплошная ложь. Если о немцах судить по их музыке, науке и искусству, то следовало бы считать их людьми высокой культуры. А ведь именно они втянули мир в новую войну… Почему же мы пошли за ними? Чтобы вместе с ними оказаться в пропасти под звуки вальсов Штрауса или музыки Вагнера?..»

Пропасть! Это слово, таящее в себе смерть, пугало Куделу. Конец всему, конец любви к женщине, которая вот сейчас танцует с ним на самом краю пропасти…

На последний танец Клару пригласил Шлахт. Кудела танцевал со светловолосой красоткой, которая пришла с подполковником. Немка старалась держаться от Куделы на некотором расстоянии. У нее были ледяные руки, и этот холод проникал ему под кожу. Немка постоянно крутила головой, отыскивая взглядом своего обожателя.

Клара и Шлахт между тем о чем-то оживленно беседовали. Когда танец кончился, майор спросил Клару, о чем они так мило разговаривали с подполковником.

— Не мной ли он интересовался?

— Тобой? Зачем? О тебе он и так все хорошо знает. Он интересовался мной…

— И что же он сказал?

— Сказал, что я самая хорошая девушка из всех, кого он встречал на Балканах.

— Пустые слова. Так завоевывали женские сердца еще во времена всемирного потопа.

— Я не все тебе рассказала…

— Говори. Но этот Шлахт хорошая скотина. Я знаю, на что он способен.

— Мне так не показалось. Он очень любезен. И ты знаешь, он предложил устроить меня в штаб переводчицей.

Кудела остолбенел. Прижав Клару к себе, он еле слышно спросил:

— И ты согласилась?

— Да, я перехожу работать в штаб. Работы немного, но получать я буду в несколько раз больше.

От ревности в глазах майора все завертелось…

— Что с тобой, Анте? Это же нисколько не меняет наших с тобой отношений.

— Поступай как знаешь. Но если бы это произошло, скажем, двести лет назад, я бы вызвал этого типа на дуэль и застрелил как бешеную собаку.

— О, да ты, оказывается, романтичен! И ревнив к тому же. Это для меня новость… А если бы он тебя застрелил?

— Ну и что? Избавил бы меня от этого сумасшедшего мира, который плывет неизвестно куда.

— Зачем столько грусти, Анте? Лучше давай встретим Новый год и пойдем домой. Ты немного успокоишься.

Полночь еще не наступила, но сначала на окраине, а потом и в самом городе послышалась стрельба. Во дворе штаба начали рваться мины. Зазвенели выбитые стекла, люстра на потолке закачалась.

Двери резко распахнулись, и на пороге появился офицер в перепачканной грязью шинели. Подойдя к полковнику Кренеру, он доложил, щелкнув каблуками:

— Господин полковник, партизаны ворвались в город!

— Почему докладываете об этом только сейчас, когда бандиты уже в городе? Где вы были раньше? Праздновали?!

— Господин полковник, все солдаты на позициях, ведут огонь…

Но полковник не дал ему договорить. Повернувшись к залу, он громко воскликнул:

— Прошу внимания!

В зале воцарилась тишина.

— Господа офицеры, позвольте сначала поздравить вас с Новым годом. Правда, он еще не наступил, осталось несколько минут. Но на город напали партизаны. Поэтому приказываю всем разойтись по своим частям и ждать дальнейших указаний! Хайль!

— Зиг хайль! — проорали присутствующие офицеры под грохот разрывающихся мин.

Полковник поднял бокал шампанского и осушил до дна.

Офицеры поспешили в раздевалку. Шлахт взял Клару под руку и, обращаясь к Куделе, сказал:

— Эта девушка пойдет со мной. Отныне она переводчица в моем штабе.

Майору в этот момент показалось, что он получил удар в челюсть.

— Понимаю, герр подполковник, — растерянно произнес он.

— Ваша задача сейчас собрать три разведгруппы и, проникнув в расположение партизан, захватить «языка», — приказал Шлахт. — Мы должны знать, что они задумали.

— Слушаюсь, герр подполковник! «Языка» мы добудем…

С трудом вытаскивая из снега ноги, Кудела добрался до расположения своей части. Вокруг гремели взрывы, и казалось, что партизаны уже полностью овладели городом.

Он вошел к себе. За столом дежурного сидел Сима. Увидев майора, он вскочил.

