Волчата

КРОВАВАЯ ВЕСНА

Нежная листва деревьев переливалась на солнце. Буки, ясени, дубы и липы оделись в изумрудную зелень и теперь как бы соперничали красотой с вечнозелеными соснами, которые как свечки возвышались на склоне горы среди пятен кое-где еще сохранившегося снега.

В этом буйстве зелени ребята позабыли о смерти. Война как будто проходила где-то стороной. Но гул орудий все же доносился и сюда, на Совиную гору. Иногда высоко в небе кружили вражеские самолеты.

Партизаны сообщили крестьянам, что готовится очередная карательная операция вражеских войск. Превосходящие силы немцев, итальянцев и усташей окружили Главный штаб партизанских соединений на Сутьеске.

На Козаре же, в селах, чудом уцелевших во время карательных операций, крестьяне пахали землю, сеяли. Семена дали хорошие всходы. Люди смотрели на них с радостью и со страхом. Боялись, как бы фашисты опять не нагрянули и не погубили последнее, что у них осталось. Душко, Остоя и Боса тоже посадили картошку, фасоль, немного овощей.

Ребята привели в порядок свое жилище. Девочки готовили обед, шили, в ручье стирали белье. Душко и Остоя по очереди ходили в дозор, как им приказал Михайло. Несколько раз они навещали тетю Стою, что жила в долине, помогали ей в поле. От нее они получили немного соли. В то время это был самый дорогой подарок. Как же им надоело есть все несоленое!

За прошедшую зиму ребята заметно побледнели, исхудали. Весеннее солнце вернуло им бодрость, повеселели их печальные лица. Придя к тете Стое, они все допытывались, нет ли каких вестей от дедушки Джуро. Но никто ничего не знал. Люди рассказывали только о Боро, который храбро воевал в партизанской бригаде на Сутьеске.

Тетя Стоя уговаривала девочек переселиться к ней, считая, что им у нее будет безопаснее и не так голодно, как в горах, но Вука и Боса так привязались к мальчикам, что решили остаться с ними в лесу.

Проходя как-то мимо сожженного села, ребята повстречали группу своих сверстников, которые жили кто где — в развалинах, в землянках. Ребята пригласили их отведать печеной картошки, единственного лакомства, которое у них было. Вороша остро отточенными палочками костер, они вытаскивали готовые картофелины и с большим аппетитом съедали. Забота у всех была общая — как пережить будущую зиму. Этим ребятам так же трудно было зимой, как и подопечным деда Джуро. Усташи загнали их кого в горы, кого в лес. Двоих мальчиков из группы фашисты убили, а тринадцатилетнего Йоцу, который бросил в фашистов гранату, схватили и повесили…

К костру подошла Майя, секретарь местной молодежной ячейки СКМЮ. Ее тоже угостили горячей картошкой. Майя рассказала, как идут дела на фронте, что происходит в долине Сутьески. Сообщила, что их организация решила создать молодежные бригады, которые будут помогать крестьянам убирать урожай, строить госпиталь для раненых партизан. Майя советовала всем ребятам перебираться в долину, где земля более плодородная и где не так голодно, как здесь, в горах.

— Нет, отсюда мы никуда не уйдем, — твердо ответил Душко.

— Но зачем же вам оставаться на этой Совиной горе, где нет ни одной живой души? Если что случится, никто не придет к вам на помощь. В долине вы будете ходить в школу, которую организовали партизаны, — уговаривала ребят Майя.

— Мы отсюда не уйдем, — поддержал товарища Остоя.

— Зря вы упрямитесь, мальчишки. К нам все ребята перебираются.

— А мы здесь останемся. У нас есть секретный приказ, но об этом никому ни слова…

Майя с сожалением пожала плечами. Она не ожидала, что ребята так решительно откажутся от ее предложения.

— Ну, если так, не буду настаивать. А потребуется помощь, сообщите, я вас хоть где найду.

— Ты же знаешь, мы переселяемся в другое место. Поэтому, если что, сами тебя разыщем, — сказал Душко, помня строгий наказ лесника Михайло никому не рассказывать об их убежище. К тому же они выполняли обязанности дозорных и должны были первыми оповестить партизан, если гитлеровцы вдруг опять придут на Козару.

Майя очень удивилась, когда Душко с серьезным видом, словно взрослый, поднял руку и посмотрел на часы. Только сейчас она заметила, что за поясами у ребят торчат пистолеты. Да и другие мальчики были вооружены трофейным оружием.

— Гляди-ка, и часы у вас есть, и пистолеты. Разве вы не знаете приказа, что все оружие надо отдавать партизанам?

Ребята переглянулись между собой и усмехнулись.

— Ты что думаешь, мы не партизаны? — обиженно спросил Остоя.

— Вы еще дети.

— Как же мы можем быть без оружия, если на нас устраивают облавы, убивают, вешают?! Мы должны защищаться! — твердо сказал Душко.

А тринадцатилетний Ванко не удержался, чтобы не похвастаться:

— У нас и винтовка есть, и пистолет, и еще несколько ручных гранат, две обоймы. И даже вот! — И он показал трофейный будильник.

— Где же вы все это раздобыли? — поинтересовалась Майя.

— Как это где? Это все «подарки» от гитлеровцев и усташей. Там, где какой бой случается, мы после идем по этим местам и собираем, что нам нужно. Хочешь, мы и тебе дадим гранату?

— Дайте, — растерянно согласилась Майя. — Только я с ней обращаться не умею.

— Ничего, научим. Дело нехитрое, — весело заметил один из пареньков, с курчавыми черными волосами и живыми как ртуть глазами. Он запустил руку в корзину и достал две немецкие лимонки. — Вот, держи. Возьмите и вы себе по одной, мы от этого не обеднеем, — продолжал он, обращаясь к Остое и Душко.

— Вот спасибо. Мы, как только сами достанем такие, вернем вам долг.

Обернувшись к Майе, Ванко с серьезным видом принялся рассуждать:

— Сама должна понимать. Если у тебя есть граната, то всегда можно удрать от фашистов. Но если они найдут их у тебя, то живым тебя уже не выпустят. Гранаты для того и нужны, чтобы вовремя их употребить.

— Спасибо, что напомнил. Будто я без тебя не знаю. Но хочу предупредить вас. Все вы тут храбрецы, ничего не боитесь, лазаете везде. А известно вам, сколько после боя всяких мин и снарядов неразорвавшихся остается? Знали бы вы, сколько ребят вот так, ни за что погибли! Видела я и слепых, и безруких, и с оторванными ногами. Не верите, приходите ко мне: у нас как раз устроен приют для этих несчастных. Опасное это занятие, ребята…

— Нас предупреждать не надо. С оружием мы умеем обращаться — и с пистолетом, и с гранатой. С ножом тоже. Нас научили, а то как же… — ответил за всех Остоя.

— И нас тоже, — поддержал его Ванко. — Нас здесь трое таких, что были вместе с партизанами, когда из окружения выходили. Там-то мы и научились гранаты метать. Скоро сами пойдем в партизанскую бригаду. Обещали, что возьмут.

