Ворчуны спять влипли!

Глава четвёртая Штаны

На следующее утро на рассвете Дженни в третий раз перечитывала свежее послание в стихах от Альфонсо Табба:

Дженни томно вздохнула. Никто не умел сочинять стихотворения так же хорошо, как её обожаемый Табби! Эх, жаль, она не так умна, чтобы преуспевать и во врачебном деле, и в этой прекрасной поэзии!

Она взяла со стола рамку в форме сердца и поцеловала и так уже измазанную помадой фотографию. Дженни своими руками украсила рамку осколками битого стекла (точнее, разбитой ампулы из врачебного кабинета доктора Табба) и ракушками. Она изрезала все руки об осколки, склеивая их в узоры, и теперь рамка поблескивала красным. О битое стекло вообще легко порезаться. Дженни отставила снимок и взяла другой, в простой серебряной рамочке. На фотографии был запечатлён стильный молодой человек с идеальной белоснежной улыбкой.

— Ах, Норрис, — вздохнула девушка, — тебя я тоже люблю!

Она поцеловала стекло, покрывающее снимок, но её мысли уже устремились к стихотворениям Альфонсо. Ах, поэзия!

Размышления Дженни прервал не кто иной, как вышеупомянутый Норрис Бутл. Он заглянул в дверь и вместо того, чтобы постучать, сказал:

— Тук-тук! Привет, Дженни, старушка! — (Она была на три дня его старше.)

— Норрис! — воскликнула Дженни, чуть ли не пища от счастья. Правда, она тут же вспомнила, что намеревалась на него дуться по какому-то — как всегда, забытому — поводу, и нахмурилась. — Ты что здесь делаешь? — резко спросила она.

— Разве не ты просила отвезти тебя и твои пыльные банки на деревенскую ярмарку, где проводится Конкурс солений, варений и джемов?

Дженни смерила его оценивающим взглядом. В последнее время Норрис чуть ли не каждый день щеголял в одном и том же костюме в клеточку. То есть раньше в нём можно было щеголять, и когда-то он выглядел эффектно, но эти времена давным-давно прошли.

— А это что? — спросил Норрис, приглядываясь к открытке, лежавшей на столе.

— Ничего! — поспешно крикнула Дженни и вцепилась в бумажку, но он ловко её выхватил. — Это личное! — пискнула девушка. — Не смей читать!

Однако Норрис Бутл, первая любовь Дженни Прендергаст, посмел — и прочитал. Он и в детстве, когда они оба учились в школе, крал записки, которые предназначались лично ей.

— Это же полная ахинея! — хмыкнул Норрис.

— Какая ещё нея?

— Ахинея, — повторил он.

Дженни Прендергаст понятия не имела, что значит «ахинея», но по тону своего друга поняла: это НЕ комплимент.

— Ты… чудовище! — воскликнула она, бросаясь на диван, так щедро заваленный подушками, что он больше походил на одну большую подушку, чем, собственно, на диван. Для дополнительного эффекта Дженни пару раз ударила по нему кулачками. — Чудовище, чудовище, чудовище!

— Брось, старушка, — растерянно пробормотал Норрис и вернул ей открытку. — Я же пошутил! Это не самое кошмарное стихотворение из всех, что я видел.

— Правда? — всхлипнув, спросила Дженни. На самом деле плакать она и не думала.

— Правда, — заверил её Норрис. — Бывает и хуже.

Ему вспомнились творения Альфонсо Табба, которые он прочёл в спальне Дженни, когда заходил к ней за ножницами: его поэтические открытки были прикреплены к стене, и особенно Норриса впечатлили убогие первые строки одного из них:

В тот момент он жевал кусок сладкого пирога (Норрис любил есть на ходу) и, увидев это сочинение, громко хмыкнул, из-за чего миндальные хлопья влетели прямо ему в ноздри. (Но он именно хмыкнул, а не хрюкнул, как Аций.)

Дженни поднялась с дивана, поправила юбку спереди и сзади, подошла к небольшому круглому зеркальцу на стене, рассмотрела своё лицо и пригладила волосы. Она осталась собой довольна и улыбнулась своему отражению.

Дженни многим казалась хорошенькой, но стоило ей что-нибудь сказать или сделать, как окружающие торопились с ней распрощаться, чувствуя легкий приступ тошноты.

— Так, ну и где там твои соленья, варенья и джемы? Их же надо отнести в машину, — напомнил Норрис.