— Слышишь, Сима, партизаны в городе. — Кудела снял фуражку, шинель, бросил на стул. — Боюсь, на этот раз нам не уйти…

— Не думаю, господин майор, что им удастся нас одолеть.

— Откуда такая самонадеянность? — усмехнулся Кудела. — Будь Муйо на месте, мы были бы предупреждены. Из-за тебя и твоих дружков партизаны напали на нас так неожиданно. Знало бы гестапо, что ты натворил, шкуру бы спустило… Так или нет? Чего молчишь?

— Так точно. Еще раз простите меня, господин майор.

— Будешь знать теперь, как совать нос в чужие дела. Ладно, прощаю тебя.

В комнату вбежал Батурина. Без лишних слов майор передал ему распоряжение Шлахта.

— Бери своих разведчиков, переодевай в партизанскую форму и пробирайся к ним в тыл. Захвати «языка», только, смотри, живого!

Первая группа разведчиков вернулась под утро. Кудела слышал, как по лестнице загремели солдатские сапоги. Дверь распахнулась, и в комнату вошли разведчики, ведя перед собой мальчика с окровавленным лицом, в разорванном, не по росту большом немецком мундире. Руки его были связаны. Глаза у паренька блестели, словно у волчонка. Кудела не раз видел на Козаре такие глаза.

— Ты был в Яске? — спросил он мальчика.

Тот кивнул.

— Тебя партизаны освободили?

Паренек опять кивнул.

— На Козаре был?

Опять кивок головой.

— Ты что, языка лишился? Немой?

Паренек молчал.

— Нас интересует, из какой ты части, каковы силы партизан, напавших на город? С каким ты шел заданием?

— Ничего не буду говорить. Я не предатель.

— Это тебя комиссары научили так отвечать?

Кудела повторил вопросы. Но паренек не проронил ни слова.

— Ведите его к подполковнику Шлахту. Пусть делает с ним что хочет. Я знаю таких, ничего он им не скажет.

Куделе вдруг показалось, что перед ним вовсе не мальчишка-партизан, а Звонимир, его сын…

Через какое-то время майора вызвали в немецкий штаб.

— Помогите мне допросить этого бродягу, — обратился к нему Шлахт. — Ваша Клара во время допроса вдруг упала в обморок, и я отправил ее домой.

— К вашим услугам, герр подполковник.

Они вошли в тесную комнату. С потолка свисало безжизненное тело парня. От избиения плетьми он потерял сознание, и теперь его обливали водой, чтобы привести в чувство.

Волосы пленного были в крови, лицо в кровоподтеках.

— Вы поступили неверно, — сказал Кудела. — Я знаю этих людей. Они очень упрямые и гордые. Режьте его на куски — все равно говорить не будет.

— Вы что же думаете, мы должны цацкаться с ним? Нам нужны сведения о партизанах! — возмутился Шлахт.

Когда пленный очнулся, Кудела подошел к нему и как можно ласковее сказал:

— Послушай, сынок, ты только скажи, какая партизанская часть напала на город, и мы тебя сразу же отпустим.

Парень поднял на Куделу глаза. Он и раньше слышал об этом майоре, которого хорошо запомнили на Козаре. Окровавленными, разбитыми губами он прошептал:

— Краинская дивизия…

— А сколько бригад?

— Все… — И парень снова потерял сознание.

В комнату вошел дежурный офицер.

— Господин подполковник, — доложил он, — подошло подкрепление. Танки и полк СС. Они уже заняли окраину города. Партизаны отступают за реку.

— Отлично. Тогда не будем тратить время на этого сопляка. Бросьте его в карцер. Если понадобится, допросим потом.

Орудийные залпы стали слышны сильнее. Под окнами раздавалось лязганье танковых гусениц.

— Ну вот, теперь все в порядке, — удовлетворенно вздохнул Шлахт и, обратившись к Куделе, добавил: — Вам бы следовало снова прочесать Козару, чтобы партизанам в другой раз неповадно было сюда соваться.

— Слушаюсь, герр подполковник! — отчеканил Кудела и подумал: «Прочесывайте, только на этот раз уже без меня».

Сквозь забранное решеткой окно, которое находилось под самым потолком, в камеру проник солнечный луч. Митко Савич открыл глаза и осмотрелся. Лежал он на голых досках. От побоев ныло все тело.

