Воля дороже свободы

IV

Каким бы могущественным ни был Основатель, в экономике он разбирался, как свинья в апельсинах.

В принципе, натуральный обмен пневмой – приемлемая вещь, если речь идёт о мелкой торговле. Но финансовая система целого государства не может опираться на бартер. Как совершать сделки? Как быть с утечкой энергии из кристаллов? Как возмещать потери при передаче на расстояние? Ну, и в результате люди стали вновь пользоваться деньгами. Сперва обеспечивали купюры энергетическими запасами. А со временем вернули для этого старое доброе золото. Его почему-то почти нигде нет в достатке, ни на одной планете.

Зато золото не превратится в ничто, если сломается банковский аппарат.

Лучший Атлас Вселенной

Танжер хорош, когда ты при деньгах. Кальяны на любой вкус ждут тебя в курильнях, готовые наряды развешаны перед лавками портных, из каждой пекарни пахнет свежей сдобой. В подворотнях дрессированные ящеры пляшут под пенье дудок, ожидая, когда сделаешь ставку – тогда твари, больше не сдерживаемые мелодией, кинутся друг на друга, и из ран польётся на мостовую лимфа. А в порту торгуют по-крупному: паучий шёлк, верховые муравьи, самопишущие краски, лодки из стабилизированного льда. И, конечно, рабы, рабы, рабы. Телохранители, слуги, кухарки, учителя, невольники для арены, для постели, и просто живая мебель. Рабство здесь так же обыденно, как солнечный зной. Да, Танжер хорош, когда ты при деньгах.

Танжер хорош, когда ты молод и красив. Шлюхи и танцовщицы не в счёт: тут полно свободных девчонок, которые ищут приключений. Они смеются, и носят короткие платья, и сладко пахнут. Одна не прочь выпить вина, другая – выкурить на двоих крошечную трубку, а у третьей всегда наготове инъектор с возбуждающим средством. Ночью вы загоните друг друга до полусмерти, чтобы под утро перехватить пару часов похмельного сна, а потом она уйдёт, оставив после себя только сонную одурь в твоей голове. Но это ничего. Вечером можно найти другую, и всё начнётся по новой. Да, Танжер хорош, когда ты молод и красив. Хотя, вообще-то, тебе перепадёт, даже если ты вовсе не красавец, и далеко не первой молодости. Это же Танжер, мать его.

Танжер хорош, когда ты ловок и смел. Богатые лохи сами идут в руки ловкачей. Есть тысячи способов отнять чужое добро – так зачем отнимать его незаконно, если гораздо веселей и безопаснее сделать это, не нарушая закон? Да и само слово «отнимать» здесь неуместно. Ах, что за чудесный зверь – лох! Грамотно подготовленный, разведённый, обработанный как по нотам, он сам отдаст всё, что захочешь. А коли вздумает жаловаться в полицию, сообразив, что его развели и обработали – так в полиции у него отберут последнее. Нет, лохом на Танжере быть нехорошо. Танжер хорош, когда ты ловок и смел.

…Кат всё это отлично знал.

Он был при деньгах. Градоначальник Будигост не пожалел золота, собирая в дорогу своего личного курьера, а золото стоило дорого во всех мирах Основателя – ну, почти во всех. И несколько мешочков с энергетическими кристаллами выдал Кату на дорогу Кила (ещё до инцидента с Чоликом). Кристаллы были драгоценными, максимальной ёмкости. Но кто считает деньги, когда на кону жизнь города?

Кат в свои тридцать два считал себя довольно молодым. И не уродливым. «Ужасно тебя ревную, – бывало, говорила ему Ада. – Вот каждый раз, как от меня уходишь. У тебя ж глаза как льдинки, прозрачные, и ямочка эта на подбородке. И руки, ух какие! И волосы, волосы черней ноченьки. Небось, девки все на улице оборачиваются. Эх, так бы и ходила везде за тобой». Он ничего не отвечал, потому что знал: ей нельзя за ним ходить. Нельзя ходить никуда.

И уж конечно, Кат был ловок и смел. Неловкий упырь не выживет ни на одном свете. Трусливый – тем более.

Тем не менее, невзирая на все указанные обстоятельства, Кат не находил в Танжере ничего хорошего. Он всегда считал Танжер говном. В этот раз мнение не изменилось.

