Глава сорок четвертая

Сквозь дрему до Магнуса донеслись громкие голоса из коридора. Он решил, что кто-то, отмечая праздник, напился и теперь буянит. Как-то дядя взял его на праздничное шествие, еще мальчишкой, — он помнил, сколько тогда было пьяных. Видела шествие и Агнес — всего однажды. Она была еще совсем маленькой. Магнус помнил, как сияли ее глаза — она радовалась, что ей разрешили оставаться на улице так долго, вдобавок дядя угощал ее конфетами, пакетик которых нес в кармане.

Металлическая заслонка в массивной двери с лязгом сдвинулась. Лицо полицейского освещали лампы дневного света в коридоре. Магнус поелозил задницей по узкой койке и сел, прислонившись спиной к стене. Он не представлял, что полицейские хотели от него на этот раз. Может, собрались высылать? Навряд ли. Паром давно отчалил, да и самолеты в такое время не летают. Если, конечно, они не заказали спецрейс. И такое бывало. К примеру, если кто расхворается, его срочно переправляли в абердинский госпиталь, в котором всякое современное оборудование. Несмотря на охвативший его страх, Магнус невольно загордился при мысли о том, что ради него одного наймут целый самолет. Он спустил ноги с кровати.

Звякнула связка ключей, щелкнул отпираемый замок — дверь отворилась. Полицейский в форме посторонился, пропуская кого-то.

— К тебе пришли, — сказал он недовольно.

Магнус не понимал, почему тот не в духе, ведь он полицейскому ничего не сделал. Днем полицейский заходил в камеру — забрать поднос с пустой посудой. И при этом был в отличном настроении. Они даже перекинулись парой слов о праздничном шествии.

— Если не хочешь, можешь отказаться от встречи.

За спиной полицейского в форме Магнус разглядел следователя с Фэр-Айла. Тот стоял, сунув руки в карманы теплой стеганой куртки, — как пришел с улицы, так в ней и оставался.

У Магнуса мелькнула догадка: полицейский сердится вовсе не на него, а на следователя.

— Нет-нет, — поспешил он заверить, — отчего не поговорить? Конечно, поговорим.

— Может, адвоката вызвать?

На этот счет у Магнуса не было никаких сомнений — адвокат ему совсем не нравился.

Джимми Перес сел на пластиковый стул напротив. Полицейский удалился, но шагов его Магнус не слышал — небось стоит под дверью. Магнус задумался о том, почему полицейский остался в коридоре, а не вернулся к себе на пост, где уж точно приятнее. И потому пропустил первый вопрос следователя. Однако по возникшей паузе догадался — от него ждут ответа. Он смутился и в замешательстве стал озираться по сторонам.

— Магнус, вы меня поняли? — В голосе следователя проявилось нетерпение, а ведь раньше Магнус такого за ним не замечал. Разве что однажды, когда показал детективу ленточки Катрионы. — Кэсси пропала. Вы ее знаете? Знаете дочь миссис Хантер?

Магнус невольно расплылся в идиотской ухмылке. Ох уж эта ухмылка, из-за которой он вечно попадал в передряги. Магнус вспомнил девочку, которую везли на санках мимо его дома, вспомнил тот день, когда выпал снег, когда вороны кружили над утесом.

— Славная девчушка.

— Магнус, вы знаете, где она может быть? У вас есть хоть какие-то догадки?

Магнус покачал головой.

— Но вы ведь поможете мне найти ее?

— А что, меня выпустят? — неуверенно спросил он. — Я б помог, коли выпустят. Но небось ее столько народу ищет. А я уж совсем старый стал. — Он припомнил, что когда та, другая девочка, пропала, люди растянулись цепью и прочесывали холм. Он и рад был помочь, да приехали двое полицейских из Леруика и забрали его.

— Нет, Магнус, такая помощь мне не нужна. Я хочу, чтобы вы рассказали о Катрионе. Слышите, Магнус? Что с ней случилось?

Магнус открыл рот, но не издал ни звука.

— Магнус, это вы ее убили? Если так, просто признайтесь. Вот и поможете. Ну а если нет, но знаете, кто это сделал, не молчите. А уж мы будем действовать.

Сидевший на койке Магнус встал — ему трудно было дышать.

— Я обещал, — сказал он.

Заметив явное нетерпение следователя, он попятился. За дверью ли еще полицейский?

— Кому вы обещали?

— Матери.

«Ничего им не говори».

— Магнус, ваша мать умерла и ничего не узнает. К тому же она любила детей, правда? Она была бы только рада, если бы вы помогли нам найти Кэсси.

— Она любила Агнес, — сказал Магнус. — А меня, может, и нет, — прибавил он, хотя и понимал, что говорить о матери плохо никуда не годится.

— Расскажите мне, что произошло в тот день. Когда Катриона прибежала к вам в гости. В школе были каникулы, верно? День был солнечный и ветреный, так?

