Воля дороже свободы

VI

Они приходили.

Являлись из далёких уголков вселенной, из экспериментальных колоний, созданных волей Основателя. Шли на мой непрестанно транслируемый призыв, обращённый в космическую тьму. Изыскивали способ добраться до старушки-Земли – передавая друг другу якоря (а, скорей всего, воруя. Впрочем, как сказал осёл доярке: метод не важен, важен результат).

Здесь они получали от меня щедрые подношения. Скольких мироходцев я одаривал деньгами и драгоценностями! В ответ каждый из них делился знаниями о планетах, на которых ему доводилось побывать. Знаниями – и якорями. Частицами посещённых миров. Я вплавлял эти частицы в инертную оболочку, создавал очередную копию атласа, а потом вручал её моему гостю. Вручал, надеясь, что тот найдёт способ бороться с разбушевавшейся Великой Пустыней. И гость уходил.

Они все уходили.

Навсегда.

Никто из них не справился. Никто не вернулся. Никто не совладал с нашей общей бедой.

Но, если ты читаешь эти строки, о путник, то у нас ещё есть надежда. Быть может, ты не слышал зова, ибо мощность моих передатчиков не безгранична. Если книга всё же каким-то образом попала тебе в руки, молю, не медли!

Отец зла ждёт тебя на острове солнечной тюрьмы. Отправляйся во всеоружии и будь наготове.

Лучший Атлас Вселенной

– Отец зла ждёт тебя на острове солнечной тюрьмы, – прочитал Кат вслух. – Отправляйся во всеоружии и будь наготове.

– Отец зла, – повторил Петер. – Думаешь… думаешь, это он?

– Кто «он»? – хмуро спросил Кат.

– Мне кажется, речь идёт об Основателе. Не знаю, кого ещё можно было бы так назвать.

– Ну так пойдём и посмотрим, – сказал Кат.

Он не ошибся тогда, ночью, в заброшенном доме. Неизвестный автор атласа позаботился-таки о переводе – даже о нескольких переводах. После страниц с эллинским текстом следовали главы на каком-то наречии, которое напоминало родной язык Петера. Увы, лишь напоминало: знакомые мальчику литеры складывались в непонятные, словно бы нарочно исковерканные слова. Кроме того, пару дюжин листов заполняли составленные из чёрточек иероглифы – Кат не встречал таких ни в одном из миров и с трудом представлял себе людей, которые по доброй воле согласились бы пользоваться каракулями вместо нормальных букв либо рун.

Вероятно, в самом начале книги когда-то были главы, записанные понятной всем людям божественной речью. Но теперь на месте безжалостно вырванных страниц остались только торчащие из корешка лохмотья.

Потратив изрядное время, Кат нашёл переводчика – старого морщинистого раба, числившегося при местной библиотеке. Тот оказался бойким трудягой и осилил атлас за неделю, исписав толстую тетрадь мелким крысиным почерком. При этом выяснилось, что в середине книги также не хватает листов. По счастью, старик знал не только эллинский и кое-как восполнил недостающее, разобрав иероглифы.

Всю неделю раб ел и пил на Катовы деньги, жил в его гостиничном номере, а каждый вечер из библиотеки наведывался специальный человек, который проверял, не повредил ли Кат муниципальную собственность (раба), и забирал арендную плату. Весьма, надо сказать, немалую. Хорошо, что в местных банках охотно принимали золото.

В итоге, Кат пришёл к выводу, что здорово переплатил за услуги. Готовый перевод изобиловал сведениями, которые не имели ни малейшего практического смысла. Например, в предисловии кратко пересказывалась история миров Основателя – и без того известная даже ребёнку. Послесловие было посвящено рассуждениям на отвлечённые темы: безымянный автор размышлял о законах общества, о природе добра и зла, о судьбах человечества и так далее. Своё многословие он гордо объяснял любовью к правде, которая для него была превыше всего на свете.

