Воля дороже свободы

XI

Великий Феб провидел судьбы мироходцев, являвшихся на мой сигнал. Провидел и то, что они сперва должны направить стопы к Отцу зла, а затем – туда, куда укажет дорогу этот несчастный. Дальнейшие прозрения Солнцеподобного туманны, и он никому их не открывает. Вероятно, конечная точка путешествия находится так далеко и так хорошо спрятана, что неподвластна даже его могучему дару.

Просто дух захватывает, когда представлю. В пророческих снах мой господин проникает в самые отдалённые уголки Вселенной. В пророческих снах мироходцы грезят о нём. Ведомые его гением, они следуют по пути – шаг за шагом, сон за сном, планета за планетой… И вот так может спастись мир.

А может и не спастись.

Порой мне кажется, о путник, что всё вокруг, вся моя жизнь, две с половиной тысячи лет бесконечных стараний сделать Элладу хоть немного лучше и уберечь её от врагов – один длинный сон. И он вот-вот закончится насовсем.

Интересно, что будет, когда я проснусь.

Лучший Атлас Вселенной

Крот прокладывал тоннель.

Вначале крепко упирался загривком в потолок, а лапами – в пол свежевырытого хода. Вытягивал остроконечную башку, хрипя и ворча, скалил клыки. Затем следовала серия взрывов. Костяной вырост на морде посылал в землю несколько ударных волн – в этом выросте был спрятан особый орган. Первая волна получалась мощней прочих, от неё вязко отдавало в груди. Остальные шли слабее; а, может, так ощущалось после первой. Раздробленную, осыпающуюся землю крот подминал когтями под брюхо и утаптывал задними лапами. Земли этой было до странного мало, хватило бы от силы на две-три лопаты.

Кат, Петер и Фьол шли следом, держась на расстоянии. Иначе закладывало уши – не столько от грохота, сколько от того, что воздух рядом с кротом во время взрывов делался страшно разреженным. Кат сунулся было один раз ближе и сильно об этом пожалел: почудилось, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Больше он такой ошибки не совершал. Если бы сзади не ковылял второй крот, Кат увеличил бы дистанцию ещё на дюжину саженей.

Чувствовал себя он препаршиво. Усталость брала своё, от духоты стискивало виски, накатывала муторная сонливость. Рюкзак за плечами казался набитым камнями. Шею резал ремень, на котором болтался дыхательный прибор: перед тем как спуститься в тоннели, Фьол выдал Кату ржавый баллон с присоединённым к нему регулятором давления и коротким шлангом. Конец шланга был увенчан мундштуком, грубо вырезанным из трещиноватой резины. Похожий баллон достался и Петеру. Регулятор барахлил, кислород приходилось тянуть с усилием, но обойтись без аппарата в свежевырытом тоннеле было нельзя.

– Куда всё девается? – спросил Кат Фьола, когда наступило короткое затишье после очередных взрывов. – Он вёдрами должен землю у себя из-под носа выгребать. Жрёт он её, что ли?

Крот, бубня на своём угрюмом языке, обнюхивал стену. Был виден его тощий, покрытый роговой чешуёй зад и до смешного маленькие для такого крупного существа гениталии. Недостаток кислорода, похоже, крота не беспокоил.

– Действительно, – поддержал Петер, отводя от лица мундштук. – Когда он… ну, бабахает, то перед ним всё как-то расступается.

– Глазастый мальчик, – похвалил Фьол и скованно дёрнул рукой: будто хотел потрепать Петера по плечу, но передумал. – Кроты – не простые мутанты. На их развитии сказалась та беда, про которую я говорил, помнишь? Когда хозяин облажался в первый раз. Те, кто держался близко к порталам – у них появилась связь с Разрывом. Односторонняя.

Петер вежливо кивнул, не понимая. Потом распахнул глаза:

– Они сбрасывают землю в Разрыв?!

– Верно, – хихикнул Фьол. – Прямо туда. Бум! И поминай как звали. Потому-то роют так быстро. Этому красавцу (он указал на крота) не надо заботиться об отходах производства. Просто прёт себе, куда глаза глядят, да шарахает всё в Разрыв. Они и друг друга так могут. Видел бы ты, какие у самцов драки за бабу! Прямо дуэли. Сходятся-сходятся… Потом бум!! И одного нет.