— Я работал в поле, — сказал Магнус. — Косил траву. Почти закончил и хотел поделать кой-чего в огороде. У нас тогда был огород — с той стороны дома, где тенек. Теперь-то мне уже не до огорода. Так, сажаю чуток картошки да вот репку. Ну и по весне зелень там всякую, а позже — капустку, морковку, лучок… — Магнус замолчал, чувствуя, что парень с Фэр-Айла теряет терпение, хотя выражение его лица при этом ничуть не изменилось. — Ну так вот, увидел я, что к нам на холм бегом взбирается девочка. С букетом цветов. Катрионе я всегда был рад, так что решил малость передохнуть, выпить кофейку. Оторваться от работы, чтобы поболтать с девочкой. — Магнус вскинул голову, как бы защищаясь. — Ведь в этом ничего дурного нет, правда?

— Конечно. Если это все, чего вы хотели.

Магнус промолчал.

— Так вы мне расскажете? — спросил его Джимми Перес.

Он говорил так тихо, что Магнусу приходилось напрягать слух, и это при том, что слышал он хорошо. Не то что некоторые старики. Не то что мать, которая под конец совсем оглохла. Мысли в голове Магнуса завертелись подобно карусели. Он вспомнил Катриону, больную Агнес. Вспомнил угрюмую мать — та сидела в кресле у камина и с ожесточением вязала: спицы так и мелькают. Вспомнил, как в воскресной школе грубо сколоченный деревянный стул с зазубринами постоянно занозил ноги. Как, задрав голову, смотрел на пылинки, танцующие в луче света из высокого узкого окна. Как слушал священника, который учил, что счастье можно обрести, лишь прощая — Господь прощал. Магнус не все понимал, только отдельные фразы. Их смысл прояснялся, как проясняются очертания отдельных предметов в тумане. И как потом во всем разуверился.

Магнус решил ничего следователю не рассказывать, но стоило ему открыть рот, как он все и выложил.

— Она взбиралась вверх по холму, в руке цветы; я знал, что она спешит к нам. Катрионе в голову не приходило, что, может, она некстати. Волосы она подвязала двумя ленточками… — Магнус сложил обе руки на голове, показывая, какая у девочки была прическа, — вышло навроде рожек. Я уже вымыл руки и сидел в кухне, собирался выпить кофейку. Катриона прям взяла да и вошла. Она никогда не стучала, прежде чем войти. По всему видать, ей хотелось пошалить. Может, то ветер? Когда он задувает, дети на игровой площадке так шумят, что мне дома слышно. Так вот, мать вязала. И не очень-то Катрионе обрадовалась. По ночам ее, бывало, мучила бессонница. Сдается мне, той ночью она почти не спала и хотела посидеть в тишине за вязанием.

— Ну а вы-то девочке обрадовались?

— Да, я завсегда был ей рад, — кивнул Магнус. — Предложил стакан молока и печенье. Но Катриона от молока отказалась и потребовала сок. А у нас сока отродясь не было. Она все никак не могла успокоиться. Иной раз Катриона приходила и сидела тихонько — рисовала. А то мать затевала печь — она ей помогала. Ну а в тот день носилась по всему дому, выдвигала ящички, заглядывала в шкафы… Вроде как ей скучно было. Она сама так сказала. — Магнус произнес это как-то неуверенно. Он с трудом представлял себе, что такое скука. Вот он сидит в камере взаперти, и это ему, понятное дело, совсем не по нраву. Он беспокоится, как там без него дом. Но чтобы скучать… Нет, он не скучал.

— Так вы хотите сказать, что она ушла? — спросил Перес. — Заскучала и ушла? Куда? К кому?

Молчание.

— Магнус?

— Она не ушла, — сказал он. — Забежала в мою комнату и принялась всюду лазать — искала что-нибудь интересное.

Он вспомнил, как Катриона распахнула дверь, забралась на его кровать и стала подпрыгивать; девочка смеялась, кончики ее косичек взлетали в такт прыжкам. Вспомнил, как смутился, глядя на нее, на ее смуглое тельце, на трусики — они выглядывали из-под юбочки всякий раз, как она подпрыгивала.

— Зря она так. Надо было сперва попросить разрешения.

— Надо было, — согласился с ним следователь.

Магнус думал, тот задаст очередной вопрос, но следователь молчал. Сидел и ждал, когда Магнус снова заговорит.

— Я сохранил кой-какие вещи Агнес, — продолжал Магнус. — Помните Агнес? Я вам про нее рассказывал. Моя сестра. Умерла в детстве — от коклюша. Мать велела ее вещи выбросить — не хотела, чтобы они оставались в доме. Но я не мог. Сложил их в коробку и спрятал под своей кроватью.

«А весной, когда мать убиралась во всем доме, прятал в другом месте».

Но об этом рассказывать не стал. Сомневался, что следователь поймет, каково это — иметь одну-единственную тайну, что-то, о чем знаешь только ты, никто больше.

— Катриона нашла коробку. После Агнес мало что осталось. Тряпичный заяц да кукла с длинными волосами. И только. Не то что сейчас, когда у ребятни много всяких игрушек.