«Как же так случилось, что я напоролся на усташскую засаду? — подумал он. — Ведь я же находился далеко от места боя и, ничего не подозревая, шел из штаба батальона в бригаду…»

Командиром батальона был Лека Пейович, брат его школьного друга Остои. Как же радовался Лека, когда узнал, что Митко виделся на Совиной горе с Остоей!.. «Теперь Лека со своим батальоном, вероятно, отправился именно на ту гору, а меня там не будет», — подумал Митко, глядя на влажные стены камеры.

Много раз ему удавалось ускользать от фашистов. «Но на этот раз спасти меня может только чудо», — решил он. Вспоминая вчерашний допрос, он был горд, что так ничего и не сказал фашистам. «Пусть убивают, меня ее сломаешь так просто. Я ведь член Союза коммунистической молодежи!»

Снова послышалась стрельба, но на этот раз она доносилась откуда-то издалека. Значит, партизаны отступили. Надежды на то, что они спасут его, Митко, не было, а он так надеялся снова увидеться с Остоей, Душко, Босой! Где-то они сейчас?

Друзья встречали Новый, 1944 год в погребе, сохранившемся под развалинами дома Гаичей. Всю Козару засыпало снегом. Голодно было в горах. У ребят осталось совсем мало продовольствия. Если бы не Михайло, они пропали бы. Стояли холода, и ребят радовало только то, что осенью они запасли много дров и теперь не страдали от холода.

Доносившиеся к ним звуки канонады ребята воспринимали как музыку. Они знали, что партизаны напали на гитлеровский гарнизон, и теперь ждали, когда город будет полностью в их руках.

Несколько дней назад они встретили Митко, ординарца батальонного командира Леки Пейовича. Он рассказал им, что многие из ребят, с которыми они вместе были в усташском лагере в Яске, погибли, а те, что остались в живых, служат связными в партизанских отрядах, работают в госпиталях или на полевых кухнях.

Ребята слушали своего друга раскрыв рты. Им похвастаться пока было нечем, но они были счастливы оттого, что партизаны напали на фашистский гарнизон.

— Когда же нас наконец возьмут в отряд? — вдруг спросил Остоя. — Каждый раз, когда я прохожу мимо могилы Вуки, я все думаю, как бы отомстить за нее.

— А знаешь, Остоя, давай вместе пойдем? — предложил Душко.

— Нас с тобой, может, и возьмут, а вот как с Босой быть? Девочек-то в отряд не берут.

Боса взяла Душко за руку и попросила:

— Не уходи. Что я одна здесь буду делать? Правда, я могу пойти к Майе, помогать ей ухаживать за сиротами.

— Никуда ты не пойдешь. Мы с тобой здесь останемся. Нас Михайло не отпустит, ведь мы находимся на наблюдательном пункте.

На следующий день Митко заторопился в дорогу, туда, откуда доносилась стрельба. В трофейный ранец он сложил все свое богатство: две рубахи и пару носков. Привязал к поясу гранаты. Боса дала ему на дорогу мешочек сушеных груш.

С тех пор прошло несколько дней. И вот однажды ребята увидели, что к Совиной горе приближаются партизаны. Первым к развалинам подошел батальон, которым командовал Лека. Остоя выбежал навстречу брату. Оба уже не надеялись, что когда-нибудь увидятся. Лека довольно оглядел младшего брата. Парень заметно возмужал, окреп.

Ребята пригласили Леку в свое убежище, угостили, чем могли.

— Я с тобой в отряд пойду. Буду твоим связным! — решительно заявил Остоя. — Как и Митко. Автомат у фашистов раздобуду. Смотри, сколько я для вас гранат собрал. И пистолет есть. Вот…

— Хорошо, пойдем. Я специально завернул на Совиную гору, чтобы тебя с собой взять. Вот только батальон немного отдохнет, и сразу же тронемся в путь.

— А что-то я не вижу Митко, где он? — спросил Душко.

Лицо Леки помрачнело.

— До сих пор никак не могу выяснить: убит он или в плен попал. Недавно слышал, что там, где он проходил, рыскали усташи, переодетые партизанами. Может, они схватили его?

