Вольноопределяющийся

Глава 4

— Уважаемые господа, прошу поднять бокалы за благополучное разрешение, казалось бы безвыходной ситуации. — голос полковника от инфантерии в отставке Родионова Владислава Терентьевича градоначальника уездного города Боровеска слегка подрагивал от переполняющих его радостных эмоций, а также ранее принятого игристого вина. — Предлагаю отметить нашего славного Геннадия Петровича. Если бы не он…

Городничий не стал глубоко вдаваться в суть того, что могло бы случиться, если бы хитроумный штабс-капитан не избавил город от крайне опасного сидельца — всем присутствующим было и без объяснений понятно, каким семейным беспределом грозил им суд над Андреем Воронцовым. А теперь, когда все так здорово разрешилось, можно немного расслабиться в лучшей ресторации Боровеска с неброским названием «У Протвы».

Тост господина Родионова был принят уважаемой публикой с энтузиазмом. Присутствующие дружно поднялись с мест и столь же дружно поддержали Родионова.

Непривычный к вниманию столь уважаемой публики начальник тюрьмы только хлопал глазами. Видит Бог, он старался всячески помочь юноше исключительно из уважения и благодарности к Василисе Егоровне. То, что его поступок стал фактически спасением непосредственного начальника, иже с ним прочих важных лиц города явилось для скромного служащего едва ли не откровением. Его красавица супруга не пользовалась косметическими средствами от Третьяковой, поэтому во фронде, устроенной дамами света своим мужьям, участия не принимала.

Следующим за городской головой с тостом выступил обер-полицмейстер Лука Ильич Товстоногов. В витиеватой форме он поздравил присутствующих с успешным завершением «адовых мучений» и как бы в шутливой форме укорил городского голову:

— Хочу обратить ваше внимание, дорогой Владислав Терентьевич, на одно весьма щекотливое обстоятельство. Овчинников Геннадий Петрович изволит занимать место начальника тюрьмы вот уже более пяти лет. Должность майорская, а этот воистину скромный человек ни разу не написал прошение о повышении его в звании…

— Понял, понял вас Лука Ильич, — перебил тостующего городской голова. — Однако упрек ваш справедлив лишь отчасти, ибо рапо̀рт о представлении штабс-капитана Овчинникова к внеочередному майорскому званию, в полном соответствии занимаемой им должности, был мною подписан и отправлен по инстанции сегодняшним утром. Надеюсь, не пройдет и двух недель, как в этом ресторане мы будем чествовать новоиспеченного майора Геннадия Петровича Овчинникова.

На что возбужденная принятым алкоголем присутствующая в заведении уважаемая публика отреагировала трехкратным «Ура!» и бурными аплодисментами.

Будущему майору, по заведенной традиции, тут же поднесли чарку водки объемом едва ли не в полштофа и заставили выпить в один прием. Далее в голове Овчинникова всё слегка помутилось, завертелось и закрутилось в сплошном водовороте неожиданных событий, случившихся с ним в течение двух последних суток…

После разговора с начальником тюрьмы процесс моего поступления на воинскую службу в статусе вольноопределяющегося надолго не затянулся.

Первым делом заглянул в камеру забрать рюкзачок и распрощаться с сокамерниками. Заодно посоветовал им воспользоваться моментом и уйти от уголовной ответственности, подавшись в вольноопределяющиеся. Мое предложение особого энтузиазма не вызвало, но кое-кто, судя по выражениям лиц, призадумался. Народ посетовал на то, что с моим уходом снова начнут кормить невкусной баландой. Но тут уж я ничего не могу поделать, Третьякова не обязана кормить всю эту голытьбу за свой счет.

На выходе мне выдали по списку конфискованные при задержании вещички, деньги и документы. Затем в сопровождении все тех же двух бравых воинов вышел в тюремный двор, где меня поджидал штаб-с капитан и… весьма неожиданно, Василиса Егоровна Третьякова. Вот уж никак не ожидал её увидеть, поскольку только вчера навещала. Отметил, что бабуля не одна, а в обществе незнакомого черноусого господина. На первый взгляд, человек приличный, судя по выправке, из бывших военных. С Егоровны не сводит влюбленного взгляда. Ну ничего себе, какие тут шекспировские страсти творятся, пока я сижу за решеткой!

