Восход

Глава пятая Питер

Северо-восточная Гренландия

Когда ты в Америке, то всегда можешь как-то обозначить место, где находишься. Ты в Нью-Йорке, в округе Ориндж или, на худой конец, в центре озера Хурон. Ты где-то.

Как успел понять Питер, в Гренландии дела обстояли совсем не так. Если ты не в одном из маленьких городков, усыпающих побережье, вполне возможно, что ты находишься в месте без названия. Когда Питер спросил папу, где они будут жить, тот ответил что-то вроде «на ледниковом щите близ города Куанаак».

Из окна самолета Куанаак напоминал маленькое клетчатое одеяльце на берегу океана. Папа прокричал ему (потому что приходилось перекрикивать шум мотора), что эти самые клеточки представляют собой дома, построенные из древесины, привезенной сюда на лодках. В Гренландии вообще не было деревьев.

Питера трясло и подбрасывало вместе с гудевшим самолетом. В нем не было пассажирских сидений. Они сидели, опираясь спинами на красную металлическую сетку из плотного материала, растянутую на крючках от пола до потолка. И было холодно. Несколькими часами раньше Джонас наклонился к нему и прокричал:

— У тебя еще задница не отмерзла?

— Ледяная! — крикнул ему Питер.

Самолет стал описывать круги, из-за чего у Питера желудок скрутило узлом, и затем начал снижение. Мальчик вытянулся, пытаясь разглядеть, куда же метит пилот, но внизу был только ровный белый лед.

— Зачем они назвали ее Зеленой страной, если там нет ничего, кроме снега? — спросил его как-то Майлз. Питер не знал, что ответить.

Сейчас он подвинулся к Джонасу и спросил то же самое.

Джонас улыбнулся и ответил, сложив ладони рупором у рта:

— Мошенническая реклама!

Когда самолет приземлился, Питер уже почти превратился в ледышку. Один из пилотов взял его за руку и помог подняться на ноги. Питер подумал о том, как хорошо было бы сейчас ввалиться в кафе и заказать горячего шоколада и солидную порцию картошки фри. Он подошел к двери самолета и не увидел ничего, кроме белоснежных полей до самого горизонта, где белизна встречалась с беспросветно-серым небом. Мама, щурясь от ветра, вглядывалась вдаль.

Папа соскочил на землю рядом с ним.

— Ну что, не забыл перчатки? Замечательно. Давай разгружаться.

Пилоты помогали им. Они работали молча, потому что рев моторов почти оглушал. Папа объяснил, что никто не рискнет выключать мотор на леднике — существовала реальная опасность потом не завести его.

Коробки с вещами все не убывали. Доктор Солемн и Джонас показали Питеру с мамой, как строить «грузовую линию»: это означало, что коробки и ящики складывают друг за другом так, что их можно найти и после бурана. Пилоты вынесли несколько больших плоских тюков, в которых, по словам папы, помещались их палатки. Затем показались тюки поменьше — убежища для собак. Собак должны были привезти из Куанаака в ближайшие дни. Закон запрещал брать в Гренландию своих собак: инуиты стремились сохранить местные чистокровные породы, как сказал Джонас.

Пилоты остались с ними, чтобы помочь установить две небольшие нейлоновые палатки, в которых они будут жить первые дни. Одна для Питера с Джонасом, другая — для папы с мамой. Каждую палатку надо было закрепить двенадцатью длинными штырями, так, чтобы ее не снесло ветром. Когда в снег воткнули последнюю бамбуковую жердь и заработала пропановая плитка, пилоты пожали всем руки, сели в самолет и улетели.

Наступило блаженное затишье. Стоя у своей палатки, Питер смотрел на простирающиеся во все стороны бескрайние белые просторы. Папа копался в одном из ящиков, ничем не напоминая Супермена.

Чем он, ради всего на свете, будет заниматься здесь следующие шесть недель?

Папа обернулся к нему.

— Нашел ужин! Тушеная говядина или пирог с курицей?

— Говядина!

— Понял. И мешок шоколадного печенья, это уж непременно!

Кажется, дела начинали налаживаться.

Затем проследовала череда утомительных, мокрых дней: Питер помогал возводить новую палатку, в комплекте с которой шла инструкция толщиной с телефонный справочник и видео, которое им негде было смотреть.

На смену серому небу пришло ослепительно-синее, с таким ярким солнцем, что снега горели белым огнем.