Он всё время подчёркнуто обращался к Петеру, делая вид, что не замечает Ката. На шее у старика тоже висел дыхательный аппарат: лёгкая, тонкой работы вещица с маской из прозрачного материала.

– А уходить в Разрыв они умеют? – спросил Петер.

Фьол качнул головой:

– Нет, могут только вот так. Хозяин очень ими гордился. Говорил, мол, открыл новый тип эволюции. Стрессовая эволюция – вот как её называл. Но пришлось свернуть исследования, когда оазис подобрался к лаборатории…

Крот-проходчик бросил топтаться на месте, сердито рявкнул под нос. Снова зазвучали взрывы. Кат, чувствуя подступающую дурноту, нашарил мундштук и принялся всасывать кислород с усилием, как воду.

Петер с Фьолом двинулись вперёд. Старик, перекрикивая грохот, продолжал что-то втолковывать мальчику. Кат хотел отстать на несколько шагов: ему надоел Фьол, надоело смотреть на его извивающиеся по земле щупальца и слушать несмолкаемый, слащавый дребезг его голоса. Да только тут же послышалось за спиной угрожающе фырканье – страшилище, что топало сзади, не желало сбавлять ход. Страшилище, как выяснилось, было самкой; впрочем, если не считать одного незначительного элемента, самку от самца ничего не отличало.

Кротиха волочила за собой привязанную к постромкам волокушу, ржавый лист железа с загнутым передом. На волокуше ехала ловушка. Кат предполагал, что это будет устройство вроде капкана или клетки. Однако ловушка оказалась простым кубом, сработанным из нержавеющей стали. Сбоку виднелся разъём для подключения проводов – и только: на поверхности куба не было ни кнопок, ни рычагов, ни экранов. И ни единого шва. Сплошь тусклый, в царапинах металл, такой толстый, что, если по нему постучать, раздавался не звон, а глухой короткий гул.

Какое-то время Кат шёл позади Фьола с Петером, потягивая кислород и яростно моргая, чтобы не так резало от бессонницы глаза. Рискованно было отправляться в путь, не выспавшись. Но сон в подземной берлоге Фьола стал бы, скорее всего, не просто ошибкой – последней ошибкой Ката. Да и время поджимало… «Помрём – отдохнём, – вертелась в голове дурацкая поговорка. – Помрём – отдохнём». Эту нелепицу любил повторять кто-то из знакомых матери, но кто именно, Кат вспомнить сейчас не мог. Мозг словно бы плавал в тёплой манной каше. Мысль о том, что вот-вот придётся встретиться с Основателем, вызывала не страх, а тоску.

И ещё ворочалось, судя по ощущениям, где-то под селезёнкой неловкое, непривычное чувство. Стыд. Кат его испытывал крайне редко. Когда ведёшь дела с такими, как Кила, стыд – роскошь, которую не можешь себе позволить, а Кат вёл дела с Килой уже очень много лет. Но сейчас ему было не по себе из-за пережитой вспышки ярости. «Ведь ещё чуть-чуть – и прирезал бы доходягу, – думал Кат. – Что на меня нашло? Как с цепи сорвался». Очевидно, батимская разрушительная магия действовала не только на атмосферу, но и на мозги. Стоило учесть это обстоятельство и впредь держаться настороже: упырь не должен терять над собой власть.

«Не буду терять», – решил Кат. В следующий миг на него накатило чужое воспоминание.

Редкостной гнусности.

Вначале стало темно. Кат подумал было на испортившийся окончательно фонарь, но обнаружил, что фонаря при нём нет – как нет и рук, и всего прочего. В целом мире не осталось ничего, кроме темноты.

– Власть есть упорядоченная сфера питания в пространстве, – сказал какой-то незнакомый голос. – Некоторый вещественный параметр цветёт, так сказать, в своём неимении вещей. Он и есть мой взгляд на жизнь, мой образец. Рассмотрим самосопряжённый оператор и найдём для него два момента. Первый имеет корни, которые являются базисом для труда. А то, что неизбежно, сами понимаете, без труда не достаётся.

Хватая ртом воздух, Кат вынырнул из тьмы в реальность. У него снова были руки, ноги, голова с глазами. Был фонарь.