Увидев погрустневшие лица ребят, Лека тут же их успокоил:

— Ничего, этому пострелу всегда везет. Сколько раз он в плен попадал и все время убегал. Я такого смелого паренька еще не видел. Помню, как-то переодели мы Митко пастухом и послали в город, чтобы взорвать одно здание. Поручение он выполнил, а когда возвращался, его четники схватили. Так он и от них убежал. Вот он какой, Митко.

Партизаны развернули полевую кухню, и скоро в морозном воздухе запахло наваристым мясным супом. У кухни собрались бойцы. У многих все эти дни во рту не было ни крошки. Вертелись около кухни и ребята.

Но Душко есть не хотелось, гораздо больше его привлекали стоявшие на земле пулеметы.

Когда все поели, Лека скомандовал бойцам:

— Запевай!

Партизаны запели:

Лека положил руку на плечо Остои, и братья дружно пели. Пели Душко и Боса. Пели и раненые, лежавшие на носилках. Далеко разносилась известная партизанская песня. Казалось, ее слышали всюду…

Душко и Боса, поднявшись повыше в гору, смотрели вслед уходившим в лес партизанам. Впереди колонны верхом на коне ехал Лека. Все глубже и глубже в лес уходили бойцы: взвод за взводом, рота за ротой. С ними шел и Остоя, назначенный связным батальона.

Жалко было ребятам расставаться с партизанами. Но ведь рано или поздно партизаны вернутся. А с ними придет и Остоя…

Казалось, низкое серое небо опустилось на горы. Тишину нарушали только крики ворон, слетевшихся сюда из окрестных лесов в поисках добычи. Ночью ребята снова слышали вой голодных волков.

Повалил снег. Крупный, пушистый, он становился все сильнее и сильнее.

Вдруг в люк погреба кто-то сильно постучал. Оказалось, это пришел Михайло. Лесник насквозь промок, замерз. Он отогрелся и с удовольствием напился грушевого взвара.

— Ну как дела, ребятки? — поинтересовался он.

— Плохо, дедушка. Еды почти не осталось. А кругом столько снега намело. Боимся выходить, как бы нас не заметили.

— Да, трудно вам приходится. А тут еще фашисты готовят новую карательную операцию в отместку за то, что партизаны на город напали, испортили фрицам новогодний праздник. Несколько тысяч гитлеровцев и усташей идут на Козару.

— Что же нам теперь делать?

— Вот потому-то я к вам и пришел. Надо вам перебираться в землянку, которую дед в лесу приготовил, и ждать там, пока фашисты не уйдут. Только хочу предупредить: будете в землянке, днем огня не разжигайте, а то фашисты заметят. Их самолеты постоянно над лесом кружат. Там вам надо переждать несколько дней…

Простившись, лесник выбрался из погреба и поспешно стал догонять колонну беженцев, которых он должен был спасти от преследования фашистских карателей.

Всю ночь беженцы шли по заснеженной равнине. Вокруг не было ни дорог, ни тропинок — все замело снегом. Под утро вышли к руслу реки. Два высоких берега, поросших лесом, находились на таком незначительном расстоянии один от другого, что чуть ли не смыкались. Здесь колонна остановилась. Несмотря на опасность, люди развели костры, чтобы хоть немного согреться, обсушиться, накормить детей.

Среди беженцев находилась и Майя со своими сиротами. Михайло помог ей расчистить снег на опушке, нарубил елового лапника для подстилки, разжег костер. Ребятишки согрелись, легли на ветки и, тесно прижавшись друг к другу, заснули.

Днем, когда туман рассеялся, костер пришлось погасить. Вдали слышалась стрельба, над лесом время от времени проносились самолеты. Начиналась очередная карательная операция, но местные жители были уверены, что партизаны не пустят фашистов на Козару.

Старики, вглядываясь в серое небо, молились, стоя на коленях. К счастью, скоро начался сильный снегопад и следы беженцев занесло снегом. Теперь у людей появилась надежда, что фашистам не удастся их обнаружить.

Снежное покрывало под низким серым сводом неба, казалось, заглушало разрывы снарядов и треск пулеметных очередей. Батальоны горных стрелков вот уже двое суток теснили козарских партизан, принуждая их уходить выше в горы. Фашистское командование задумало это наступление прежде всего как очередную карательную операцию.

— Вы что такой кислый, майор? Все идет как по маслу, — сказал Шлахт, обращаясь к Куделе.

— Ничего особенного, герр подполковник, все в порядке, — очнувшись от своих тягостных мыслей, ответил Кудела. — Видимо, погода на меня так действует. Не люблю слякоти.