Майя, начавшая было волноваться за ребят, понемногу успокоилась. «Настоящие партизаны, ничего не скажешь», — думала она, прощаясь с мальчиками.

Солнце уже клонилось к закату, когда Душко и Остоя с неразлучными Вукой и Босой, пройдя лесом, вышли к мельнице. Они нарочно не пошли по дороге, боялись наскочить на засаду. Не дойдя до мельницы, ребята свернули к реке. Душко вынул из торбы снасть, которую еще зимой смастерил ему дедушка. Остоя накопал червей, и Душко принялся удить рыбу. В реке было много форели, некому было ловить ее здесь.

Небо затянуло тонким слоем облаков. Душко вытаскивал рыбу за рыбой. Затем позвал Босу, чтобы она помогла ему нанизать форель на ивовый прут. Теперь им будет чем поужинать.

Неожиданно послышался собачий лай. На берег выбежал пес Каро, который жил теперь у мельника, а вслед за собакой появился и сам хозяин мельницы Муйо Бегич.

— Ну, как дела? — спросил он. — Поднялись бы вверх по течению. Там, где небольшой водопад, рыбы видимо-невидимо. А здесь, около мельницы, ловить опасно. Разные люди ходят, увидеть могут.

Ребята поблагодарили Бегича за предупреждение и спросили, не слышал ли он чего-нибудь о дедушке Джуро. Мельник, который не мог рассказать им всей правды, повторил то, что они уже слышали от Михайло. Он пожалел ребят и пригласил их к себе, дал на дорогу муки, большой круг овечьего сыра, хлеба.

— А теперь, ребята, уходите побыстрее! — сказал Муйо и подумал: «Несчастье приносит эта мельница. Двенадцать человек здесь уже полегли. Как бы опять чего не вышло».

— Спасибо вам, дядя, большое. Мы вернем. Если не мы, то дедушка, — пообещал Душко.

— Да-да, дедушка вернет… конечно, — растерянно пробормотал мельник. — Вы как-нибудь еще приходите, только когда стемнеет.

Прежде чем проститься с ребятами, Муйо показал им то место на склоне горы, откуда гитлеровцы и усташи тайком наблюдали за мельницей и держали под прицелом всю местность.

Вернувшись в лесную землянку, ребята разожгли костер, напекли картошки, рыбы. Ужин удался на славу. Главное, что теперь было чем посолить еду. Настоящая соль! Что могло сравниться с ней в те голодные годы?! Когда соли не было, ребятам порой приходилось лизать камни. Дед показал им однажды местечко, где из скалы вытекал ручей с солоноватой водой. Вот они и ходили туда. Там, глубоко под землей, рассказывал дед, залегает соль, вот потому-то и вода в том ручье чуть соленая на вкус…

После сытного ужина потянуло на разговор. Всех интересовало одно: что делать дальше? Михайло говорил, что весной ожидается новое наступление гитлеровцев на Козаре.

— А если гитлеровцы будут наступать, давайте заберемся на самую вершину горы и скроемся там на время. Немцы нас и не обнаружат, — вдруг предложил Остоя. Душко согласился с другом. Девочки поддержали ребят. На том и порешили.

Слова Михайло о новом наступлении гитлеровцев оказались верными. Окружив партизан в районе Сутьески, фашисты попытались расчленить их на части. Одновременно немецкое командование решило очистить от партизан и Козару.

В этой карательной операции участвовал и сотник Анте Кудела, которого так хорошо знали на Козаре. Его разведотряд был придан немецкому батальону горных стрелков.

В сопровождении немецкого майора Клауса Шлахта Кудела в бронеавтомобиле добрался вместе с моторизованной колонной до знакомой мельницы. Отсюда начиналась дорога в горы.

Впереди бронеавтомобиля ехали мотоциклисты, грузовики с солдатами, саперы, а за ними колонна горных орудий. Для Куделы ехать за броней было намного приятнее, чем верхом у всех на виду, как тогда, в тот злополучный день. «Да, немцы берегут свои головы, — подумал сотник. — Ни одного лишнего шага не сделают, все у них рассчитано до мелочей. Надо и мне у них поучиться. Хватит себя под пули подставлять. Мне моя жизнь еще пригодится. Пусть теперь немцы попробуют, раз решили сунуться на Козару».

Он вспомнил доктора, который продержал его в госпитале слишком долго, объясняя это тем, что добивается якобы полного выздоровления сотника. Но Куделе показалось, что делает он это отнюдь не ради его здоровья, а исключительно для того, чтобы почаще видеть Клару.

Несмотря на запрет врача, командование отозвало Куделу из госпиталя. Принял его сам начальник штаба, который почему-то так обрадовался, увидев Куделу, что не знал, куда его посадить. Он поздравил сотника и сообщил, что ему присвоено звание майора и он награжден медалью «За храбрость». Об этом Кудела уже знал.

— Учитывая ваше тяжелое ранение, — продолжал начальник штаба, — мы назначаем вас офицером связи на время проведения операции на Козаре. Вы отлично владеете немецким, умеете обходиться с людьми, прекрасно знаете местные условия…

Награду обмывали вместе с офицерами части, где служил Кудела. Всем было жаль расставаться с ним, но особенно горевал Стипе Баканяц, который считал сотника своим корешем. Довольным остался только поручик Батурина, которого назначили командиром разведчиков вместо Куделы.

Свое повышение Кудела решил отметить и с Кларой. Он пригласил ее к себе домой. Выпив водки, он перестал сдерживать себя и разговорился.

— Знаешь, — сказал он Кларе, когда они легли спать, — я больше не буду никого убивать. Теперь я офицер связи. Значит, причин для конфликта с тобой больше нет?

— Конечно, Анте, дорогой. Я как вспомню про то письмо и про то, что в городе тебя кто-то поджидает, чтобы убить, так вся прямо и затрясусь от страха.

— Меня это уже не волнует, — заметил Кудела и подумал: «Закрыть бы глаза и ничего не брать в голову!»

Майор Шлахт, высокий блондин, одногодок Куделы, не давал ему покоя и всю дорогу мучил бесконечными расспросами. Кудела, избегая цепкого, колючего взгляда немца, отвечал односложно.

После реки дорога круто пошла вверх. Около мельницы колонна остановилась. Солдаты быстро спрыгнули с машин, развернулись в цепь. Первая рота уже поднималась в гору.

Мельник в красной феске и его жена встретили их у ворот дома. Кудела поздоровался с Муйо и представил немецкому майору:

— Господин майор, это наш человек, о котором я вам уже говорил. Это, так сказать, мои глаза и уши. Он всем сердцем предан Германии и независимой Хорватии. Служил в австро-венгерской армии и получил медаль в бою на реке Соча…

Мельник проводил офицеров в верхние комнаты, оставил их на несколько минут одних, потом появился снова, принес показать свои медали.

— Очень хорошо. Это меня радует, — проговорил Шлахт, разглядывая награды мельника. — Вам, Кудела, повезло, что среди этого сброда вы нашли такого почтенного человека… А как же вам удается так ловко обманывать партизан? — поинтересовался он у Бегича. — Как это они до сих пор вас не раскусили?