Впереди по курсу Фьол продолжал что-то втолковывать Петеру. Петер рассеянно кивал.

Кат посветил фонарём назад. Луч выхватил из тьмы кротовую самку. Та заворчала, щурясь от света.

– Что за нахер? – потрясённо пробормотал Кат.

И вновь очутился в темноте.

– Бытие я вижу в единстве, которое есть симметрическая матрица искомого базиса, – сообщил всё тот же голос. У него были самодовольные, назидательные интонации, словно он рассказывал о самых простых вещах тому, кого считал неизмеримо глупей и ниже себя. – Бытие в отрицании – неизбежная проблема, теперь уже не сон и не что-то общественное. Соотносится с собою как небытие инобытия. Введение скалярного произведения с единичной матрицей означает, что я есть в себе.

Кат забился, пытаясь вырваться из кошмара. Тщетно: у него по-прежнему не было тела. Он ощущал себя частью чего-то большого, враждебного, непреодолимого. Частью тьмы.

– Используя правила обращения и транспонирования ума, мы легко докажем определённость как качество, – сказал голос лекторским тоном и вдруг без всякого перехода дико заорал. Крик был надсадным, истошным, на разрыв связок. Он длился долго-долго, никаких человеческих лёгких не хватило бы на такое.

Потом крик оборвался, и одновременно сгинула тьма.

Кат опять обнаружил себя в тоннеле – задыхающимся, мокрым, как мышь. Фонарь плясал, зажатый в трясущейся руке.

Обернувшись, он увидел прямо перед собой кротиху.

– Ыб-быб, – промычала та и чувствительно подтолкнула его башкой, чтоб не останавливался.

Кат с минуту вздрагивал и косился по сторонам, опасаясь, что воспоминание вернётся ещё раз. Но больше ничего не было. Петер с Фьолом продолжали шагать вперёд. Кротиха сопела, шаркала когтями по земле и бубнила.

– Ети вас всех по списку, – пробормотал Кат, чуть успокоившись. «Никогда такой жути не было, – подумал он. – Видно, духота влияет. И магия. Надо выбираться отсюда, да поскорее, пока вовсе с катушек не съехал».

В этот момент крот-проходчик взбрыкнул задними лапами, подняв фонтан глиняных комьев, и заревел. Таким же рёвом отозвалась самка. Чудовища начали перекликаться: тоскливый, похожий на гудки паровоза вой заволок тоннель.

– Ну чего ещё, а! – воскликнул Фьол. – Опять вы, опять!...

– Что с ними? – прокричал Петер.

– Боятся! – крикнул в ответ Фьол. – Не хотят идти! Сейчас уговорю!

Он выпростал во все стороны осклизлые щупальца, с неожиданной, какой-то насекомьей лёгкостью вскарабкался на стену и, забирая всё выше, пополз вперёд. Поравнявшись с кротом, навис над самой его мордой, протянул руку и что было силы дернул гиганта за мясистое ухо. Крот замолк; тут же, как будто ей в глотку забили кляп, замолчала и самка. Фьол притянул к себе увенчанную костяным наростом кротовью голову и принялся что-то негромко говорить. Крот протестующе урчал.

Петер плюхнул сумку прямо в грязь. Уселся сверху, сгорбившись и втянув голову в плечи. Задышал редко и глубоко, сжимая в зубах мундштук. Под тканью куртки топорщились в такт дыханию лопатки – будто маленькие крылья, которые когда-нибудь вырастут. Если вырастет сам Петер.

Если ему дадут вырасти.

«Если мы вообще отсюда выберемся, – добавил про себя Кат. – Интересно, у парня тоже беды с головой начнутся? Или он просто ещё немного поглупеет?»

Петер обернул к нему бледное, испачканное подземной грязью лицо. Прохрипел:

– Тяжело… Тяжело идти.

– Не надо было соглашаться, – проворчал Кат.

– Он сказал… – слова выходили редко, с трудом. – Сказал, что у меня дар. Дар усмирять духов. Что в моём присутствии… Ну, духи слабеют. Я справлюсь… с Беном.

Кат хмыкнул.

– Он тебе ещё и не то сказал бы. Ему просто приманка нужна. «Усмирять духов». Самому-то не смешно?

Петер сделал несколько вдохов, страдальчески сдвинув брови.