После непродолжительных телячьих нежностей, бабуля перевела взгляд на своего сопровождающего.

— Это, Андрюшенька, наш сосед Черемисов Пров Николаевич, отставной майор и… ну… в общем…

Чтобы как-то сгладить зависшую в неловкость, я обнял смущенную до покраснения щек опекуншу и еле слышно, только для нее прошептал на ушко:

— Поздравляю, бабушка, у тебя отменный вкус. Надеюсь в недалеком будущем понянчить вашего карапуза или карапузов. Физиологических препятствий этому в настоящий момент я у тебя не наблюдаю, да и майор мужик вполне себе добротный.

— Да ну тебя, Андрей! — еще более засмущавшись, оттолкнула меня женщина.

— Полноте, дорогая и любимая моя Василиса Егоровна, слепым нужно быть, чтобы не понять, какие отношения у вас с Провом Николаевичем. Совет вам, да любовь!

Затем состоялась официальная церемония знакомства с Черемисовым. Мы крепко пожали друг другу руки.

— Андрей Драгомирович, жаль, что наше знакомство состоялось при столь трагических обстоятельствах. Однако я безмерно рад, что ваши судебные мытарства наконец-то благополучно разрешились. А насчет военной службы, я более чем уверен, что даже не будь под следствием, вы бы непременно выбрали волонтерскую стезю. Ибо, в лихую для нашей любимой Родины годину отсиживаться в тылу вам не позволила бы гражданская совесть и честь порядочного человека. Я бы и сам немедленно отправился на фронт, к сожалению, по состоянию здоровья к прохождению дальнейшей службы признан негодным…

Ну понесло майора. Чувствуется стержень. М-да, послужи-ка двадцать пять годков и гарантированно станешь отмороженным патриотом. Слишком уж сильно он верит в меня. Признаться по совести, вряд ли я даже в самую лихую годину при других обстоятельствах добровольно отправился в окопы вшей кормить и гастрит зарабатывать на казенных харчах. Однако выбирать не приходится и делать кислую мину также не стоит. Наоборот, я гордо выпятил грудь, дескать, всю жизнь мечтал громить супостата.

Вот тут в моей голове неожиданно возник резонный вопрос, который я задал Третьяковой:

— Василиса Егоровна, а откуда ты узнала, что я пойду в армию?

— Дык, Геннадий Петрович по утряне посыльного прислал, дескать, подал Андрюшенька прошение на воинскую службу вольноопределяющимся, если желаете с ним — то есть с тобой — попрощаться, приезжайте немедленно, поскоку уже сёдни к вечеру тебя в Боровеске не будет. Ну мы с Провом Николаевичем тут же и подхватились.

Я посмотрел на засмущавшегося Овчинникова. Ну жучара! Впрочем, не будь он знатоком человеческих душ, не быть ему на столь щекотливом месте службы. Психолог, чисто психолог, меня просчитал на раз. Впрочем, молодец, обеспечил свидание с моей дорогой и любимой бабушкой перед отбытием к месту службы. Тьфу на меня! Какая она бабушка?! Самая, что ни на есть, девица на выданье — эвон как на нее поглядывает бравый майор.

Я оценил еще раз более внимательно состояние здоровья Прова Николаевича. Более или менее нормально всё у него в организме, нет ничего такого, с чем бы не справилась его будущая супруга.

Чтобы успокоить штабс-капитана, кивнул ему и с улыбкой сказал:

— Спасибо Геннадий Петрович!

— Не за что, Андрей Драгомирович, я в вас не сомневался, поэтому взял на себя заботу оповестить Василису Егоровну о вашем решении.

Еще я несказанно рад за местное начальство и, разумеется, за их жен. Если они тут не сволочи самовлюбленные, штабс-капитан, как минимум, должен получить капитана, в придачу к повышению в звании орденок какой. Тут война во всю идет, под шумок можно любого военнослужащего щедро одарить ништяками.