Он так и высказался теперь:

– Говно.

Звук его голоса разошёлся по тихой, полутёмной книжной лавке, докатился до каждого угла, заставил вздрогнуть затёртые переплёты в витринах, распугал жучков-буквоедов под полом. Так расходятся круги по большой луже, в которую бросили камень.

Единственный покупатель – низенький толстячок с горбом – тихонько выскользнул на улицу. Хозяин-книжник, сидевший за прилавком, бросил на Ката взгляд исподлобья, но ничего не сказал и вернулся к своему занятию: продолжил заполнять цифрами пухлую тетрадь. На голове у него красовались небольшие загнутые рога, покрытые облупившимся пурпурным лаком. Левый рог был чуть больше правого.

– Говно, – проворчал Кат снова. – Всё впустую.

Петер пожал плечами:

– Вы сами сказали – надо отправляться на Танжер. Причём, просто оттого, что увидели сон.

Он стоял рядом с Катом, у высокой полки, и листал книгу на неизвестном языке. Книга была с картинками.

– Не просто сон, – сказал Кат. – Объяснял же.

– Объясняли, – покладисто кивнул Петер. – Извините.

– Хватит выкать, – сказал Кат.

– Извини, Демьян, – поправился Петер.

Он постоянно так ошибался: якобы оттого, что в его родном мире не было различий между «ты» и «вы». Кат не мог взять в толк, как можно что-либо путать в божественном языке, который известен любому человеку от рождения. Оставалось предположить, что Петер просто стеснялся звать Ката на «ты». Это было непривычно и весьма раздражало.

Ещё больше раздражало то, что Петер, похоже, ни на грош не доверял чутью Ката, и особенно – тому, что касалось снов. Всякий упырь видит чужие воспоминания: они приходят вместе с поглощённой энергией. Сила, которую берёшь у других людей, достаётся вместе с отголосками ярких впечатлений. Возможно, это влияет на восприятие мира в целом, потому что упырям время от времени снятся особенные сны. Будто из выпитой пневмы осаживаются, подобно золотому песку, отпечатки личностей. И ночью заглядываешь туда, где эти отпечатки хранятся, а они шепчут что-то своё, совместное. Вещее.

Человек-солнце уже снился Кату.

Раньше, задолго до чаепития с градоначальником Будигостом. Когда никто ничего ещё не знал о проникшем на Китеж Разрыве.

Перед тем, как отправиться в дорогу, пришлось рассказать про сны Петеру. Петер внимательно выслушал Ката, но, видимо, ни слову не поверил. Не верил и до сих пор. Что, опять-таки, раздражало. А вежливость, с которой Петер давал это понять – раздражала сверх всякой меры.

Кат в последний раз окинул взглядом книжные полки, где тесно стояли разноцветные тома всех степеней потрёпанности. В лавке имелись рыцарские романы, плутовские, любовные, исторические, романы философские, романы в письмах (скучные даже с виду) и один скандально известный, модный роман, состоявший из единственного предложения – правда, очень длинного. Также водились сборники новелл, стихов, афоризмов, труды по юриспруденции, естествознанию и прочей ерунде. На отдельной полке громоздились энциклопедии, словари и справочники. И атласы. Этих было штук двадцать. Самых обычных, дешёвых, с картами такого мелкого масштаба, что можно было покалечить глаза, пытаясь различить, где река, а где железная дорога.

Атласа, о котором говорил человек-солнце, здесь не было.

Его не нашлось ни в одном магазине Танжера, хотя Кат с Петером обошли уже больше трёх десятков. Танжер был огромным городом, пожалуй, самым большим из всех городов, заложенных людьми в мирах Основателя. Но не бесконечным. И здесь не так уж часто попадались книжные лавки – намного реже, чем, например, бордели.

«Последняя попытка, – решил Кат, – и можно уходить. Только вот куда идти?»

Вразвалку, скрипя пыльными дорожными ботинками, он приблизился к прилавку. Рогатый хозяин заведения всё так же выводил в тетради цифры, похожие на синих червяков, застывших в разнообразных мучительных позах.

Кат вытащил кошелёк, вынул золотую монету и положил на страницу тетради.

Хозяин и ухом не повёл.

– «Лучший Атлас Вселенной», – сказал Кат. – Есть такой?

