Волк Севера (ЛП)

21

Позже вечером в дверь постучали. Обычно отвечать должен был Вулфрик, но отец жестом велел ему оставаться на месте и ответил сам. Вулфрик сидел у огня, пытаясь впитать немного его тепла в свои больные, уставшие мышцы. Он разминал мышцу в плече, испытывая дискомфорт и раздражение. Это всегда была одна и та же мышца, которая болела после особенно тяжелого тренировочного дня: его рука с мечом была нагружена больше, чем любая другая часть тела.

Он прекратил свои занятия и поднял голову в ожидании. Каждый раз, когда раздавался стук в дверь, Вульфрик надеялся, что это Адальхаид. С годами эта надежда становилась все меньше, но она оставалась. Она уехала учиться на юг, пообещав вернуться через несколько недель, когда закончится семестр. За три года она так и не вернулась. Он время от времени общался с ее матерью, поэтому знал, что она здорова и живет хорошо. Ее отсутствие ощущалось как дыра в его сердце. Она не писала, а его умение обращаться с письмами слишком постыдно, чтобы пытаться наладить контакт. Он подумывал попросить Этельмана написать что-нибудь для него, но ему было неловко открывать свои мысли и чувства даже тому, кому он доверял так сильно, как священнику. Впрочем, он не обижался на нее. Как он мог винить ее за то, что она погналась за своей мечтой? Разве он сам не поступил точно так же? В любом случае, скоро он будет обручен со Сван, нравится ему это или нет. За прошедшие годы они сидели вместе на нескольких пирах, но это всегда было как-то натянуто и формально, словно оба выполняли какую-то роль, а не пытались лучше узнать человека, на котором им предстояло жениться. Однако она должна была стать его будущим — выбор, который Адальхаид, казалось, сделала легко.

Однако Вульфрик все еще испытывал чувство разочарования, когда Этельман переступил порог. Вольфрам провел его внутрь и жестом предложил ему сесть.

"Я слышал, что ты, возможно, недолго пробудешь с нами", — сказал Вольфрам.

Нет, к сожалению, нет, — ответил Этельман, садясь. Он кивнул Вульфрику. 'Мне пора двигаться дальше. Другие обязанности давили на мой разум все сильнее в течение нескольких лет. Я не могу с чистой совестью откладывать их надолго. Мы, жрецы, не должны слишком привязываться к какому-то одному месту. Мы служим всем людям богов, а не только некоторым из них".

'Тебя будет не хватать. Ты никак не можешь остаться?

'Нет', - сказал Этельман, покачав головой. Возможно, когда-нибудь я смогу пройти этим путем".

Вулфрик почувствовал, как заныло его сердце.

'Мы дадим тебе все необходимое для твоего путешествия', - сказал Вольфрам. Это самое малое, что мы можем сделать. Скажи, что тебе нужно, и все будет твое. Эта деревня — такой же твой дом, как и мой".

Это очень любезно с твоей стороны, но я пришел не за этим. Есть кое-что, что я должен тебе сказать. Предупреждение".

Вольфрам пересел на край своего кресла, и Вульфрик увидел, что он напряжен.

Новый священник проезжал через Расбрук по пути сюда. Они собирали воинов и готовились к битве".

'Против кого?' сказал Вольфрам.

Этельман ничего не сказал.

'Они могут попытаться', - сказал Вольфрам, опускаясь обратно в кресло и усаживаясь поудобнее. Мы отправим их домой с окровавленным носом, как мы всегда делаем. Возможно, это просто позирование, как у диких птиц в брачный сезон".

'Это не просто так. К ним присоединяются воины из других деревень. Они говорят о краже скота, которая происходила последние несколько лет. Они говорят, что за всем этим стоит Леондорф. Все остальные деревни пострадали от этого и поддерживают Расбрук".

Вольфрам нахмурился. Я поймал этих риверов несколько недель назад. Их головы все еще лежат на столбах вдоль дороги".

'Вину за это возлагают на Леондорф'.

Любой, у кого есть хоть капля мозгов, поймет, что мы не имеем никакого отношения к этому рейдерству. Они должны благодарить нас за то, что мы положили этому конец. Мы и не должны были. Наши стада никто не трогал…" Глаза Вольфрама расширились. 'Что хорошего принесет им нападение? Они займут клочок земли, который мы заберем обратно в следующем году, когда их лишние воины уйдут".