Вот мне по той жизни никаких правительственных наград так и не обломилось. Я с удивлением смотрел по телевизору на всяких юных девчонок и парней из военизированных учебных заведений, увешенных медальками и разными знаками. Но еще больше меня удивляли дамы, одетые в военную форму и в нехилых званиях, чьи груди четвертого плюс размера украшали иконостасы, коим сам дорогой и любимый Леонид Ильич мог бы позавидовать. Представить себе не могу, сколько крови и пота в боях за родное Отечество нужно пролить, чтобы заработать такое их количество. Впрочем, не стану более ёрничать и злословить по поводу некоторых очевидных несуразностей в той моей жизни. Надеюсь, в этой реальности военных награждают действительно за настоящие подвиги, а не за паркетное шаркунство.

После нашей столь бурной встречи, Третьякова, как женщина заботливая и практичная, тут же попыталась всучить мне комплекты летней и зимней одежды, а еще толстенную пачку двадцати пяти рублевых банкнот, навскидку тысяч пять, ну никак не меньше. От одежды пришлось отказаться, ибо вряд ли в армии мне позволят щеголять в гражданском От денег также, поскольку при мне уже было сто пятьдесят рублей с мелочью. Василиса Егоровна хотела обидеться, благо присутствующие господа офицеры ненавязчиво, но вполне компетентно объяснили ей, что столь огромная сумма солдату в армии ни к чему, и гражданская одежда её Андрюшеньке там не пригодится, поскольку, Его Императорское Величество безмерно заботится о защитниках государства Российского и снабжает своих воинов всем необходимым совершенно бесплатно. Я также услышал их слова и передал Егоровне сотню из своей наличности — если обеспечивают по полной программе, ни к чему провоцировать будущих однополчан на банальную кражу или, упаси их Господь, на гоп-стоп. Полсотни рублей будет вполне достаточно для моих текущих нужд. В случае особой надобности, Егоровна пришлет сколько нужно почтовым переводом. А вот привезенными свежими харчами набил полный рюкзак, ибо до бесплатной кормежки еще нужно добраться, а у меня аппетит, волки зимой позавидуют.

Наконец погрузились в две коляски: я с Овчинниковым и двумя охранниками. Третьякова со своим возлюбленным Провом Николаевичем. Можно было бы обойтись и без стражей, но таковы правила — пока обвиняемый в преступлении не перешел под юрисдикцию Военного Министерства, он всё еще находится в статусе подследственного, а это означает, что его необходимо охранять, хотя бы формально… Засим отправились в местный аналог военного комиссариата прежней моей реальности. Здесь это заведение носит другое название: «Военная Канцелярия Боровеска». Добирались не более пяти минут, поскольку нужное нам здание находится на центральной площади города, примерно в полутора верстах от тюрьмы.

Василиса Егоровна с Провом Николаевичем остались ждать на улице. Со мной на призывной пункт вошли штаб-с капитан со своими бойцами.

Далее все закрутилось в бешеном темпе. Для начала я написал прошение о зачислении меня в ряды Вооруженных Сил Российской Империи в качестве вольноопределяющегося. Столоначальник дородный мужчина в военной форме и звании подполковника от инфантерии, представился Дымским Василием Евграфовичем. Он лихо поставил на документе рядом с моей свою подпись и тут же заверил печатью. Всё, с этого момента я вышел из-под гражданской юрисдикции и подчиняюсь исключительно военным властям.

С Геннадием Петровичем распрощались весьма душевно. Засим он и двое его подчиненных покинули здание канцелярии.

Меня же направили для прохождения медицинской комиссии. Вообще-то по правилам, я сначала должен был подтвердить свой статус здорового человека. Однако мой цветущий вид привел подполковника в полный восторг, поэтому, чтобы побыстрее избавиться от назойливого присутствия начальника тюрьмы, да и чтобы я не передумал, он пошел на мелкое нарушение принятого порядка. По всей видимости, государство приплачивает членам призывной комиссии за дополнительный контингент военнослужащих.

Председателем и единственным членом медицинской комиссии оказался Челищев Аркадий Сафронович, государственный целитель из одаренных один на весь Боровеский уезд. Суховатый мужчина пожилого возраста, со слабым целительским даром, но огромным багажом полезных знаний обо всем, что касается человеческих хворей, к тому же весьма неплохой диагност. В прошлом мне несколько раз доводилось обращаться к нему за консультациями по поводу того или иного случая. Челищев всячески одобрял мой интерес к медицине, но по неведомой мне причине был чем-то обижен на Третьякову, и эта обида невольно распространялась на меня. Отчего мужчина держался со мной сухо и разговаривал сугубо официальным тоном. Бабушка не посчитала нужным информировать меня о причинах напряженных отношений с Аркадием Сафроновичем, да я и не настаивал.