– Вы уже спрашивали, – басом прогудел рогатый. Свободной рукой он смахнул монету со страницы и продолжил своё занятие. – Нету.

– Может, что слышал про этот атлас? – спросил Кат. Ему вдруг захотелось схватить хозяина за волосы и приложить лбом о прилавок. Желание было сильным, до зуда в пальцах.

Хозяин нахмурил крутые брови, выпятил челюсть и начал новую колонку цифр. Ему было немногим больше двадцати пяти лет: Кат знал, что по кольцам на рогах можно примерно узнать возраст роговладельца. Но этот бугай относился к известному сорту людей, которые способны заматереть ещё в отрочестве. Выглядел он солидно. Живот, какой бывает, если каждый вечер запивать танжерским пивом танжерскую выпечку; двойной подбородок; ранняя плешь; мешки под глазами… И толстенные мощные ручищи. С изрядными мускулами – хоть и под изрядным слоем сала.

Бык, совершенный бык.

Кат нагнулся над прилавком. Ему показалось, что вблизи от рогатого несло хлевом.

– Я – мироходец, – сказал он негромко. – Если тебе что особое надо, так и скажи. Разыщу, принесу. Редкость какую, может, издание старое. Мне этот атлас позарез нужен, притом быстро. Или хотя бы наводку дай, где искать.

Рогатый книжник бросил исподлобья взгляд – быстрый, скользкий. Как жиром мазнул.

– Нету, – буркнул он и поднялся со стула, оказавшись в стоячем виде всего на полголовы ниже Ката. – Магазин закрывается, прошу покинуть.

Кат забрал с прилавка монету и пошёл к двери. Петер вернул на полку книгу, которую листал, и заторопился ему вслед. Перед тем как выйти, он обернулся и сказал:

– До свидания!

Однако ответа не получил.

Снаружи было полно народу. Закатное солнце золотило выкрашенные яркими красками стены домов. Город готовился к ночной жизни: зажигались лампы над вывесками кальянных, поднимались ставни в витринах борделей, по тротуарам прогуливались скудно одетые девушки. Невдалеке, рассекая толпу, пробирался к перекрёстку бронированный полицейский шагоход – высотой в два людских роста, с коленчатыми ногами, с открытой кабинкой наверху, откуда глядели вниз патрульные. Под брюхом у шагохода покачивалась пушка.

– Я на соседней улице библиотеку видел, – сказал Петер. – Можно зайти. До темноты успеем. Библиотека ведь тоже годится?

– Вряд ли, – сказал Кат. – Но проверим. Где видел-то?

– Вон там, – Петер указал вслед шагоходу, – за углом направо и пройти немного… Демьян, а что ты ему такое шептал?

– Здесь книжники часто ведут дела с мироходцами. Иначе торговать было бы нечем, – Кат сунул руки в карманы и не торопясь, нога за ногу побрёл к перекрёстку. – Вот я и намекнул: дескать, могу что-нибудь для него раздобыть. Но без толку.

Он оглянулся. Позади, как и впереди, было полно крикливых прохожих. Каждый куда-то спешил. Не двигалась с места только одна женщина. Она внимательно разглядывала уличный прилавок, уставленный грошовыми сувенирами – невзирая на то, что её толкали все, кому не лень.

– А почему без мироходцев нечем было бы торговать? – спросил Петер.

– На Танжере лет двадцать назад заварушка случилась, – объяснил Кат. – Все книги сожгли подчистую. По домам ходили, у хозяев отбирали и – в костёр. Потому-то у этого хера рогатого так мало книжек на местном языке. Их вообще мало. Приходится заказывать из других миров. Прибыльное дело, учёный люд бешеные деньги платит.

– Заварушка? А зачем книги сжигать стали?

Кат пожал плечами:

– Говорили, в них слишком много противоречий.

– У нас тоже заварушка была из-за… противоречий, – неохотно признался Петер. – И не одна. Но книг не жгли. А вот людей…

Он провёл рукой по стене дома. На ладони остались чешуйки синей краски.

– Интересно выходит. У них тут такое всё развитое. Ну, я имею в виду – техника, машины, света вон сколько по вечерам, да? И совсем не похоже, что они всего двадцать лет назад со знаниями боролись.