– А у меня есть выбор? – спросил он невнятно.

– Да нет никакого выбора, – Кат скинул рюкзак и прислонился к стене тоннеля. – Просто он тебя на смерть отправляет. А ты и рад.

– Я не рад, – хрипло ответил Петер и выпрямился. – Дело в другом.

Кат бросил взгляд вперёд – туда, где Фьол что-то нашёптывал кроту в обвисшее ухо. Из темноты позади доносилось тихое курлыканье самки.

– Ну? – спросил Кат.

Петер повёл глазами по сторонам, будто искал подсказку.

– Я трус, – выговорил он наконец. Вытер лоб, оставив на коже очередной грязный развод. – Вот почему я здесь. Потому что бежал… Бежал из приюта. В страхе.

Кат помолчал, ожидая продолжения. И дождался.

– Они выбили дверь внизу, – сказал Петер. – Ворвались. Я слышал, как начали крушить мебель. Кестнер, наш учитель, на них кричал. И потом тоже… Кричал… А они поднялись на второй этаж, где были спальни. Стали вытаскивать всех из кроватей. Всех наших. Напротив спала Ирма… Напротив моей комнаты. Хотел к ней идти, как-то спасать, не знаю. Но тут дверь с петель слетела. И я увидел их, увидел, как схватили Ирму. А дальше… Оказался в Разрыве.

– У тебя со страху открылся дар, – кивнул Кат. – Бывает.

Петер провёл ладонью по лицу.

– Её забрали, – сказал он. – И всех тоже забрали… А Кестнера, должно быть, убили. У нас в городе последнее время часто такое случается. Рейдеры. Нападают на общежития, на школы, на приюты. Угоняют в рабство. Молодых и детей.

Со стены дробно осыпалась горсть мелких камешков.

– Ирма теперь у них, – произнёс Петер и прочистил горло. – А я – сбежал. Бросил её. Бросил всех.

– Она была твоей девчонкой? – спросил Кат.

Петер приоткрыл рот, желая что-то сказать, но моргнул и опустил голову.

– Да, – произнёс он после долгой паузы.

Кат пожал плечами:

– Ты бы всё равно её не спас. Просто получил бы по башке. Валялся бы и смотрел…

– Не надо, – выдавил Петер, не поднимая головы.

Кат снова пожал плечами и вгляделся в темноту, чтобы определить, чем занята самка за их спинами, но не определил. Фьол всё так же бормотал на ухо кроту – монотонно, словно убаюкивал.

– Я должен вернуться, – Петер потянул носом. – И всё исправить. Найти их. Найти Ирму.

Кат мог бы сказать, что думает насчёт шанса найти Ирму, и в особенности – насчёт возможности всё исправить, однако решил поберечь дыхание.

– Но сначала надо перестать быть трусом, – закончил Петер. – Вот в чём дело. Понимаешь?

Кат в третий раз пожал плечами.

– Как, говоришь, называется твой мир? – спросил он.

Петер беспомощно наморщил лоб:

– Мы его называем просто «Мир». По нашему – Вельт.

– Не слышал ни про какой Вельт. Может, расскажешь про него что-то особенное? Вроде примет?

– Ничего там нет особенного, – Петер кашлянул. – Голубое небо, зеленая трава. Вода в реках прозрачная. Вот разве что в нашем городе часто бывают туманы, которые пахнут нехорошо, это из-за сернистых источников. А, и ещё у нас три луны.

Кат покачал головой:

–Трёх лун отродясь нигде не видел. Приливы у вас, наверное, мощные… Ладно, авось отыщем. Если живы будем.

Влажно шелестя, спустился со стены Фьол.

– Почти на месте, – сказал он, отдуваясь. – Сейчас мои ребята пробьют ход на поверхность и вытащат ловушку. Дальше нужно будет работать быстро, пока хозяин нас не учуял. Поэтому, внучок, если хотел что-то спросить, то давай спрашивай сейчас. Потом будет некогда, хе-хе…

Проходчик растопырился в полутьме огромной чёрной кляксой. Лихо рыкнул. Загрохотали взрывы, так что какое-то время говорить было невозможно. Крот теперь копал под углом к горизонтали, тоннель шёл вверх.

Спустя несколько минут взрывы, отдалившись, стали глуше.