Сегодня же наша встреча пошла по неожиданному для меня сценарию. При моем появлении Аркадий Сафронович тут же суетливо подскочил со стула, подбежал ко мне, приобнял, как родного и чувственно затараторил:

— Рад, рад видеть вас, Андрей Драгомирович! Переживал, знаете ли, батенька, за то, как с вами бесчестно обошлись! — Для меня хоть и непонятны причины его столь бурной реакции, но все равно приятно, что кто-то за тебя волнуется и рад твоему освобождению из тюремных узилищ. Тем временем целитель взял быка за рога: — Значит, решили отправиться на военную службу. И правильно, в сложившихся обстоятельствах, батенька, это единственное верное для вас решение. Знаю, здоровьем вы не обижены, но порядок, есть порядок. Придется вас посмотреть, если не возражаете.

— Не возражаю, уважаемый Аркадий Сафронович, — пожал я плечами. С чего бы мне отказываться, коль процедура обязательна для прохождения?

Для начала меня обследовали специальным чародейским артефактом на выявление магического Дара. Я выдал дозированный энергетический импульс, чтобы напоминающий внешним видом шарик для пинг-понга прибор не полыхнул яростным светом, а лишь неуверенно замерцал. Затем Челищев осмотрел меня внешне и внутренне посредством своего магического Дара. По завершении означенных процедур, эскулап недовольно нахмурился и выдал вполне ожидаемое:

— М-да, батенька, здоровье у вас отменное, но с Даром вам определенно не повезло. Слабенько всё у вас, царапину залечите, а вот насчет серьезных ран даже и не пытайтесь — перегорите и потеряете что имеете. Вы ведь у нас первый курс медицинского факультета закончили, если не ошибаюсь?

— Закончил, Аркадий Сафронович, — мне ни к чему скрывать то, что известно каждому в этом городишке, да и вопрос лекаря чисто риторический.

— Так вот, рекомендовать вас по медицинской части, я бы мог. Например медбратом или даже фельдшером. Однако, скажу вам, батенька, по секрету, сему имеются непреодолимые препятствия.

— И какие же? — Оно, конечно, медбратом при госпитале было бы неплохо устроиться, однако я не питал на сей счет иллюзий. Мог бы оказывать помощь раненым на поле боя, но и в этом мне, как оказалось, отказано.

— Имя Сухорукова Вениамина Игнатьевича вам знакомо?

— Полковника от жандармерии? Конечно знакомо, да еще как!

— Так вот, он с утра к нам пожаловал и дал на ваш счет определенные указания.

Во, блин, пока я сидел в камере вокруг моей, казалось бы, никому не интересной персоналии развернулся целый кордебалет с канканом и присядкой. Не один штаб-с капитан Овчинников оказался вельми прозорливым и шустрым. Есть люди, коим также жизненного опыта не занимать. В связи с объявлением военного положения в стране жандарм четко просчитал мои вероятные действия и решил исключить малейший шанс моей службы при тыловом госпитале. Впрочем, будь Сухоруков дураком, до полковника вряд ли дослужился. Насколько мне известно, в имперской жандармерии званиями не разбрасываются и в чинах растут не за красивые глаза и умение подлизать начальству где надо, а за дела конкретные, требующие весьма и весьма продвинутых умственных способностей. Я, разумеется, его понимаю, просто так оставить без личного участия своего подопечного он не мог, пославшее его по мою душу вышестоящее начальство не поняло бы и шибко-шибко разгневалось. А своя рубаха во все времена всегда ближе к телу, нежели судьба одного недальновидного дурачка, посмевшего поднять руку на высокородных господ.

— И куда меня порекомендовал сей уважаемый господин? — с нескрываемой иронией в голосе поинтересовался я.