При этом в книге катастрофически не хватало важных фактов – возможно, виной тому были утраченные листы. Взять хотя бы фразу про «отца зла» и «остров солнечной тюрьмы». Кат предпочёл бы чуть более конкретные указания. Скажем, «существо, известное как Основатель, находится в мире, который аборигены называют так-то. Следует опасаться того-то и того-то. Перед контактом рекомендуем тщательно проверить местность на наличие замаскированных мин и ловушек». Тем не менее, он прочёл всё с первой до последней страницы – продираясь сквозь метафоры, одолевая смысловые провалы, перескакивая через философские построения.

И, если верить написанному, впереди ждали очень тяжёлые времена.

– Пойдём и посмотрим, – повторил Кат, пряча тетрадь в рюкзак. – Во всеоружии и наготове. Чего думать-то.

Петер кивнул.

– А идти вот так не опасно? – спросил он. – У нас ведь только нож.

– Не у нас, – сухо поправил Кат. – У меня. Это мой нож.

– Ну да, – сказал Петер. – Но… Основатель, наверное, не очень испугается складного ножа. Как думаешь?

– Я думаю, что ты прав, – сказал Кат. Он поднялся с кресла, выпрямился во весь рост, под самый гостиничный потолок, и достал из кармана футляр с чёрными очками. – Основателя вообще хрен напугаешь. Неважно чем: ножом или там гаубицей. Он – бог. Боги людей не боятся.

– Ну да, – сказал Петер поникшим голосом.

– Пойдём, – сказал Кат, цепляя дужки очков за уши.

– Ну да, – повторил Петер ещё более вяло. – Демьян, а ты… Ты уверен, что нам туда надо? На все сто уверен?

Кат шумно и длинно выдохнул. «На все сто» было выражением, принятым в родном мире Петера. По-божески оно звучало неимоверно глупо. И неимоверно раздражало. Как и всё остальное сейчас.

– В книге сказано… – очень терпеливо начал Кат.

– Да помню я, что там сказано, – перебил вдруг Петер с тоской и досадой. Это было так на него непохоже, что Кат решил не развивать тему.

– Доставай мешок с песком и хватайся за руку, – сказал он. – Раз помнишь.

Разрыв всегда казался Кату по-своему красивым местом. Просто эту красоту что-то постоянно мешало оценить как следует: то дневное раскалённое солнце, то ночной холод. Однако на сей раз им с Петером посчастливилось застать в Разрыве рассвет – час, когда ночь уже уступила права дневной жаре, а та ещё не успела набрать силы.

Утро было нежным, как подтаявшее мороженое. Солнце пряталось за горизонтом, и дюны, лишённые теней, казались волнами: вокруг будто бы простиралось застывшее море. Небо меняло цвет, неторопливо пульсировало, наливалось по краю алым соком. Глядело на крошечных, затерявшихся в пустыне людей с равнодушием вечного существа – как сами люди глядят на пыль, на дым, на дождевые капли.

И ещё – стояла тишина. Молчал песок, молчал с ним заодно ветер. Молчали дюны, набираясь сил, чтобы после восхода медленно пуститься в дорогу, песчинка за песчинкой, опадая и перекатываясь. Молчали кусты винограда, и это было единственное живое молчание в мире, предназначенном для мёртвых.

На востоке понемногу светлело.

– Вот это да, – сказал Петер. – Демьян, а давай в Разрыв только по утрам ходить?

– Суточные циклы не совпадают, – сказал Кат, роясь в рюкзаке. – Никогда не угадаешь наверняка.

– Жалко. Так здорово утром тут…

– Пневма всё равно уходит, – возразил Кат. – Хоть утром, хоть вечером.

– А вечером тоже, наверное, здорово?

Кат достал атлас и почесал его корешком обросшую щетиной челюсть. Обвёл взглядом из-под очков розовый край горизонта, гладкие спины дюн, чёрные пятна кустов.

– Да, – сказал он. – Вечером тоже.

