Восход

Глава тридцать седьмая Питер

Когда Питер вернулся в питомник вместе с Доланом, его мама спала прямо на песке под охраной Нормы. Рядом лежала раскрытая красная тетрадка. Она была исписана до последней страницы. Он наклонился над книгой, не в состоянии перебороть искушение и не заглянуть.

Он стал читать.

Маи лежала на узких салазках. Ее исхудавшее тело было завернуто в меха и одеяла. Она раскраснелась, и это было странно — только недавно она казалась такой бледной. Я надела на нее меховой капюшон, и из-за выбившихся наружу локонов она выглядела совсем молодой и здоровой — возможно, слегка усталой, будто весь вечер провела на коньках.

Норма и Грю тянули салазки. Грю хорошо знала дорогу и привычно трусила вверх. Маи почти сразу же уснула, все еще сжимая в руке пузырек с герметиком. Несмотря на истощение и плохое самочувствие, Маи будто чувствовала воздух верхнего мира — она говорила, что «слышит» его, — и она проснулась, как только я развернула салазки по направлению к лагерю Грегори.

Наш путь отмечала высокая ледяная стена — мне нравилось, как она меняет цвет в зависимости от времени суток: по утрам розовая, а днем серо-голубая. Она ничем не отличалась от утесов неподалеку, и Маи помечала дорогу одним из своих браслетов, расстегивая плетеное кольцо по дороге к стене и мимоходом вонзая его в зернистую поверхность снега, не притормаживая собак. Это была ее метка, которую она замечала по пути домой. Уже позже, когда земля стала известной и привычной, в метке не было нужды, но сама собой появилась традиция — она будто похлопывала по плечу старого друга.

Теперь, когда мы проезжали стену, Маи протянула руку, чтобы провести по ее шершавой поверхности, наверное, думая, сколько у нее раньше было сил.

— Остановись.

Хотя шумел ветер и голос Маи ослаб, я сразу ее услышала. Я прислушивалась и ждала этой просьбы. Я стояла с собаками и смотрела, как Маи расстегнула браслет и подняла руку.

Браслет с трудом проломил первый слой ледяных кристаллов, налипших на стену, но, к моему облегчению, на мгновение задержался там, куда его повесила Маи. Я хотела уехать до того, как браслет упадет на землю, но Маи распечатала пузырек с герметиком и выплеснула его на стену с браслетом. Лед вокруг стал прозрачным, и браслет будто завис в воздухе.

Его плетеные нити цвета крови играли и переливались на ярком солнечном свете, будто он каким-то образом ожил, а не был навечно вморожен на место.

Я заплакала, глядя на него, не потому, что понимала — Маи никогда больше не увидит свою метку, — а потому, что знала — как бы я ни пыталась, память о ней никогда не сохранится в таком же ярком и чистом свете.

Питер закрыл тетрадь, понимая, что все это время испытывал ненависть к самой обычной вещи. Он почти поверил, что именно она похищала у него маму. Но это оказалась обычная красная тетрадка, на обложке которой было выведено два слова: для Тиа.

Он посмотрел туда, где рядом с Нормой спала мама, и с удивлением обнаружил, что мама, оказывается, наблюдала за ним, подперев рукой голову.

Она улыбнулась.

— Ну, как все прошло?

Спустя час Питер ждал в главном здании, пока его мама с Доланом, Ланой и Тиа возились с яслями Кэсси. Он с трудом переборол в себе желание подглядеть за ними, используя свой дар. Вместо этого он смотрел на Сашу, которая уснула в углу стойла. Вскоре им придется распрощаться.

Он постарался удержать ее портрет в своей памяти.

К нему подошел Долан.

— Готов?

Питер кивнул. Они приблизились к вольерам, где с торжественным видом стояла Тиа, положив руку на макушку Кэсси. Когда Питер встал перед ней, она коротко кивнула и наклонилась туда, где рядом с матерью сидел Белолапик. Тиа взяла его в руки.

— Вручаю тебе Белолапика, — сказала она и протянула его Питеру. — Твоего единственного компаньона.

Питер принял щенка и вытянул его на руках перед собой. Он кивнул Тиа, затем Кэсси.

— Спасибо.

Долан расплылся в улыбке. Мама плакала.

— А теперь что? — шепнул Питер, посмотрев на Тиа.

Она ухмыльнулась.

— Теперь вы должны заботиться друг о друге.

