Весь вечер Фрэн считала минуты. И с каждой минутой уверенность в том, что Кэсси всего лишь затерялась в толпе и кто-нибудь из знакомых ее подобрал, таяла. Близилась полночь, а значит, праздник в самом разгаре. Во всем городе танцуют, слушают музыку, смеются. Мужчины напились и буянят. Словом, время совсем не детское — детей давно уложили спать. Фрэн вперила взгляд в стрелки часов, пытаясь замедлить их неумолимое приближение к той самой цифре. Но они сошлись на двенадцати. Не в силах видеть это, она зажмурилась.
На улице подмораживало. Такой холод пробирает до самых костей. И хотя Фрэн сидела в доме, в жарко натопленной комнате, она чувствовала этот холод. Шторы Фрэн не стала задергивать, чтобы видеть машины на дороге. И время от времени протирала запотевшее стекло. Из окна открывался вид на лужайку, густо покрытую инеем. Фрэн думала о Кэсси. Ей хотелось верить, что дочь не сидит запертой в темной комнате — Кэсси боялась темноты и всегда спала с включенным ночником, — что она где-нибудь на улице, лишь бы шарф и варежки по-прежнему были на ней. Фрэн вспомнила о ночных кошмарах, которые тревожили дочь, вспомнила, как полусонная Кэсси шла к ней за утешением. И невольно сморгнула — по щекам потекли слезы. Но она их даже не вытерла — у нее не осталось сил.
Рядом сидел Юэн. За столом — полная женщина из полиции; она молчала, ей явно было не по себе. Юэн плеснул в бокал Фрэн виски — совсем как она ему, когда заходила проведать после гибели Кэтрин. Фрэн из вежливости сделала глоток. Даже сейчас, сходя с ума от тревоги, потеряв всякую способность рассуждать здраво, она беспокоилась о том, как бы не обидеть Юэна. Он-то знал — его дочь мертва. А у нее оставалась надежда. Фрэн вспомнила, что испытала, когда нашла тела обеих девочек. Но истинное горе познала только сейчас.
Собака сидела в ванной комнате — уж слишком она напоминала о Кэсси. Фрэн не хотела ее видеть, вдыхать запах псины — ей становилось тошно.
Зазвонил телефон. Фрэн подскочила, схватила трубку прежде, чем раздался второй звонок, — откуда-то нашлись силы, мысли обрели четкость. Звонил Дункан:
— Что-нибудь прояснилось?
— Я дала бы тебе знать.
Услышав от Переса об исчезновении Кэсси, Дункан тут же позвонил ей, требуя подробностей. Фрэн ждала, что он обрушится с обвинениями — не уследила за дочерью. Случись такое с ним, она бы уже глаза ему выцарапала. Поначалу Фрэн не поняла, как он отнесся к происшедшему. Дункан говорил чужим голосом, сам на себя не был похож, и она решила, что он напился до чертиков и изо всех сил старается выглядеть трезвым. Но все было иначе. Дункан звонил каждый час, но злиться на него она не могла — ведь это она проглядела Кэсси, не он. И если бы отпустила дочь к отцу, ничего не случилось бы.
— Прости, — сказала Фрэн. Она говорила это всякий раз, как он звонил.
На том конце ответили не сразу:
— Не вини себя — ты ничего не могла сделать. Может, мне приехать?
— Нет, останься у себя — в обоих домах обязательно кто-то должен быть. На всякий случай.
Он хотел что-то сказать, но она перебила:
— Дункан, долго говорить не могу — жду звонка из полиции. Но как только что узнаю, сразу позвоню — обещаю.
Повесив трубку, Фрэн заметила в окне собственное отражение: размытый темный силуэт немолодой женщины. Неожиданно ее захлестнуло чувство острой жалости к самой себе. Она переехала на Шетланды ради Кэсси. Она лишь хотела спокойной жизни для себя и дочери, никакой другой цели у нее не было. И вдруг словно оказалась объектом чьего-то отвратительного розыгрыша. Мало того, что именно она нашла тела двух девочек, так теперь еще и дочь исчезла. Фрэн услышала собственные всхлипы: сейчас она оплакивала не Кэсси — себя.