– Власть сменилась, – проворчал Кат. – Когда что-то подчистую сносят, потом это же больше всего хотят вернуть. И возвращают в тройном размере. Так всегда.

Они подождали, пока перекрёсток минует процессия, исходящая выкриками, пением, звоном струн и перестуком барабанов. На Танжере не было профессиональных музыкантов в обычном понимании этого слова – то есть, людей, которые зарабатывают тем, что играют для других. Здесь родители обучали детей музыке и танцам едва ли не раньше, чем грамоте. Любой из местных умел играть на двух-трёх инструментах и знал наизусть бесконечное количество песен. В Танжере пели хором и в одиночку, пели на свадьбах и похоронах, пели за работой и в послеобеденный жаркий час, когда принято было отдыхать всем городом. И вот так, собравшись под вечер на улице толпой, где никто не знал друг друга – тоже пели, и играли, и плясали до упаду. Музыка была любимым наркотиком танжерцев: слабым, зато бесплатным, и без похмелья.

Когда шумное сборище, наконец, схлынуло с перекрёстка, взгляду открылась стоявшая на углу зарядная будка. Дверь её медленно отворилась, наружу вывалился человек – бледный, в поту, с закрытыми глазами. Он бухнулся на тротуар и остался лежать, а в корытце монетоприёмника, висевшее сбоку будки, с глухим звоном посыпались медяки.

Кат подошёл ближе.

– Неплохой у них тут курс, – заметил он, заглянув в корытце. – На наши деньги где-то полтинник.

Петер нерешительно остановился над человеком. Тот еле слышно захрипел.

– Мы как-нибудь поможем? – спросил мальчик.

– Зачем? – Кат пожал плечами. – Сам оклемается. Не рассчитал сил, перестарался. Бывает.

Переступив через неподвижное тело, он двинулся вниз по улице. Однако спустя несколько шагов обнаружил, что идёт в одиночестве, и посмотрел назад.

Петер обеими руками выгребал деньги из монетоприёмника и ссыпал их лежащему в карманы куртки. На него косились прохожие – многие наверняка считали, что дюжина медяков станет неплохим дополнением к их бюджету. И планировали сюда вернуться.

Кат зашагал дальше. Вскоре его трусцой нагнал Петер.

– Так монетки целее будут, – объяснил он.

– Угу, – кивнул Кат. – Целее.

«Себе парень, конечно, ничего взять не догадался», – подумал он.

– Ну, я подумал, так правильно… – пробормотал Петер.

– Правильно, – послышался женский голос у них за спинами. – Молодец, мальчик.

Петер вздрогнул и оглянулся. Кат оглядываться не стал.

– От самой книжной лавки за нами идёшь,– сказал он, не останавливаясь. – Ты кто?

– Меня зовут Ариана, – женщина за его спиной откашлялась. – У меня к вам дело. Насчёт той книги, что вы ищете. Мы можем зайти куда-нибудь?

Кат прицелился пальцем в вывеску ближайшего кафе – яркую, как всё здесь, с большими красными буквами.

– Туда, – сказал он.

Они спустились в кафе: первым Кат, за ним Петер, женщина по имени Ариана – последней.

В зале, освещённом белым неживым светом кристаллов, царил гвалт. Местные не умели жить тихо. Здесь шумно ели, шумно обсуждали скачки и ящериные бои, шумно ссорились и ещё более шумно мирились. Кафе было пропитано запахами дыма, жареного мяса, кальянной смеси и местного чая – чёрного настоя, который не заваривали, как в Китеже, а кипятили на огне. Между столиков, подшаркивая и теряя на бегу верёвочные сабо, бегали официанты с мятыми лицами.

Короче, это была обычная дешёвая забегаловка – идеальное место для того, чтобы поговорить о важных вещах.

Кат отыскал столик у дальней стены, чудом оставшийся незанятым. Протиснулся к нему, задевая сидящих полами плаща. Уселся на стул с плетёной спинкой. Стул затрещал, но выстоял.

Петер пристроился на соседнее место. Женщина по имени Ариана села напротив, нервно одёрнула платье на коленях – простое, серое в горошек. Запахнула пиджак с высоким стоячим воротником.

– Выкладывай, – сказал Кат.

Она подалась вперёд.