— Сам не знаю, — недоуменно ответил Муйо. — Но с каждым днем здесь становится все опаснее.

— Этот человек, — пояснил Кудела, — с утра до вечера буквально ходит по острию ножа. Он очень терпелив, исполнителен. Почему? Исключительно ради меня. Я приказал, чтобы он вел себя именно так, и он все исполняет. Мне нравятся турки и вообще мусульмане. И знаете почему, герр майор? Потому что у них разрешается иметь много жен. Если выживу в этой войне, обязательно приму магометанство. Это самая умная вера в мире. Она почитает мужские наклонности и создает условия для женской добродетели. Не так ли, Муйо?

— Воистину так, мой господин.

— Так возьмете меня?

— Конечно, с большой радостью. По деяниям вашим, по сердцу вы самый правоверный мусульманин, — едва сдерживая себя, проговорил мельник.

— Согласитесь, герр майор, — задумчиво продолжал Кудела, — что этот простолюдин рассуждает очень здраво.

Мельник пригласил их за стол. Пока майор угощал хозяина сигаретами, Кудела говорил:

— Все, что ты мне, Бегич, рассказал, меня очень устраивает. Теперь же ответь мне на один вопрос. Почему ты не выполнял моих приказов, когда я лежал в госпитале? Я тобой недоволен.

— Простите, господин майор, но я вовсе не виноват. Это все Стипе Баканяц. Хочу вам доложить, что он хоть и схватил известного вам Гаича, но так ничего у него и не выведал. Я бы на его месте все у старика узнал: ведь мы с Гаичем воевали еще в прошлую войну…

— Об этом будет разговор особый, только позднее, но Стипе мне все по-другому рассказывал. Выходит, соврал?

— Откровенно вам скажу, господин майор, Стипе совсем не слушает ваших приказов, угрожает мне… Дозвольте мне съездить повидать дочерей, они живут в долине. Боюсь, как бы Стипе им чего плохого не сделал…

Немецкому майору наскучило слушать незнакомую речь, и он отправился к столпившимся неподалеку офицерам батальона.

— Это невозможно, мой дорогой Муйо, ты же понимаешь, что мы не зря сюда приехали. Здесь запланировано проведение крупной операции, — пояснил Кудела, когда они с мельником остались одни.

— Что же мне теперь делать?! — воскликнул мельник. — Ваши же солдаты, — продолжал он, — повсюду раструбили, что на моей мельнице пойман Джуро Гаич. Может статься так, что в один прекрасный день сюда ворвутся друзья этого Джуро и расправятся со мной… Вот что я еще хочу вам сказать, — наклонившись к Куделе, прошептал мельник. — Этот Баканяц все время намекает на то, что здесь, на мельнице, якобы спрятано золото. Не знаю, кто ему об этом наплел, но этак он может и до ваших вещей добраться.

Кудела весь напрягся, услышав это, но потом спокойно ответил:

— Ты ничего не бойся, но только сообщай мне обо всем. Если что, я этому торгашу мигом голову сверну. Даю слово, все будет в порядке.

— Спасибо вам, господин майор, да хранит вас аллах. Да, чуть было не забыл! — воскликнул Муйо. — Недавно ко мне на мельницу зашли партизанские дозорные, все интересовались, с каких это пор я стал голубей разводить. И им объяснил, что мельники, мол, всегда голубей держат. Во-первых, есть чем их кормить, а во-вторых, приятно, все же птицы — тварь божья. К счастью, было у меня в то время на голубятне только два почтаря, да и те среди простых сизарей затерялись. Партизаны же говорили, что они по всей округе выясняют, у кого есть почтовые голуби.

Внимательно выслушав мельника, Кудела задумался, а потом сказал:

— Береги себя, Бегич. Ты нам очень нужен. Будь спокоен, друзья тебя не забудут.

— Сколько могу, остерегаюсь. Я политикой не интересуюсь, никого ни о чем не спрашиваю, поэтому мне и доверяют. А буду нос повсюду совать, живо оттяпают…

— Ты как думаешь, Муйо, здесь у партизан бригада имеется или всего небольшой отряд? — спросил Кудела, заложив руки за ремень.

— По-моему, никаких изменений у партизан не произошло. Все как было.

— Отлично. А где, по твоим сведениям, находятся их главные силы?

— Этого я пока не знаю. Кажется, на западном склоне горы. — Мельник нарочно указал именно на тот склон, где не было крупных партизанских частей.

Майор одобрительно кивнул:

— Ты прав. Наша авиационная разведка доносила, что летчики видели над лесом дым.

Вскоре немецкий майор, стоявший неподалеку, подозвал к себе Куделу. Прощаясь с мельником, Кудела на ходу бросил:

— Держись молодцом, Муйо, береги мое добро! Скоро я приду за ним.

Весть о том, что колонна гитлеровцев остановилась у мельницы и сейчас приближается к Совиной горе, первым принес Остоя. В тот день он как раз дежурил на наблюдательном пункте. Мимо него бежали жители из окрестных сел, чтобы спрятаться в лесу.

Ребята поспешно поднялись на гору, сели на траву и стали совещаться. Дед Джуро всегда учил их тому, что перед боем нужно сохранять хладнокровие, сначала надо все хорошенько обдумать, а потом действовать.

Душко считал, что гитлеровцы, идущие от мельницы к Совиной горе, ударят партизанам в тыл или будут выжидать, когда те станут пробираться на запад. Ребята решили предупредить Михайло о том, сколько немцев они видели. Так вчетвером они и хотели идти на Козару.

Девочки на скорую руку приготовили на дорогу еды и, уходя, замаскировали вход в убежище. Душко и Остоя тем временем оставались на горе, стараясь определить, с какой стороны движутся на них гитлеровцы. Вот на извилистой дороге показались немцы, сначала взвод, а потом и целая рота. Часть фашистов остановилась как раз на том самом месте, где ребята в прошлом году встретили Стипе Баканяца. Другие начали прочесывать развалины домов, оставшиеся на Совиной горе. Раздались взрывы. Гитлеровцы забрасывали гранатами пепелища, полагая, что там кто-то скрывается. Делали они это из страха, опасаясь, что там может быть засада.

Вука и Боса дожидались мальчиков в условленном месте. Услыхав взрывы, они очень перепугались. Велика же была их радость, когда ребята наконец вернулись. Теперь все были в сборе. По кривым тропкам, кратчайшей дорогой друзья стали подниматься через лес в гору. Они шли уже целый час, как вдруг их остановил партизанский часовой. Выяснив, кто они такие, он пропустил их дальше. Но Михайло нигде не было. Ребятам сказали, что он находится в штабе бригады. Вместо Михайло к ним вышел другой разведчик, совсем еще юноша. Ребята предупредили партизан, что гитлеровцы уже близко, и, простившись с партизанами, отправились в лес, решив разыскать пещеру, где когда-то скрывался лесник. Остоя и Боса знали, как до нее добраться. Да и Душко с дедом Джуро бывал там.