Самка перетаптывалась, щерила кривые зубы. «Ыг-ду-бу-бо, пы-ры-ро-ху», – из пасти опадали сосульки тягучей слюны.

– Напомните, пожалуйста, – Петер поднялся на ноги. – Что мне, собственно, придётся делать?

– Завлечь хозяина в ловушку, – ухмыльнулся Фьол, – как я и говорил.

– Можете объяснить подробнее? В деталях?

– Детали деталями, – вмешался Кат, – а суть одна. Петер будет приманкой для Основателя. Огромный риск, в случае провала – верная гибель. Скажешь, нет?

Фьол сморщился:

– Риск минимален. Ловушку спрячем в яме, хорошенько замаскируем, а мальчонку поставим рядом. Когда хозяин объявится…

– Вихрь сметёт и пацана, и ловушку, – перебил Кат. – И дело с концом. Долбанутая затея.

– Мы недаром так далеко забрались, – насупился Фьол. – Никакого вихря не будет. Сейчас над нами – особое место. Старый полигон. Здесь водятся звери. Хозяин любит в них вселяться по настроению. В остальное время их не трогает, даже когда бесится. Бережёт.

– Кроты, что ли? – буркнул Кат.

– Не кроты, – Фьол поганенько заулыбался из-под прозрачной маски. – Не кроты! Увидишь сам. Для тебя тоже местечко найдётся. Такое, что всё видно… О чём бишь я…

– Звери, – напомнил Петер.

– Да! – Фьол щёлкнул пальцами, но так неловко, что никакого звука не получилось. – Хозяин почует нас, явится сюда и вселится в зверя. Ты заманишь его в яму. Это несложно, он вряд ли поймёт, что к чему. В таком теле у него и мозги звериные, не шибко удобно соображать... Тут включится ловушка. И – хоп! – втянет в себя дух хозяина. В два счёта.

– Как просто, – отозвался Кат, вложив в голос столько сарказма, что заметил бы и мёртвый. – А чего ж ты раньше этого не сделал?

– Я пытался, – сказал Фьол неожиданно миролюбиво. – Честное слово, пытался! Да только каждый раз что-то идёт не так. Те, кого я ставлю к ловушке, убегают. Со страху. Или хозяин их убивает. Или сначала они убегают, а потом он их убивает. Только три варианта, ха-ха!

– Но Петер – другое дело, да? – подхватил Кат.

Фьол поглядел на Петера с весёлой нежностью:

– Он – совсе-ем другое дело. Ты, дылда, и представить не можешь, до какой степени. Вы живы-то до сих пор лишь потому, что хозяин в его присутствии ослаб. Вихрь, который вас настиг – помнишь?

Кат смотрел на него, глодая резиновую трубку. У него вдруг родилось нехорошее чувство. Очень нехорошее. Будто он чего-то не понимает, чего-то важного.

– Помнишь, ещё бы, – ухмыльнулся Фьол. – Так вот, если бы не мальчишечка, от того бункера камня на камне не осталось бы.

– Откуда у вас ловушка? – вдруг спросил Петер. – Вы не сами её сделали, верно? Она фабричного производства. Это видно. Очень древняя.

Фьол закряхтел.

– Смышлёный мальчишечка… Я её нашёл. На старом складе. Тут была война между богами – ну, вы знаете, наверное. Так вот, один из них не имел тела. В точности как хозяин сейчас. И враги, чтобы взять его в плен, изобрели эту штуковину. Только использовать не успели, бросили. А я нашёл. И документацию на неё нашёл. Разобрался, как работает.

Кат хмыкнул.

– То есть, ты думаешь, что гнилая рухлядь, которой две с лишним тысячи лет, – он кивком указал на ловушку, – сумеет удержать твоего хозяина?

Фьол поправил ремни дыхательного аппарата на груди.

– Есть другие предложения? – спросил он сухо. – Может, ножиком своим его затюкаешь?

Кат открыл рот, чтобы высказать всё, что накопилось под сердцем, но Фьол вдруг выкрикнул:

– А хотите знать, сопляки, как мой хозяин таким стал? А? Хотите?!

Петер вздрогнул. Кротиха встревоженно гукнула. Кат поднёс ко рту мундштук и с силой втянул кислород.