— Выходит, вы не хотели, чтобы она с ними играла? — подсказал Перес. — Потому что это были игрушки Агнес?

— Совсем не так! — Магнус не знал, как этому полицейскому объяснить. — Я вовсе не жалел для нее игрушек. Просто боялся, что Катриона над ними посмеется, ведь она привыкла совсем к другим. Только она и не подумала смеяться — взяла куклу и стала баюкать ее на руках. Агнес тоже так делала. Брала куклу на руки и баюкала, напевая колыбельную. Катриона не пела, но обращалась с куклой осторожно. Даже спросила позволения расчесать ей волосы. Катриона не была плохой девочкой. Ни в коем разе! Просто уж больно непоседливой. Оттого с ней и не могли сладить.

— А дальше? — спросил следователь.

Магнус зажмурился. Но не для того, чтобы лучше вспомнить. Наоборот — он вовсе не хотел вспоминать. Но ничего не мог поделать. Зажмуривайся или нет, а память услужливо подсказывала.

В дверях возникла мать; ее поясницу по-прежнему охватывал пояс с воткнутой в него спицей. «Дай-ка мне!» Она протянула к девочке руку, требуя отдать куклу. Расшалившаяся Катриона обрадовалась возможности затеять возню и принялась скакать по комнате, держа куклу над головой. Но она ведь ничего не знала. Да и откуда? В доме Тейтов об Агнес после ее смерти не говорили. Суровая мать любимую дочь не забыла, с ее потерей так и не смирилась. А вот Магнусу даже имя произносить запретила. И Катриона не догадывалась, что у Магнуса была сестра. «Теперь это моя куколка — Магнус мне ее отдал». Мать повернулась к Магнусу, в глазах у нее стояла ледяная ненависть. Катриона, все еще пританцовывая и смеясь, хотела выбежать из комнаты.

Но не успела — мать схватила ножницы. Те самые, которыми отрезала шерстяную нить от клубка и кроила ткань. Не большие, тупые, а с узкими, остро заточенными лезвиями. Замахнулась, подняв высоко над головой, и обеими руками со всей силы ударила. Девочка не то вскрикнула, не то всхлипнула, шагнула в последний раз и рухнула замертво. Она лежала неподвижно, как кукла, упав на лоскутный коврик у камина. Магнус помнил, как мать вязала этот коврик: разрезав изношенную одежду на полоски, протягивала их вязальным крючком через отверстия неплотной мешковины. Опустившись на колени, Магнус посмотрел на Катриону. Потом, не зная, что делать, перевел взгляд на мать. Как быть? Позвонить Брюсам? Так телефона нет. Но он мог бы сбегать. Мать по обыкновению тихо, но твердо сказала: «А не надо было брать игрушки Агнес». И снова села в кресло, продолжив вязать.

Пришлось Магнусу самому решать, что делать. Он завернул тело в ковер и унес к себе в комнату. Крови на полу осталось совсем немного. Куклу и зайца Магнус положил обратно в коробку и задвинул под кровать. Когда Катрионы хватились и пришли к ним, он работал в огороде — подрубал мотыгой сорняки. «Нет, не видал». Потом приходили еще раз и спрашивали уже у матери, но она ответила то же самое. А пропажу коврика никто не заметил. Оно и немудрено — к Тейтам редко кто заглядывал. Когда стемнело, он раскатал коврик — Катриона лежала на спине ровно посередине. Магнус развязал ленточки, распустив девочке волосы, и понес ее на вершину холма. Небо к тому времени затянуло тучами — темень опустилась непроглядная. Как вороново крыло. Катриону искали — прочесывали мыс и скалистую гряду. Магнус видел свет фонариков, сам оставаясь незамеченным. Искали на побережье, а он унес ее от берега подальше. Оставив девочку на заросшем вереском болоте — прямо ей на лицо падали капли дождя, — он вернулся в дом за острой штыковой лопатой. Снова взобрался на холм и похоронил Катриону посреди торфяной насыпи, накидал сверху камней.

Закончил он уже на рассвете. И, хотя летние ночи короткие, никто его не заметил. Дома Магнус порезал коврик материными ножницами и сжег в камине. Пока он бросал лоскуты в огонь, мать оставалась у себя. А потом вышла и как ни в чем не бывало принялась варить ему на завтрак овсяную кашу. О происшедшем они никогда не заговаривали. Только однажды, когда за Магнусом пришли полицейские, мать велела: «Ничего им не говори».

— Вот так оно и было, — закончил он, когда больше рассказывать было нечего, а видение, стоявшее перед глазами, постепенно исчезло. — Вот что произошло.

Он видел, что надежд следователя не оправдал — тот ожидал услышать другое.

— Вот так оно и было, — повторил Магнус. — Простите.

Однако не замолчал — после долгих лет одиночества, когда не с кем было и словом перекинуться, Магнус начал привыкать к общению и принялся рассказывать следователю с Фэр-Айла о своей последней встрече с Кэтрин Росс. А о том, что когда-то мать наказала ему «ничего им не говорить», больше не вспоминал.

Загрузка...