Путь до пещеры был неблизкий, и ребята сильно устали. На душе у них было как-то тоскливо, неспокойно. Лес, который они так хорошо знали, на этот раз почему-то показался им чужим. А тут еще, как нарочно, пошел дождь. Сильный ветер раскачивал верхушки деревьев, небо заволокло тучами, и в лесу быстро стемнело. На восточном склоне горы послышалась стрельба. Затем звуки ее вдруг донеслись с севера, а потом ребятам показалось, что бой идет где-то совсем близко.

Остоя не раз бывал в этом лесу и потому уверенно шел вперед. Друзья едва поспевали за ним. Однако пещеры, где мог находиться Михайло, все не было. Душко уже стал сомневаться, разыщут ли они ее. «Жаль, что мы не остались в отряде, — подумал он. — А теперь, кажется, заблудились».

— Все будет в порядке, — успокаивал друзей Остоя. — Вот и девочки могут подтвердить.

Боса спокойно сказала:

— Если до темноты не доберемся до пещеры, переночуем в лесу. Еды у нас достаточно, а с наступлением утра будем искать опять.

Вскоре в лесу совсем стемнело. Тяжелые капли дождя с шумом падали на землю, пробивая ветки елей. Вдалеке гремел гром. Отблески молний озаряли лес. Тучи, казалось, зацепились за вершины гор и неподвижно зависли над лесом. На лес опустился густой молочный туман. Ребятам было страшно, но они все шли и шли вперед. Остоя успокаивал их, говорил, что пещера должна быть где-то совсем близко. Все сильно продрогли. Под ногами были скользкие камни: того и гляди, ногу сломаешь.

Но ребята не падали духом, хотя силы их были уже на исходе. Промокшие до костей, они напрасно искали в густом тумане заветную тропку, которая могла привести их к пещере. Теперь они уже поняли, что заблудились в этом большом, черном, непроходимом лесу. К счастью, Душко наткнулся на какую-то яму, скорее всего, это была медвежья берлога. В ней можно укрыться от дождя и переночевать. Они застелили дно ямы еловыми ветками и прикрыли вход. Хорошо, что у каждого было по старой шинели. Две они положили на ветки, а двумя другими укрылись. Тесно прижавшись друг к другу, они постепенно согрелись. А в лесу все еще бушевал ветер, и время от времени раздавались раскаты грома.

— Такая погода плоха не только для нас, но и для фашистов. Сейчас они никуда не сунутся, — вслух рассуждал Душко.

— Пусть и они передохну́т, — ехидно заметил Остоя. — Нет, лучше пусть передо́хнут!

— Что же будет с нами завтра? — вдруг испуганно воскликнула Вука.

— Да ничего не будет, что ты боишься? — ответил ей Остоя. — Найдем мы пещеру.

Так они просидели всю ночь. Утром их разбудил необычный шум.

— Это тетерев токует, — пояснил Душко.

Тетерев вскоре замолк, его сменил целый хор птичьих голосов. Утреннее пробуждение леса придало ребятам сил, вселило надежду на успешный поиск. Дождь уже перестал, и с веток деревьев на землю падали тяжелые крупные капли; казалось, что они падают в пустой сосуд. Туман понемногу начал рассеиваться.

Размяв затекшие за ночь ноги, ребята собрали свои пожитки и снова отправились на поиски пещеры. Пробродили больше часа, надеясь, что все-таки найдут ее.

— Душко, мы пропали, — жалобно пропищала Вука.

Брат, как мог, успокаивал ее:

— Если не найдем пещеру, спрячемся где-нибудь в другом месте и переждем, пока гитлеровцы не уйдут с Козары.

Прошло еще с полчаса. Выбившаяся из сил Вука, самая младшая из всех, еле-еле переставляла ноги. К тому же она сильно простудилась.

Туман рассеялся. Они снова поднялись на гору, но пещеру не обнаружили. Перед ними, словно темная стена, вставал лес. Где-то вдали слышалась стрельба. Пулеметные очереди сменялись разрывами мин и снарядов.

Оставаться в лесу было небезопасно, и ребята решили идти в ту сторону, где пока что было тихо. Но стрельба вдруг послышалась и оттуда. Пришлось снова менять направление. Ребята часто останавливались, прислушивались. Теперь стреляли со всех сторон, и потому нельзя было определить, где находятся партизаны, а где гитлеровцы.

Поблизости захрустели сучья, и ребята мгновенно бросились на землю. На лужайку из чащи выбежало стадо перепуганных кабанов и так же быстро скрылось. «Наверное, — подумал Душко, — фашисты находятся именно в той стороне, откуда прибежали кабаны. Это они спугнули зверей». Ребята решили идти по следу кабанов. Пробирались медленно, от дерева к дереву, внимательно присматриваясь ко всему, что их окружало.

Шли они довольно долго, но лес казался бесконечным. Снова опустился туман, окутал лес такой тонкой пеленой, что казалось, деревья парят в воздухе. Неожиданно где-то рядом застрочил пулемет. Послышались гортанные голоса, обрывки команд, стоны раненых. Вдруг среди деревьев замелькали немецкие каски. Остоя подал знак залечь. Но гитлеровцы уже заметили их и громко закричали:

— Хальт! Хенде хох!..

Остоя швырнул в немцев гранату. Раздался взрыв, и тут же над головами ребят прошла очередь. Душко и Остоя бросили еще по гранате. Прячась за дымом, ребята отбежали назад. Пулемет замолчал. Вдруг пулеметная очередь хлестнула с другой стороны, раздались отдельные выстрелы. Пули врезались в стволы деревьев или с противным визгом рикошетировали, разлетаясь во все стороны. Ребята уже добрались до края обрыва, как Вука вдруг вскрикнула и упала: пуля попала ей в спину. Душко первым подскочил к сестре и перевязал рану платком, но кровь все равно просочилась сквозь пальцы.

— Остоя! Остоя, где ты? — позвал он друга.

Остоя и Боса подбежали к нему. С той стороны, откуда доносились выстрелы, показались фигуры трех гитлеровцев с овчаркой. Они шли прямо на ребят.

— Остоя… — прошептала Вука, обнимая товарища за шею. Раненая девочка была похожа на вывалившегося из гнезда беспомощного птенца. — Не оставляй меня швабам, — чуть слышно проговорила она.

Остоя поднял Вуку на руки, его ноги подкашивались, но приближающийся собачий лай и немецкие команды, казалось, удесятерили его силы. Ребята стали быстро спускаться вниз, чтобы вырваться из кольца, которое сжималось вокруг них.

Душко чувствовал, как колотится его сердце. Он задержался, чтобы прикрыть отход товарищей, прижался к толстому стволу дерева, достал пистолет. Овчарка приближалась к нему огромными прыжками. Она уже приготовилась броситься на мальчика, но он выстрелил, и собака упала прямо ему под ноги, жалобно заскулила и задергала лапами. После второго выстрела она затихла.

Раздалось несколько автоматных очередей. Душко отскочил в сторону и помчался вслед за товарищами. Пули свистели над его головой.

— Остоя, Боса, где вы? — закричал Душко. Когда он догнал их, ребята стояли на опушке леса, поджидая его. Душко рухнул на траву и не мог никак отдышаться.