Последние страницы атласа были особенными. Их действительно сделали из мусора – или из чего-то, очень похожего на мусор. Обломки веточек с тонкой, лоскутами отслоившейся корой и налипшим мхом. Травинки, сплетённые в неряшливый буро-зелёный ковёр. Мелкий гравий вперемешку с песком и комочками земли. Нечто тёмное, волокнистое, похожее на торф. Клочки грубой шерстяной ткани. Всё это – и ещё многое другое – спрессовали и вплавили в какой-то материал, похожий на тончайшее гибкое стекло.

Каждая из страниц была якорем. Проверенным, надёжным, удобным ключом к другому миру.

«Отправляйся во всеоружии и будь наготове».

Библиотечный раб пронумеровал листы, так что ошибки быть не могло. Да и сам вид якоря не дал бы ошибиться. Замурованные в стеклистую оболочку, поблескивали кварцевые песчинки, тут и там сияли перламутром осколки раковин. Ближе к краю страницы виднелся скелетик крошечного рачка. Словно кто-то зачерпнул горстью песок на неведомом берегу – там, где всегда жарко и пахнет морем. Зачерпнул, разровнял и впечатал в диковинный прозрачный лист.

– Всё, пора, – сказал Кат.

Петер уцепился за его локоть и глубоко, прерывисто вздохнул.

Кат достал булавку из-за отворота плаща. Кольнул палец, мазнул по странице.

– Поехали, – выговорил он.

И тут же сощурился, потому что в глаза ударил солнечный свет. Такой яркий, что даже очки не были ему помехой. Но это солнце не стремилось выжечь глаза и высушить плоть – оно просто светило и грело.

Петер отпустил локоть Ката и, моргая, огляделся.

– Ух ты, – сказал он. – Океан. Это же океан!

Расстёгивая на ходу куртку, он медленно пошёл к воде. Которая сверкала миллионом искр, шелестела и плескалась о берег. Которая собирала и тут же распускала на своей рябой шкуре пенные гребешки волн. Которой было много, много, много. Которая и называлась – океан.

Кат снял было очки, но подумал и снова надел. Мир выцвел, потеряв в волшебстве, зато прибавив в чёткости. Китеж тоже стоял на морском берегу. Но вечно сонное, мелковатое Стеклянное море, равнодушно принимавшее в себя илистые воды речки Удачи, было совсем, совсем другим.

«Будь наготове», – вспомнил Кат и, отвернувшись от берега, принялся разглядывать место, куда их забросил атлас.

Место казалось совершенно диким. Необжитым, нехоженым. Вдоль берега стелилась кайма сине-зелёного кустарника, похожего на китежский можжевельник, с проблесками алых ягод в колючей гуще листвы. Там и сям торчали пальмы – низенькие, Кату по плечо. В дюжине шагов от берега пальмы становились выше и мощнее, а чуть дальше стоял настоящий густой лес, где с беспечным остервенением перекрикивались птицы. И, словно нарисованная художником, набившим руку на салонных пейзажах, виднелась над лесом гора – невеликого размера, судя по тому, что её пологую вершину не застила полуденная дымка.

«Остров солнечной тюрьмы, – подумал Кат. – Солнце есть, тюрьмы не видно. Или я плохо смотрю, или раб напортачил с переводом. А может, атлас брешет? Но зачем тогда мне сказали его искать?.. Неужели мальчишка прав, а я ошибся, и сон – просто сон, и всё впустую? Впрочем, авось ещё увидим эту тюрьму. А то и что похлеще».

Он вдруг осознал, что вспотел – хоть выжимай – и с отвращением стянул душный, пропахший танжерской гостиницей плащ. Спохватившись, привычным жестом задрал манжету рубашки: камень светился, подсказывая, что с кормлением можно повременить.

– А вода-то тёплая, – послышалось от берега.

Кат обернулся. Сзади стоял Петер – взъерошенный, с мокрыми рукавами. Он успел скинуть ботинки и закатать до колен штанины. Ступни, блестевшие от воды, были по низу облеплены песком.

– Купаться потом будешь, – сказал Кат. – Сперва бога найдём, потом все развлечения. Если живы останемся.

Он перекинул плащ через плечо и зашагал вдоль берега. Петер, подобрав с песка куртку и ботинки, пустился следом.