– Я слышала, как вы спрашивали о книге, – голос был едва различим в общем шуме. – «Лучший Атлас». Книга у него. У Астера. Это мой брат.

– Рогатый? – уточнил Кат.

Женщина кивнула. В её облике угадывалось некоторое сходство с хозяином лавки – крупное сложение, массивный лоб. Однако, в отличие от брата, на голове Арианы не росли рога, а черты лица были мелкими: острые глазки под куцыми бровями, стянутые в короткую полоску губы, нос-кнопка, смотревший чуть в сторону. И все движения у неё тоже выходили мелкими, суетливыми. Даже кивала она так, словно боялась согласиться с собеседником. Коротко и несмело.

– Я могу достать книгу. Для вас. Но за услугу.

Кат откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

Ариана посмотрела ему в глаза, теребя пуговицу пиджака:

– Вы ведь мироходец?

Кат не ответил.

– Когда вы разговаривали с братом, я была в соседней комнате, – женщина ссутулилась. – Стены тонкие. Нечаянно подслушала…

– Что тебе нужно? – перебил Кат.

Плечи Арианы ещё сильней поникли. Полы пиджака разошлись, из-под воротника показалась татуировка – витиеватые буквы, изящно выведенное слово на местном языке.

– Оружие, – сказала она. – С другого света. Пистолет, стреляет ядовитыми иглами. Чтобы… Ну, следов не оставалось. После того, как…

Петер сцепил пальцы в замок и уставился на стоявшую посреди стола перечницу.

– Стреляет иглами? – переспросил Кат. – Знаю такой. Игломёт называется.

– Хорошо, – Ариана выпрямилась. – Можете достать?

Кат почесал мизинцем бровь.

– Могу, – сказал он. – Только он недешёвый вообще-то. Деньги есть?

Петер оторвался от созерцания перечницы и взглянул на Ката. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, передумал.

Ариана замялась.

– Деньги… Денег нету. Совсем.

– То есть, я должен его на свои купить? – Кат вытянул было под столом ноги, но задел лодыжку Арианы и убрал ноги обратно под стул. – Замечательно. Всё лучше и лучше.

– Могу натурой… – чуть слышно пролепетала Ариана. – Тут зарядная будка рядом…

Кат покосился на Петера. Тот сконфуженно выводил пальцем зигзаги по столу. Похоже, в его мире, как и на Танжере, такое считалось неприличным. Впрочем, Кату было плевать на приличия.

– Твоей натуры по местному курсу только на тарелку супа хватит, – сказал он. – Ладно, деньги найдутся. Можно узнать, зачем тебе такое оружие?

Ариана чуть дёрнула головой, мигнула.

– Человека убить, – сказала она.

Кат фыркнул.

– Ясное дело, – сказал он. – Я не о том. Зачем именно пистолет? Ничего не выдумать попроще, подешевле? Отраву там подложить или, не знаю, устроить несчастный случай? А то, может, у тебя особые способности имеются?

Петер протянул руку и аккуратно сдвинул перечницу на пару вершков влево. Потом передвинул обратно.

– Отраву не получится, – тихо, через силу сказала Ариана. – Он за этим следит. И способность у меня никудышная: могу долго обходиться без воды. Не поможет. А несчастный случай… Мне легче с пистолетом будет.

Она часто пристукивала каблуком по полу. Кат смотрел на неё, думая, как ему хочется встать, выйти из этой вонючей харчевни, перенестись на Китеж, объявить Будигосту, что ничего не вышло, вернуть золото и пойти домой. Спать.

Его осторожно дёрнули за рукав.

Кат повернул голову. Лицо Петера в искусственном свете было иссиня-бледным. Очень серьёзным.

– Ты правда собираешься ей помогать? – тихо, одними губами спросил он.

Кат хотел ответить «Не влезай, когда старшие разговаривают» или ещё что-то в этом роде, но тут его прошибло чужим воспоминанием.

Как всегда, не вовремя.

Он был маленьким, лет семи, ребёнком, и его били. Жестоко, по-взрослому. Каким-то гибким предметом, вроде тонкой палки или жокейского стека. Хлестали по рукам, по спине, по голове. Он визжал, но не слышал собственного визга, потому что сорвал голос. Потом откуда-то выбежала молодая женщина. Заслонила его собой. Дёрнулась от удара в лицо, упала. И его снова начали хлестать, ещё яростней, чем прежде. Он старался отползти, вертелся, собирался в комок: всё напрасно. А та, которая пыталась его спасти, лежала без движения, запрокинув голову и разбросав омертвелые руки.