— Пехота, уважаемый Андрей Драгомирович, линейная часть. По состоянию вашего здоровья буду рекомендовать вас в какую-нибудь школу младших пехотных командиров. А там уж как начальство порешает.

На том и закончилась наша короткая встреча с душевным лекарем.

Ознакомившись с медицинскимзаключением, выданным Челищевым, подполковник Дымский ненадолго призадумался. Наконец лицо его разгладилось, просветлело, будто он что-то решил для себя.

— А знаете, Андрей Драгомирович, у меня имеется для вас вполне приличная вакансия. Сегодня в три часа по полудни мы отправляем группу призывников на центральный пункт сбора в Калугу. Там их уже ожидают несколько «покупателей»… — Усмотрев на моем лице явное непонимание, он пояснил: — «Покупателями» мы называем военнослужащих, ответственных за доставку пополнения к месту дислокации той или иной части. Так вот одна такая группа комплектуется специально для отправки в школу младших командиров, расположенную под городком Рождественское-на-Клязьме.

Рождественское на реке Клязьма! Меня будто обухом по голове огрели. В той первой моей реальности, мой батя проходил начальную военную подготовку под Ковровом. Здесь, наместника по фамилии Ковров не оказалось, поэтому, получив статус города, село сохранило свое первоначальное название.

Во блин, никак не ожидал, что сын отправится по проторенной отцом дорожке. Хотя с какой стороны посмотреть, вот он где актуален вопрос «что первично — яйцо или курица?» Хрен разберешься даже с поллитрой. Мой батя рассекал по тамошним пескам на БМП в двадцатом веке, сыну даже лошадь не полагается в девятнадцатом. Как же все запутано!

Откуда мне ведомы сведения про историю Коврова? При желании в википедиях и прочих сетевых ресурсах можно многое узнать. А я всегда интересовался судьбой своих родителей и предков вообще. К тому же батя во хмелю любил поучать сына-пацифиста, в какой мощной армии ему довелось служить в свое время, а заодно порассказать, как именно протекала эта его военная служба. Ну что-то типа, богатыри не вы.

Жаль, однако, что в этой реальности линия моих предков Воронцовых отсутствует напрочь. Было бы неплохо посмотреть на своих пра, пра… и еще хрен знает сколько пра бабку и деда. Хотя, и нечего тут особо плакаться, исторические коллизии сложились так, что народишко здесь совершенно иной, то есть, гены перемешались абсолютно по-другому. Даже если в каком селе Иваново проживали в той и этой реальности два Ивановых Ивана Ивановича одной даты рождения и имена их родителей полностью совпадают, они не есть один и тот же человек.

Зато о татаро-монгольском иге местные слыхом не слыхивали. Наоборот, кочевники под Калкой душевно огребли от объединенных русских ратей, а потом довольно быстро их племена были покорены, в добровольно-принудительном порядке крещёны по православному канону (ибо одна страна, один Бог, один царь, один язык) и за прошедшие столетия практически полностью обрусели. Сурово, но вполне себе рационально, поскольку многонациональные и мультиконфессиональные государства нестабильны по своей сути, и молодцы здешние правители, что своевременно догадались гомогенизировать общество, хотя бы путем кардинального искоренения всех иных вероисповеданий, ну и языкового многообразия. И плевать было государям на разнообразие национальных культур. Хотите сохранять народные традиции и язык — ради бога, но религию извольте исповедовать православную, и русский изучать в обязательном порядке. Для гордых грузин и хитроумных армян эти простые правила оказались неприемлемыми, поэтому в данной реальности эти народы оказались за бортом Российской Империи, при этом необходимая военная и политическая поддержка им все-таки периодически оказывается — как ни крути, братья во Христе.

Эко меня занесло! Хе-хе! Начал про Владимир, который в этой реальности именуется Рождественское-на-Клязьме, добрался до сфер вышних, необъятных умами сотен мудрецов. Интересно, как называют сами себя жители того города: рождественцы, рождественскогородцы или роздественногородчане? Впрочем вариантов куча. С этим на месте разберусь. Фу ты, чёрт, опять меня непонятно куда потащило!

— О чем задумались, молодой человек? — перебил ход моих мысленных рассуждений подполковник Дымский?