— Собаку я застрелил. Теперь фашисты нас не догонят, — наконец произнес он.

Стрельба не утихала. Ребята часто останавливались, прислушивались. Они представили себе, как партизаны с боями выходят из окружения.

Теперь им надо было сначала идти в гору, а потом спускаться вниз. Остоя по-прежнему нес Вуку на руках.

Душко отправился на разведку. Девочку положили на траву, пристроив ей под голову торбу. Вука все время облизывала пересохшие губы и просила пить. Рана была тяжелая. Кровь не останавливалась, уже вся повязка промокла.

— Я умру? — испуганно спрашивала девочка в отсутствующим взглядом смотрела вверх, на густые ветви, на которых трепетала молодая листва, покрытая мелкими каплями ночного дождя.

— Ты не умрешь, Вука, не бойся. Михайло такую же рану получил в прошлую войну, и ничего, до сих пор живет с пулей в груди, — успокаивал ее Остоя.

— Тебе очень больно? — со слезами на глазах спрашивала подружку Боса.

— Нет, не очень Я почти ничего не чувствую…

Вскоре появился Душко. Наклонившись к сестре, он вытер ей потный лоб и сказал, что к ночи они обязательно вернутся домой.

Вука с благодарностью посмотрела на брата и чуть заметно улыбнулась. У нее уже не осталось сил, чтобы сказать хоть слово.

Но и идти дальше они не могли. Вука не перенесла бы дороги. Ее нельзя было трясти. Поэтому ребята решили пока остаться в лесу.

Солнце клонилось к закату. Низкие облака сделались красно-фиолетовыми, а затем бледно-розовыми. Глаза раненой были неподвижно устремлены в небо. В них жила надежда на то, что она снова увидит день, когда взойдет солнце и все вокруг предстанет перед ней в своей первозданной красоте.

Небо снова стало серым. Подул ветер, нагнав темные тучи. Ударил гром. Как овцы, заблудившиеся в горах, ребята прижимались друг к другу. На землю упали первые крупные капли дождя. Листья трепетали на ветру, в кронах деревьев все гудело, дождь становился сильнее.

Как могли, они укрыли Вуку от дождя. Одежда вскоре промокла, сделалась тяжелой, неприятно липла к телу. Промокшие до костей ребята дрожали от холода.

К утру дождь прекратился, в лесу снова стало тихо-тихо. Когда рассвело, запели птицы. Наступившее утро развеяло страх, а восход солнца вселил надежду на спасение.

Лес зазвенел от птичьего гомона.

«Как хорошо быть птицей, как хорошо быть деревом, травинкой, простым цветком…» — думала раненая девочка.

Ей казалось, что она слышит, как бежит муравей, как прыгает по веткам белка, как крадется по земле полевая мышь.

Но почему вдруг сразу стихло пение птиц, почему не стало слышно белки, муравья? Куда пропали ее брат Душко и друзья Боса и Остоя, которых она так любила?..

— Вука! — испуганно закричал Душко и замер, увидев наполненные синевой утра, широко открытые, но уже застывшие глаза сестры.

— Она умерла! — вскрикнул Остоя и, зарыдав, упал на колени перед неподвижно лежащей Вукой. Страшная тяжесть придавила его к земле, с которой, казалось, он уже никогда не поднимется…

Трое друзей молча стояли возле мертвой Вуки, и слезы текли по их лицам. Солнце между тем поднялось высоко, даже в тени деревьев стало жарко.

Никто из ребят не хотел поверить, что Вуки больше нет. Остоя поднял ее, и все вместе они пошли по лесу. Шли осторожно, избегая дорог и тропинок, чтобы не напороться на засаду. Они решили похоронить Вуку неподалеку от лесопильни, где когда-то работал их дед. Ребята часто останавливались, чтобы отдохнуть.

Когда они спускались вниз по пологому склону, Душко шел впереди, держа на всякий случай пистолет в руке. Остоя нес Вуку.

Вдруг словно из-под земли перед ними появились два гитлеровских солдата в форме горных стрелков. Один из них, весь в окровавленных бинтах, видимо, был ранен. Оба шли без оружия. Вероятно, бежали из плена.

Немцы сразу же заметили ребят. Высокий блондин, который поддерживал раненого, испуганно посмотрел на пистолет Душко, на мертвое тело девочки, на гранату в руках Босы и замер. Застыли и ребята. Гитлеровцы перебросились между собой несколькими словами, и высокий стал медленно опускать руку в карман. Душко следил за каждым его движением и, как только фашист опустил руку в карман, нажал на спусковой крючок. Блондин покачнулся и, широко раскрыв рот, стал валиться на бок. Душко выстрелил еще, на этот раз в раненого.

— Чего они хотели? — спросила Боса.

— Они хотели убить нас, — уверенно произнес Душко. Он подошел к немцу и вытащил его руку из кармана. Рука сжимала небольшой, блестевший никелем пистолет.

— Красивый, — сказал Душко так спокойно, словно нашел его в лесу. — А теперь скорее пошли отсюда! — И, взяв на руки тело сестры, он перешагнул через трупы гитлеровцев.

Где-то наверху, над ними, снова послышалась стрельба.

Долгие блуждания по лесу и горам в туман и дождь вконец опротивели майору Шлахту. Как только припускал дождь, майор забирался в палатку и отсиживался там, пока его солдаты мокли в лесу. Партизанская бригада, которую гитлеровцы безуспешно хотели уничтожить, разбилась на мелкие отряды и, умело маневрируя, благополучно вышла из окружения.

Кудела и Шлахт, сидя у палатки на опушке леса, пили кофе из термоса и ждали донесений о ходе боя. Гитлеровец был чем-то недоволен, курил трубку и сердито поглядывал на своего офицера связи.

— Вы зря на нас сердитесь, герр майор, — проговорил Кудела, перехватив недовольный взгляд Шлахта. — Не стоит возлагать всю вину на наших солдат. Данные разведки были достоверными. Просто партизаны оказались хитрее, чем мы рассчитывали. Не можем же мы побеждать везде и всюду.

Немца вдруг прорвало.

— Где и когда вы побеждали? — сердито выкрикнул он. — Вы, усташи, не воспринимаете войну всерьез! Хотя у вас и есть армия, но вы никак не можете навести порядок в собственном государстве, покончить наконец с коммунистами. Вы храбро воюете только с гражданским населением, а когда дело доходит до крупных партизанских отрядов, то все приходится расхлебывать нам. А уж если быть до конца откровенным, то ваши усташи на Козаре воюют словно слепые котята. Я категорически против того, чтобы солдаты чувствовали себя здесь туристами, любующимися прекрасными горными пейзажами.

Кудела, видя, как беснуется немец, злорадно подумал: «С какой радостью я влепил бы тебе по роже!» Однако ему не оставалось ничего иного, как подчиняться приказам немецкого майора.