На шее у нее чернела такая же татуировка, как у Арианы. Танжерские буквы, каллиграфически сплетённые в короткое слово.

Слово это было «раб».

Кат встряхнулся, прогоняя наваждение. «Сказала ведь: у неё никудышная способность, – вспомнил он. – У нас, на Китеже при таком раскладе стала бы чернью. Здесь это – прямая дорога в рабство».

– Ты собираешься… – снова зашептал Петер.

– Да, – оборвал его Кат.

И добавил, обращаясь к Ариане:

– Тебе ведь для брата пушка нужна?

Та распахнула глаза:

– Как вы…

– Если бы для кого другого, могла бы попросить любого мироходца, – Кат отбросил назад упавшую на лоб прядь волос. – В лавке, небось, часто кто-то из наших бывает. Специфика коммерции. Скажешь, нет?

Ариана потупилась, разглядывая собственные пальцы с обломанными ногтями.

– Но те, кто ведут дела с твоим братцем, заподозрят неладное, – продолжал Кат. – Могут доложить: мол, так и так, рабыня чего-то затеяла, поинтересуйся.

– Рабыня?.. – пшеничные брови Петера полезли на лоб.

– А тут появляюсь я, весь такой никому не знакомый и ни к чему не причастный. И ты решаешь, что настал везучий случай, – Кат снова скрестил руки на груди. – Ну, будем считать, что настал. Рассказывай.

Ариана не сразу подняла взгляд. Сперва долго смотрела на перечницу, ту самую, которая минуту назад была объектом пристального внимания Петера. Потом вздрогнула, поёжилась, быстро оглядела кафе, не задерживая ни на ком глаз. И только после этого посмотрела на Ката.

– У нас в Рабаде устраивают семейный праздник, когда девочка рождается, – сказала она тусклым голосом. – Девочку можно дороже продать. И берут охотней…

Кат молчал, ожидая продолжения. Пока он не услышал ничего нового.

Ариана коротко вздохнула:

– А родители жили бедно. Очень радовались, когда меня пристроили в обеспеченную семью. Там были хорошие люди. Не обижали. Я у них на кухне, по большей части, работала. Готовить научили всякое.

Подлетел бритоголовый щуплый официант, скороговоркой протараторил фразу на танжерском: вероятно, спрашивал, чего желают клиенты. Кат отрицательно качнул головой. Официант сделался мрачен, принялся что-то втолковывать. На божеский он не перешёл, но общий смысл угадывался и так – дескать, либо заказывай, либо выметайся. Кат спросил чая на троих. Бритоголовый помрачнел ещё сильнее, однако заказ принял и ушёл на кухню. Презрение излучала даже его узкая, затянутая в полинялую ливрею спина.

– Жила у них долго, – продолжила Ариана, когда он скрылся из виду. – Лет десять. Потом хозяин помер, хозяйка имение продала. Вроде как её обманули, не знаю, что было. Деньги со сделки быстро кончились, и она меня выставила на аукцион. Там…

Она прервалась, чтобы перевести дух. Петер смотрел на неё исподлобья, руки его под столом мяли и разглаживали ткань штанов на коленках.

– Там Астер меня и купил, – Ариана снова вздохнула. – Пришёл на рынок – аукцион в порту проводят, на невольничьем рынке... Я-то его узнала сразу, Астера, хоть вон сколько лет прошло. Ну, знаете, по рогам. Да и лицо такое. Узнаваемое.

Кат вспомнил физиономию владельца книжной лавки: жирный валик над бровями, тухлые глазки, каменная челюсть. Что верно, то верно, это лицо нескоро забудешь.

–…Нам запрещали с покупателями говорить, ну я ему улыбалась, – говорила Ариана. – Пока он торговался, пока документы подписывал – всё лыбилась, как дура. Ещё бы, думала ведь – родной брат пришёл выручить из неволи. Домой заберёт, заживём семьёй.

Она замолчала. Петер снова поправил перечницу.