Этельман помрачнел. 'Донато продал им немного скота. Продал им обратно немного скота, я должен сказать. Который был украден у них за несколько дней до этого".

Вены на висках Вольфрама запульсировали. Он сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить. "Он стоял за кражей?

'У меня нет причин так считать', - сказал Этельман. Вполне вероятно, что он купил часть скота у риверов, надеясь быстро нажиться. Ты знаешь, каков он".

Вольфрам кивнул. 'Спасибо, что сообщил мне об этом'. Он встал и проводил Этельмана.

Мать Вульфрика появилась на пороге задней комнаты, когда Этельман ушел. Почему бы не передать его? Никто не прольет по нему ни слезинки".

'Сомневаюсь, что это принесет какую-то пользу', - сказал Вольфрам. Как сказал Этельман, нет никаких доказательств того, что он имеет отношение к хищениям, только то, что он купил часть украденного скота. Они просто используют это как предлог. Им нужна наша территория, и они считают, что достаточно сильны, чтобы захватить ее. Даже если это не так, Донато родился и вырос в Леондорфе, и моя обязанность как Первого Воина — защищать всех в Леондорфе, включая его".

Вольфрам сразу же ушел, оставив Вульфрика с матерью. Ему было досадно, что его считают слишком юным и необученным, чтобы участвовать в защите деревни. Воины выезжали из Леондорфа в полном боевом снаряжении уже несколько раз с тех пор, как Вульфрик начал свое обучение — Расбрук был не единственным их врагом, и с каждым разом ему становилось все труднее оставаться в стороне.

Вульфрик слышал, как отец называл имена других членов совета, пока шел в Большой зал. Он всегда так делал, и все знали, что это означает приближение беды.

Всегда говорили, что возвращение домой — это то, чем нужно наслаждаться, но Родульфу было трудно воспринимать свое возвращение таким образом. С каждой поездкой возвращаться домой становилось все труднее. После чудес Остенхайма, Бриксена и Воорна на дальнем берегу Великого моря, или Среднего моря, как называли его южане, возвращение домой казалось наказанием. Поначалу, когда его отослали из Леондорфа, он чувствовал себя неудачником, словно бежал, поджав хвост. Единственное, что облегчало боль, — это то, что он уже попробовал, что может предложить юг, и ему хотелось испытать больше.

Дом, однако, был тем местом, откуда пришло все их богатство. У них не было ни великих виноградников, ни стекольных заводов, ни верфей, чтобы заработать свои монеты, но они владели тем, чем были богаты Северные земли и чего жаждали южане. Отец отправил его на юг, чтобы он узнал, как там ведется бизнес, познакомился с их культурой, привычками и, как часто бывает, пороками.

На юге у него почти не было времени думать о доме. Там всегда была какая-то работа, и купцы, у которых он был подмастерьем, усердно трудились над ним. В те немногие свободные минуты у него было слишком много развлечений и удовольствий, чтобы не думать о Северных землях и их хамоватых жителях. Юг всегда будет занимать особое место в его сердце, но Леондорф станет оплотом его богатства. Когда деревня наконец появилась в поле зрения, он увидел, что мало что изменилось. Это было невероятно разочаровывающе.

На следующее утро Вулфрик наблюдал, как разведчики выехали в путь. Совет решил усилить наблюдение за северными дорогами и тропами, чтобы лучше понять, с чем они столкнулись. Вульфрик надеялся, что они пошлют в разведку кого-нибудь из учеников, как это иногда случалось, но угроза была сочтена слишком большой, чтобы подвергать молодых людей риску.

Вульфрик сидел в кресле на крыльце своего дома вместе с Хейном и несколькими другими учениками. Они сидели в напряженном молчании, каждый из них старался казаться более спокойным, чем другой, подражая спокойным, отстраненным взглядам воинов во время кризиса, но никому из них это не удавалось так убедительно. Когда все воины готовились к битве, им дали выходной. В такие моменты, когда ему было тревожно и неуверенно, он остро ощущал отсутствие Адалхаид. Она была для него источником утешения и всегда им была.

Вулфрик вскочил на ноги, когда первый из разведчиков вернулся в деревню. Остальные тоже встали. Они вздохнули в унисон, увидев, как Вольфрам покачал головой после короткого разговора с разведчиком и вернулся в большой зал, и возобновили бдение. Эта сцена повторилась в течение дня, разведчики возвращались до глубокой ночи, но ни один из них не сообщил о вражеских воинах. После того как все вернулись, все старожилы деревни направились в Большой зал.