Шли долго.

Шелестел пальмовыми листьями ветер, плескался океан, вопили в лесу птицы. Солнце, неторопливо поднимаясь по небу, грело исправно и ровно, как хорошо раскочегаренная машина. Берег исподтишка загибался в дугу, так что гора всё время маячила слева.

Кат вспоминал то, что прочёл в тетради.

Даже если сделать скидку на неточности перевода, вырисовывалась весьма тревожная картина. Неизвестный автор атласа знал о беде, приключившейся с Китежем. Больше того: беда эта была гораздо серьёзней и обширней, чем полагал градоначальник Будигост. Разрыв пробивался в реальность повсюду. Это случилось и на родной планете автора (которую он называл не иначе как «старушка-Земля»), и в других мирах. Просто зарождавшуюся катастрофу не везде успели заметить. Где-то – например, на Танжере – пустынные язвы появились совсем недавно. И росли далеко от крупных городов. Пока – далеко.

Что же до методов борьбы, то всё обстояло ещё хуже.

Никто не знал, как победить Разрыв.

Ни одна живая душа.

В последней главе рассказывалось о том, что похожее бедствие уже происходило несколько десятков лет назад. Правда, тогда оно закончилось быстро и не повлекло за собой больших разрушений. Но Земле пришлось туго: видимо, из-за того, что она была заселена гуще прочих планет. Сдержать натиск пустыни – и то ценой огромных потерь – удалось лишь неким существам, которых автор называл то «моими могущественными друзьями», то «учителями и покровителями», то вообще «богами». Вероятно, с настоящими богами означенные личности не имели ничего общего. Они не взимали дань пневмы, не развивали науку, не управляли государствами, да и вообще избегали вмешиваться в дела людей. Тем не менее, так называемые боги обладали недюжинными магическими способностями.

К сожалению, в этот раз их способностей для удержания Разрыва не хватило. Пустыня разрасталась, грозя поглотить Землю целиком. Видя своё бессилие, боги поручили автору поиски средства, которое положило бы катастрофе конец.

Средство это до сих пор не было найдено. Несмотря на то, что его искали очень многие люди.

В том числе – Кат.

– Рыба играет! – раздался голос Петера. – Демьян, глянь! Прямо из воды выпрыгнула!

Занятый мыслями, Кат прошёл ещё несколько шагов. Раздавил пустую ракушку, пнул валявшийся поперёк дороги обломок плавника, отбросил со лба мокрую от пота прядь волос. И лишь после этого посмотрел – но не вправо, на прыгающую рыбу, а влево, туда, где неизменно виднелась плоская коричневая вершина, и где с недавнего времени мерещилось ему нечто подозрительное.

С минуту он всматривался в блёклую синь, щурясь сквозь очки.

Потом сказал:

– В рот мне мёд. Похоже, нашли.

– Что там? – Петер встал рядом. Добавил тише: – Пойдём ближе посмотрим?

– Придётся, – бросил Кат. – Ботинки надень.

Путь шёл в гору, идти было тяжело. Лес на этой части острова почему-то не рос, зато можжевельник стоял густо, и порой между колючими, прилипчивыми ветками вовсе исчезал просвет. Кат с Петером пробирались сквозь кусты, ноги скользили по многолетней, слежавшейся в рыжее одеяло подстилке – а вверху всё заметней становилось то, что ещё четверть часа назад было совершенно незаметным.

В воздухе реяло хрупкое, бесцветное мерцание. Будто над островом – над большей его частью, кроме самого побережья – опрокинули резную хрустальную вазу. И её гигантские ломаные грани сверкали, становясь видимыми на долю секунды: то у земли, то чуть повыше деревьев, а то и вовсе в зените.

– Солнце поднялось, – пыхтел Петер, ломая податливую хвою. – Пока низко стояло, не видно было… А теперь – вот…

– Тише будь, – сказал Кат, отгоняя от виска мошку.

– Извиняюсь, – пробормотал Петер и тут же, зацепившись за что-то ногой, грохнулся на старую, насквозь прогнившую корягу. Раздался длинный, раскатистый треск, в воздух поднялось облако трухи, замелькали всполошенные бледные бабочки.