Шлахт медленно допил кофе и продолжал уже спокойнее:

— Все несчастье Германии заключается в том, что у нее плохие союзники, которые не оправдывают ее надежд и не выполняют приказов. Разве мы провозгласили Независимое государство Хорватия только для того, чтобы ежедневно, не жалея сил, защищать вас? Нет и еще раз нет! Мы сделали это для того, чтобы вы нам помогали. Возьмите, к примеру, итальянцев. Как они воевали на Неретве, на Сутьеске — стыд и позор!..

Когда Шлахт снова налил себе кофе. Кудела воспользовался этим моментом, чтобы выступить в защиту усташей.

— Если позволите, герр майор, я внесу кое-какую ясность. Не мы виноваты, что партизаны научились воевать. Раньше они всегда шли напролом и тут же оказывались в окружении. Сейчас они научились маневрировать и выходить из окружения даже в невероятных условиях. Здесь, в лесу, они чувствуют себя как дома. Сколько раз им удалось перехитрить нас? Боюсь, что если мы тут месяц просидим, даже если нас будет вдвое больше, они все равно вырвутся из окружения.

— И вы, нисколько не стыдясь, говорите мне это?

— Ничего плохого я не сказал. Разве из всех ваших союзников не мы самые верные? Разве не мы внедрили у себя ваши принципы? Посмотрите, как мы «поработали» с мирным населением… У нас же руки в крови!

— Вероятно, вы принимаете за врагов крестьян, подростков, женщин и стариков, которых вы истребили только потому, что они сербы?

— Вы правы. Их мы уничтожали с той же последовательностью, с какой вы уничтожаете евреев и коммунистов.

— Здесь уместнее сказать «мы уничтожаем». Это наше общее дело. Любое сопротивление мы должны подавлять силой, а партизаны — значительная часть населения. Их политическая организация — это основа их сопротивления. Но давайте будем последовательны. Именно это я вам и хотел сказать, поскольку вы — офицер связи с нашим штабом. Фюрер не раз говорил, что на пути к победе не следует без нужды плодить новых врагов. Нам и старых хватает. Кудела, уверяю вас, массовое истребление местного населения породило вдвое больше партизан. А ведь этого могло и не быть.

Кудела закурил сигарету и глубоко вздохнул. Он решил не обострять разговора.

— Во всем с вами согласен. Поэтому вы, немцы, и повелеваете нами.

— Да, вы абсолютно правы. Мы повелеваем, но вы плохо выполняете наши приказы. Однако сегодня я больше не вижу смысла продолжать наш спор.

Из леса возвращались промокшие солдаты, неся на носилках раненых и убитых.

— Интересно, — заметил Шлахт, — почему солдаты так боятся густого леса? Ведь мы много учились, прежде чем вести бой в лесу. Имеются у нас и специальные карты.

— В этих лесах даже местные жители могут легко заблудиться. Разумеется, в селах врага легче уничтожать. А тут за партизанами приходится по горам лазить, — съязвил Кудела.

— Попрошу вас обойтись без этого. Главное, что нам удалось оттеснить партизан от шоссе и железной дороги. Теперь в городе будет намного спокойнее…

Ночевал Кудела в палатке вместе со Шлахтом, который спал спокойно, словно младенец. Прежде чем заснуть, немецкий майор выкурил трубку, выпил рюмочку рома и только после этого закрыл глаза.

Куделе курить не хотелось, употреблять алкоголь ему запретил врач. Едва закрыв глаза, Кудела увидел сон. В последнее время он много раз спрашивал себя: «Что же, так и придется до конца жизни оставлять за собой кровавый след?» На Козаре он не мог спать спокойно. Во сне к нему снова и снова являлись крестьяне, вооруженные вилами и косами, убежать и скрыться от которых не было никакой возможности.

Раньше Кудела мог быстро проснуться, но в эту ночь он вскочил и завыл по-звериному, перевернув при этом керосиновую лампу и чуть было не устроив пожар.

— Вы что, с ума сошли? — пробормотал проснувшийся гитлеровец. — Что это вы по ночам ревете, как дикий зверь?

Кудела сидел на кровати, тупо уставившись в пустоту перед собой. В палатку заглянули часовые, но Шлахт приказал им убраться. Он потянулся и выглянул из палатки, потом осторожно налил себе рюмку рома и залпом выпил.

— Хотите? — предложил он Куделе.

— Нет, спасибо. Мне нельзя.

— Что с вами? Вы страдаете нервными припадками?

— Нет у меня никаких припадков. Просто тяжелые сны замучили…

Шлахт сел на краю кровати и раскурил трубку. Кудела вдруг показался ему забавным субъектом.

— Это все нервы, — начал он. — Вот вернемся в город, и я покажу вас хорошему психиатру.

— Благодарю, герр майор, но я не сумасшедший. Проклятые сны стали мучить меня после ранения. Посмотрите. — Кудела, задрав рубашку, показал шрамы на волосатой груди. — Другие не выжили бы, получив такое ранение.

— Да, хорошо же вас отделали…

— К счастью, стреляли издалека, а то я уже давно лежал бы на кладбище.

Немец снова налил рому и протянул рюмку Куделе.

— Не слушайте врачей. Выпейте, это приведет вас в чувство. Я тоже был ранен, даже дважды. На Восточном фронте — осколком мины, а здесь — партизанской пулей.

— Вам повезло, что в вас стрелял не снайпер.

— Откуда тут быть снайперам? Я уже не раз слышу о снайперах на Козаре, но не очень-то верю этим разговорам.

— И тем не менее это так… А вы знаете, что снайперу достаточно одного выстрела.

— Выбросьте это из головы, дорогой мой. Не думаю, что то был настоящий снайпер. По-видимому, это чистая случайность…

Через несколько дней карательная операция закончилась. Гитлеровцы возвращались в город. Когда колонна спускалась в долину, Кудела шел пешком, ведя лошадь на поводу, а майор Шлахт ехал верхом, подшучивая над Куделой. Наконец они добрались до склона, очень похожего на тот, где был ранен Кудела. Только здесь был еще и овраг.

— Герр майор, очень прошу вас быть осторожнее. По лесу бродят партизаны, а вы как на ладони.

— Лучше уж сказали бы, что вам просто скучно одному топать пешком. Так и быть, присоединюсь к вам. — Шлахт слез с коня и передал поводья ординарцу. — Кто бы мог подумать, что вы такой суеверный?

— Потому-то я еще и жив, что верю всяким приметам, — холодно заметил Кудела.

Когда колонна обогнула гору, Шлахт приказал двигаться быстрее.

По ту сторону ущелья неожиданно грянул выстрел, и ординарец майора упал с лошади. Отскочив в сторону, майор, бледный как полотно, приказал дать залп по невидимому стрелку. Санитары подбежали к распластавшемуся на земле телу, но помочь уже ничем не могли: сердце ординарца было прострелено навылет.

— Разве я вас не предупреждал, герр майор? Ведь эта пуля предназначалась или мне, или вам. Считайте, что вы заново на свет родились, — сказал Кудела, когда майор приказал прекратить стрельбу.

— Вы правы. Простите, я напрасно над вами подшучивал. Значит, снайперы здесь все-таки есть. Скорее всего, это охотник. Ну что ж, я этого так не оставлю…

Они молча приблизились к мельнице, где их ждали машины.