— Тогда выпейте рома. Это вас взбодрит. — И немец, достав из сумки плоскую бутылку, протянул ее майору.

Кудела сделал несколько глотков из горлышка и вернул ему бутылку. Пока они пробирались по лесу, со всех сторон доносилась стрельба. Немцы надеялись загнать партизан в горы и там уничтожить. Теперь все зависело от того, сумеют ли гитлеровцы окружить их в горах…

— Как думаете, майор, каким будет результат нашей операции? — спросил Шлахт.

— Делать предположения подобного рода не входит в мои обязанности, — сухо ответил Кудела. — Я всего лишь офицер связи при вашем штабе. А если хотите откровенно, то скажу. Результат, видимо, будет мизерным. Слишком мало у нас сил, чтобы окружить партизан в горах. А места для маневра у них более чем достаточно. Партизаны уже научились воевать, и это вы должны признать.

— Может быть, вы и правы. И тем не менее мы преподадим им хороший урок. Если же найдем их госпиталь, а он явно где-то здесь, в лесу, то перебьем всех раненых. А если захватим несколько тысяч беженцев, полагаю, это тоже будет большим успехом, не так ли?

— Так-то оно так, но, на мой взгляд, оба этих варианта никак нельзя сравнить с возможностью полного разгрома зажатых в ущелье партизан. Вот это был бы действительно успех!

— Само собой разумеется. Я смотрю, вас, майор, сильно беспокоит судьба раненых партизан и беженцев?

— Нисколько. Все это называется одним словом — «война».

— Так поступают все. Сегодня он раненый, подросток или старик, а завтра, глядишь, выстрелит тебе в спину! — зло бросил Шлахт.

В этот момент со стороны леса подошел унтер-офицер и сообщил подполковнику, что на дороге задержана группа девушек, которые, судя по всему, пытались проникнуть в горы.

— Наверное, шли от беженцев и хотели доставить продовольствие в партизанский госпиталь? — предположил Кудела.

— Посмотрим, — бросил Шлахт. — Вперед!

Через четверть часа они были уже на месте. Девушки со связанными руками стояли у обочины дороги. Шлахт подозвал к себе лейтенанта.

— Мне самому некогда ими заниматься, — сказал он, — поэтому займетесь вы и любым способом узнаете следующее: во-первых, где находится партизанский госпиталь; во-вторых, где скрываются беженцы; в-третьих, где устроены убежища; в-четвертых, что им здесь нужно. Мне обязательно нужны эти сведения. От этого зависит успех всей нашей операции.

— Слушаюсь, господин подполковник! — Лейтенант браво козырнул. — Во время первого допроса, — поспешно добавил он, — мы обнаружили, что в их группе есть старшая. При обыске у нее найдено знамя с изображением серпа и молота…

— Я так и думал, — вмешался в разговор Кудела. — Это знамя Союза коммунистической молодежи, так они себя именуют. Есть у них такая организация.

Когда принесли знамя, Шлахт громко закричал на девушек:

— Это знамя лишний раз доказывает, что вы из коммунистической банды! Мы знаем, что вы пришли сюда для того, чтобы связаться с партизанами. Вы несете продовольствие в госпиталь. Где он находится? Если хоть одна из вас ответит на мои вопросы, я гарантирую ей жизнь. Если будете молчать, мы заставим вас говорить!..

Миловидная черноволосая девушка с блестящими глазами, которая была старшей в группе, гордо вскинула голову и сказала:

— Мы ничего не знаем. Вместе с беженцами мы ушли в горы, но там много снега, пройти нельзя, и поэтому мы решили вернуться. Больше ничего вы от нас не узнаете, хоть убейте.

— Так… Решили играть с нами в молчанку? Я так и думал.

Приподнявшись в стременах, Шлахт бросил знамя на почерневший от грязи снег под копыта лошади.

— Ее, — ткнул он пальцем в сторону черноволосой девушки, — следует примерно наказать, чтобы других не подбивала молчать.

По команде солдаты набросились на беззащитную девушку и поволокли ее в лес. С нее сорвали одежду, били ее ногами, издевались над ней, но она не проронила ни слова. Всю в крови, ее снова выволокли на дорогу.

Шлахт указал на нее затянутой в лайковую перчатку рукой и пригрозил девушкам:

— Это ждет каждую из вас, если будете молчать!