Он хотел забрать Белолапика в этот же день. Но Долан сказал, что ему еще нужно провести несколько недель с матерью.

От главного дома раздался звонок, и к ним подошли Села с Маттиасом. Долан на этот раз не стал запирать двери.

— Нашла! — воскликнула Села. Она торжествующе помахала в руке коньками.

— Маттиас вырос из них в прошлом году, — запыхавшись, сказала она. — А это ваш малыш? — Она посмотрела на Белолапика. — А он хорошенький. Легендарный щенок — даже не верится.

Питер погладил его по голове, и он уперся одной лапкой в его руку.

— А может быть, он просто собака. — Он вернул щенка в ясли. — Смотри за ним хорошо, ладно, Кэсси? Не позволяй никому его давить.

Тиа засмеялась:

— С ним все будет хорошо. И скоро он будет с тобой.

Коньки сели отлично. Питер размялся на тропинке перед питомником, проехав туда-сюда. Затем он крепко обнял Сашу.

Тиа, Маттиас и Питер вместе выехали в сторону главной дороги. Приближалось время ужина, и перед дверьми жилищ ярко горели зеленые световые сферы. На дороге было полно народу, и Питер чувствовал, что на него смотрят. Большинство ехало поодиночке или парами. Им встретились ребята с огромными мешками хлеба и еще один, с оранжевым поясом, который проехал так близко и так быстро, что у Питера подогнулись коленки.

— Посыльный, — объяснила ему Тиа. — Они иногда любят повыпендриваться.

Он встретился глазами с какой-то женщиной и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Но главным образом Питер концентрировался на поворотах — ему с трудом удавалось никого не сбить. Иногда дорога разделялась, то уходя налево, то направо, затем снова налево. Тиа с Маттиасом ехали впереди, закладывая петли, вообще не задумываясь о движениях. На каждый их шаг ему приходилось делать четыре. Но он был очень доволен.

И затем перед его глазами открылось озеро. Вода была гладкой, как зеркало, и отражала тусклые огни и ветви деревьев, высаженных вокруг. Тиа с Маттиасом остановились у тропинки, ведущей к кромке воды, и склонились к своим конькам. Он тоже нагнулся и развернул лезвия коньков набок, как показала ему Села.

Они стали поджидать остальных. Никто не разговаривал: настал такой момент, когда стоило либо говорить что-то очень важное, либо молчать. Он подумал, что Майлз наверняка бы что-нибудь придумал.

— А вот и они, — сказала Тиа.

Спустя минуту подъехали Долан с Селой, а за ними подтянулись и Лана с мамой Питера на санях, которые Питер забрал из лагеря два дня назад. Мама держала подмышкой свою красную тетрадку. Она вылезла, отвязала упряжку собак и потянула сани на тропинку. Они вместе пошли к туннелю, ничего не говоря.

Дексна с Лукианом ждали их там. Проход в туннель стал намного больше — сейчас человек мог войти в него, не пригибаясь. И по обе стороны от прохода стояло по световой сфере. Теперь он больше напоминал обычную дверь.

Дексна подошла к Питеру.

— У нас с тобой назначена встреча, ведь так?

— Через неделю. И я помню, что надо тренироваться.

Села достала из сумки, стоявшей у ее ног, плотную папку.

— На это почти не было времени, но я хотела, чтобы у тебя осталось это. — Она достала из папки листок бумаги. Это был портрет Саши.

Питер смог только кивнуть. Его горло болезненно сжалось.

— А это тебе, Тиа. — Мама протянула ей красную тетрадь.

— Спасибо! — Тиа посмотрела на обложку и провела пальцами по металлической спирали. — Но что это?

Казалось, мама вот-вот заплачет.

— Это все, что я хотела рассказать тебе о твоей маме.

Тиа улыбнулась и прижала тетрадь к груди.

Села обхватила Маттиаса одной рукой, а другой приобняла Тиа.

— Бог ты мой, ребята, это всего лишь семь дней, — сказала она. — Успокойтесь уже!

А потом Питер с мамой поднялись по тоннелю, утягивая санки за собой.

Они вышли в яркий солнечный полдень. Питер посмотрел в сторону лагеря и воспользовался своим особым зрением. Гиби-гиби стояла на месте, и иглу Джонаса тоже, и навес для собак, и рабочая палатка. Ничто не изменилось.