Шлахт и Кудела зашли к мельнику перекусить. Гитлеровец расщедрился и подарил Муйо пачку табака, а Кудела — мешочек соли.

— Слушай, Бегич, — начал Кудела, — ты самый осведомленный человек в этих краях. Скажи-ка, кто из местных жителей может метко стрелять из засады?

— Я знаю только то, что у нас много любят болтать, — уклончиво ответил мельник. — Здешний народ любит похвастаться. Но чтобы кто-нибудь метко стрелял из засады, я что-то не слышал. Может, кто из молодых. Таких здесь много. Вообще-то народ тут воинственный.

— А не Михайло ли Чирич это? — спросил Кудела, в упор уставившись на мельника.

Муйо выдержал тяжелый взгляд усташа.

— Вам это, наверное, все тот же Стипе Баканяц говорил. Этот самый Чирич ему покоя не дает. Сколько раз он у меня допытывался про него…

— Так думаешь, не он?

— Конечно нет. Стипе просто рехнулся. Это он при подчиненных куражится, делает вид, что ему все про всех известно.

— А Чирич здесь еще появится? — допытывался Кудела.

— Должен. Он всегда сюда заходит, когда в лес идет. Мучицы взять да о погоде потолковать. Чудак он. Все ему нипочем. Один в лесу, как дикарь, живет, чтобы людей ни знать, ни видеть. Политика для него — пустой звук. Ничего-то его не интересует.

— Да, видно, ты прав. Этот старик не может постоянно появляться в тех местах, где снайперы стреляют в наших людей.

— Что верно, то верно. Снайпер, наверное, из молодых фанатиков, а таких здесь полным-полно.

Вернувшись в часть, Шлахт и Кудела узнали подробности боя на Сутьеске.

— Дерьмо! — выругался немец. — А ведь партизаны были почти у нас в руках. Но и на этот раз им удалось ускользнуть!

— Вероятно, этого и следовало ожидать, — с иронией заметил Кудела. — Однако как могли голодные фанатики продержаться так долго в окружении?

— Хватит болтать! Не наше это дело! Я бы сейчас с большим удовольствием выспался. С меня довольно этого дерьма!

На пустынном плоскогорье, от которого до самого горизонта простирались похожие на застывшие волны штормового моря горы, стоял, опираясь на палку, одинокий путник. На плече его висела винтовка. Среди вершин Козары он старался разглядеть родную Совиную гору, заросшую лесом и оттого похожую на мохнатого, добродушного зверя, готового обнять путника своими могучими лапами.

Одинокий путник не знал, сколько времени провел в пути, однако ни усталость, ни болезнь не сломили его. Не взяла его и вражеская пуля. Он брел по бесконечной пустыне, забыв о страхе и находя еще в себе силы, чтобы добраться до родных мест. Быстрее, быстрее на Совиную гору!..

Отсюда, с края плато, виднелись пастбища, на которых когда-то, еще до войны, паслись овцы. Еды у него уже не было. Продукты, которыми снабдили его в селах добрые люди, давно кончились. В одном селе он чуть не попался в руки усташей. Три огромных бородача решили схватить его живьем. Сцепились они в избе, что стояла на околице, у опушки леса. Двоих он убил наповал, третьего тяжело ранил.

После этого случая в селах он больше не появлялся, обходил их стороной. Питался ягодами, корешками, даже улитками и лягушками, которых удавалось поймать. Когда пересекал долину, он бросил в протоку ручную гранату, и на поверхность воды всплыла оглушенная рыба. Ее хватило ему на несколько дней.

Так он шел два дня и две ночи, и на пути ему не попался ни один человек. Он ночевал в развалинах домов, разводил костерок и в алюминиевом котелке, что подобрал в лесу, варил себе еду из лягушек и улиток. Однажды в лесу он нашел флягу с ромом.

Направление на Совиную гору путник находил по солнцу, а ночью — по звездам и луне. Вперед его вела надежда, что наконец-то он вернется в родной дом, как птица, которая летит за тысячи километров, чтобы высиживать птенцов в родном гнезде, как рыба, переплывающая море, чтобы отнереститься в родной протоке и там же погибнуть.

Когда путника особенно мучил голод, а от усталости он валился на землю, ум его становился острым как бритва, память — чистой, как гладь горного озера, в которой отражаются травы и птицы и звери, приходящие на водопой.

В такие моменты он закрывал глаза, и в тот же миг перед ним вставали картины детства и юности.

Вот он на руках своей матери Анны, а вот с отцом Миле… Он с братом Илией бегает по жнивью или собирает урожай в саду… Вместе с дедушкой Джуро они перегоняют в горы стадо овец… С братом Душко и сестрой Вукой он бродит по лугам…

В боях на Сутьеске, где партизаны выходили из окружения, Боро командовал ротой. С каждым днем ее ряды таяли, словно снег под лучами весеннего солнца.

В ушах Боро гудело, будто он находился вблизи кратера вулкана. От едкой пороховой гари щекотало в носу. От визга осколков раскалывалась голова. Кругом была смерть. Каждого бойца своей роты Боро знал в лицо, различал их по голосам даже тогда, когда они жарко спорили между собой, страшно ругались в бою или стонали перед смертью.

Командиром роты он стал после того, как побывал на командирских курсах, на которые его направил штаб бригады и которые он так и не закончил, так как началось наступление. Когда командир роты, где Боро служил, погиб в первом же бою, он принял роту.

С утра до ночи на Сутьеске гремели взрывы. Словно хищные птицы, кружили над головой фашистские самолеты. Горел лес, казалось, даже река была охвачена огнем. По взорванному мосту, что когда то был переброшен через реку, кое-как двигались бойцы. К мосту подходили все новые и новые колонны.

Его рота обороняла горный перевал, на который фашисты обрушили удар артиллерии и пехоты. Они лезли на него со всех сторон, уверенные, что огнем их артиллерии там уничтожено все живое. Но партизаны поднялись из окопов и со всей силой обрушились на гитлеровцев. Перевал оказался явно не по зубам фашистам, и тогда противник пустил в ход авиацию. Взрывы бомб оглушили всех. Перевал запылал огнем.

На помощь роте поспешили соседние части. А ротного командира, всего израненного, перенесли в медчасть, которая находилась в овраге, в наскоро сооруженном бараке. Здесь скопилось много раненых. Они лежали, прислушиваясь к шуму боя, который стал постепенно отдаляться.