Наступила тишина. Только ветер раскачивал заснеженные ветки деревьев, да слышалось ржание лошадей, нетерпеливо перебиравших ногами.

Девушки с ужасом смотрели на свою истерзанную подругу, глаза которой, казалось, умоляли: «Смотрите, девушки, не проговоритесь!»

— Пусть выйдет та, которая хочет ответить на все мои вопросы, — сказал Шлахт. — И тогда все будут свободны.

Но девушки молчали.

— Ну что, майор, может быть, вы ими займетесь?

Перед глазами у Куделы все поплыло. Ему показалось, что окровавленная девушка — это его Клара. Он понял, что не сможет вынести всего этого, хотя еще в прошлом году видел и не такое и оставался при этом совершенно равнодушным к страданиям людей.

Попросив у Шлахта бутылку с ромом, Кудела отпил несколько глотков обжигающей жидкости.

— Они все равно ничего вам не скажут, — мрачно проговорил он, возвращая бутылку.

— Давайте, майор, поспорим на бочонок рома, что скажут!

— Хорошо. Можете ставить этот бочонок хоть сейчас. Они будут молчать. Лучше бросьте эту затею. Отведите их в город, допросите, и только тогда мы, может быть, что-нибудь и узнаем об их организации.

— Не учите меня, Кудела! — рассердился Шлахт. — Вы стали слюнтяем! Я сейчас покажу вам, что лучше вас знаю характер этих людей. Их надо сначала привести в шоковое состояние. Этот народ привык к палке.

По его команде девушку привязали к хвостам двух лошадей.

— Последний раз спрашиваю! — заорал Шлахт. — Скажешь, где находится партизанский госпиталь? Иначе прикажу разорвать тебя пополам!..

И девушка вдруг крикнула, но не Шлахту, а своим подругам:

— Девчонки, молчите! Все равно они никого не пощадят!..

Гитлеровец махнул рукой. Лошади, к которым была привязана несчастная, рванулись в стороны… От жуткого, нечеловеческого крика, казалось, содрогнулся даже лес.

Шлахт достал бутылку и глотнул рома.

— Зря вы это затеяли, герр подполковник, — тихо произнес Кудела. — Шок у этих людей вызывает обратный эффект.

Шлахт совсем потерял голову:

— Послушайте, Кудела, я, разумеется, заплачу за проспоренный вам бочонок рома. Только скажите мне, что происходит с этими людьми? Я понимаю, когда молчат пленные партизаны. Этих же я никак понять не могу: они же еще совсем девчонки…

— И никогда не поймете, — усмехнулся майор. — В своих поступках вы исходите из психологии завоевателя, а эти люди защищают свою правду. Кстати, не только вы, я тоже не понимаю их психологии, хотя и родился здесь.

Куделе вдруг показалось, что сейчас он сойдет с ума, слыша доносившиеся из леса крики. Они впивались ему в мозг, словно осколки гранат. Почему этот сумасброд Шлахт не хочет отпустить девушек на все четыре стороны? «Да, — подумал Кудела, — выходит, что от прежнего сотника, который мог и днем и ночью спокойно смотреть, как убивают и сбрасывают в реку сербов, евреев, хорватских коммунистов, осталась одна развалина».

— Послушайте, майор, — словно откуда-то издалека донесся до Куделы голос Шлахта, — хотя вы и выиграли, но этих партизанок все равно надо уничтожить.

— Ваше дело. Командуете здесь вы.

— Нам, немцам, надо вселять страх в этих дикарей. Не могут же они безнаказанно действовать против нас!

— И все равно они вам не уступят. Не забывайте, герр Шлахт, что вы находитесь на Балканах. Здесь народ воевал столетиями. И если бы не эти люди, уверяю вас, турки дошли бы не только до Дуная, но даже и до вашего Берлина.

Но эти слова не подействовали на немца. Подозвав лейтенанта, он приказал расстрелять всех девушек, а тела их оставить у дороги.

— Финита ла комедиа, — зло бросил Шлахт, когда приказ был выполнен.

Лес, по которому прошел карательный отряд, был чист и дышал первозданной свежестью. Вокруг все было белым-бело.. Впереди высилась гора, огромная и страшная, как бы сросшаяся с серым небом. На склонах ее шел бой, звуки которого то приближались, то отдалялись, замирая среди деревьев.