Дженни Прендергаст бесил его автомобиль. Эта была курьерская машина, которую Норрису выдали на работе. Дело в том, что работал он продавцом в «Компании нежного нижнего белья». И на обоих бортах машины красовалась огромная надпись: «КОМПАНИЯ НЕЖНОГО НИЖНЕГО БЕЛЬЯ». Компания производила бельё как для мужчин, так и для женщин, поэтому на одной стороне были изображены женские панталоны в горошек и с рюшками, а на другой — семейные трусы в горошек, но уже без рюшек.

Дженни очень обрадовалась, когда Норриса взяли на работу, но её смущала должность старого друга. Ну не могла она выйти замуж за мужчину, который трудится в НИЖНЕМ БЕЛЬЕ (вы же понимаете, о чём я?). Дженни всё ждала, что Норрис найдёт другую работу, получше, но время шло, а ничего не менялось. Ему как будто нравилось работать в НЕЖНОМ НИЖНЕМ белье. Конечно, Дженни смущал не столько выбор профессии, сколько машина с крупными изображениями трусов, в которой ей приходилось разъезжать. А вот Норриса это ни капельки не волновало.

Итак, они залезли в машину. Норрис сел за руль, а Дженни устроилась рядом с подготовленными на конкурс, тщательно завинченными и аккуратно подписанными банками солений, варений и джемов на деревянном подносе.

Этим утром в доме миссис Дыщ (и снаружи) подавалось сразу несколько завтраков. Топа с Хлопом получили по мешку овса. Пальчик лакомился булочками со смородиной. Мими нарезала себе фрукты (слегка помятые), а семейство Ворчунов жевало мюсли домашнего приготовления. В их состав входили предназначенный для ослов овёс, древесная стружка и перхоть овец, а заливать всё это полагалось лисьим молоком. Сама миссис Дыщ пожарила себе яичницу с беконом на своей маленькой кухоньке и ела её из Синей тарелки. На Красной тарелке лежал вполне обычный, но довольно вкусный ломоть подсушенного тостового хлеба- Затем мамаша Дыщ неспешно помылась и вышла из дома номер три по улице Железнодорожной. Они с непрерывно лающим Малышом подошли к фургону Ворчунов, и миссис Дыщ постучала в дверь.

Им открыл Лучик.

— Доброе утро, бабушка! — сказал он. — Готова к деревенской ярмарке?

— Сейчас схожу за своими вещами, — со вздохом ответила миссис Дыщ. Она с топотом спустилась вниз по ступенькам, пересекла улицу, распахнула ворота сада и зашагала по дорожке. — Ну что ты там стоишь? — крикнула старушка Лучику. — Идём со мной!

Не прошло и пяти минут, как Лучик уже выходил из дома с огромной картонной коробкой. Да, на ней было написано: «ВЗРЫВНЫЕ СОБАЧЬИ ЛАКОМСТВА для привередливых псов», но лежали там вовсе не лакомства. Мамаша Дыщ набила коробку своими домашними соленьями, вареньями и джемами, с которыми собиралась участвовать в конкурсе.

Каждую банку покрывала краснобелая тряпочка в клетку, обвязанная резинкой. На заботливо приклеенных этикетках неожиданно аккуратным почерком миссис Дыщ были выведены названия варений и солений.

Малыш только что закончил раунд в гляделки с Топой и Хлопом и побежал к Лучику, подпрыгивая на ходу. Он весело облаял мальчика и стал вертеться у него под ногами, так что Лучику приходилось идти очень осторожно, чтобы не споткнуться о пёсика и не уронить целую коробку стеклянных банок.

Мамаша Дыщ наклонилась — до земли ей было недалеко — и взяла Малыша на руки.

— Тяв! Тяв! Тяв! — не унимался пёсик, при этом успевая облизывать нос своей хозяйки длинным розовым языком.

— Так, и чего мы ждём? — сказала миссис Дыщ.

Вдруг Лучика ослепила яркая вспышка, всего на мгновение.

— Ай! — воскликнул он и закрыл глаза ладонью. — Что это было?

— Ты в порядке? — спросила Мими. — Свет появился вон оттуда. — Она показала на заросли деревьев и кустов за забором у железной дороги, на противоположной стороне улицы. — Наверное, лучи солнца отразились от стекла или… Гляди!

Некто высокий, костлявый и угловатый пытался продраться сквозь кусты. Несмотря на теплую погоду, незнакомец был одет в длинное пальто и бейсболку. Лучик с Мими заметили у него в руке бинокль — видимо, от его линз солнце отразилось Лучику в глаза. «Неужели это он подглядывал за нами в окно у доктора Табба?» — подумал Лучик. И неужели подозрительного типа интересует вовсе не знаменитый врач, а он — Лучик?

Вот бы узнать, в чём тут дело!