Вульфрик подождал, пока все войдут в зал, и поспешил занять место позади него, где стена была достаточно тонкой. Прижав ухо к стене, он узнал голос отца.

Если мы не можем найти их ни на одной из дорог или троп, значит, они все еще в Расбруке".

Разведчики прошли только половину расстояния. Если мы никого не заметили, это не значит, что они не идут к нам".

Вульфрик не узнал этот голос, скорее всего, это был один из старших воинов на совете.

'Верно', - сказал Вольфрам. Принятие любого решения сейчас — это риск, но мы должны это сделать. Они готовятся напасть на нас. Этельман доверяет полученной им информации, а я доверяю Этельману. Мы все доверяем. Если мы нападем сейчас, а они все еще собираются в Расбруке, мы сможем застать их врасплох и рассеять. Если они уже на пути сюда, они все еще будут слишком далеко, чтобы ожидать нападения. Если мы будем двигаться быстро, мы сможем застать их врасплох. В любом случае, я думаю, мы должны атаковать. Сейчас же".

Несколько мгновений слышалось бормотание и более приглушенное обсуждение. Вульфрик напряг слух, но не смог разобрать ничего, что указывало бы на мнение совета.

'Тогда голосуем.'

Вульфрик узнал голос Белгара.

'Все согласны с Первым Воином?' сказал Белгар.

Раздался громкий хор согласия. Леондорф отправляется на войну.

Члены совета вышли из Большого зала, и Белгар сделал объявление. Мир с Расбруком продлился гораздо дольше, чем можно было предположить. Хотя никто не удивился, это означало, что воины отправятся на битву и что некоторые из них не вернутся. Умереть с честью для любимого человека было гораздо лучше, чем вернуться домой трусом.

Доспехи требовали ремонта в последнюю минуту, клинки — последней заточки, а стрелы — повторной обточки. Несмотря на поздний час, все ремесленники поспешили в свои мастерские, чтобы подготовиться к нетерпеливым воинам, которые будут стучаться в их двери.

В то время как ремесленники и их семьи готовились к спешке, семьи воинов, как правило, становились сдержанными, тихо возвращаясь в свои дома, чтобы помочь воинам подготовиться к отъезду. Мать Вулфрика ничем не отличалась от них. Он видел, как Френа слегка опустила голову, когда объявили новость, а затем повернулась и пошла обратно в дом. Каждый раз она переживала одно и то же, и Вулфрик знал, что утешить ее невозможно. Она собирала дорожные пайки для Вольфрама, пока он готовил свою лошадь и проверял снаряжение. Вульфрик постарается не мешать, как он всегда делал. К этому добавилось разочарование от того, что он не едет с ним.

Он наблюдал, как отец все готовит, любопытствуя, как он готовится к войне, пока все не было собрано и оставалось только ждать. В эти часы, когда все было готово, Вольфрам всегда предпочитал оставаться один, пытаясь задремать в своем кресле у огня.

Вульфрик знал, что не сможет заснуть, и отчасти боялся, что если заснет, то пропустит их отъезд. Он взял плащ из медвежьей шкуры, чтобы укрыться от ночной прохлады, и снова отправился бродить по деревне в поисках, чем бы отвлечься.

Даже в столь поздний час в деревне не стихала активность. Воздух был наполнен звоном кузнечного молота. Вульфрику некуда было особенно идти, и он прогуливался, высматривая знакомых в надежде на минутку-другую праздной болтовни, но все, кто еще оставался на улице, были заняты.

Хотя перед уходом воинов в деревне всегда было напряженно, это было худшее из всего, что знал Вулфрик. Тот факт, что у Расбруккеров было много дополнительных воинов из окрестных деревень, беспокоил всех. Обычно не составляло труда определить, сколько человек они приведут с собой на битву. Теперь же это было совершенно неизвестно. Никто не мог даже предположить, сколько у них воинов и какого они качества. Любой мог надеть доспехи, прикрепить к поясу меч и сказать, что он воин, но, как хорошо знал Вулфрик, чтобы заслужить это звание, требовались годы тренировок.

Сван гуляла с друзьями на другой стороне площади. Увидев его, она улыбнулась, но не подошла к нему. С тех пор как Адальхаид уехала, все считали, что будущее Вульфрика и Сван не вызывает сомнений. Их помолвка должна была состояться в какой-то момент до его паломничества, а свадьба — вскоре после его возвращения. Это казалось неизбежным.