Кат бесстрастно глядел, как мальчик, пытаясь встать, возится среди обломков дерева, разворошенных ветвей и раздавленных ягод.

– Ну извиняюсь же, – буркнул Петер, приняв наконец вертикальное положение. – Корней тут внизу понатыкано…

– У нас хорошая новость, – сказал Кат. – Если Основатель находится здесь, он наверняка всё это слышал. И, раз мы ещё живы, думается, убивать он нас не намерен. Во всяком случае, сразу.

Петер виновато понурился. Светлые вихры торчали в разные стороны, за ухом застряла веточка.

– Ну, мы это… пойдём, что ли, дальше? – предложил он вполголоса.

– Пришли уже, – ответил Кат. И скупо повёл рукой, показывая.

Кусты перед ними обрывались ровной линией, которая уходила вправо и влево, опоясывая остров вдоль берега. За линией, абсолютно неуместные и невозможные здесь, в диком краю, виднелись огородные грядки. Аккуратные, окученные, прополотые. Дюжина рядов, полсотни травянистых высоких растений в каждом. Широкие бледные листья вяло покачивались на ветру.

– Это что? – спросил Петер и вытер пот со лба.

– Похоже на табак, – воспользовавшись передышкой, Кат снял очки, сложил в футляр и спрятал в карман. – На Китеже махорка растёт такая же.

– Бог курит табак? – Петер шагнул к границе, отделявшей грядки от диких кустов. Медленно, робко протянул ладонь.

Кат схватил его за шиворот и оттащил. Поискав, подобрал камешек. Бросил, целя повыше.

В трёх саженях от земли полыхнуло белым. Раздалось шипение. По незримому барьеру потёк раскалённый комок лавы. До земли дотечь не успел: вначале уменьшился, затем распался на отдельные длинные струйки, а через мгновение и они растаяли, изойдя на пар. В воздухе поплыл едкий запах.

– Вот так, – заключил Кат. – Не суйся.

Петер на всякий случай отступил на шаг.

– Силовой купол, – произнёс он хрипло. – Я про такие читал. Сверху, наверное, тоже закрыто.

Кат в раздумье поскрёб макушку. Кто-то потратил изрядные силы и средства, чтобы построить здесь, на острове сложное техническое устройство. Опасное к тому же. Необходимо было доставить сюда материалы, инструменты, запчасти. Найти специалистов – редких, самого высокого уровня (Кат, к примеру, не знал ни одного такого специалиста). Оплатить их труд. Всё это – с целью оградить нечто в центре острова.

Зачем?

Ограду строят в двух случаях: либо намереваются защитить то, что находится внутри, либо наоборот. Защищаться здесь решительно не от кого; разве что в океане водятся крупные хищные чудовища, которые время от времени выходят на сушу. Или, скажем, такие чудовища летают в небе. Силовой купол, безусловно, спасёт и от морских гадов, и от летучих. Но не проще ли убраться подальше с острова, на котором так рискованно жить? Тем более что климат здесь жарковат, для курорта не слишком подходит. И рудных месторождений явно не имеется; в противном случае на вершине горы виднелся бы завод, а в воздухе было бы не продохнуть от промышленной гари. Нет, купол сделали не для того, чтобы искать под ним защиты.

Значит, внутри кто-то есть.

И этот кто-то – очень, очень опасен.

– Демьян, – тихо позвал Петер, – ты чего-нибудь понимаешь?

Кат кивнул.

– И что это такое?

Кат прихлопнул на шее кусачую муху.

– Тюрьма, – ответил он. Хотел сказать потише, но получилось довольно громко и даже сердито. Всё муха виновата: больно тяпнула, проклятая.

– Как в книге… – начал было Петер.

– Да, это тюрьма, – произнёс незнакомый голос.

Кат быстро шагнул назад, вскинул руку с растопыренными, напряжёнными пальцами. Петер кубарем ломанулся в можжевеловые заросли, но весь спрятаться не сумел: голова осталась торчать снаружи.