Командир батальона Лека Пейович хорошо знал, что, только миновав ущелье, гитлеровцы смогут ударить в тыл партизанам и добраться до госпиталя. В ожидании противника Лека расположил свой батальон по обоим склонам ущелья. Пулеметы расставил так, чтобы можно было простреливать ущелье с флангов, ведя перекрестный огонь.

Остоя словно тень повсюду следовал за своим братом. Вместе они обходили позиции перед боем. Партизаны сидели кто в окопах, кто за деревьями. Окутанное туманом ущелье походило на ловушку.

В воронке от мощной бомбы расположился командный пункт батальона. Остоя выгреб из нее снег, натаскал еловых веток, чтобы можно было сидеть на мерзлой земле. Как хорошо ему было рядом со старшим братом, с партизанами! Это не то что прятаться в лесу, в какой-то землянке. Конечно, с верными друзьями Душко и Босой ему тоже было неплохо, но здесь, в батальоне, у Остои появились новые товарищи. И среди них он чувствовал себя совсем взрослым.

— Как думаешь, Лека, я сегодня автомат себе раздобуду?

— Откуда же я знаю? Может, фашисты и не сунутся сюда. Ты только понапрасну голову под пули не подставляй. Зачем тебе автомат? У тебя и так винтовка есть и пистолет.

— Очень уж мне автомат хочется, такой, как у Митко.

— Будет у тебя и автомат. Рано или поздно, но будет. Пока в бригаде и так оружия на всех не хватает.

Остоя замолчал. Он ждал, когда начнется бой, и очень хотел, чтобы гитлеровцы пришли именно сегодня, сейчас.

Лека поднял к глазам бинокль и посмотрел на дорогу, что вилась по дну ущелья.

— Глянь-ка, волки, — прошептал он.

Остоя тоже заметил волков. Появившись на опушке леса, они остановились, нюхая воздух. Вдруг вся стая сорвалась с места и бросилась в сторону заснеженной равнины. Волки бежали неслышно и были похожи на призраков. Потом они остановились… Снова побежали и вскоре совсем скрылись из глаз.

Вслед за волками из лесу выскочили косули. Животные явно были чем-то встревожены. Это могло означать, что фашисты где-то рядом и прямо через лес идут на партизан.

Лека скомандовал батальону приготовиться. Партизаны напряженно всматривались вперед. Остоя положил винтовку на край воронки. Сердце его сильно стучало, и он с нетерпением ждал появления врага.

Когда передовой отряд гитлеровцев вошел в ущелье, раздалась команда: «Огонь!»

Со склонов ущелья застучали пулеметы. Тишину разорвали взрывы мин и ручных гранат. Застигнутый врасплох противник заметался по дну ущелья. Кто-то старался прорваться вперед, пытаясь уйти от губительного пулеметного огня, кто-то пятился назад, отступал, но спасения не было нигде. Повсюду врага настигали пули партизан. Вскоре на снегу осталось множество трупов в немецкой форме.

Однако главные силы гитлеровцев еще не, подошли. Когда горные стрелки вслед за передовым отрядом вышли из лесу, партизаны и их встретили сильным огнем. Туман, правда, очень затруднял видимость. Лека приказал открыть огонь из тяжелого миномета. Мины падали прямо на позицию, занятую фашистами.

Тем временем группа бойцов из батальона Леки, прячась за деревьями, незаметно прокралась в ущелье и принялась подбирать оружие убитых немцев. Вместе о бойцами был и Остоя, воспользовавшийся отсутствием старшего брата, который отправился на левый фланг, куда был переброшен резервный взвод.

Остое повезло. Рядом с убитым унтер-офицером он увидел автомат и дрожащими от нетерпения руками схватил его. Он и не заметил, что туман быстро рассеялся и гитлеровцы открыли огонь по партизанам. То там, то здесь рвались снаряды и мины…

Но вот и знакомая воронка. Остоя, запыхавшийся от быстрого бега, прыгнул вниз. Здесь его поджидал вернувшийся Лека. Сердито посмотрев на брата, он сказал:

— Ты что, хочешь в первом же бою погибнуть? Ты связной штаба или кто? Почему ушел без разрешения?..

Остоя понурил голову.

— Другие пошли, ну и я тоже, — растерянно пробормотал он себе под нос.

