Глава вторая

До полуночи — пять минут. Они были в Леруике и высыпали на улицы, к кресту на базарной площади; все перед глазами прыгало. Народ уже успел набраться, но не до пьяных драк, а добродушно, и смешливая напившаяся толпа будто вся породнилась. Салли пожалела, что отца нет рядом. Вот и убедился бы, что беспокоиться не о чем. Ему и самому здесь понравилось бы. Шетландский Хогманей. Не Нью-Йорк же, ну? Или там Лондон. Разве может с ней что случиться? Да она почти всех тут знает.

Глухие удары басов пробежали по ногам, закружили голову, она не соображала толком, откуда музыка, но задвигалась под нее вместе с остальными. Колокольный звон возвестил полночь, раздались первые слова песни «Старое доброе время»[2], которой по традиции отмечали наступление Нового года, и вот уже она обнималась со всеми вокруг. Чмокая какого-то парня, Салли, на мгновение протрезвев, узнала в нем учителя математики старших классов, который надрался хлеще ее самой. Что было дальше, и не вспомнить. Все неточно и не подряд. На глаза ей попался Роберт Избистер, здоровенный, как медведь, — он стоял на каменных ступенях бара «Лаундж» с красной банкой пива в руке, оглядываясь на толпу. А может, это она его выглядывала. Салли помнила, как неторопливо подошла к Роберту, бедра враскачку, почти пританцовывая. Встала перед ним, сама помалкивала, но все одно заигрывала. Заигрывала, точно. Вроде взялась за запястье, а? И погладила тонкие золотистые волоски у него на руке — будто он зверь какой. Не напейся она, ни за что на такое не решилась бы. Даже приблизиться к нему не посмела, хотя в мечтах столько раз представляла, как это произойдет. Парень, несмотря на жуткий холод, закатал рукава рубашки по самые локти, на запястье у него красовались часы с золотым браслетом. Часы ей особенно запомнились. Может, просто позолоченные, но с Робертом Избистером поди знай.

Потом нарисовалась Кэтрин и сказала, что уломала одного парня: их подбросят до дома, на крайний случай — до поворота на Врансуик. Салли не хотелось уходить, но, видимо, Кэтрин ее уговорила, потому что она помнит, как забиралась на заднее сиденье. А дальше сбылась ее мечта — Роберт вдруг оказался рядом, так близко, что его нога в джинсах прижалась к ее бедру, а оголенная рука — к загривку. От него несло пивом. Ее мутило, но блевать никак нельзя. Только не перед Робертом Избистером.

К ним втиснулась еще парочка. Салли вроде узнала обоих. Парень — из южной части их Мейнленда, поступил в колледж в Абердине. Девчонка… Девчонка из Леруика, медсестра в больнице Гилберта Бэйна. Эти двое жрали друг друга. Парень подмял девчонку под себя и кусал ей губы, шею, мочки ушей и раззявливал рот так, будто собирался слопать ее по частям. Салли снова повернулась к Роберту. И тут он ее поцеловал, медленно, нежно, а не как волк Красную Шапочку. Салли никто не поедал.

Кто был за рулем, Салли не разобрала: она сидела позади и видела лишь затылок и плечи в куртке. Парень вел молча, ни с кем не заговаривал, даже с сидевшей рядом Кэтрин. Может, злился, что ему навязали попутчиков. Салли думала потрепаться с ним из вежливости, но Роберт снова ее поцеловал. И она обо всем забыла. Музыки в машине не было, только двигатель ревел да смачно, со вздохами и стонами, целовалась парочка.

— Вот здесь останови! — вдруг сказала Кэтрин. Вроде негромко, но в тишине просто оглушила. Правильный выговор Кэтрин резал Салли слух. — Мы с Салли выходим. Или подвезешь до самой школы?

— Э, э, вы чего! — подал голос студент, на секунду оторвавшись от своей медсестры. — Так и вечеринка без нас закончится.

— А поехали с нами! — предложил Роберт. — Давай!

Делая такое соблазнительное предложение, Роберт имел в виду Салли. Но ответила Кэтрин:

— Не выйдет. Родители Салли уверены, что она у меня, в город ее не отпускали. Так что нам надо поторапливаться, пока они не нагрянули.