Из-за табачных кустов вышел мужчина в клетчатой рубашке, поношенных штанах и соломенной шляпе. Был он крепким, поджарым, сильно небритым. Из-под шляпы падали на лоб тёмные с проседью волосы. В правой руке мужчина держал мотыгу на длинном черенке. В левой покачивалось ржавое ведро.

Некоторое время он стоял, переводя взгляд с Ката на Петера и обратно. Затем поставил ведро наземь и оперся на мотыгу.

– Покой вам, ребята, – сказал он. – Меня звать Джон Репейник.

– Демьян Кат, – сказал Кат, опуская руку.

– Петер Шлоссель, – сконфуженно представился Петер.

– Славно, – сказал тот, кто назвался Джоном Репейником. – Весьма рад знакомству. Я бы пригласил вас отобедать, но эта грёбаная штука (он кивком указал на невидимую границу) ничего, кроме воздуха, не пропускает. Поэтому, если хотите есть, советую вон те красные ягоды. Довольно вкусные, особенно с голодухи. А чуть дальше, помнится, течёт ручей. Вода чистая, можно пить.

На вид ему было лет пятьдесят. Но, закончив говорить, он коротко ухмыльнулся – и сразу показался молодым, не старше тридцати.

– У нас всё с собой, – отозвался Кат.

– Спасибо, – прибавил Петер. Он выкарабкался из кустов и подошёл ближе к невидимому куполу. – Прошу прощения, что спрашиваю. Вы – Основатель?

Джон Репейник снова оскалился в ухмылке. Только на сей раз она вышла довольно безрадостной. И моложе его не сделала.

– Частенько мне в последнее время задают этот вопрос, – сказал он. – Правда, не всегда вот так сразу…

Он замолчал, морщась и потирая под шляпой лоб. Кат тоже молчал, потому что не знал, чего ожидать от бога, которого спросили, действительно ли он бог. Молчал и Петер, скорее всего – из вежливости.

– Ладно, – сказал Джон Репейник. – Чего время впустую тратить. Вы – мироходцы, иначе не смогли бы сюда попасть. Так?

– Да, – ответил Кат.

– И кровь у вас, наверное, белая? – спросил почему-то Репейник.

– Извините, – подал голос Петер, – а какая ещё бывает?

Репейник вздохнул.

– Не поверишь, – сказал он, – но по работе мне, как правило, попадалась красная. Впрочем, неважно. Важно, что вы – люди с белой кровью, умеете ходить в Разрыв и ищете Основателя.

– Не совсем, – сказал Кат как можно учтивей. – Мы ищем того, кто знает, что делать с этим самым Разрывом. Вы мальчонку вообще не слушайте. Он чудит иногда и вопросы задаёт бесперечь.

– А по-моему, достойный юноша, – возразил Репейник, разглядывая Петера. – Мне отсюда, конечно, толком не разобрать. Но опыт, знаешь ли, подсказывает, что у него в голове полный порядок. В отличие от тебя, громила.

Тут Репейник посмотрел на Ката – так, что тому захотелось попятиться. Но Кат не попятился.

«Не нравлюсь я ему, – подумал он и вдруг почувствовал прилив злости. – Что ж, на колени упасть теперь? А иди-ка нахер, господин Основатель. Вряд ли ты меня достанешь из-за этой стенки. Ну, а достанешь – значит, судьба такая».

И, не моргнув, он уставился на Репейника в ответ.

Они глядели, и глядели, и глядели. Один – из-под полей самодельной шляпы, другой – сквозь упавшие на глаза пряди волос. Солнце стояло в зените, равно слепя обоих. В воздухе посверкивал хрустальный барьер. Было очень, очень жарко.

«Не похож он на портреты и статуи, – думал Кат. – Потрёпанный какой-то, да и ростом не особо вышел… Ну давай, шарахни уже молнией, или что ты там умеешь».

Спустя минуту Репейник покачал головой и опустил глаза.

– Садитесь, – сказал он. – Да поближе, чтобы мне горло не драть. Буду рассказывать, и рассказывать долго. Так что располагайтесь.