— И им никто приказа не давал. Нечего зря под пули соваться! Вот бой кончится, перебьем фашистов, тогда и собирайте, пожалуйста, трофеи…

Только тут Лека заметил в руках брата автомат. И голос его как-то сразу смягчился. Кто же в их краях не хотел бы носить оружия?! Только многие поплатились за это головой.

— Ты прости меня, Лека, что я не послушался, — сказал Остоя, боясь поднять на брата глаза.

— Ладно, чего уж там! Смотри попусту не геройствуй. Ты мне здесь нужен.

После двух безуспешных атак фашисты отступили. Прорваться в тыл к партизанам им так и не удалось.

Под вечер подул сильный ветер, который разогнал облака. Небо очистилось, и на горизонте стало видно красное заходящее солнце. Вскоре оно скрылось, и на небе зажглись звездочки. Заметно похолодало.

Вернувшиеся в батальон разведчики донесли Леке, что гитлеровцы отступают, спускаются с гор. Бойцы вернулись в ущелье, разожгли костры, чтобы согреться. Повара развернули полевые кухни, накормили бойцов горячим супом и мясом с картошкой.

Остоя хорошо поел, согрелся. Когда все поужинали, Лека и его бойцы сели поближе к кострам, и в морозной ночи зазвучала песня козарских партизан:

Потом бойцы пустились в пляс. Вместе со всеми плясал и Остоя. Он был счастлив оттого, что чувствовал себя совсем взрослым. Вот если бы сейчас здесь были Душко и Боса, видели бы они, как партизаны погнали фашистов из ущелья!..

Лесник Михайло по приказу штаба бригады пробрался в партизанский госпиталь в разгар боя. Стреляли уже совсем рядом с госпиталем, поэтому было решено срочно эвакуировать его. Вот Михайло и получил задание помочь укрыть в лесу, который он знал как свои пять пальцев, раненых бойцов.

Когда туман рассеялся, над лесом появились вражеские самолеты. Они летели низко, но скрытого в чаще леса госпиталя, к счастью, не обнаружили.

Пришел связной с донесением из бригады. Он был ранен в руку и от усталости едва держался на ногах. Связной сообщил, что каратели захватили на дороге группу девушек, возвращавшихся из госпиталя, куда они доставили продовольствие.

— Как же вы могли отпустить девушек, когда кругом идет бой? — сердито спросил Михайло начальника госпиталя.

— Так они сами ушли, — ответил тот. — Да ты и сам знаешь, какие они у нас храбрые.

Ночью Михайло, захватив собаку, вместе с двумя партизанами отправился разузнать, что же случилось с девушками, а заодно и разведать, где находится противник. Когда они добрались до того места, откуда вчера доносилась стрельба, собака неожиданно замерла как вкопанная. Шерсть ее встала дыбом. Собака задрала голову и протяжно и жалобно завыла.

Пройдя немного вперед по дороге, партизаны натолкнулись на обезображенные трупы девушек. Свет луны, проникавший сквозь ветки, освещал дорогу, застывшие лица девушек, их руки, судорожно вцепившиеся в снег, побуревший от крови. Много повидал на своем веку Михайло, но такое видел впервые. Смерть девушек глубоко потрясла его.

Он стащил с головы шапку и так несколько минут стоял на морозе, низко опустив голову…

Беженцев Михайло разыскал на дне глубокого оврага. Они сразу узнали своего проводника, начали расспрашивать его о том, где сейчас находятся немцы, как воюют партизаны. Лесник успокоил их, сказав, что гитлеровцы отступают.

Среди беженцев Михайло разыскал Майю, не отходившую от своих сирот.

— Дедушка, дедушка! — радостно закричали малыши, завидев лесника.

Михайло подошел к ним. Малыши бросились обнимать старика, потом его собаку, гладить ее по густой шерсти. Серый был очень доволен такой лаской и охотно лизал малышей в носы.

Михайло так устал за эти дни, что заснул мгновенно, едва прислонился к дереву. Собака прижалась к нему, словно стараясь согреть своего хозяина. Лесник проспал целый час, и только потом его разбудила Майя. Надо было идти дальше. Лесник с трудом открыл глаза, медленно поднялся, закурил трубку.

В овраге ярко горели костры. Прямо на снегу спали беженцы, которые хотели поскорее вернуться назад, в свои родные села.