– Нас было десять человек! – начал Фьол, размахивая руками. – Десять старших инженеров, которых он изуродовал по-разному! Якобы для нашего же блага. Мы видели, что он сходит с ума. Съезжает с катушек! Стрессовая эволюция! Хренолюция! Какая идея – устроить планетарную катастрофу и смотреть, ядрёна вошь, как местный народец превращается в цирк уродов! Мудак ненормальный… Да, позже он опомнился. Но мы-то уже поняли, что с ним нельзя иметь дело. Мы, специалисты, соучастники его. Тогда я – я! – подговорил остальных его убить. И это, сука, оказалось сложно! Живучий был. Перебил почти всех, но мы его тоже зацепили. А потом он от нас убежал, раненный. И добрался до машины Такорды.

– Что? – переспросил жадно слушавший Петер. – Что за Так… Такорда?

– Это был тот хрен, который сумел перевести себя в чистую энергию, – объяснил Фьол раздражённо. – Местный божок. Против него-то и изобрели эти вот ловушки… Осталась машина, которая его сделала таким. И хозяин залез в ту машину, и запустил её. И стал чистой энергией. Но только кой-чего пошло не так!

– Не так? – Кат поднял бровь.

– Сбой в программе! – злорадно объявил Фьол, глядя ему в лицо снизу вверх. – Сбой, драть его в сраку! Новая форма оказалась нестабильной. Стервец обратился в пневму, да вот беда: пневма развеялась по атмосфере. Слилась с ней. Он теперь повсюду. Вроде как дух планеты. Дух раздолбанной, мать её, планеты! Я думаю, он слышит голоса мертвецов. Думаю, страдает из-за магической грязи, из-за фона, из-за всего этого блядства, что здесь творится. Я надеюсь, что страдает, я так надеюсь!

Прозрачная маска на лице Фьола запотела от дыхания. Мокрая лысина блестела в свете фонаря.

– Ну, и после этого хозяин сбрендил окончательно, – закончил он спокойным, будничным тоном.

Глухие взрывы, всё время сопровождавшие его речь, затихли. Из тоннеля вдруг повеяло свежестью: запахом дождя и мокрого бетона. Кротовья самка фыркнула.

– Пойдём, – хрипло выговорил Фьол. – Всё готово. Надо начинать.

Обернувшись к самке, он отрывисто что-то скомандовал. Чудище потрясло башкой и двинулось вперёд. Сзади заскрипела по земле волокуша.

Петер подхватил сумку, отряхнул и повесил на плечо.

– Сбой в программе, значит? – спросил он негромко. Но Фьол услышал.

– Угу, – сказал он. – Я по этой машине кувалдой херачил, пока хозяин внутри сидел. Прочная оказалась, падла. Так что не сомневайтесь насчёт ловушки. В те времена на совесть строили… Но сбой – сбой получился нихеровый, да. Ха!

Кат покачал головой. «Героем себя выставляет, – подумал он, накидывая на плечи лямки рюкзака. – Интересно, сколько в его россказнях правды…»

Желание поскорей выйти из тоннеля на волю было невыносимым, но Кат сдерживал шаги, приноравливаясь к неторопливой поступи кротихи. Ему вовсе не улыбалось первым выскочить на поверхность и встретить там Бена: в облике неведомого до поры зверя, вихря или чего-то ещё. Поэтому Кат шагал медленно, глядя Фьолу в спину и с облегчением дыша полной грудью.

Наконец, они вышли наружу. Впереди – озирающийся, поглядывающий в багровое небо Фьол, за ним – Кат, следом – грязный, как бездомный щенок, Петер. Последней вылезла кротиха. Крот-проходчик, стороживший вход в тоннель, злобно на неё рыкнул. Самка подпрыгнула от испуга, огрызнулась в ответ. Волокуша, которую она тащила, рискованно задрала нос, но ловушка, привязанная ремнями, удержалась на ржавом железе.

Вокруг стоял лес. То есть, вероятно, это был лес, потому что торчавшие из земли коряги отдалённо напоминали деревья. Только без коры и без листьев. Мороз по коже продирал при взгляде на суставчатые пальцы веток, на стволы – ломаные, скрученные, словно бы сведённые вечной судорогой. Из-под земли виднелись корни, гладкие, с острыми концами, похожие на змеиные хвосты. Сквозь лес пролегала широкая просека: какая-то сила пронеслась здесь, круша деревья, повалила их как придётся, в разные стороны, многие – вывернув с корнем.