«Поди ж ты, – Кат смахнул заливавший брови пот, – кажется, поживу ещё малость».

Он скинул рюкзак, положил на него плащ и сел сверху. Петер, подумав, устроился на собственной куртке, расстеленной поверх им же затоптанных веток.

Репейник махнул рукой:

– В тень ступайте, не то обгорите. Пацан вон уже розовый, как поросёнок.

Кат решил не спорить и переместился левее, туда, где одинокая пальма отбрасывала на землю полуденную синюю тень. Петер, извозив куртку в пыли, примостился рядом.

Репейник положил мотыгу и уселся под табачным кустом на перевёрнутое ведро.

– Так, – сказал он. – Для ясности: вы не первые, кто сюда приходит. И даже не десятые. Поэтому я примерно в курсе, что вам нужно.

Петер несмело поднял руку – точно в гимназии на уроке:

– А что стало с теми, кто был до нас?

– Не знаю. Может быть, вы узнаете. Видите ли, здесь в последнее время частенько появляются люди с книгой в руках. И все хотят остановить Разрыв. Я рассказываю им то, что мне известно. Они благодарят, прощаются. И уходят. С концами. Правда, сегодня впервые пришли аж двое сразу. Интересно, кстати, отчего так?

Он вопросительно посмотрел на Ката. Тот покачал головой:

– Мироходцы обычно держатся поодиночке. Конкуренция. У нас… особый случай.

Петер сощурился на солнце:

– Выходит, кто-то их… Ну, нас – таких, как мы – сюда направляет?

– Поначалу гостей ко мне снаряжал какой-то старик из Эллады, – Репейник неопределённо покрутил ладонью. – Это такая маленькая страна на Земле… Не суть. Но в последнее время их приводят сюда сны. Верней, один и тот же сон. Кто-то настойчиво советует мироходцам найти определённую книжку – «Атлас Вселенной», если не ошибаюсь. Ну, а потом они следуют указаниям из книжки. И оказываются здесь.

Петер поглядел на Ката с той смесью восхищения и страха, какая бывает написана на мордочках очень маленьких котят.

«Вон оно как, – подумал Кат. – Тот солнечный мужик, выходит, дело на поток поставил».

– Ладно, – Джон хлопнул по коленям. – Сейчас я буду говорить, а вы – слушать. Вопросы потом. Начнёте перебивать – до вечера не закончим. Ясно?

– Ясно, сударь Репейник, – сказал Петер смирно и с почтением.

– Джон, – сказал Репейник. – Можно просто Джон.

Сверкнул на солнце портсигар. Это был самый старый и потёртый портсигар из всех, что видел Кат. Репейник сунул в рот небольшую тёмную самокрутку и извлёк из нагрудного кармана силовой кристалл с прикрученными к концам проводками. Сжал кристалл между указательным и большим пальцами. Встряхнул.

Кристалл полыхнул фиолетовым – так, что даже на ярком солнце стало больно глазам.

Репейник прикурил от проводков, помахал кристаллом в воздухе, остужая его, словно простую спичку, и небрежно спрятал обратно в карман.

– Ни хера себе, – сказал Кат, не сдержавшись.

Кому угодно потребовалось бы копить пневму неделями, чтобы провернуть такой фокус. Да и не смог бы обычный человек высвободить всю накопленную энергию за долю секунды. А если бы и смог, то уже валялся бы при смерти.

Бог, который просил называть его просто Джоном, подмигнул Кату и смачно затянулся.

– Что ж, – сказал он, выпуская толстую струю дыма. – Начнём, пожалуй. Я попал на этот остров двести лет назад, по чистой случайности…

Это был длинный рассказ.

Кат слушал – не перебивая, потому что его так попросили, и ещё потому, что сам не терпел, когда перебивают.

Петер тоже слушал. Молча, внимательно-внимательно, будто стараясь запомнить каждое слово.

А временами Кату казалось, что рядом был ещё кто-то.

Невидимый, неощутимый.

И очень печальный.