Вороново крыло

Глава двадцать первая

Выпрямившись в кресле, Магнус прислушался. Потому что увидеть, что творится за окном, не мог — он сам так устроил. С утра в окно то и дело заглядывали, вот и не выдержал.

Первым к нему пожаловал молодой полицейский — интересовался ботинками.

— Какие такие ботинки? — не понял Магнус. Может, полиция хитрит, желая удержать его в четырех стенах?

— Ботинки, в которых вы были в тот день, когда видели девушку, — уточнил полицейский. — Помните, вы рассказывали инспектору Пересу, что шли через поле и увидели тело?

— Ну да.

— Нам нужно взглянуть на ваши ботинки. Мы хотим сравнить отпечатки на снегу вокруг тела.

Магнус так и не понял, зачем им понадобились его башмаки. Но вытянул руку в сторону крыльца, где на куске дерюги стояли ботинки. Полицейский наклонился, взял их и, сунув в полиэтиленовый пакет, унес с собой.

Вскоре в дверь опять забарабанили. Магнус открыл, думая, что это снова полиция пожаловала, но на пороге стояла женщина с записной книжкой в руках. Она оказалась репортером из газеты. Женщина говорила быстро — ко-ко-ко да ко-ко-ко, — Магнус ничего не разобрал. Она напугала его своим кудахтаньем, острым носом, ручкой, которой то и дело тыкала ему в грудь.

После ее ухода в дверь опять кто-то стучал, но Магнус уже не обращал внимания. Сидел у окна и делал вид, что читает журнал, который валялся в комнате еще с тех пор, как мать умерла. Почему он его хранил? Магнусу казалось, что на то была причина, вот только он забыл какая.

Тогда зеваки стали заглядывать в окно. Они вертели головами так и эдак, силясь разглядеть его, скребли по стеклу, пытаясь привлечь внимание, но только пугали ворона в клетке. Вот Магнус кое-что и придумал: взял пару картонных коробок, разобрал их и прибил картонки на окно. Теперь никто его не видел. Но и он не видел, что творится на улице, — ему казалось, что его уже посадили в тюрьму. Магнус не знал, какая погода за окном и закончила ли береговая охрана поиски на холме. Наверняка уже опустились сумерки. Об этом он догадался, глянув на материны часы.

Он по-прежнему думал, что за порогом его караулят, ждут, чтобы выкрикнуть всякие гадости. Норовят приплюснуть нос к окну, проникнуть в дом, высадив дверь плечом. И хотя вот уже некоторое время снаружи не доносилось ни звука, он был уверен — они наверняка затаились, а потом выскочат и набросятся. Совсем как чудовища из детских кошмаров.

После того как Агнес умерла, сны стали еще страшнее.

Сестра снилась ему бледной, исхудавшей — так она выглядела, когда коклюш перешел в пневмонию и сестру увезли в больницу. Руки и ноги у нее стали до того бледными, что напоминали белые кости падших овец, брошенные туши которых обгладывали птицы и дикие звери. Только во снах Магнуса сестра по-прежнему жила на Взгорке, занималась привычными делами по дому: чистила картошку, готовила, доила корову, которая тогда жила у них в хлеву возле дома, — бледная сестра приседала возле коровы на корточки и тянула, сжимая, соски вымени, тихонько напевая. Постепенно она становилась все прозрачнее, и под конец, за мгновение до того, как он просыпался в поту, от сестры оставались только растянутые в улыбке губы с запекшейся на них кровью и чуть раскосые серые глаза.

Магнус сидел в кресле матери, смотрел на стрелки ее часов и понимал — кошмары вернулись. Те, кто поджидает снаружи, ему хорошо знакомы. Он вообразил себе сестру, которая стучит в окно, дергает за ручку двери, удивляется, что заперто.

Магнус встал с кресла, плеснул себе виски; руки у него дрожали. Если сидеть взаперти в доме с заколоченными окнами и ждать, пока заберет полиция, можно и умом тронуться. Магнус тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Он силился вспомнить Агнес такой, какой она была до болезни. Сам он отличался неловкостью и медлительностью, а она была хорошенькая, волосы развевались у нее за спиной, когда она как птичка летела вприпрыжку по полю, торопясь короткой дорогой в школу. «Ты на сестру посмотри, — говаривала ему мать, думая пристыдить. — Она хоть и младше, таких бед не творит. А ты, дурень великовозрастный, ломаешь все, к чему ни прикоснешься. Бери пример с сестры».

Потом он представил, как сестра играет на школьном дворе: две девочки держат за концы веревку и крутят ее, а Агнес прыгает. Но стишок, как они, не напевает, только сосредоточенно считает про себя прыжки. Когда он наблюдал за ней, то гордился, уж так ею гордился, что дурацкая ухмылка приклеивалась на весь день. Агнес носила яркое платьице, выцветшее после многочисленных стирок; платье было ей коротковато, и при прыжках почти показывались трусики.

Интересно, любила ли прыгать через веревку Катриона? Магнус не знал, и это не давало ему покоя. Когда он спускался к берегу — за сплавными бревнами, сетью или бочкой, — иногда видел ее на школьном дворе. Чаще всего Катриона болтала и смеялась, стоя в окружении двух-трех подруг. Магнус подумал, что то были уже другие времена. Все было не так, как в их с Агнес детстве. Катриона росла в доме с телевизором, носила одежду, заказанную по модному каталогу. Дети играли уже с настоящими игрушками, а не старой веревкой. На островах начали добывать нефть, жизнь стала налаживаться: появились компьютеры, школьников возили на экскурсии. Однажды повезли даже в Эдинбург. Вместе с детьми поехали две матери, разодевшись по такому случаю в пух и прах. Миссис Генри, учительница, когда автобус прибыл в аэропорт, стояла у дверцы с листом бумаги и отмечала каждого галочкой, хотя наверняка и без того прекрасно знала всех школьников в лицо. Катрионе Эдинбург понравился. Вернувшись, она еще долго его вспоминала. Как-то Катриона пришла к ним на Взгорок — рассказать Мэри Тейт о поездке, и он, Магнус, даже бросил свои занятия, чтобы тоже послушать. Он-то никуда с Шетландских островов не выезжал и забросал девочку вопросами об автобусах и больших магазинах, о поезде… Катриону его любопытство только развеселило, она сказала, что ему непременно надо съездить в Эдинбург — туда всего час самолетом.

В следующий раз Катриона пришла к ним как раз в тот самый день. Погода была отвратительная — дул хотя и не холодный, но сильный ветер с юго-запада. Мать отправила дочь погулять. Катрионе стало скучно, и в конце концов девочка пришла на Взгорок. Она озорничала, дразнилась и всем досаждала. Ветер как будто вселился в нее, и стала она капризная да буйная.

Но Магнус не хотел вспоминать тот день. Он не хотел вспоминать торфяную насыпь и груду камней на холме. Не то жди ночью кошмаров.