Юэн подошел и протянул ей платок. Чистый, белоснежный, отглаженный. Прикосновение гладкой ткани к лицу было приятным.
— Как вас хватает на глажку? После всего этого? — Фрэн сказала первое, что пришло на ум.
Юэн не сразу понял. Потом чуть заметно улыбнулся:
— Да нет, это не я. Ко мне приходит женщина — убираться. Она и наводит порядок. Останься я один, все тут же полетело бы в тартарары. Да что там, вы и сами видели.
Фрэн показалось, что теперь Юэн полностью владел собой.
— Вы что-нибудь еще обнаружили в бумагах Кэтрин? — вдруг спросила она. — Что помогло бы полиции найти того, кто все это творит?
Юэн не успел ответить — с улицы донесся шум. Отражение в окне исчезло под вспыхнувшими фарами машины. Фрэн затаила дыхание; машина подъезжала, замедляя скорость, и остановилась.
Это был Джимми Перес. Она сразу догадалась — он один. И все же до последнего надеялась, что следователь обойдет машину и откроет заднюю дверцу, помогая ребенку выйти. Но следователь направился сразу к дому.
«Он приехал сообщить, что Кэсси нет в живых. Будь у него хорошие вести, позвонил бы, не тратил время на дорогу». Собака, услышав шаги, залаяла и начала бросаться на дверь ванной комнаты.
Едва только Перес возник на пороге, тут же произнес:
— Пока мне нечего вам сказать — мы ее не нашли.
Фрэн, успевшая убедить себя за те секунды, что следователь шел от машины к дому, в том, что Кэсси мертва, испытала облегчение. Она готова была его расцеловать.
— Мне надо спросить вас кое о чем, — сказал Перес.
— Конечно! О чем угодно.
Перес глянул на Юэна, стоявшего позади нее:
— Простите, но я хотел бы поговорить с миссис Хантер наедине. Вы не против?
— Пойду домой, — сказал Юэн. — Если я вам понадоблюсь, Фрэн, позвоните. Если нужно, я приду — как пожелаете. О времени не тревожьтесь — ложиться я не собираюсь.
Но Фрэн даже не заметила, как Юэн ушел. Понимала, что должна бы поблагодарить его и проводить до двери, должна предложить следователю кофе и что-нибудь поесть. Но вместо этого сидела как на иголках, ожидая вопросов. Она подумала, что у Переса возникла идея, может, даже не одна. Что есть надежда. Фрэн увидела огни другой машины, ехавшей из Леруика. Но машина не остановилась.
Перес выдвинул из-за обеденного стола тяжелый деревянный стул и сел напротив, заведя длинные ноги под стул. Женщина-полицейский отодвинулась со своим стулом подальше, в угол. Фрэн чувствовала, что следователь торопится и ждет от нее ответов быстрых и четких. Когда она на секунду замолчала, было видно, что он с трудом удержался, чтобы не поторопить ее. Однако сами вопросы показались ей лишенными всякого смысла — она не представляла, как они могут помочь в поисках. Следователь хотел знать, как Кэсси училась, куда Фрэн ходит, с кем общается, есть ли у нее друзья за пределами Врансуика. Но Фрэн не поинтересовалась, зачем ему такие подробности. Самое большее, что она могла сейчас сделать для дочери, это четко и правдиво отвечать. Остальное зависело от полиции.
Много времени разговор не занял — спустя четверть часа Перес поднялся со стула.
— Вам не стоит оставаться в доме одной, — сказал он.
— Юэн обещал вернуться.
— Нет, только не мистер Росс, слишком уж он близок ко всему этому. Может, кто-нибудь еще?
Фрэн вспомнила о Джэн Эллис, которая из лучших побуждений принесла ей собаку. Чей муж так отважно нарядился на праздник младенцем. Фрэн слышала, как уже на крыльце Перес вытащил мобильный и набрал номер. Как только машина Джэн остановилась у дома Фрэн, следователь уехал. Перед отъездом он ничего Фрэн не сказал. И она не пошла его провожать, догадалась: он не хочет убеждать ее, что все будет хорошо, не хочет давать обещаний, которые не сможет выполнить.