Хоть Салли и не понравилось, что Кэтрин отвечает за нее, подруга была права. Сейчас ну никак нельзя проколоться. Узнает мать, где она была, — с катушек слетит. Отец-то в своем уме, зато мать — бешеная. Рассеялись чары, и опять все буднично. Салли освободилась из Робертовых объятий, перелезла через него и выбралась из машины. На ледяном воздухе у нее перехватило дыхание, голова закружилась, вдруг охватила беспричинная радость — словно еще выпила. Машина тронулась, а они с Кэтрин стояли рядом и смотрели ей вслед, пока габаритные огни совсем не пропали из виду.

— Сволочи! — бросила Кэтрин с такой злобой, что Салли подумала, уж не поцапалась ли подруга с тем парнем за рулем. — Могли бы и до дома довезти. — Порывшись в кармане, она выудила небольшой фонарик и включила, освещая дорогу. В этом вся Кэтрин — всегда и ко всему готова.

— А все-таки классный был вечер! — Лицо Салли расплылось в мечтательной улыбке. — Офигительно классный!

Перебрасывая сумку через плечо, она почувствовала в ней что-то увесистое. Пошарив, наткнулась на початую бутылку вина, заткнутую пробкой. Это еще откуда? Она не помнила, хоть убей. Думая поднять Кэтрин настроение, Салли показала бутылку:

— Глянь-ка! Будет чем подзаправиться.

Посмеявшись, они нетвердой походкой двинулись по скользкой дороге.

Внезапно замаячивший в отдалении прямоугольник света их озадачил.

— Черт, куда это нас занесло? До дома еще топать и топать. — На лице Кэтрин впервые отразилось беспокойство, она уже не выглядела такой уверенной в себе.

— Это Взгорок. Дом на вершине холма.

— Разве в нем кто живет? Я думала, он заброшенный.

— Живет — старик, Магнус Тейт, — сказала Салли. — У него никого нет. Говорят, он того, с приветом. Нам взрослые с детства вдалбливали, чтобы держались от него подальше.

Кэтрин тут же успокоилась. А может, просто храбрилась.

— Ему небось одиноко. Не хочешь поздравить его с Новым годом? — спросила она.

— Говорю тебе — он ку-ку, больной на голову.

— Дрейфишь? — Кэтрин понизила голос до шепота.

«Ага, до усрачки. Сама не знаю почему».

— Вот еще!

— Что, слабо? — Кэтрин полезла в сумку Салли за бутылкой. Отхлебнув, заткнула горлышко пробкой и положила обратно.

Салли затопала ногами, всем своим видом намекая, что глупо стоять в такую холодину.

— Пошли домой. Сама говорила: предки могут хватиться.

— Ерунда! Скажешь, что ходили поздравлять соседей. Ну, как? Слабо?

— Ладно. Только одна я не пойду.

— Пошли вместе.

Салли так и не поняла, предлагала Кэтрин идти вдвоем с самого начала или же согласилась только затем, чтобы она, Салли, не пошла на попятную.

Дом стоял на отшибе, в стороне от дороги. Даже тропы к нему толком не было. Луч фонарика выхватил серую шиферную крышу, скользнул по штабелю торфа возле крыльца. Пахнуло дымом из печной трубы. Дверь на крыльцо обшарпанная, зеленая краска облупилась лохмотьями.

— Ну давай, стучи! — велела Кэтрин.

Салли неуверенно постучала.

— Может, уже спит? А свет просто так оставил.

— Да нет, вон он, я его вижу.

Кэтрин поднялась на крыльцо и кулаком забарабанила по входной двери. «Чумовая! — подумала Салли. — Сама не соображает, во что ввязывается. Дурость сплошная». Ей отчаянно захотелось убраться куда подальше — домой, к родителям, пусть скучным и нудным, зато в своем уме. Но не успела она и шага сделать, как в доме отозвались. Кэтрин распахнула дверь, и они ввалились в комнату, моргая и щурясь на свет.