Когда Питер с мамой поднялись по склону к лагерю, папа Питера как раз выходил из палатки, держа в охапке оборудование. Он пустился бегом: если бы Питер мог сейчас приблизить картинку, то увидел бы, как во все стороны разлетаются прищепочки, фрагменты дрели, батарейки — и все это абсолютно беззвучно исчезает в снегу. Раскрыв объятия, доктор Солемн обрушился на них с мамой.

И потом они все упали.

— Ай! Боже мой, Грегори!

Они приземлились прямо в одну из снежных ям Джонаса.

На следующий день доктор Солемн велел Джонасу выкопать сразу несколько снежных ям. Питер с родителями сидел в гиби-гиби. Они разговаривали.

— Как долго они смогут оставаться там в безопасности? — спросил Питер. — До того, как лед растает или треснет?

— Хотел бы я знать, — ответил папа. — Двадцать лет? А может быть, и больше.

— А может быть, и меньше?

— Возможно.

— И куда они пойдут?

— Еще есть время обсудить это, — сказала мама. — Может быть, в Англию. Надо подумать, что мы можем сделать. — Она искоса посмотрела на папу. — Потребуются международные усилия.

Он кивнул и потом улыбнулся ей.

— Мы не сможем провезти их под одеялом в Цесне, это точно. С тобой это сработало, но…

— Нет уж, — мама Питера покачала головой. — Никаких больше пряток.

Джонас не стал задавать никаких вопросов, когда Питер с мамой вернулись в лагерь, даже насчет Саши. Он только поинтересовался, не хочет ли Питер поэкспериментировать с тестом для печенья.

— Мне уже надоели одни и те же печенья. Вот я и подумал, не можем ли мы смешать овсяное тесто или что-нибудь в этом духе.

Спустя несколько дней они с Джонасом сидели в иглу и пробовали плоды своего эксперимента: печенье с бананом и ирисками.

— Что ж, — начал Джонас, — кажется, твои родители нашли то, что искали.

Сквозь отверстие в крыше Питер смотрел, как по небу плывут облака.

— Я тоже это искал, — сказал он. — Просто сам не подозревал об этом.

Джонас засмеялся:

— Со мной постоянно такое происходит.

Оставшиеся недели в Гренландии прошли гораздо веселее, чем раньше. У Питера больше не болела голова. Мама теперь сидела на кровати: она начала писать свою книгу о митохондриальных ДНК. Она решила включить в нее короткую историю о людях, которые бежали из Англии много веков назад. Эта книга не могла помочь Тиа подготовить Грейсхоуп к верхнему миру, но она могла подготовить верхний мир к открытию Грейсхоупа.

Папа попросил прислать ему сборки для радио, и они с Питером поехали на собачьей упряжке в почтовое отделение в Куанааке, чтобы забрать их, а еще самые новые карты и книги по истории.

Там его поджидало письмо от Майлза.

Дорогой Питер.

Обнимаю тебя еще крепче, чем обычно.

Злобные сестры планируют переделать мою комнату под хижину маори.

Требуется твой совет.

Майлз

P.S.: как там поживает ледовый остров?

P.P.S.: почему ты не пишешь????

Питер отправился на первую встречу с Дексной с охапкой карт и книг. Она уже поджидала внизу. А потом были и другие встречи. В те дни, когда Джонас с папой работали в полях, они с мамой ускользали из дома. И каждый раз, как Питер миновал браслет, вмороженный в стену, его захлестывала тоска по Грейсхоупу. Он понимал, что становится похожим на маму: с этого самого времени он начал жить в двух мирах сразу. А может быть, и в трех.

Настала их последняя неделя в Гренландии. Дни, которые раньше тянулись бесконечной чередой, теперь вдруг разом закончились. Джонас ушел на юг, в деревню, где жили бабушка с дедушкой, чтобы там провести лето. Он аккуратно оторвал наклейку со своим именем со стула и сунул ее в рюкзак.

— Не помню, сколько у них стульев на кухне, — объяснил он. — Хочу быть заранее готовым.

Он забрал с собой все смеси для печений и блинов. В это вечер Питер с мамой принесли Белолапика в лагерь.

В день, когда прибыл самолет Национальной Гвардии, было облачно. Питер спрятал Белолапика под курткой.

Пилот махнул бумажным стаканчиком с остывшим кофе в сторону гиби-гиби.

— Если бы не этот голубой монстр, я бы не смог приземлиться, — сказал он. — Вы его оставляете здесь?

— Да, ответил доктор Солемн. — Он нам еще понадобится.