Утром на медчасть неожиданно напали прорвавшиеся в овраг немцы с собаками. Раненых они перебили, а тех, кто не мог передвигаться, заживо сожгли в бараке. Только небольшой горстке бойцов, среди которых был и Боро, удалось бежать к реке. Здесь, спрятавшись в окопе, они переждали двое суток и, убедившись, что гитлеровцев поблизости нет, покинули свое убежище. На месте партизанской медчасти не осталось ничего…

Где была бригада, Боро не знал. Но он хорошо понимал, что должен пробраться домой, на родную Козару, чтобы найти там деда Джуро, Михайло, Душко, Вуку. Правда, надежда на то, что он доберется туда, была очень слабой, потому что, еще находясь в бараке, он заболел тифом. «И все же, — мысленно решил Боро, — меня в форме с командирскими нашивками должен увидеть дед Джуро». Деду он скажет, что Боро Гаич честно выполнил свой долг. Он все расскажет ему от начала и до конца — о том, сколько гитлеровцев и усташей убил, о том, что командир бригады всегда ставил его в пример другим партизанам…

В небольшом озерке Боро увидел свое отражение и не узнал себя: ввалившиеся глаза, заострившийся нос, а на голове пучки волос, чудом оставшиеся после тифа. От солнца и ветра кожа на лице задубела, высохла. Даже родные сейчас вряд ли узнали бы его. Крестьяне, у которых он просил поесть, пугались его. Люди приближались к нему осторожно, клали еду на землю и тут же убегали.

Он шел вперед по скалам, разбитым снарядами, пробирался между стволами поваленных деревьев, листва которых давно высохла. Сколько же смертей он повидал на своем пути! Боро поднялся высоко в горы, где уже не было следов человека.

Сколько Боро шел, он и сам не знал. Наконец на склоне какой-то горы ему повстречался партизанский дозор. Партизаны остановили его. Они хотели знать, кто он, откуда и куда идет. Узнав, что у него тиф, партизаны поспешили уйти.

В лесу Боро встретил старика, заготовлявшего на зиму дрова. Старик отдал ему всю еду, что была в его котомке, и предложил пойти в село и там остаться, чтобы подлечиться. Боро поблагодарил его за помощь, но в село идти отказался и только спросил старика, как побыстрее добраться до Козары. Старик объяснил, как пройти, минуя вражеские посты, что находились на противоположном склоне горы.

Но случилось так, что Боро вновь чуть было не попал в руки усташей. Когда он проходил мимо небольшой мусульманской деревушки, его с минарета заметил усташ. В погоню бросились трое усташей. Враги начали преследовать его, словно голодные псы. Надо было побыстрее спрятаться от них. Боро добежал до скалы и затаился, поджидая их. Первому из настигших его усташей он выстрелил прямо в живот. Двое других остановились, чтобы помочь раненому, и Боро скрылся в лесу.

Теперь он решил быть более осторожным. Болезнь мучила его все сильнее и сильнее. Временами у него начинался сильный жар, и тогда страшно хотелось пить. Он часто останавливался, чтобы отдохнуть. Надежда на то, что он скоро попадет в родной дом, постепенно сменилась сомнением. Силы были на исходе. Небо над головой начинало кружиться, земля ходила ходуном, и Боро все чаще впадал в забытье.

Но вот наконец он увидел перед собой склон родной горы и даже не поверил себе. Если бы он был здоров, он дошел бы до дому за какой-то час!

Долина, лежавшая у подножия горы, была хорошо знакома ему. Здесь он несколько раз проходил с партизанской бригадой.

Воспоминания о чем-нибудь хорошем всегда придают человеку сил, приближают его к заветной цели. Под вечер, когда солнце клонилось к закату, Боро добрался до родных мест… Он остановился как вкопанный. Вокруг виднелись одни развалины, заросшие крапивой и бурьяном. С горечью в сердце бродил он по тем местам, где раньше было его село. Теперь же здесь он не встретил ни одной живой души.

Где же дед? Что стало с Душко и Вукой? Неужели все они погибли? Мрачное предчувствие лишило его покоя.

Бродя среди развалин, Боро обнаружил какой-то погреб, вход в который был завален камнями. Он разбросал камни и спустился вниз. В проникавшем сюда скупом свете Боро увидел расставленные в порядке вещи. Все говорило о том, что обитатели погреба недавно куда-то отлучились. На нарах лежала одежда. Воздух был влажный, тяжелый.

Боро поставил винтовку в сторону и устало прилег на солому. Он так давно не спал на мягкой постели! Уснул Боро сразу, едва лег. Когда он проснулся, то решил отправиться на поиски оставшихся в живых людей. Солнце уже выглянуло из-за горы и осветило лежащие кругом руины. Тишину нарушали неугомонные птичьи голоса.

Достав из мешка гранату, Боро швырнул ее, выдернув чеку. Взрыв эхом отозвался от склонов гор. Боро опустился на большой камень, на котором раньше так любил сидеть с дедом и отцом. Винтовку он снял с плеча и положил себе на колени, ждал, вдруг появится кто из живых.

Душко, Боса и Остоя в это время находились неподалеку от родного села. Взрыв гранаты насторожил их. Неужели опять пришли усташи? А может, это дедушка их зовет? Или кто-нибудь другой нуждается в их помощи?

Заметив дым, поднимавшийся из печной трубы над их убежищем, они сразу же решили, что на родное пепелище вернулся дед. Каково же было их удивление, когда они увидели Боро, которого с трудом узнали. Душко хотел броситься брату на шею, чтобы обнять, но тот жестом остановил его:

— Не подходи ко мне близко, Душко. И вы, ребята… Не могу я вас ни обнять, ни поцеловать. Болен я очень.

— Ты ранен?

— Был ранен, а теперь вот — тиф…

Ребята испугались. Они хорошо знали, что такое тиф. Многие в окрестных селах умерли от этой болезни.

— А дедушки тут не было, Боро? Ты его не видел? — спросил Душко.

— Последний раз мы виделись с ним, когда я вышел из госпиталя. А почему среди вас нет Вуки? Где она?

— Вуку мы похоронили. Фашисты ее убили.

— А я вот домой вернулся, чтобы здесь умереть. Ни на что я уже не надеюсь. Долгим был мой путь сюда, и коротка наша встреча…

— Нет! — воскликнул Душко. — Ты не умрешь, Боро! Нельзя тебе умирать! Ты что это придумал? Мы сейчас разыщем дядю Михайло да посоветуемся с бабушкой Косой, как быть. У нее всякие снадобья водятся. Мы деда на ноги поставили и тебя вылечим.

Они договорились, что Боро временно останется в погребе, а они сейчас же пойдут на Козару. Ребята принесли Боро воду и немного еды. Износившуюся в пути одежду он сменил на трофейную немецкую форму.

Найти Михайло ребятам не удалось. Он куда-то ушел, и партизаны не знали, когда он вернется. Лекарств у них тоже не было. Ребята пошли к бабушке Косе, но оказалось, что добрая старушка умерла еще зимой. Тогда ребята спустились в долину, чтобы разыскать Майю, секретаря молодежной ячейки. Ее они нашли в одном из сел, наполовину сожженном фашистами. Ребята рассказали ей, что вернулся Боро, что он очень тяжело болен. Майя сразу же отправилась искать лекарства.

Ждать ее им пришлось долго. Уже стемнело, а Майи все не было. Ребятам ничего не оставалось, как вернуться в свое убежище на Совиной горе, где они оставили Боро, и самим постараться выходить его.

— На Совиную гору, — размышлял вслух Душко, — фашисты не сунутся. Но вот Стипе Баканяца нам опасаться надо. Он обязательно постарается разнюхать, кто это вернулся. Брата одного без присмотра оставлять нельзя…