Подошёл официант. Чудом не расплескав, брякнул на стол три кружки с чаем. Кат заглянул в свою. Чай был черней самого крепкого кофе и пахнул хорошо проваренной тряпкой.

– Я не юрист, – сказал Кат, отодвигая кружку, – но, по-моему, на Танжере положена скидка кровным родственникам. Как раз чтобы выкупить из рабства брата, сестру, и так далее. И подписать вольную. Верно?

Ариана кивнула:

– Да. Он потому меня и купил, чтобы скидка вышла. Но вольную подписывать – куда там. Даже не подумал. Просто поводок нацепил да повёл к своей коляске. Ни слова не сказал. Я-то ещё ничего не понимала. Дождалась, пока в коляску сели – тогда к нему обниматься полезла. Ну, он мне и выдал по первое число. Нос сломал...

– Взял себе рабыню по дешёвке, – кивнул Кат. – Ловко, молодец. А родители ваши – они что?

– Умерли, – просто сказала Ариана. – Погибли в аварии. За год до того. И он наследство получил. Вот эту книжную лавку.

Петер деликатно кашлянул:

– Извините, что спрашиваю, но почему он с вами так? Он… он за что-то держал зло? Хотел отомстить?

Ариана пожала плечами.

– Отомстить? Да нет… Мы с ним в детстве не ссорились особо. Жили, знаете, как все живут: старшая сестра, младший брат. Я за ним присматривала. Ругала порой, конечно – если хулиганил. Он, вообще-то, часто гадости делал. Топил кошек. Ребят поменьше колотил. Ещё пару раз таскал деньги у родителей… Ну, так. Всё по мелочи. Ничего особенного.

– И они его не продали, – утвердительно произнёс Кат.

Ариана помотала головой.

– Сначала он был слишком маленький. А потом у них дела пошли лучше. Даже книжная лавка появилась.

– Но тебя родители обратно не выкупили? – Кат попытался устроиться на утлом сиденье поудобнее, однако не преуспел.

Ариана снова пожала плечами – как-то наискосок, так что одно плечо поднялось выше другого:

– Наверное, им было не по средствам. Да и понятно: только дела пошли в гору – а тут такие расходы. Ещё ведь пришлось потратиться. Они сами родились с нормальными способностями. Папа чувствовал железо, искал руду. Мама быстро считала в уме. А мы с Астером – бесполезные. Вот… они ему на совершеннолетие купили гражданство. Это дорого у нас.

– Ему купили? А вам? – негромко спросил Петер. Он оставил в покое перечницу и взялся за кружку с чаем: двигал по столу взад-вперёд, потом вправо-влево, затем снова взад-вперёд. Чай угрожающе колыхался.

– Может, со временем и мне бы оформили, – Ариана поправила волосы и сложила руки на коленях. – Только не успели.

«Врёт? – думал Кат. – Вряд ли. Слишком паршивая история, чтобы быть враньём. Хотя для Танжера такое в порядке вещей. Сбагрили дочку, вырученные деньги вложили в дело. Мелкого сучонка, который всем пакостил, продавать не стали. Наоборот, занесли за него взятку в муниципалитет. Как-никак, мальчик. Наследник лавочной империи… А потом он вырос – и хлоп, авария. Готов поспорить, сынок им эту аварию и устроил».

– Скажите, – Петер всё дёргал кружку туда-сюда, – а вам обязательно его… Ну, убивать? Может, легче сбежать куда-нибудь? Или уговорить его подписать эту самую вольную?

Ариана улыбнулась – неловко, непривычно.

– Бежать некуда. Поймают. А вольную он в жизни не подпишет. Я чего только не делала.

На последнем слове она осеклась. Кат посмотрел в упор:

– Трахает тебя?

Она сжала губы. Еле заметно кивнула.

Зазвенело, плеснуло, покатилось. Петер с шипением вскочил, отряхивая брюки от разлитого чая. Стул со скрипом проехал ножками по кафельному полу.

– Из-звините, – пробормотал Петер, тряся обожжённой рукой.

– Я ж понесла от него, – сказала Ариана. – Три месяца назад. А он, как узнал, меня в живот бил. Пока не скинула.

Петер замер, держа покрасневшую ладонь на отлёте. Чай тёмной струйкой лился на кафель. От лужи поднимался пар.

– Человек! – гаркнул Кат на весь зал. – Тряпку неси!