Он таскал ведра со снегом, который растапливали на воду, вбивал гвозди в доски для собачьих будок и мыл тарелки в ледяной воде. И везде его преследовал ослепительный свет солнца.

Ему не удавалось выспаться. Питер привык к гудкам грузовиков на шоссе и писку автосигнализаций, а завывание ветра было для него внове. Вся палатка, в которой спали они с Джонасом, была в лужах от стаявшего снега с ботинок. Все, что касалось пола, тут же становилось мокрым насквозь.

И наконец со сбором большой палатки было покончено. В честь переезда они устроили торжественный ужин со стейками, тортом и грушами. Папа объявил, что праздник — не праздник без торта и стейков. А мама любила груши.

На следующее утро Питер проснулся абсолютно счастливым: он лежал в уютной кровати, пол был сухим, и уже работала хлебопечка, так что в палатке стоял аппетитный аромат горячего хлеба. Затем за завтраком папа сообщил, что он едет на собачьей упряжке в Куанаак. Но он брал с собой Джонаса, а не Питера.

Час спустя Питер хмурился на отблески солнца в снегу, наблюдая, как Джонас проверяет ошейники и сбрую на собаках, а доктор Солемн затягивает ремни на санках.

— Вот отстой, — буркнул Питер. Он готов был умолять об этой поездке.

— Не заставляй меня жалеть об этом, Пит. — Доктор Солемн поправил маску. — Я уже много лет так не ездил и хочу быть уверенным, что все пройдет нормально.

Он крикнул поверх Питера в сторону палатки:

— Рори, мы уехали!

Джонас хорошо знал, как обращаться с собачьей упряжкой, и успел дать Питеру пару уроков. Он уже разобрался с ошейниками и сбруей, и у него почти получалось не выпадать из саней. Но собаки вообще его не слушались. Когда Питер говорил «Ча!», они просто толпились вокруг, тыкаясь носами в снег или обнюхивая друг друга.

— Я что, как-то неправильно говорю? — возмущался Питер. — Ты же уверял, что и пятилетний ребенок способен делать это!

— Ты произносишь все правильно, — объяснял Джонас. — Просто ты должен говорить более уверенно. Будто ты действительно собираешься куда-то поехать.

Папа управлялся с собаками так же искусно, как парковал машину в городе. Он отказывался перемещаться каким-либо другим путем.

— Собаки знают, что да как, — сказал он Питеру. — Когда на кону твоя жизнь, они будут бороться до последнего, и это лучше самого мощного снегохода.

Питер с грустью разглядывал стайку из восьми собак. К саням был привязан дробовик на случай, если они столкнутся с медведем на побережье, где эти звери обычно охотились. Питер взял с папы обещание, что он не пристрелит медведя без крайней на то необходимости.

— Не волнуйся, — успокоил его папа, — в девяти случаях из десяти мне удается отпугнуть их сигнальными ракетами.

Этот папа сильно отличался от того папы, которого он привык видеть в городе: в неизменных вельветовых брюках, с бородатыми шутками и китайской едой «на вынос».

Здесь он был всегда очень серьезен и занят.

Из-под голубого купола палатки показалась мама. Ее волосы на макушке были заколоты в пучок, и это означало, что она пишет свою книгу.

Собаки толпились, наседая одна на другую: им хотелось бежать.

— Сашу-то оставьте, — расстроился Питер, зная, что они и не планировали брать ее с собой. Черно-белая хаски Саша была любимицей Питера: гораздо сообразительнее остальных и куда ласковее.

— Разве похоже на то, что мы хотим забрать ее? — Папу уже начало раздражать его нытье.

— Счастливого пути, — радостно сказала мама. — Увидимся через пару дней.

Она приобняла Питера, когда Джонас и доктор Солемн быстрым шагом двинулись на запад рядом с нагруженными санями. Вспомнив еще кое-что, она крикнула им вслед:

— Не забудьте привезти с собой все, что у них есть из зелени!

Они отправлялись в Куанаак по двум причинам. Первая заключалась в том, что потрескались трубки в папиной буровой установке и на местную почту ему прислали замену. Вторая — они запланировали поход в единственный фруктово-овощной магазин города. Мама сказала, что ее мозги не желают нормально функционировать без свежих овощей или фруктов.