Предположения несли в себе определенные требования приличия, за которые Вулфрик был благодарен. Оно требовало, чтобы они не проводили время вместе без соответствующего сопровождения, что вполне устраивало Вулфрика. В формальном ухаживании были некоторые преимущества — он мог избегать ее большую часть времени, не вызывая обиды. Недостатком было то, что, казалось, это только усиливало ее интерес. Временами ему казалось, что она смотрит на него так, как мясник смотрит на откармливаемую для убоя свинью.

Вольфрам шагал по деревне, его самообладание было столь же велико, как и чувство нетерпения. Времени на что-то другое, кроме решения кризиса, почти не оставалось. Это не означало, что Вольфрам намеревался спустить Донато с крючка. Так или иначе, он создал эту угрозу. Невозможно было доказать, что он знал о краже скота или приложил к ней руку, но он должен был знать лучше. Зачем ему иметь дело с отбросами Расбруккера?

Он остановился возле дома Донато и на мгновение задумался, подходящее ли это время, чтобы затронуть эту тему. Перспектива того, что другой возможности у него может и не быть, решила за него. Донато открыл дверь и не смог скрыть своего изумления, увидев стоящего там Первого воина.

Вольфрам схватил его за шиворот и вытащил с трудом и хлюпаньем на крыльцо. Он наклонился к лицу Донато и прорычал.

Не думай, что я не знаю, что ты сделал", — сказал Вольфрам.

'Я… я понятия не имею, о чем ты говоришь', - сказал Донато.

Конечно, ты знаешь, червяк. Когда я вернусь, мы во всем разберемся, и ты за это ответишь. Запомни мои слова".

"Я, я…", — пролепетал Донато, но его прервал жестокий удар Вольфрама сзади, который повалил его на деревянный пол.

Вольфрам оглянулся на дверной проем. Одноглазый сын Донато стоял там и смотрел. Вольфрам плюнул и бросился прочь.

Воины Леондорфа собирались перед Большим залом, когда небо начинало светлеть, сидя на своих боевых конях. Они всегда выезжали в полной боевой выкладке, в великолепных доспехах из трех четвертей пластин, закрывавших их с головы до колен, с оружием наготове, хотя до начала сражения могло пройти два дня или больше. В густых лесах никогда нельзя было быть уверенным в расположении противника, поэтому с момента выхода из безопасного деревенского палисада приходилось соблюдать осторожность. Вульфрик чувствовал, как колотится его сердце, когда он наблюдал за ними: восторг от перспективы стать одним из них сменялся разочарованием от того, что он еще не стал таковым.

Их доспехи всегда восхищали его. Сотни часов уходили на создание доспехов каждого воина; десятки тонких пластин, подогнанных под тело владельца, которые плавно надвигались друг на друга, чтобы не стеснять движений. Они варьировались от искусно украшенных до строгих. Доспехи его отца были хорошо изношены, хорошо использовались и хорошо поддерживались, но его доспех был одним из самых простых. Его шлем был единственной уступкой, на которую он пошел ради украшения. Он был округлой формы и полностью закрывал голову, с двумя овальными прорезями для глаз и несколькими небольшими отверстиями вокруг рта, чтобы можно было дышать. На лицевой пластине были выгравированы нос, рот и стилизованная борода. Рот был рычащим и свирепым; этот шлем наводил ужас на Вулфрика, когда он был ребенком.

Более известные воины, прославившиеся в боях, имели такие же украшенные шлемы. У Ангеста был шлем, сделанный по образцу вороньего белека, который, как говорят, был ужасающе точным подобием, хотя Вульфрик никогда не видел живого белека. Другие выбирали существ как реальных, так и легендарных, а кузнецы деревни создавали для них стилизованные шлемы, призванные опознать владельца и провозгласить его доблесть в бою.

Прозвучали последние слова прощания, всадники потянулись вниз, чтобы обнять своих любимых, а затем они отправились в путь. Площадь была единственной частью деревни, вымощенной булыжником, и множество лошадей издавали сильный грохот, пока не достигли края и не выехали на земляную дорогу. Все стояли в тишине и смотрели, как они уезжают, никто не уходил, пока не осталось никаких следов. Никому не нравилось видеть, как члены их семьи уходят на битву, но знание того, что есть храбрые мужчины, готовые сражаться, чтобы защитить деревню, вызывало чувство гордости. Их ждала великая победа, и скоро о них будут рассказывать великие истории о героизме.