– Всё, шутки кончились, – шёпотом бросил Фьол. – Он в любой момент явится… Слышь, малец, становись-ка вон там!

Петер покорно отошёл на дюжину шагов. Лицо его было белым, точно простокваша.

Кат содрал с шеи и бросил наземь дыхательное устройство.

– Что это? – спросил он, указывая поверх плеча Фьола.

– Наблюдательный пункт, – отозвался Фьол. – Я же говорил, здесь был военный полигон… Давно. Очень давно.

Над лесом высилась башня из обветшалого бетона, вся в чёрных прорехах. До неё было с четверть версты.

– Самое место для того, кто захочет посмотреть, – сипло хихикнул Фьол.

Повернувшись к кротихе, он что-то сказал на её языке. Самка заковыляла к Петеру. Поравнялась с мальчиком, остановилась. Вонзила когти в землю. Легко вырвала пару пней, с тупым треском оборвав корни. Нагнула голову, так что костяной нарост коснулся почвы.

Бу-ум!

Петер отпрыгнул. У его ног разверзлась яма – широкая и, насколько мог издалека судить Кат, глубокая.

Бу-ум! Бум! Бум!

Петер попятился. Кротиха помедлила, таращась в черноту ямы, затем подтянула волокушу поближе и сбросила вниз. Постромки натянулись под весом груза.

– Дружище, – озабоченно сказал Фьол Кату, – надо бы ей верёвки-то обрезать, да поживей. У тебя как раз нож был. Не подсобишь? А, и ещё маскировку туда же кинь. Вот эту штуковину. Просто в яму брось, и всё.

Он вынул из кармана куртки маленький, уместившийся в кулаке прибор – ржавую металлическую сферу, облепленную неровными блямбами припоя.

Кат поглядел Фьолу прямо в глаза. Тот сморгнул как ни в чем не бывало:

– Ну не томи. Не ровен час, хозяин прилетит. А то и дураки всякие заявятся…

«Что ещё за дураки?» – хмуро подумал Кат. Пересилив себя, он взял из потной ладони Фьола «маскировку», сунул её в карман и, нашаривая нож, зашагал по просеке туда, где ждали кротиха с Петером. Он понимал, что подставляется самым глупым образом. Но стоять и препираться со стариком в ожидании Бена было бы ещё глупей.

Кротиха сопела и вздрагивала, изгибая короткую шею, чтобы не терять из виду небо. Петер безразлично наблюдал, как клинок пилит жёсткие, просмоленные канаты. Яма дышала тяжёлым запахом разрытого суглинка. Она и впрямь оказалась очень глубокой, саженей в десять: не яма, а настоящий колодец, на дне которого мерцала вода. Всё было спокойно – пока. Никаких вихрей, никакого зверя, о котором столько говорил Фьол. Только деревья кругом, башня над ними, и ещё выше – обезображенное, набухающее кровавой кашей небо.

Едва Кат перерезал вторую постромку, кротиха лягнула воздух и, нервно взмыкивая, точно перепуганная корова, помчалась прочь. Кат обернулся, чтобы увидеть, как исчезает в тоннеле жилистый зад чудища.

Фьола и второго крота нигде не было.

– Под землю спрятались, – проронил Петер. – Пока ты резал.

Кат, сжимая в кулаке нож, враскачку двинулся к тоннелю. Дошёл. Заглянул.

И невольно попятился, встретив оскаленную кротовью морду. Из раззявленной клыкастой пасти рвался глухой рык. Под чешуёй вздрагивали мускулы. Крот ждал команды, чтобы броситься. Что ещё хуже – ему явно хотелось эту команду услышать.

– Извиняй, дылда! – послышался приглушённый голос Фьола. – Больно уж ты здоровый. Нам с ребятами тут и так тесно. Придётся тебе другое укрытие поискать!

Крот, не переставая рычать, отступил вглубь. Скрылся в темноте.

– Маскировку, маскировку не забудь! – прокричал Фьол. – Не то всё напрасно!

Земля вздрогнула и просела, запечатывая вход: должно быть, кто-то из кротов постарался.

– Говно, – только и вымолвил Кат.