Их лагерь располагался на возвышении ледника. Питер смотрел, как папа с Джонасом быстро спустились вниз и исчезли из виду. Он задержал свой взгляд на одной точке в течение нескольких мгновений, пока не началось уже знакомое «шевеление», едва заметное краем глаза. Он тут же заморгал, избавляясь от него. Это становилось похоже на какую-то игру.

Питер поднял ладонь в перчатке козырьком над глазами.

— Пойду погуляю с Сашей, — сказал он маме. Он знал, что это глупо — гулять с собакой в Гренландии, ведь они и так торчат на улице большую часть времени. Но он уже давно мечтал о том, как будет гулять с собакой, и был готов использовать даже этот странный шанс. Ведь в их квартире не разрешалось держать домашних животных.

— Будь осторожен. Папа очень за тебя волнуется, если ты не заметил, — сказала мама. — Для него было непросто решиться привезти тебя сюда. Думаю, ему даже немного страшно.

— Тогда, может быть, не стоило тащить меня с собой? Мы бы остались дома, как раньше. Или я бы остался с Майлзом. — Он представил себе, как они с Майлзом валяются на диване перед телевизором, объедаясь попкорном и апельсинами. Не такой уж плохой вариант.

— Не глупи.

— Точно, никаких глупостей, — сказал Питер, уже пролезая под низкий навес, служивший собакам убежищем. На мгновение ослепленный разницей света и тьмы, он позвал:

— Эй, девочка!

Саша поджидала его. Она выскочила вслед за ним на солнце и тут же перевернулась на спину, чтобы Питер почесал ей животик.

Ему не раз говорили, что здесь, в Гренландии, ездовые собаки — это не какие-нибудь изнеженные домашние любимцы. Здесь собак кормили и сажали на привязь на снегу, пока они не понадобятся для охоты или чтобы поехать куда-нибудь. Их ценили, но они не были частью семьи. В городе собак, которые могут сорваться с привязи, перегрызя поводок или сорвав ошейник, наверняка посчитали бы опасными для общества и пристрелили.

Но Саша была совсем не такой.

— Кто-то вложил в эту зверюшку много тепла, — сказала мама, наблюдая за тем, с какой радостью собака позволяет Питеру тискать себя. — Она чья-то любимица, это точно.

И потом она вернется домой и снова станет чьей-то любимицей — вот что имелось в виду. Мама при любой возможности напоминала ему, что все это — временно. Она не хотела, чтобы он слишком привязывался к собаке. Но Питер отогнал прочь все грустные мысли. Здесь и сейчас Саша была только его собакой.

Питер присел рядом с ней, разглядывая лагерь. Ему никогда не надоедало любоваться их палаткой: ярко-голубой раздутый тент, весь усеянный ямками-щербинками. Из-за этого их убежище походило на мяч для гольфа, наполовину увязший в снегу. Они с Джонасом прозвали ее «гиби-гиби»: сокращенное от «Голубое И Большое Иглу». Внутри палатка была такой же замечательной, какой выглядела снаружи: три раздельных спальных места с койками, под каждой были встроены удобные ящики, а сверху располагалась небольшая книжная полка. Над кроватями приделали ночники, которые светили желтым матовым светом под самым удобным углом. У родителей Питера была двуспальная кровать с двумя ночниками. Кроме того, в палатке были забавные круглые окошки-иллюминаторы, занавеси над кроватями, если вдруг захочется уединения, и самая крошечная ванная, которую Питеру когда-либо приходилось видеть.

В кухне имелись две пропановые горелки, микроволновка и хлебопечка. Обязанностью Питера было каждый вечер отмерять все ингредиенты и устанавливать таймер выпечки. Кроме того, нужно было брать специальное ведро и набирать в него снега для растапливания на воду. В холодильнике, понятное дело, никакой необходимости не было.

В центре палатки стоял стол с четырьмя стульями. Джонас радовался тому, что у него наконец появилось собственное место за столом, и даже в шутку прилепил к одному стулу наклейку с надписью «это стул Джонаса».

Снаружи от гиби-гиби расходилось три ярких троса: один вел к рабочей палатке, второй — к длинному низкому навесу для собак и третий — к грузовой линии. Папа объяснил Питеру, что за них удобно держаться во время бурана, и заставил его накрепко запомнить, куда вел каждый из тросов. Но сейчас он только постоянно спотыкался об них.

— Пошли, девочка. — Питер встал, и Саша тут же радостно вскочила на лапы. Он положил руку ей на пушистую макушку, а другой указал в сторону горизонта. — Пора разыскать второй автодром «Фольксвагена».