Старик двинулся им навстречу; Салли так и уставилась на него. Она понимала, что это невежливо, но ничего не могла с собой поделать. Раньше она видела его только издалека. Обычно мать, вся такая милосердная, заботилась о пожилых соседях, вся такая христианнейшая. Могла сходить в магазин, сварить бульон, угостить выпечкой. Но Магнуса Тейта избегала. Увидев его она поторапливала маленькую Салли, спеша пройти мимо. «Никогда не заходи в тот дом, — вдалбливала она дочери. — Там живет плохой дядя. Маленьким девочкам туда нельзя». Поэтому дом на холме невольно притягивал. Проходя мимо, Салли все поглядывала в ту сторону. Порой она видела, как старик, согнувшись, стрижет овец. Или замечала силуэт против солнца, когда он стоял у крыльца, глядя вниз на дорогу. На такого глянуть вблизи — все равно что персонажа из сказки встретить. Он тоже разглядывал ее. Салли подумала, что старик и в самом деле будто сошел со страниц детской книжки. «Тролль!» — вдруг осенило ее. Вот кого он ей напоминает: коренастый, плотный, немного сутулый, с короткими ногами, губы узкие, зубы желтые, кривые. Ей никогда не нравилась сказка про трех козлят на мосту и злобного тролля, который хотел их съесть. Совсем маленькой она боялась ходить по мостику, переброшенному через ручей перед домом, — ей чудилось, что под ним притаился тролль с огненно-красными глазами, что он вот-вот бросится на нее. Салли стало интересно, захватила ли Кэтрин видеокамеру, с которой обычно не расставалась. Потому как старикана этого стоило заснять.

Магнус смотрел на девушек слезящимися глазами — похоже, он плохо видел.

— Входите, входите, красавицы, — сказал он. — Входите. — Его губы разлепились в улыбке, обнажая зубы.

Салли поймала себя на том, что тараторит без умолку. Когда она нервничала, с ней всегда так бывало. Слова вылетали одно за другим, она плохо соображала, о чем говорила, лишь бы говорить. Магнус запер за ними обе двери и встал на пороге, преградив единственный путь к отступлению. Он предложил своим гостьям виски. Но Салли так просто не проведешь. Мало ли что он туда подмешал? Она вытащила из сумки бутылку вина, мило улыбнулась старику и продолжала щебетать.

Салли уже собралась встать и попрощаться, но тут заметила в руках старика нож — длинный, с черной ручкой и заостренным лезвием. Старик разрезал ножом лежавший на столе пирог.

— Вообще-то нам пора, — сказала она. — Не то родители хватятся.

Но ее как будто не слышали. Салли с ужасом наблюдала за Кэтрин — та потянулась, взяла со стола кусок пирога и отправила в рот. На губах и между зубов у нее налипли крошки. Старик высился над ними, по-прежнему с ножом в руках.

Оглядываясь на случай, если придется уносить ноги, Салли заметила клетку с птицей.

— Что это у вас за птица? — тут же выпалила она.

— Ворон. — Старик замер как изваяние и смотрел на Салли, потом аккуратно положил нож на стол.

— Разве не жестоко — держать его в клетке?

— У него крыло было сломано. Он бы не улетел, даже если его выпустить.

Но Салли слушала старика вполуха. Она живо вообразила, будто он запирает их с Кэтрин у себя — совсем как эту черную птицу с крепким клювом и увечным крылом.

Тут Кэтрин встала, отряхивая крошки с рук. Салли тоже вскочила. Кэтрин подошла к старику совсем близко, на расстояние вытянутой руки. Она была выше и смотрела на него сверху вниз. На мгновение Салли с ужасом представила, что вот сейчас Кэтрин наклонится и чмокнет старикана в щеку. Тогда и ей придется сделать то же самое. На слабо. По крайней мере, так Салли казалось. С тех пор как они переступили порог старикова дома, все превратилось в испытание. Салли посмотрела на старика: выбрит небрежно — во впалостях щек пучки жесткой седой щетины, на пожелтевших зубах слюна. Да она скорее умрет, чем дотронется до него.

Однако в следующую минуту они уже хохотали на улице, надрывая животики, — Салли подумала, что еще немного, и она описается. Или обе рухнут в сугроб. Прошло немного времени, и глаза после яркого света снова привыкли к темноте. Они выключили фонарик. Показалась почти полная луна, да и до дома Кэтрин оставалось всего ничего.

Когда они пришли, в доме Кэтрин царила тишина: ее отец Новый год не отмечал и лег спать рано.

— Зайдешь? — спросила Кэтрин.

— Не, пойду домой, — сказала Салли, чувствуя, что именно этого ответа от нее и ждут.

Порой она не знала, что у Кэтрин на уме. Но иногда знала наверняка. И сейчас была уверена, что Кэтрин пригласила ее из вежливости.

— Давай сюда бутылку — спрячем улики.

— Ага.

— Я постою у входа — прослежу, чтобы ты добралась домой.

— Да ладно, не стоит.

Но Кэтрин не ушла, она стояла, облокотившись о садовую ограду. И, когда Салли обернулась, та все еще смотрела ей вслед.

Загрузка...