— Да так, по существу ни о чем, ваше высокоблагородие. И… премного вам благодарен за участие в моей судьбе. — Кривил ли я душой, выражая благодарность Василию Евграфовичу? Да ничуть. Несколько месяцев отсрочки от участия в реальных боевых действиях оченно даже неплохо. Оно, может быть, и война успеет завершиться за это время. Хотя очень уж надеяться на это не приходится. Мелкие локальные конфликты, да, могут заканчиваться, едва начавшись. Противостояния такого масштаба с несовершенной современно логистикой и слабенькими транспортными возможностями длятся очень долго.

Через полчаса ожидания в коридоре мне были выданы на руки все необходимые документы. К половине третьего мне полагается прибыть на второй перрон местной станции железной дороги, где меня в числе других призывников будет ждать пассажирский поезд Владимир-Калуга. Странная система — везти новобранца для передачи «покупателю» в Калугу, потом обратно по этой же дороге отправлять во Владимир и далее с пересадкой непосредственно к месту службы. Но это же армия, тут логика если и присутствует, она сокрыта от понимания простого обывателя. По всей видимости, чтобы враг не догадался.

Оставшееся до отправления поезда время мы гуляли по Боровеску. Я откровенно наслаждался воздухом свободы м радовался жизни. Отобедали в уютном трактирчике За столом вспоминали разные забавные случаи из нашей совместной с Василисой Егоровной жизни.

Вспомнился приснопамятный осетр. Пров Николаевич, как заядлый рыбак, сначала воспринял мой рассказ с изрядной долей скепсиса. Как-то не очень верилось ему что в удаленную от истоков Волги относительно мелководную речушку мог зайти столь огромный экземпляр, однако нам с бабушкой все-таки удалось его убедить. Подивился, конечно, и выразил надежду самому изловить когда-нибудь точно такого же.

Не обошли стороной нашего Потапыча. Благодаря моему пригляду за его здоровьем и обильной кормежке Егоровны, медведь вымахал в преогромного зверюгу едва ли не с тонну весом. При этом Мишка оставался существом добродушным вполне лояльным к людям, чего не скажешь о его собратьях-медведях, коих он при встрече гонял в хвост и гриву. А еще, несмотря на несопоставимые габариты, этот дикий зверь панически боялся Сидора и в присутствии кота вел себя тише воды, ниже травы.

Также Третьякова со смехом в голосе поведала, как воспитывала ленивых работяг во время строительства нашего нового дома и отучала их от пьянства и частых перекуров да так, что к завершению стройки те спиртное и табак на дух не переваривали. Их жены потом пожаловали в поместье всем коллективом, искренне благодарили «избавительницу от мучений».

К половине третьего прибыли на железнодорожный вокзал. На платформе толпа призывников и их провожающих. Не протолкнуться. Шум, гам, песни под гармошку, кое-где с плясками. Основательно поддатые отцы поучали отпрысков служить Отечеству «верой и правдой, не острамить отца родново». Мамашки рыдали навзрыд — ну как же «любимого кровиночку в солдатчину забирают».

Поддавшись общему настроению железная Егоровна тоже хлюпнула носом и платочком протерла глазки, будто избавляясь от попавшей соринки. Мы с Черемисовым деликатно не заметили бабушкиной слабины. На последок меня перекрестили, трижды облобызали и с самыми наилучшими пожеланиями я был посажен в свой вагон.

Вскоре и все прочие парни разместились по лавкам. Вслед за ними устремились несколько особо чадолюбивых родителей. Однако парочка крепких бойцов, специально выделенных для сопровождения новобранцев, быстро навели порядок и посторонних лиц в вагон не допустили. Перед отправлением поезда пожилой усатый дядька в звании прапорщика проверил по списку наличие отбывающих на воинскую службу. Все сошлось и довольный прапор занял место у выхода в тамбур.

Поезд тронулся. Разгоряченные алкоголем призывники дружно сгрудились у окон и азартно махали руками родным, друзьям и знакомым. Я также помахал напоследок самым своим близким в этом мире людям. Затем, откинувшись на спинку деревянной скамейки и уронив голову на грудь, преспокойно уснул. Сказалась усталость от нервных потрясений, перенесенных за относительно небольшой период времени. Да так и проспал всю дорогу до конечной станции.