Мама прыснула.

— Не стоит верить всему, что тебе рассказывают.

Об этом автодроме поведал ему Джонас: якобы где-то во льдах компания «Фольксваген» возвела секретный автодром, чтобы испытывать новые модели машин. Он добавил, что неудачные модели — совершенно чумовые автомобили — бросали прямо в снегах, и Питер твердо вознамерился найти один из них.

— Мам, об этом писали в Интернете.

— Писали о первом полигоне «Фольксвагена». О первом и единственном. И он находится в сотнях миль к югу отсюда.

— Это тот автодром, который они не скрывают. Но Джонас прочел о втором месте, где испытывают самые суперсекретные модели, способные просто взорвать рынок. Никто не должен о них знать, потому что автогиганты шпионят друг за другом со спутников и беспилотников.

— Ага, — миссис Солемн распустила волосы, и они темными волнами рассыпались по ее плечам. — В таком случае, это автодром может находиться где угодно.

— Может и где угодно. Но я же не могу отправиться куда угодно, не так ли? Это же может быть опасно! Я могу запачкать ботиночки! Поэтому придется мне искать здесь.

Мама закатила глаза:

— Ах, беднюсик! Родители всю жизнь держат тебя в четырех стенах и отвезли только на какой-то скучный, банальный Северный полярный круг. Ну что ж, удачи тебе. Приходи к обеду и не забывай поглядывать на часы.

Питер решил пойти на восток. В этом направлении рельеф снижался, и он весело съехал вниз на ногах вместе с Сашей. Она никогда не убегала прочь и не дергала за поводок, а деловито трусила рядом с ним, будто заинтересованная его поисками.

Спустя двадцать минут его нос и щеки онемели от холода, тут же захотелось домой. «Вот и все великое путешествие» — подумалось ему, когда он зашагал назад к лагерю. Поднимаясь вверх, он не сводил глаз с гиби-гиби, ожидая, когда появится шевеление в уголках глаз. Он понимал, что не следует его провоцировать, что потом снова заболит голова и он проваляется в постели весь остаток утра. Но что-то словно вынуждало его.

Спустя мгновение он ощутил легкую пульсацию в висках, палатка перед его глазами ожила и тоже забилась, как огромное голубое сердце. Он знал, что стоит опустить глаза — и все пройдет. «Моргай» — велел он самому себе.

И тут гиби-гиби придвинулась к нему так, словно он разглядывал ее в бинокль. Он смог увидеть легкое покачивание голубой ткани на ветру, заметил, что вход был закрыт не полностью — застежка молнии свисала в нескольких сантиметрах от верха дверного проема. Он различал это даже четче, чем когда стоял там с мамой.

Саша гавкнула, и изображение перед его глазами дернулось и пропало, создав неуютную темноту на несколько мгновений, прежде чем к нему вернулось зрение. Все стало, как прежде, и собака ждала его в нескольких шагах впереди. Выяснилось, что он выпустил из рук ее поводок.

— Иду, — ответил он, сделал несколько шагов и почувствовал, как волной накатывает головная боль.

Когда он вошел в палатку, задержавшись в тамбуре и аккуратно застегнув входную заслонку, прежде чем расстегнуть внутреннюю, мама уже сидела за столом с заколотыми в пучок волосами. Она колдовала над планшетом. На экране можно было разглядеть текст и множество стрелочек, указывающих одна на другую.

— Ну как, нашел свою «Ламборджини»? — поинтересовалась она. На столе стояла целая миска аппетитного салата с тунцом.

— Я не собираюсь сдаваться, — пробурчал Питер и пополз в свой закуток.

— Ты что, не будешь есть?

— Я что-то устал, — ответил Питер. В его голове бушевал маленький шторм. — Поем позже, ладно?

Спустя час он смог сесть в постели. Мама была на том же месте. Рядом лежал планшет со стрелочками и кучей научной галиматьи, а она что-то выписывала в тетрадку с красной обложкой. Раньше он такой у нее не видел. Ее рука с такой скоростью летала над страницами, что Питер изумился, как можно так быстро придумывать слова и вообще понимать, что пишешь. Он успел понаблюдать за ней некоторое время, прежде чем она подняла голову и заметила его.

Мама резко захлопнула таинственную тетрадку и напряженно улыбнулась.

— Надумал поесть?

Он кивнул.